Так философия Гегеля сочетала революционный, диалектический метод с реакционной апологетикой государственной власти, с фактической идеализацией прусской монархии.

Принципы французской буржуазной революции получили отражение в буржуазной исторической науке пореволюционной Франции: у Тьерри, Гизо, де Баранта и других.

 Буржуазная историография обозначает переход от направления, "которое ограничивалось шумихой государственных мероприятий", к изучению самого общества, его внутреннего развития.

Именно так определяли тему своего изучения Гизо и Тьерри.

Гизо писал: "Общество, его состав, образ жизни отдельных лиц, в зависимости от их социального положения, отношения различных классов лиц, - словом, гражданский быт людей (l'etat des personnes), - таков, без сомнения, первый вопрос, который привлекает к себе внимание историка, желающего знать, как жили народы, и публициста, желающего знать, как они управлялись". "

Прежде, чем стать причиной, учреждения являются следствием; общество создает их прежде, чем начинает изменяться под их влиянием; и вместо того, чтобы о состоянии народа судить по формам его правительства, надо, прежде всего, исследовать состояние народа, чтобы судить, каково должно было быть, каково могло быть его правительство"².

В частности, в этом плане впервые разрабатывалась история западноевропейского феодализма; этот принцип стал руководящим и для русских историков западнического направления.

Изучение этих вопросов подводило их ближайшим обрезом к пониманию "диалектики вещей" в постановке вопроса о классовой борьбе.

Правда, это историческое направление оказалось неспособным понять ни подлинные корни, ни органическое значение классовой борьбы в развитии исторического процесса.

 Отсюда выведение классовой борьбы и классового деления общества из факта завоевания как исходного момента всей западноевропейской истории при переходе к средним векам.

 Отсюда превращение истории общества в историю юридических учреждений, в историю государства.

 Это "государственное" направление в конечном итоге характерно и для Гизо, и для Тьера, и для ряда других.

¹ Ленин "Философские тетради", стр. 189. 1938.

² Guizot "Essais sur l'histoire de France". Цитирую по книге Н. Бельтова (Плеханова) "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю". Плеханов Г. Соч. Т. VII, стр. 73 - 74.

стр. 95

4

Отражая передовые идеи западноевропейской буржуазной науки, Соловьев представлял в то же время передовую мысль растущей русской буржуазии.

 Окончательное оформление его исторических воззрений, его концепции русской истории приходится на 50-е годы XIX в. - период краха николаевской крепостнической монархии.

В центре исторических исследований Соловьева была эпоха Петра I, изучение петровских реформ; вокруг них сосредоточены основные вопросы русской истории, она основной рубеж в ее развитии.

Но для Соловьева реформы Петра I - это прообраз тех реформ, которые должны были быть проведены в его время; деятельность Петра I - образец для правительства Александра II; позже, в своих "Записках", он доводит до конца это сравнение и признает банкротство неудачного преемника Петра I.

 Реформы Петра I вместе с тем - начало того преобразования России, которое, в представлении Соловьева, призваны были завершить буржуазные реформы 60-х годов; изучение петровских реформ есть вместе с тем изучение истоков новой реформы.

Поклонник петровской монархии и преобразовательной деятельности Петра, Соловьев отнюдь не распространяет оценки последней и на российскую монархию конца XVIII в. и первой половины XIX века.

 В "Истории России" он не дошел до этого вопроса, но в его "Записках" сохранились блестящие по яркости и вдумчивости характеристики московского самодержавия времен Екатерины II, всех этих "русских благочестивейших и самодержавнейших папаш и мамаш".

 Соловьев дал также замечательную по остроте характеристику просвещенного абсолютизма Александра I, который так заботился о своих "неблагодарных детях", что "даже хотел их выпустить на волю - под надзор Аракчеева"¹.

С исключительной остротой нарисовал Соловьев мрачную картину николаевского царствования, полицейского режима "николаевской тюрьмы", в которую была превращена вся Россия.

 Требование реформы было непосредственным результатом, извлеченным из опыта полицейской монархии.

 "Все, начиная с самого верха, стремились выйти из положения, созданного Николаем"².

Эти политические воззрения Соловьева важны для нас потому, что они вносят существенную поправку в общую характеристику его, как представителя государственной школы.

 Соловьева непосредственно связывают с охранительно-монархическими тенденциями, присущими правому гегельянству, представленному у нас Чичериным.

 Но Соловьев был выразителем идеологии буржуазии, идущей вверх, под знаком борьбы за реформу.

Своему мировоззрению, сложившемуся в 50-е годы, он остался верен и после.

Позднее, в своих "Записках", Соловьев признал банкротство своих надежд на реформы 60-х годов: "Преобразования производятся успешно Петрами Великими; но беда, если за них принимаются Людовики XVI-ые или Александры II-ые... Судьба не послала ему Ришелье или Бисмарка; но дело в том, что он (Александр II) не был способен воспользоваться Ришелье или Бисмарком; у него были претензии, страх слабого человека казаться слабым, несамостоятельным; - под внушениями этого страха он в одно прекрасное утро прогнал бы Ришелье или Бисмарка"³.

Это была одна сторона выводов, сделанных Соловьевым. Другая сторона отражена в его "Публичных чтениях о Петре Великом" (1872 год).

 

Здесь Соловьев еще раз вернулся к своей излюбленной теме, к центральному вопросу своих исследований - петровским реформам; но к этому времени в оценке их у Соловьева произошла заметная эволюция.

¹ "Записки", стр. 119.

² Там же, стр. 157.

³ Там же, стр. 168 - 169.

стр. 96

XIII-XVI томы "Истории России" писались в период 1863 - 1866 гг., когда была еще жива вера в реформу, и в них особенно подчеркивалось значение самого Петра I как реформатора, примеру которого должен был следовать Александр II. В 70-е годы с верой в Александра II как преобразователя было покончено.

Правительство стало сводить на-нет первые результаты реформы. И Соловьев акцент переносит с реформатора на самую реформу.

Он особенно подчеркивает историческую обусловленность и неизбежность реформы, созревшей и подготовленной помимо и независимо от преобразователя, "носителя и выразителя народной мысли", являющегося "сыном своего времени, своего народа"¹.

Но историческая идеализация петровской реформы имеет и свою оборотную сторону.

Соловьев и для России желает буржуазной монархии, "сверху" осуществляющей необходимые реформы и устраняющей всякое движение "снизу".

Соловьев в "Записках" заявляет себя "приверженцем орлеанской династии и министерства Гизо"; он "не мог понять, чего еще французам нужно более того, что они имели в этом?"².

 Сильное государство выступает носителем великодержавных тенденций растущей буржуазии, воплощает буржуазную идею великодержавного национализма, отношение господствующей нации к подчиненным, угнетенным народам.

Так внутренняя противоречивость буржуазной идеологии порождает двойственность двух научно-политических концепций, двух исторических воззрений: теории закономерного развития исторического процесса и государственной теории в истории.

Соотношением этих двух точек зрения и определяется, в конечном итоге, содержание научных исследований Соловьева и их историческое значение.

5

"Около 1835 г., - писал Чернышевский, - мы после безусловного поклонения Карамзину встречаем с одной стороны скептическую школу, заслуживающую всякого уважения за то, что первая стала хлопотать о разрешении вопросов внутреннего быта, но разрешавшую их без всякой основательности, с другой, - "высшие взгляды" Полевого на русскую историю.

Через десять лет ни о высших взглядах, ни о скептицизме нет уже и речи: вместо этих слабых и поверхностных попыток, мы встречаем строго ученый взгляд новой исторической школы, главными представителями которой были гг. Соловьев и Кавелин: тут в первый раз нам объясняется смысл событий и развитие нашей государственной жизни"³.

Идея исторического развития составляет, таким образом, основную черту исторического мировоззрения Соловьева, отмеченную Чернышевским.

Идею исторического развития выдвигает Соловьев против славянофилов с их шеллингианским учением об "абсолютной идее", существующей вне истории, заключающейся в народном духе и непосредственно раскрывающейся в народной жизни.

 В статьях "Шлецер и антиисторическое направление в истории" и "Исторические письма" (обе откосятся к 50-м годам) Соловьев выступает против славянофильской идеализации прошлого, называя ее "буддизмом", философией застоя в истории.

Историческое развитие осуществляется в его внутренней закономерной обусловленности, история есть процесс закономерного развития - к этому положению Соловьев возвращается неоднократно, стремясь к раскрытию тех общих законов, которые определяют развитие каждого народа.

"Естественно и необходимо" - такова его излюбленная формула

¹ "Собрание сочинений С. М. Соловьева", стб. 971. Спб. 1900. Изд. т-ва "Общественная польза". В дальнейшем в сносках "Соч.".

² "Записки", стр. 75.

³ Чернышевский Н. "Очерк гоголевского периода русской литературы", стр. 224 - 225. П. 1892.

стр. 97

закономерности развития. Правда, самое представление о закономерности развития сохраняет у него внешний, абстрактный, идеалистический характер.

 Его концепция лишена того подлинного научного обоснования, которое дал только марксизм с его учением об общественно-экономических формациях и диалектикой развития производительных сил и производственных отношений.

Соловьев заменяет научное объяснение идеалистическим сравнением общественной жизни с жизнью человеческого организма: "Народы живут, развиваются по известным законам, проходят известные возрасты, как отдельные люди, как все живое, все органическое"¹.

Соловьев всегда и везде ставит себе целью установить закономерность развития, показать ее в связи и взаимной обусловленности исторических явлений. В 3-й главе IV тома "Истории России", разбирая вопросы периодизации русского исторического процесса, Соловьев выделяет как основную задачу исторической науки раскрытие связи между периодами: "Наука мужает, и является потребность соединить то, что прежде было разделено, показать связь между событиями, показать, как новое проистекло из старого, соединить разрозненные части в одно органическое целое, является потребность заменить анатомическое изучение предмета физиологическим"².

 Поэтому "отсутствие связи между периодами" выдвигается им как основной признак порочности существующих схем истории России.

Эта мысль выражена Соловьевым со всей последовательностью уже в его предисловии к I тому: "Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм; не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию - вот обязанность историка в настоящее время, как понимает ее автор настоящего труда"³.

Это стремление сохранить единство и связь повествования, представление о нераздельности отдельных частей исторического процесса отразилось даже на внешней структуре текста.

 Если взять "Историю" Щербатова или Карамзина, то у них в самом внешнем делении на томы, части, книги отчетливо выступает внутреннее разделение материала, его расчленение на обособленные периоды.

 У Соловьева как бы нарочито стираются грани, "ибо в истории ничто не оканчивается вдруг и ничто не начинается вдруг; новое начинается в то время, когда старое продолжается"⁴.

Органичность развития предполагает единство закономерности в историческом развитии отдельных народов.

"Давно, - пишет Соловьев в "Исторических письмах", - принимали одинаковость законов, как для организмов природных, так и для общественного, давно старались обращать внимание людей на эту одинаковость"⁵.

Для Соловьева это конкретный вопрос о единстве закономерности истории России и истории Западной Европы.

Вокруг этого вопроса шла горячая полемика между славянофилами и так называемыми западниками.

Славянофилы утверждали полную самобытность и своеобразие исторического развития России.

Но и представители государственной школы были западниками весьма условно: они, правда, признавали тожество конечной цели развития - превращение России в буржуазное государ-

¹ Соч., стб. 970.

² Соловьев С. "История России". Кн. I, стб. 1339. Издание т-ва "Общественная польза". 1911. В дальнейшем в сносках "История России" без указания автора.

³ Там же, стб. 1.

⁴ Там же, стб. 1339.

⁵ Соч., стб. 850.

стр. 98

ство, - но утверждали полное своеобразие и специфичность путей к этой цели в России и на Западе.

В этом смысле у двух родоначальников государственной школы можно найти формулировки, до крайности напоминающие славянофилов и тем более Погодина.

 Старший из представителей этой школы, Кавелин, уже в своей ранней работе - "Взгляд на юридический быт древней России" - писал: "В истории (России и Западной Европы. - Н. Р.) - ни одной черты сходной, и много противоположных.

 В Европе дружинное начало создает феодальные государства; у нас дружинное начало создает удельное государство... В Европе сословия, у нас нет сословий... у нас одинаковое устройство городов и сел, и нет среднего, как нет и других сословий" и т. д.¹.

 Он заканчивает противопоставлением деревенской России городской жизни Западной Европы. В том же духе высказывался и главный теоретик этой школы - Чичерин; его характеристика истории России строится на последовательной антитезе: у нас все - "совсем другое".

 Это положение дано и в истории развития государственной власти в статье "Духовные и договорные грамоты" и в работе "О народном представительстве". Различие это проявлялось прежде всего в разной роли государства, в разнице отношений между государством и обществом.

Уже в этом принципиальном вопросе Соловьев разошелся с представителями государственной школы. "

Пора бросить старые толки о различии наших и западных общественных отношений на основании завоевания и незавоевания... И у вас было завоевание: этого факта нельзя вычеркнуть из летописей", - писал Соловьев в "Исторических письмах"².

Точно так же в IV томе "Истории России" Соловьев формулирует мысль о сходстве функций родового начала у нас и феодального на Западе. И даже в первой главе XIII тома, где дано противопоставление России и Запада, он, в сущности, не доходит до прямой антитезы; он, скорее, склонен говорить о запаздывании в историческом развитии России, о некотором отставании ее от Запада, но пути у них одни и те же.

6

Государственная концепция русской истории в ее основных элементах была сформулирована с крайней последовательностью Чичериным.

 Она служила обоснованием тезиса, по которому на Западе все общественное устройство создано деятельностью общества "снизу", а у нас оно "получило бытие от государства", т. е. "сверху"; там действовало "начало права", у нас - "начало власти". Это различие обосновывалось "объективными" причинами.

 Бескрайняя восточноевропейская равнина, нигде не расчлененная горами, не создавала условий для прочной оседлости населения, для внутреннего объединения народных сил.

Отсюда непрерывное "шатание" населения по русской степи, его "бродячий характер"; "бродят" все: от князя, переходящего с одного княжеского стола на другой, и до последнего крестьянина.

Эти естественные условия и привели к слабости общественной организации: распыленное по огромной степной равнине или затерянное в лесах, население не сложилась в прочные общественные союзы, оно неспособно было создать свою общественную организацию.

Отсюда пассивность народной массы и активная роль государственной власти, которая опережает развитие народа, и сама творит его историю.

"Князья собрали воедино разрозненные славянские племена, князья по частному праву наследования раздробили это приобретенное ими достояние, князья же впоследствии соединили в одно тело разрозненные части", - так определил Чичерин историю России до XVI века³.

¹ Кавелин К. Соч. Т. I, стб. 6; то же на стб. 220 и в других местах.

² Соч., стб. 870.

³ Чичерин Б. "Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей" в его "Опытах по истории русского права", стр. 285. М. 1858.

стр. 99

Основные элементы этой схемы Соловьев наметил уже в статье "Шлецер и антиисторическое направление", воспроизвел в первой главе XIII тома и еще раз повторил в последней своей статье - "Начала русской истории". У Соловьева на первом плане поставлена антитеза географических условий - ставшая классической антитеза дерева и камея.

 На Западе - "камень" (горы) разделил территорию Европы на замкнутые части естественными государственными границами; у вас - огромная равнина без естественных границ, определяющих расселение местного населения, и без естественной защиты от нашествия врагов - "азиатцев", - кроме лесов на севере, куда уходит население из южной степи.

На западе - "камень", из которого строятся прочные феодальные замки и городские укрепления; у нас - дерево, лес, непрочные деревянные строения и городские частоколы, где ничто не привязывает к месту, не создает прочной оседлости.

 "Природа для Западной Европы, для ее народов была мать; для Восточной, для народов, которым" суждено было здесь действовать, - мачеха"¹.

 Отсюда слабость племенной организации в древней Руси, "жидкое состояние", в котором долго остается народная масса. Отсюда и роль колонизации в русской истории.

Отсюда, наконец, и роль государства в организации общественных сил, в прикреплении всех слоев населения к государственной службе или тяглу - теория закрепощения и раскрепощения сословий, в которой представители государственной школы искали исторического обоснования происхождения крепостного права и в то же время обоснования своей программы крестьянской реформы.

 "Централизация восполняет недостаток внутренней связи, условливается этим недостатком и, разумеется, благодетельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось: это хирургическая повязка на больном члене"².

В самую концепцию государственной школы Соловьев вносит при этом два новых элемента, едва намеченных в ней ранее.

Это, во-первых, борьба с "азиатцами", или, по выражению Соловьева, "борьба леса со степью", - длительная борьба русского народа с кочевыми народами Востока, вторгавшимися из Азии в русские степи и сменявшими друг друга в этой борьбе вплоть до XVII века.

М. Н. Покровский в своих историографических лекциях дал яркую характеристику этой темы у Соловьева³. Но он выделил лишь одну отрицательную ее сторону: националистическую, даже расовую трактовку вопроса о самих "азиатцах", к которой иногда скатывался Соловьев, считая народы Востока "неисторическими" народами.

 М. Н. Покровский не заметил другой стороны в постановке этого вопроса: Соловьев рассматривал реальный и, несомненно, существенный исторический факт, которым пытался обосновать задержку исторического развития России, ее отставание от народов Западной Европы.

Действительное значение факта борьбы русского народа с татарами и другими народами было показано классиками марксизма-ленинизма.

Другой стороной этой же темы была проблема колонизации. Колонизация - это "наступление леса на степь", Европы на Азию, второй этап борьбы с "азиатцами".

 Теория колонизации приобретает, таким образом, тот же националистический характер, превращается в своеобразное выражение особой исторической миссии русского народа.

Если борьба с кочевниками объясняла отставание исторического развития России, то колонизация должна была дать обоснование развития и складывания национальной основы русского государства, постепенно создававшегося в процессе исторического развития.

 Здесь сказывается ограниченность теории Соловьева, неспособной раскрыть реальное единство в многообразии исторической действительности, разрешенное марксистским учением о многонациональном государстве.

 

¹ "История России". Кн. 3, стб. 645.

² Там же.

³ В лекциях "Борьба классов и русская историческая литература". См. в сборнике Покровский М. Н. "Историческая наука и борьба классов". Вып. 1. М. -Л. 1933.

стр. 100

И все-таки уже в этих внутренних изменениях схемы заключалась известная попытка придать чисто формальной схеме государственной школы характер органического развития.

Две концепции, столкнувшиеся в историческом мировоззрении Соловьева, неизбежно должны были видоизменить одна другую.

 Теория органического развития позволила Соловьеву частично преодолеть ограниченность государственной школы, а учение последней в известной мере исказило основные положения органической теории.

7

Для Чичерина, главного теоретика государственной школы, географические условия объясняют разрыв между обществом и государством, их действие чисто отрицательное: они снимают проблему общественного развития, упраздняют народ как действующую силу, чтобы развязать руки государству.

 Поэтому они не объясняют самого процесса исторического развития, а история государства ставится в зависимость от действия случайных внешних явлений, так, варяги создали дружинный строй Киевской Руси, а монголы - московское единодержавие.

Соловьев вносит ряд принципиальных оговорок.

Прежде всего, действие географического фактора не безгранично; Соловьев говорит, что наступает такой момент в развитии общества, когда человек сам подчиняет себе природу и перестает зависеть от природных условий.

"Если народ, особенно во время своего младенчества, сильно подчиняется природным условиям обитаемой им местности, то, с постепенным развитием его духовных сил, замечается обратное действие, изменение природных условий под влиянием народной деятельности"¹.

Географические условия не упраздняют закономерности развития, они только замедляют его темпы: "В истории распространения европейской цивилизации мы видим постепенное движение от запада к востоку по указанию природы, ибо на Западе сосредоточиваются самые благоприятные условия для ранних успехов цивилизации и постепенно ослабевают, чем далее на восток"².

 Действие географического фактора не устраняет значения развития народных сил, не определяет непосредственно развитие государства, а само осуществляется через них; в росте народных сил - источник развития государственной организации.

Так, отмечая значение географических условий при перемещении центра русской истории на северовосток, Соловьев видит их действие прежде всего в их влиянии на размещение населения, на накопление экономических ресурсов, и лишь через эти элементы общественного развития определяется ими развитие государственности.

Поэтому государство не превращается у Соловьева в совершенно самостоятельную, самодовлеющую силу; здесь нет разрыва между развитием общества и государства, напротив: последнее ставится в тесную связь, в непосредственную зависимость от первого.

 "Мы должны следить за развитием, ростом государства, вместе с развитием, ростом народа, за постепенным уяснением сознания его о себе, как едином целом"³.

В "Наблюдениях над жизнью народов", говоря о двух типах складывания государства: механическом присоединении территорий и "органическом" объединении народа, - Соловьев рассматривает складывание русскою государства как органическое и тожественное в этом смысле развитию всех европейских государств⁴.

¹ "Наблюдения над исторической жизнью народов". Соч. стб. 1118.

² "История России", кн. 3, стб. 626.

³ Соч., стб. 632.

⁴ Об этом также в "Истории России", кн. I, стб. 1341.

стр. 101

В полемике с Соловьевым представитель славянофилов Хомяков бросил фразу о том, что Соловьев "рассматривает не историю России, даже не историю государства Российского (намек на Карамзина. - Н. Р.), а только историю государственности в русской истории"¹.

 Хомяков исходил при этом из того, что понятие государственности беднее содержанием, менее конкретно.

 Но это понятие у Соловьева было шире, охватывало более богатое конкретное содержание. Хомяков отметил здесь не слабую, а сильную сторону концепции Соловьева.

 На место государства как конкретной и потому обособленной силы, самостоятельно действующей в истории, ставится государственность как форма общественной организации, как продукт исторического развития.

У историков-государственников, у Чичерина, как до них у Погодина, государство устраняет народ.

 У славянофилов (У славянофилов большая часть народа не вмешивается в управление государством потому что считает управление государством делом грязным в нравственном плане и недостойным христианина.

 Хотя разумеется у славянофилов из народа выделяется определенная часть людей которая обязана в силу необходимости заниматься управлением государством.

 Славянофилы не отрицают государство как универсальную форму общественного устройства необходимую пока мы живем на земле хотя и считают что управление государством является грязной но все же не обходимой работой которая во многом является гибельной для души конкретного Христианина осуществляющего это государственное управление). " (см. К.С. Аксаков ЗАПИСКА К.С. АКСАКОВА "О ВНУТРЕННЕМ СОСТОЯНИИ РОССИИ",
ПРЕДСТАВЛЕННАЯ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ II в 1855 г.¹

.ДОПОЛНЕНИЕ К ЗАПИСКЕ "О ВНУТРЕННЕМ СОСТОЯНИИ РОССИИ", ПРЕДСТАВЛЕННОЙ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ II КОНСТАНТИНОМ СЕРГЕЕВИЧЕМ АКСАКОВЫМ).

 Соловьев решительно выступает против этого "незаконного развода народа и государства.

Государство есть необходимая форма для народа, который немыслим без государства, говорит Соловьев, но "правительство, в той или другой форме своей, есть произведение исторической жизни известного народа, есть самая лучшая поверка этой жизни"².

 Так Соловьев изучает, как "складывался внизу фундамент, на котором построилось здание Московского государства"³.

Это положение у Соловьева ограничивается идеалистической сущностью его научной теории.

Государство рассматривается им не как продукт общественного развития, не как орудие угнетения в руках господствующего класса, обусловленный внутренними противоречиями самой общественной жизни, ростом классовых противоречий, а как отражение общественной жизни, взятой в ее условном единстве.

Поэтому государство оказывается у Соловьева надклассовой силой, стоящей над внутренними противоречиями общественной жизни, оно тем самым приобретает в какой-то мере самодовлеющий характер; "шумиха государственных мероприятий" выступает на первый план.

"Подробности, анекдоты о государях, о дворах, известия о том, что было сказано одним министром, что думал другой, сохранят навсегда свою важность, потому что от этих слов, от этих мыслей зависит судьба целого народа и очень часто судьба многих народов".

Но здесь автор в конечном" счете отсылает к своему общему положению - в деятельности правительственных лиц он ищет отражение народной жизни: историк "должен изучать деятельность правительственных лиц, ибо в ней находится самый лучший, самый богатый материал для изучения народной жизни"⁴.

В таком же плане получает свое разрешение и второй большой, принципиальный вопрос - о роли личности в истории. Разрешение и этого вопроса не лишено двойственности, ярко отразившейся в трактовке Петра I.

 С одной стороны, Петр - "вождь" своего народа, "революционер на троне", повернувший направление развития своего народа.

 Эта линия ярче всего проведена в более ранней разработке истории Петра - в "Истории России".

 Но уже и здесь автор спешит в дальнейшем выровнять линию. "Великий человек, - говорил Соловьев в "Публичных чтениях о Петре Великом", - является сыном своего времени, своего народа... он высоко поднимается, как представитель своего народа в известное время, носитель и выразитель народной мысли"⁵.

В этом процессе именно народу, его историческому развитию, хотя и взятому в его условном, идеалистическом понимании, принадлежит решающее значение: "Великий человек дает свой труд, но величина, успех труда зависит от народного капитала, от того, что скопил народ от своей предшествовавшей жизни, предшествовавшей работы"¹.

 

¹ Замечания на статью Соловьева "Шлецер и антиисторическое направление". Хомяков А. С. Соч. Т. III, стр. 282.

² Соч., стб. 1126 и 1122.

³ "Исторические письма". Соч., стб. 894.

⁴ "Наблюдения над исторической жизнью народов". Соч., стб. 1123 - 1124.

⁵ Соч., стб. 971.

стр. 102

Так, при всех отклонениях Соловьев последовательно возвращался к утверждению общей закономерности исторического процесса. И в стремлении охватить все многообразие его содержания ой расширяет круг тех элементов, которые, по его представлению, определяют развитие народной жизни.

"Три условия имеют особенное влияние на жизнь народа: природа страны, где он живет; природа племени, к которому он принадлежит; ход внешних событий; влияния, идущие от народов, которые его окружают"².

Природа страны, географические условия, - фактор, хорошо известный современной Соловьеву историографии. В общей схеме государственной школы географический фактор являлся единственной решающей силой, определяющей все развитие исторического процесса; и именно полная зависимость от этого внеисторического фактора развязывала действие стихийных сил, открывая с другого конца свободу действия государству.

 У Соловьева географический фактор введен в определенные рамки, указаны пределы его воздействия.

Вторым элементом является "природа племени": "Народ похож на своего родоначальника не вследствие одного физического происхождения от него: народ воспитывается в преданиях, которые идут от этого родоначальника и в которых отразилась его личная природа, его взгляды и отношения... Так составляется народный образ"³.

Но правильно развить эту мысль и последовательно ее провести Соловьеву мешают его идеалистические взгляды.

 Поэтому в конечном итоге Соловьев пришел к типично этнографическому пониманию народа, что особенно резко отразилось в его поздних литографированных курсах лекций, развивавших идею об особой исторической миссии арийской расы.

Третье условие - "ход внешних событий" - представляет самый существенный и решающий элемент в составе выдвинутых Соловьевым условий.

"Ход внешних событий" - это вся живая ткань исторической жизни в ее нераздельной целостности. Именно здесь находит свое наиболее полное выражение принцип органического рассмотрения исторической действительности.

Действительное научное познание своеобразия исторического развития народа стало возможно лишь на основе исторического материализма и потому было недоступно Соловьеву.

 Но в идее органической целостности исторической жизни Соловьев находит опору против односторонности подчинения исторического развития воздействию внешних причин.

За этой еще не определенной формулировкой стоит очень важная и положительная принципиальная идея: закономерность надо искать не в воздействии внешних сил, а в самом историческом процессе, взятом в его органической целостности.

 Эту мысль Соловьев попытался изложить по-своему в уже не раз цитированных нами "Исторических письмах": "Если одно начало усиливается, то это происходит необходимо вследствие слабости других начал... историк не имеет права, бросивши то, что действует, и своим действием объясняет нам все в прошедшем и настоящем, обратить внимание преимущественно на то, что находится в бездействии или действует слабо, развивается медленно... обязанность историка показать причины, почему одно начало действует на первом плане, а другие действуют слабо, медленно... здесь обязанность его оканчивается, ибо этим он вполне освещает настоящее, как результат прошедшего... историк, увлекшись каким-нибудь сочувствием, не смеет перемешивать явления по произволу, не смеет выставить на первом плане то, что на нем не находится, ибо настоящее сейчас же обнаружит фальшь: настоящее есть такая же поверка прошедшего и наоборот, как в арифметике вычитание поверяется сложением, сложение вычитанием"¹.

 

¹ Соч., стб. 974.

² "Начала русской земли". Соч., стб. 761.

³ Соч., стб. 1119.

стр. 103

Эта система исторических воззрений Соловьева - как с ее сильными, так и с ее слабыми сторонами - нашла свое конкретное выражение в его "Истории России с древнейших времен".

8

Уже в первой своей диссертации Соловьев в смене старых городов новыми искал органический принцип перехода от первого ко второму периоду русской истории - от Киевской Руси к так называемому удельному периоду.

В своей докторской диссертации - "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома" - Соловьев выступил с принципиальной критикой принятой периодизации русской истории.

 Он отбрасывает прежде всего термин "монгольский период", примененный Погодиным и рядом его предшественников.

Соловьев видит в монгольском завоевании лишь внешнее событие, а периодизация должна определяться развитием органического содержания народной жизни.

В силу этого он отвергает и другой распространенный в историографии термин - "удельный период". Понятие удела, как указывает Соловьев, хронологически выходит за рамки того периода, с которым оно обычно связывается: уделы известны в Киевской Руси еще с X века.

С другой стороны, своим содержанием оно далеко не покрывает сложного комплекса отношений названного второго периода в истории России, с которым его обычно связывают. Таким образом, Соловьев отметает чисто юридическое понимание удельного периода и ищет для этого периода более реальной и содержательной характеристики.

 Он находит ее в развитии государственных отношений, в борьбе родового и государственного начала.

Соответственно он намечает четыре отдельных периода в развитии государственной власти до конца XVI века.

 Первый период - от Рюрика до Андрея Боголюбского - характеризуется господством родового строя;

 второй период - от Андрея Боголюбского до Ивана Калиты - период борьбы родового и государственного начала;

третий период - от Ивана Калиты до Ивана III - происходит объединение Руси вокруг Москвы;

четвертый период - "до пресечения Рюрикова дома" - завершается окончательным торжеством государственных отношений над родовыми, торжеством, "купленным страшной, кровавой борьбой с подыхающим порядком вещей"².

Законченную систематическую характеристику русского исторического процесса Соловьев дал уже в предисловии к I тему "Истории России".