Полный спектр лиц/вещей и их отношений, как быть

fi

Онтологии анимации в других местах.

Строители гробниц прохода явно не подходили к своему миру так
же, как те, кто создал более ранние наскальные рисунки под открытым небом, доступные для всех и
расположенные по всему ландшафту. С усилением внимания к человеческим предкам в позднем
неолите, воплощенным в погребальных памятниках долины Бойн, можно привести другой вид
анимизма, отличный от того, что был в раннем неолите. Возможно, здесь мы наблюдаем
движение к тому, что Педерсен (2001) определил

fi

es (в Северной Азии) как онтологии анимизма - тотемизма
, все больше озабоченные вертикальной, а не горизонтальной социальной организацией
и различиями между некоторыми не - людьми (speci

fi

c тотемные животные) и
связанные с ними кланы(человеческого происхождения), а также другие, отличные от людей, люди
(различные тотемные животные) и связанные с ними кланы - с большим
акцентом, хотя, очевидно, не аксиоматически, на человеческих предках. В будущей работе я намерен продолжить
изучение этих изменяющихся анимизмов в эпоху неолита и в переходный период между неолитом и бронзовым
веком. Такие сдвиги в онтологиях анимизма с течением времени (см. Также Fuglestvedt 2010), я
заключаю, акцентируют анимизмы как дискурсивные, с историчностью и поэтому сопротивляющиеся метанарративам.

ИЗГОНЯЯ

“

ДУХИ

”

323

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Моей целью не было предложить де

fi

подробные ответы о том, как люди в этих совершенно
разных местах и в доисторические периоды подходили к своему миру, но для того, чтобы предложить исследовательскую
дискуссию о том, как наскальные рисунки воспринимаются анимистически, отчасти для того, чтобы бросить вызов западным
предрассудкам, но также и для того, чтобы заново очаровать наши взгляды на прошлое. Re

fl

критически воздействуя на
то, как устроены “люди” и “вещи”, анимические онтологии бросают тревожные
вызовы западному мышлению и некоторым нашим наиболее глубоко укоренившимся ценностям (например, природа “я”
и дискретность “разума”). Реляционный подход переосмысливает “пассивное” наскальное
искусство как потенциально агентивное и связанное не столько с человеком, сколько с человеческой
волей. Человеческие взаимодействия с другими “людьми” в описанных мною повествованиях,
возможно, носят двусторонний или диалогический характер, а не односторонний в описании человеческого смысла.
Этот подход позволяет провести разведку

fi

определяет, что такое “материальность”, и рассматривает пейзажи как правдоподобно
“живые” с разными людьми. Важно отметить, что эти “вещи” являются не “духами”, что требует
дуализма духа и материи, а “людьми” различных идентичностей, расположенными в мире, который
является

fi

заполнен другими людьми, лишь некоторые из которых являются людьми. Для анимистов свобода воли не
ограничивается людьми, и свобода воли “объектов” не обязательно проистекает из человеческих
действий; “объекты” часто конституируются как личности, отличные от людей, им приписывается социальный
статус и с ними обращаются как с личностями. “Объекты” могут действовать не со “свободной волей” или
“сознанием”, которое гуманистический либерализм связывает с природой того, что значит быть
индивидуальным человеческим существом, но, тем не менее, осознавать себя как личности, как интенциональные агенты.
Если это бросает вызов нашему западному мировоззрению, то нам следует приспособиться к
пониманию этих онтологий и эпистемологий, а не навязывать им наше мышление. Если
разум/тело, материя/дух и другие общепринятые дихотомии отстраняют нас от
участия в нашем окружении, то современное мышление об анимизме, как
Г. Харви (2005a), Ингольд (2006) и другие предположили, что это напоминает нам о том, что мы тоже
погружены в чувственный мир, а не отделены от него.

ПРИМЕЧАНИЯ

1