Царевич намеревался погубить всех тех, кто верно служил Богу, Царю и Отечеству

Еще в то время, когда царевич [Алексей] был мальчиком, народ обращал на него особое внимание. Говорили, что Алексей ненавидит иностранцев, не одобряет образа действий отца [особенно когда отец его наставляет уму-разуму в его, наследника царского Престола, служении Богу!] и намеревается погубить тех бояр и сановников, которые служили покорным орудием в руках Петра при исполнении Его планов. [То есть царевич намеревался погубить тех своих подданных, которые строго исповедовали своими жизнями учение Церкви и верно служили Богу, Царю и Отечеству. ]

Надежда на реакционное движение против преобразований Петра [ которые Он совершал, выполняя волю Бога по превращению царства богоносного русского народа в могучую и славящуюся Богом православную Империю – земную икону Царства Небесного ], на участие наследника Престола в таких действиях могла сделаться опасной не только для Царя, но и для Его сына. Имя Алексея могло сделаться знаменем заговора против Петра. Антагонизм такого рода легко мог повести к личной вражде между отцом и сыном. Уже довольно рано стали думать о возможности такой борьбы, решительного разлада между Петром и Алексеем. …

Если бы Сам Царь мог заботиться о воспитании царевича, если бы последний вырос в политической и военной школе отца под непосредственным Его наблюдением, он, быть может, развился бы иначе и соответствовал бы более требованиям грозного родителя. Но Петр большей частью был в отсутствии, озабоченный Северной войной; до сражения при Полтаве опасное положение, в котором находилось Государство, требовало крайнего напряжения умственных и нравственных способностей Царя и лишало Его возможности исполнять долг отца и воспитателя. В продолжение нескольких лет Петр и Алексей встречались лишь в исключительных случаях; между ними не существовало каких-либо более близких сношений; в то время, когда Петр был занят самыми смелыми предприятиями в области восточного и балтийского вопросов, трудился над самыми сложными задачами преобразования России и обеспечения ее будущности, царевич оставался дома, в кругу людей, не любивших Петра, недовольных Его образом действий, направлением Его политики, людей, соединявших некоторую ограниченность умственного кругозора и решительную предвзятость мнений в области духовной [127] с грубым нравом и склонностью к бражничанью. …

Царевич не был лишен дарований. Он умел ценить значение образования и много занимался чтением книг, но большей частью книг богословского содержания[128]… Таким образом, умственные направления царевича нисколько не соответствовали целям Петра [ и служениюБогунаследника русского Престала ]. Умная беседа с духовными лицами, углубление в вопросы догматики и схоластики доставляли царевичу более удовольствия, нежели поездки по морю или участие в трудах административных и законодательных. [То есть царевич Алексей любил богословствовать при отсутствии правой веры! [129] Ибо вера Христова учит христиан своей земной жизнью выполнять волю Бога на том месте и в том качестве, какие предоставил им Господь, но обязательно служа верой и правдой Помазаннику Его! А царевич желал творить свою волю, а не испытывать, что благоугодно Богу и Его Помазаннику, а потому он и оказался участником в бесплодных делах тьмы. ] …

Отвлеченные науки, риторика, метафизика и пр., однако, не могли считаться особенно полезным пособием при развитии и воспитании Наследника русского Престола. Для того, чтобы сделаться способным продолжать начатое Петром [а значит богоугодно распорядиться своими талантами и способностями, отпущенными царевичу Богом], для поддержания значения России в системе европейских держав, для обеспечения участия России в результатах западноевропейской культуры [ для проповеди среди иноверных благодатности правой веры в мирских делах ], для решения сложных вопросов законодательства и администрации царевич нуждался в совершенно иной подготовке, в совсем иных средствах эрудиции.

Между тем как Петр, живя за границей, работал на верфях, занимался в кабинетах и лабораториях натуралистов, Алексей, например в 1712 году, находясь в Германии, обратился к ученому богослову Гейнекциусу с просьбой написать для него катехизис по учению в православной Церкви; в то самое время, когда Петр доставал и читал сочинения по артиллерии, баллистике и пиротехнике, сын Его углубляется в книги о небесной манне, в жития святых [ неправославных! ]; Петр осматривал арсеналы и доки, фабрики и мастерские, между тем как Алексей делает выписки из церковно-исторического труда Барония «Annales ecclesiastici»; Петр старался сопоставить Себе точное понятие о государственном и общественном строе Англии, Франции и Голландии и пр., Алексей же занят вопросом средневековой истории, изучая воззрения прежних веков на понятие о грехе или убеждения прежних поколений в отношении к соблюдению поста и пр.

Предприимчивость, физическая сила и энергия Петра были противоположны некоторой мягкости, вялости, телесной слабости царевича. Сын, так сказать, принадлежал к прежнему, отжившему свой век поколению, тогда как отец был как-то моложе, свежее его и находился в самой тесной связи с современными идеями просвещения и прогресса [ни в коей мере не противоречащими учению Церкви и не мешающими земному служению Богу своей жизнью]. Мир, в котором жил Алексей, сделался анахронизмом, вследствие чего царевич оказался неспособным составить себе ясное понятие о том, [ в чем воля Бога и ] в чем нуждалась Россия [Царство богоносного русского народа!]; его взоры были обращены не вперед, а назад. И поэтому он не годился в кормчие государственного судна; живя преданиями византийской старины, он, скорее, мог сделаться монахом или священником, нежели полезным государственным деятелем. Столкновение между напитанным духом реакции [духом противления воле Богопомазанника, а значит самой воле Бога,] сыном и быстро стремившимся вперед отцом становилось неизбежным. …