Допрос Ганса Фриче обвинением

(Из стенограммы заседаний Международного Военного Трибунала от 28 июня, 29 июня 1946 [3609])

 

Сто шестьдесят шестой день

Пятница, 28 июня 1946

Утреннее заседание

Председательствующий [3610]: Обвинение желает провести перекрёстный допрос?

 

Руденко [3611]: Я хочу начать ваш допрос с выяснения роли, которую играла немецкая пропаганда в преступной деятельности гитлеровского правительства. Скажите, вы признаете, что немецкая пропаганда распространяла расовую теорию и внедряла в сознание немецкого народа идеи превосходства немецкой расы?

 

Фриче: Вопрос затрагивает две проблемы. Могу я ответить на обе? Я признаю, что немецкая пропаганда распространяла расовую теорию, но я отрицаю, что немецкая пропаганды распространяла теорию «высшей расы».

 

Руденко: Вы это не признаёте?

 

Фриче: Нет.

 

Руденко: Очень хорошо. Вы признаёте, что немецкая пропаганды разжигала в немецком народе расовую ненависть к евреям и пропагандировала необходимость их уничтожения?

 

Фриче: Снова две проблемы содержатся в данном вопросе. Могу я ответить на обе?

 

Руденко: Я прошу прощения, вы не должны подчёркивать это. Просто отвечайте на вопрос: если есть два, отвечайте на два.

 

Фриче: Я признаю, как я сделал в ответе на ваш первый вопрос, что немецкая пропаганда распространяла расовую теорию, но наиболее категорически отрицаю, что немецкая пропаганда проводила подготовку, или призывала, к массовым убийствам евреев.

 

Руденко: Но вы не отрицаете, что немецкая пропаганда проповедовала немецкому народу расовую ненависть к евреям? Вы не отрицаете этого?

 

Фриче: Я даже не могу подтвердить это без сомнения. Это причина, почему, в своём ответе на последний вопрос, я сделал небольшое различие. Немецкая пропаганда, и под ней я понимаю официальную немецкую пропаганду, даже не проповедовала расовую ненависть.

 

Руденко: Вы также признаёте, что деятельность немецкой пропаганды была направлена против церкви?

 

Фриче: Нет, даже это я должен отрицать.

 

Руденко: Вы претендуете на то, что немецкая пропаганда не была направлена на преследование церкви?

 

Фриче: Это именно то, что я хотел сказать. Официальная немецкая пропаганда не преследовала церкви. С другой стороны, с целью разъяснить вам данное положение, тут снова была неофициальная, незаконная пропаганда, которая проповедовала против церкви. Однако государство и его организации, во время борьбы с церковью, делали много высказываний и заявлений, которые могли создать впечатление о том, что они участвовали в борьбе против церквей. Под этим я подразумеваю, суды против священников, которым придавалось сенсационное значение.

 

Руденко: Вы признаете, что проводившаяся гитлеровским правительством пропаганда, связанная с так называемой проблемой расширения жизненного пространства Германии, развивала и культивировала в немецком народе милитаристские стремления?

 

Фриче: Я отрицаю это.

 

Руденко: Вы признаете, что немецкая пропаганда использовала провокационные методы, ложь и клевету для того, чтобы замаскировать агрессивные планы гитлеровского правительства?

 

Фриче: Господин обвинитель, мне наиболее сложно ответить на данный вопрос, о котором я в конце концов добровольно свидетельствовал вчера. Если я попытаюсь это кратко подытожить, тогда я скажу это: Я утверждаю, что немецкая пропаганда во время проведения всех мероприятий, начиная с занятия Рейнланда и кончая нападением на Советский Союз, представляла немецкому народу положение таким образом, чтобы он верил в правоту своего дела, но, с другой стороны, и я уже подчеркивал, когда это произошло, я понял, что все здание этой аргументации покоилось на фундаменте, который был неустойчив.

 

Руденко: То есть на фундаменте лжи и клеветы?

 

Фриче: Нет. Позвольте мне извиниться, но ваш способ представлять это так не кажется достаточно верным.

 

Руденко: Тогда вы упорно отрицаете, что немецкая пропаганда использовала методы лжи и клеветы; вы это отрицаете?

 

Фриче: Да, безусловно, я это отрицаю, основываясь на своих сведениях о немецкой пропаганде; и я хочу, чтобы вы позволили мне сделать самое короткое пояснение в данной связи.

 

Руденко: Пожалуйста, дайте объяснение, но прямое, на мой вопрос.

 

Фриче: Но конечно. Смотря на неё сегодня, неудачей для немецкого народа было то, что эта пропаганда, в частности относительно таких подробностей, которые можно было проверить и проконтролировать, полностью упускала из виду, что в её трёх основных принципах было три фундаментальных ошибки. Я не могу быть более откровенен.

 

Руденко: О каких ошибках вы говорите?

 

Фриче: Первая, доверие в гуманность Адольфа Гитлера[3612], которая была уничтожена приказом об убийстве 5 миллионов человек; вторая, вера в расовую чистоту системы, которая уничтожалась приказами применять пытки; и третья, абсолютная вера в мирные намерения Адольфа Гитлера, потрясённые тем, что было предъявлено в этом зале суда.

 

Руденко: Что же, мы вернёмся к этим вопросам позднее, когда поговорим о вашем личном участии в проведении немецкой пропаганды. Я хочу спросить вас, о следующем: вам, конечно, было известно, что в ОКВ[3613] существовал специальный отдел пропаганды подчиненный напрямую подсудимому Йодлю?

 

Фриче: Это было мне известно, но вы ошибаетесь, если у вас сложилось впечатление о том, что отдел подчинялся подсудимому Йодлю. Он находился в юрисдикции генерала фон Веделя[3614] и он был преемником штандартенфюрера Гюнтера д`Алкена[3615].

 

Руденко: Очень хорошо. Я не желаю разбираться с этим предметом далее, сейчас. Меня интересует, какие отношения существовали между министерством пропаганды и ОКВ?

 

Фриче: Я не могу сказать вообще, каковы были отношения между министерством пропаганды и ОКВ. Но зато я могу дать самые точные показания об отношениях между министерством пропаганды и только что упомянутым вами отделом пропаганды ОКВ. От этого отдела имелся специальный представитель в министерском аппарате Геббельса[3616], который ежедневно присутствовал на совещаниях в министерстве. По существу он всегда находился вблизи Геббельса.

 

Руденко: Кем давались пропагандистские задания и установки для ОКВ?

 

Фриче: Я могу себе это представить только следующим образом. Я думаю, что пропагандистские задания в ОКВ формулировались на основании указаний Геббельса и на основании указаний начальника ОКВ, то есть Кейтеля или Иодля.

 

Руденко: Как общегерманская пропаганда применялась относительно пропагандистских задач и мер предпринимаемых ОКВ?

 

Фриче: Боюсь я не совсем понял смысл вашего вопроса.

 

Руденко: Как общегерманская пропаганда использовалась в связи с пропагандистскими мероприятиями, проводившимися ОКВ?

 

Фриче: Очевидно, эта пропаганда просто включалась в пропагандистские мероприятия ОКВ, так как Геббельс был настолько влиятельной личностью, что он никогда не допустил бы игнорирования своих пропагандистских установок.

 

Руденко: Очень хорошо. Я прошу ответить, какие взаимоотношения существовали между министерством пропаганды и министерством иностранных дел?

 

Фриче: Взаимоотношения иногда бывали напряженными, но за последние годы войны представитель министерства иностранных дел всегда принимал участие в так называемых министерских совещаниях в министерстве пропаганды.

 

Руденко: Какую роль играло министерство иностранных дел в проведении пропагандистских мероприятий, в особенности касавшихся подготовки и осуществления агрессивных войн?

 

Фриче: Я хотел бы ответить на этот вопрос следующее: в тот момент, когда начиналось какое-либо мероприятие или война, всегда появлялся представитель министерства иностранных дел с готовой книгой; документов, так называемой «Белой книгой[3617]«. Как создавались эти «Белые книги», мне неизвестно. Во всяком случае, они составлялись не в министерстве пропаганды, и в некоторых случаях я позднее кое-что узнавал о том, как они разрабатывались в министерстве иностранных дел.

 

Руденко: Правильно будет сделать такой вывод, что министерство иностранных дел принимало самое непосредственное и активное участие в разработке пропагандистских заданий и установок?

 

Фриче: Это без сомнения правильно, хотя бы потому, что министр иностранных дел оставлял за собой в области пропаганды решающий голос в вопросах, касающихся внешней политики, а также в вопросах той пропаганды, которая была предназначена для заграницы.

 

Руденко: Говоря о министре иностранных дел, вы имеете в виду подсудимого Риббентропа?

 

Фриче: Само собой разумеется.

 

Руденко: Вы подтверждаете, что подсудимый Риббентроп лично давал пропагандистские задания объяснять войну с Советским Союзом: как превентивную войну?

 

Фриче: На этот вопрос нельзя ответить просто «да» или «нет». Нужно коротко осветить факты. Тогдашний министр иностранных дел фон Риббентроп принял представителей иностранной и немецкой печати рано утром в тот день, когда начался поход на Россию. Он представил им «Белую книгу», произнес речь, разъясняющую положение вещей, а в заключение подчеркнул:

 

«На основании всех этих причин Германия была вынуждена предпринять это наступление на Советский Союз для того, чтобы опередить советское наступление. И я прошу вас освещать дело именно таким образом».

 

Руденко: Я хочу определить этим пропагандистские задачи, лично поставленные подсудимым Риббентропом. Вы это признаёте?

 

Фриче: Я прошу прощения, но я признал именно то, что вы сказали. Ваш последний вопрос основывался на том, что я сказал, и с этим я не хочу соглашаться.

 

Руденко: Однако, отвечая на мой предыдущий вопрос, вы говорили о решающей роли подсудимого Риббентропа в вопросе относительно осуществления внешнеполитической пропаганды; это верно?

 

Фриче: Совершенно верно.

 

Руденко: Скажите, какие взаимоотношения существовали между министерством пропаганды и так называемым министерством восточных оккупированных территорий? Объясните в связи с этим, каким образом осуществлялась связь между этими двумя министерствами?

 

Фриче: Имелся человек, постоянно осуществлявший связь, который одновременно был сотрудником министерства пропаганды и сотрудником министерства по делам оккупированных восточных территорий. Кроме того, имелось особое учреждение, которое было создано обоими министерствами, и управление его осуществлялось также этими министерствами. Это учреждение под названием «Винета[3618]«осуществляло всю пропаганду на Востоке.

 

Руденко: В каком порядке и кем именно разрабатывались пропагандистские пароли или лозунги, как это было принято у вас называть, для оккупированных восточных территорий?

 

Фриче: Я не могу показать этого под присягой, так как я не знаю этого точно. Но я предполагаю, что они разрабатывались на основании; тех принципов, которые существовали для общей пропаганды, названных здесь Таубером и его сотрудниками в этом учреждении.

 

Руденко: Хорошо, но вы, очевидно, знаете и скажете об этом — руководящее влияние министерства пропаганды в этих мероприятиях сохранилось?

 

Фриче: Непременно. Здесь министерство пропаганды, без сомнения, имело перевес в области инициативы и влияния.

 

Руденко: Скажите, какое влияние оказывал на немецкую пропаганду подсудимый Борман, какая роль принадлежала ему?

 

Фриче: Эта роль чрезвычайно значительна. Я знаю, что неодобрительно, когда такие заявления делаются здесь о человеке, который предположительно мёртв. Вместе с тем интересах исторической правды, я скажу вам следующее…

 

Руденко: Нам, не известно мёртв ли Борман. Нам известно, что он не присутствует на скамье подсудимых; однако, он один из подсудимых. Пожалуйста, продолжайте.

 

Фриче: Влияние подсудимого Бормана было неожиданно сильным не только во всех остальных сферах, но также и в секторе пропаганды. Это выражалось в следующем:

 

Первое, в целом тип партийной агитации, который я упоминал вчера, был наиболее радикальным. Сообщение по телетайпу от Бормана доктору Геббельсу, имело, скажем, следующее содержание: я слышал, что жалобы от партийных кругов относительно того, этого, или другого, всегда придавали ускорение всему механизму доктора Геббельса.

 

Второе — это нечто, что я не могу выразить под присягой, другими словами — доктор Геббельс вполне ясно опасался Мартина Бормана. И он всегда тщательно пытался оправдаться в глазах Мартина Бормана за любые действия, которые могли быть неправильно интерпретированы радикальными элементами в партии.

 

Руденко: Вероятно, вы расскажите мне, кто ещё из подсудимых кого не назвали во время моего перекрёстного допроса, активно участвовал в пропагандистских действиях, и каким образом. Может быть вам лучше не рассказывать нам что-либо о подсудимых, которые здесь присутствуют.

 

Фриче: Я лучше не буду, но я отвечу.

 

Руденко: Да, пожалуйста.

 

Фриче: Кстати, самое благоприятное влияние на пропаганду оказывало одно из подразделений подсудимого Кальтенбруннера. Являлся ли он ответственным за это лицом я не знаю, но есть факты: во время борьбы за реалистическую службу новостей, которую я вчера упоминал, я непрерывно, встречал сопротивление от партии и министерства иностранных дел; но я нашёл наиболее полезную поддержку в отделе РСХА[3619] название которого забыл. Данный отдел использовался для подготовки докладов про общий ход мысли или настроения немецкого народа, и эти доклады распространялись различным верховным властям Рейха. В этих докладах показывающих настрой народа были частыми похвалы реалистическим новостям, та самая вещь, с которой боролись две другие группы, которые я упоминал.

 

Руденко: Вы только, что упомянули ведомство подсудимого Кальтенбруннера. Кого ещё из подсудимых вы можете назвать?

 

Фриче: Никто из остальных не принимал участия в германской пропаганде.

 

Фриче: Подсудимого Гесса сейчас здесь нет, но он имел какое-либо влияние или нет?

 

Фриче: К наибольшему сожалению нет.

 

Руденко: Почему вы говорите «к сожалению»?

 

Фриче: Во время периода, когда он ещё находился в должности, он выполнял полезную задачу. Он являлся, скажем, так, «управлением для жалоб» по всем недостаткам в партии и государстве. Я желал, чтобы он мог продолжать…

 

Руденко: Что же, нет пользы говорить об этом подробно. Теперь перейдем к выяснению вашей личной роли и вашего личного участия в деятельности немецкой пропаганды. В каких взаимоотношениях вы находились с Геббельсом? Вчера вы говорили об этом подробно, но тут я прошу вас кратко об этом заявить.

 

Фриче: Кратчайшая формула это — личная связь была незначительна; по служебной линии связь с течением времени все укреплялась.

 

Руденко: Вам известно имя генерал-фельдмаршала Фердинанда Шёрнера[3620]?

 

Фриче: Да, я знаю имя.

 

Руденко: Я хочу зачитать под протокол отрывок из его показаний. Господин Председательствующий, я приобщаю документ как экземпляр СССР-472.

 

(Обращаясь к подсудимому)

 

 Мы сейчас вручим вас документ. С целью упросить его чтение, параграфы, которые я собираюсь зачитать, подчёркнуты красным карандашом. Я собираюсь зачитать первый отрывок; пожалуйста, следите за текстом — я цитирую:

 

«Каждый, включая меня, был осведомлён, о том, что Фриче был не только близким сотрудником Геббельса, но также его фаворитом. Он пользовался симпатией Геббельса, часто копируя его в своей политической деятельности и цитируя Геббельса в своих речах. Геббельс, в своих печатных и устных речах, ссылался на выводы и прогнозы, сделанные Фриче как имевшие силу официальных заявлений».

 

Подсудимый Фриче, пожалуйста, расскажите мне, это соответствует действительности?

 

Фриче: Могу я спросить какую цитату вы прочли, 1, 2 или 3?

 

Руденко: Я уже сказал вам, что это цитата номер 1.

 

Фриче: У меня в тексте, первая говорит:

 

«Каждый, включая меня, был осведомлён, о том, что Фриче был не только близким сотрудником Геббельса, но также его фаворитом».

 

Руденко: Да, совершенно верно. Это именно то, что я процитировал. Я спрашиваю вас, это соответствует действительности?

 

Фриче: Я бы так не выразился, и я думаю это вопрос вкуса. Данное заявление…

 

Руденко: Я понял.

 

Фриче: Минуточку. Мне есть кое-что добавить.

 

Выражение «близкий сотрудник Геббельса» ошибочное, объективно понятно, и «фаворит» тоже — что же, я так не думаю.

 

Руденко: Да, очень хорошо. Давайте продолжим.

 

Вы пользовались полным и безграничным доверием Геббельса и проводили свою работу в министерстве пропаганды, имея широкие полномочия? Вы это признаете?

 

Фриче: Непременно.

 

Руденко: Таким образом, пользуясь доверием и располагая широкими полномочиями, вы в своих выступлениях целиком и полностью отражали требования гитлеровского правительства, предъявляемые им к немецкой пропаганде? Это правильно?

 

Фриче: Да, как раз в том объеме, о котором я говорил вчера.

 

Руденко: Сейчас я оглашу выдержки из ваших показаний от 12 сентября 1945 г. Этот документ я представляю как экземпляр СССР-474. Я буду оглашать выдержку номер 1.

 

Фриче: Могу я получить документ?

 

Руденко: Безусловно, его вам немедленно передадут. Пожалуйста, следите за моей цитатой из выдержки номер 1. Она подчёркнута красным карандашом. Я читаю:

 

«На протяжении длительного времени я являлся одним из руководителей германской пропаганды.

 

Я пропущу несколько строк и далее читаю:

 

«Надо сказать, что Геббельс ценил меня как убежденного национал-социалиста и способного журналиста, вследствие чего в аппарате германской пропаганды я являлся его доверенным человеком».

 

Это правильно?

 

Фриче: Господин обвинитель, это не правильно. Я знаю, что я подписал данный протокол, но в тот самый момент, подписывая его в Москве я заявил:

 

«Вы можете делать всё, что хотите с этим протоколом. Если вы опубликуете его, никто в Германии не поверит и ни один интеллигентный человек в других странах тоже, потому, что это не мой язык».

 

Я заявляю, что ни один из вопросов, содержащихся в данном протоколе мне не задавался в такой форме, и я продолжаю заявлять, что ни один из ответов в данном протоколе мной не давался в такой форме и я подписал его по причинам, которые я объясню вам подробно если вы хотите этого.

 

Руденко: Следовательно, вы не подтверждаете данные заявления.

 

Фриче: Нет, только подпись, правда.

 

Руденко: Хорошо, значит подпись это, правда.

 

Что же, мы запомнили, то, что есть в данной цитате, которую я только, что зачитал и которую вы отрицаете, в ней говорится, что Геббельс ценил вас как национал-социалиста и способного журналиста и что поэтому вы являлись доверенным лицом в механизме германской пропаганды. Эта суть цитаты; она правильная? Вы отрицаете это? Пожалуйста, минуточку. Я собираюсь напомнить вам…

 

Фриче: Да, генерал, это я признаю, я признаю эти факты.

 

Руденко: Что же, тогда цитата правильная, не так ли?

 

Фриче: Да.

 

Руденко: Что же, тогда, о чём ещё мы говорим? Это означает, что вы подтверждаете это заявление?

 

Фриче: Я говорю о протоколе, который ранее мне полностью представили.

 

Руденко: Сейчас я спрашиваю вас об особенной ссылке на данную цитату, которую я только, что зачитал под протокол. Вы не собираетесь её отрицать? Вы признаёте это?

 

Фриче: Я не подтверждаю цитату, но я подтверждаю ещё раз содержание, которое вы вновь подытожили.

 

Руденко: Очень хорошо. Смысл не отличается от подлинной цитаты, но вывод такой. Я хочу напомнить вам выдержку…

 

Председательствующий: Минуточку. Подсудимый, что вы сказали? Вы сказали о том, что не подписывали документ или что вы сказали?

 

Фриче: Господин Председательствующий, я подписал документ, хотя его содержание не соответствует моим заявлениям.

 

Председательствующий: Почему вы это сделали?

 

Фриче: Я поставил подпись после очень сурового одиночного заключения, которое продлилось несколько месяцев; и я поставил эту подпись, потому что один из моих сокамерников, с которым я однажды вступил в контакт, говорил мне, что почти каждый месяц суд выносил приговоры просто на основании таких протоколов и без допроса; и я надеялся, что таким образом я получу приговор и таким образом прекращу своё заключение.

 

Чтобы не было недопонимания я хочу подчеркнуть, что никакой силы не использовалось и что со мной обращались очень гуманно, даже при том, что содержание было очень строгим.

 

Руденко: Очень хорошо. Конечно, подсудимый Фриче вы никогда не думали, о том что после всего совершенного вами вас поместят в санаторий? Очевидно, что вас поместили в тюрьму, а тюрьма это всегда тюрьма. Однако, это лишнее.

 

Я хочу спросить вас о следующем: вы заявили, что в 1945 вы подписали это из-за строгого режима которому подвергались; очень хорошо — когда вы прибыли в Нюрнберг, вас допрашивал 3 ноября 1945 здесь в Нюрнберге генерал Александров[3621]; это правильно?

 

Фриче: Да.

 

Руденко: Значит это правильно? Очень хорошо. Я хочу напомнить вам некоторые из ваших ответов. Вам поставили следующий вопрос — 12 ноября 1945 вам задавали вопросы и вы отвечали. Вы помните данные заявления?

 

Вы ответили: «Меня очень часто допрашивали и я не знаю, какие заявления и показания обсуждаются сейчас».

 

Соответственно, генерал Александров представил вам ваши показания 12 сентября, и вы ответили ему: «Я полностью осведомлён о данном документе».

 

Вас спросили: «Я хочу, чтобы вы внимательно прочитали документ. Вы помните эти заявления?

 

Вы сказали: «Конечно, в этом нет сомнения.

 

И далее: «Вы подтверждаете данный документ, который вы прочли и который подписан вами?»

 

И вы ответили: «Конечно».

 

Вы помните данные заявления, которые сделали в Нюрнберге?

 

Фриче: В заявлении, которое вы процитировали, пропущены все страницы, где я снова и снова заявлял о том, что протокол, представленный мне неполный и составлен для цели получения моей подписи. Я пожелал внести 20 или 30 изменений. Некоторые из них разрешили, но в нём исчезли отрывки, в которых я сказал в Нюрнберге о том, что протокол содержит определенное количество правды, но ни один из них не представляет в действительности мои ответы.

 

Руденко: Очень хорошо. Я хочу напомнить вам выдержку из вашего заявления 7 января 1946.

 

Ваши чести, это документ 3469-ПС. Он не в моей книге документов, так как был представлен защитником. Я собираюсь процитировать из этого документа; это очень короткий отрывок.

 

(Обращаясь к подсудимому)

 

 Это параграф 39 вашего заявления:

 

«Однажды Геббельс пытался принудить меня представлять тексты для проверки. Я отказал в данной просьбе и объяснил, что обычно я диктовал короткое резюме своей речи непосредственно до своей передачи и соответственно, так сказать, импровизировал свои речи. Он сказал, что всё в порядке, но при условии если он пожелает, я по крайней мере буду давать ему темы».

 

Это правильно?

 

Фриче: Да.

 

Руденко: Это не указывает на доверие Геббельса к вам? Это неправильно?

 

Фриче: Несомненно, у него было большое доверие ко мне, я этого не отрицаю.

 

Руденко: Очень хорошо. Давайте продолжим.

 

В том же самом документе, который я вам только, что упоминал, то есть в вашем заявлении от 7 января 1946, в параграфе 35 есть следующее предложение — я думаю, оно было написано вашей собственной рукой. Это был ответ на некий вопрос поставленный вашим защитником. Вы сказали: «Более и более я становился единственной официальной властью в министерстве в сфере радиосообщений».

 

Это верно?

 

Фриче: К сожалению, я не услышал конец вашего вопроса, но вы верно процитировали отрывок и я его написал.

 

Руденко: Значит, это соответствует фактам?

 

Фриче: Да, абсолютно.

 

Руденко: Что же, следовательно, вы признаёте, что в механизме германской пропаганды вы занимали наиболее видное положение после Геббельса?

 

Фриче: Нет, в своём предыдущем ответе не содержится такое заявление.

 

Руденко: Я спрашиваю вас об этом сейчас.

 

Фриче: Я признаю, что я имел наиболее влиятельное положение в германском радио, главой которого я являлся.

 

Если вы поставили новый вопрос, спросив, кто занимал вторую позицию во всей структуре после доктора Геббельса, я отвечу: доктор Дитрих[3622], государственный секретарь или доктор Науман[3623]…

 

Руденко: Пожалуйста, извините меня. Я не говорю о второй позиции; я лишь сказал наиболее влиятельное положение. Вы продолжаете это отрицать?

 

Фриче: У меня нет возражения вашему использованию слова «влиятельное», но это не меняет мой ответ.

 

Руденко: Очень хорошо, «влиятельное положение» если хотите. Так сильнее. Однако, давайте продолжим.

 

В том же самом заявлении от 7 января вы писали — это содержится в параграфе 15:

 

«За весь период с 1933 по 1945 задачей «управления германской прессы» являлся надзор за местной прессой и её обеспечение директивами…За более чем 2300 немецких газет надзирали таким образом».

 

И потом:

 

«Во исполнение этой задачи данной мне доктором Геббельсом согласно инструкциям министерства пропаганды, моя деятельность охватывала все новости и информационную систему германской прессы и радио».

 

Фриче: Я не знаю правильно ли вы процитировали последнее предложение, но я полностью признаю первые предложения. Это мои письменные показания 3469-ПС. Слово в слово они соответствуют правде.

 

Руденко: Скажите, вы организовали в составе руководимого вами отдела немецкой прессы специальную службу «Schnelldienst[3624]«— служба скорости, которая снабжала немецкую прессу провокационным материалом. Вы это признаете?

 

Фриче: Если вы согласитесь вычеркнуть выражение «провокационным» и заменить его выражением «материалом для пропаганды», то я это признаю.

 

Руденко: Хорошо. Трибунал это учтёт. Мы не собираемся с этим спорить.

 

Скажите, ваши выступления по радио, которые именовались: «Говорит Ганс Фриче», воспринимались как правительственные и официальные сообщения?

 

Фриче: Это были, сами по себе, личные мои работы, но эти личные работы, оглашаемые публично, причем работы министериальдиректора из министерства пропаганды и руководителя немецкого радио, разумеется, воспринимались как официозные, не как официальные, а именно как официозные, и с этим фактом мне приходилось считаться.

 

Руденко: Сейчас я хочу обратиться к показаниям Фердинанда Шёрнера, которые я представил Трибуналу как экземпляр СССР-472. Я хочу огласить параграф 2. Подсудимый Фриче, вы нашли это?

 

Фриче: Да.

 

Руденко: Я собираюсь зачитать его под протокол.

 

Председательствующий: Генерал Руденко, Трибунал хочет увидеть весь документ или, во всяком случае, хочет посмотреть на вопросы, на которые были эти ответы.

 

Руденко: Господин Председательствующий, данный документ полностью вам представлен.

 

Председательствующий: О, я вижу. Вы имеете в виду, что у нас есть на английском только те части, которые переведены на английский?

 

Руденко: Да, это совершенно верно. Я собираюсь зачитать под протокол выдержку номер 2:

 

«Мне известно, что Фриче был видным работником министерства пропаганды, весьма популярным в национал-социалистских кругах и в германском народе. Широкую известность он приобрел своими еженедельными военно-политическими международными обзорами по радио. Мне приходилось часто слушать выступления Фриче как в мирное время, так и во время войны. Его выступления, проникнутые фанатичной преданностью фюреру и национал-социализму, я воспринимал как директивы партийного и правительственного руководства».

 

Вы согласны с такой оценкой?

 

Фриче: У меня нет возражений против этой цитаты, но помимо этого…

 

Председательствующий: Генерал Руденко, это документ под присягой?

 

Руденко: Этот документ был представлен в официальной форме в соответствии с процессом используемом в Советском Союзе.

 

Председательствующий: Где они были взяты?

 

Руденко: В Москве.

 

Председательствующий: Человек, который сделал данное заявление — он находился на свободе или он находился в тюрьме?

 

Руденко: В настоящее время он военнопленный.

 

Председательствующий: Человек, который предположительно сделал данное заявление, подписал его?

 

Руденко: Конечно, он был подписан им.

 

Председательствующий: Продолжайте.

 

Руденко: Спасибо. И значит вы…

 

Фриче: Могу я добавить, что мне известно о том, что на отдалённых фронтах, или например, в немецких колониях за рубежом, мои речи по радио считались, скажем так, политическим компасом.

 

Руденко: Да, я понял. Я хочу предъявить вам другой документ, который я попрошу вас внимательно прочесть.

 

Я сейчас, господа судьи, представлю под № СССР-471 показания Ганса Фосса[3625].

 

Подсудимый Фриче, вам знакомо имя вице-адмирала Ганса Фосса?

 

Фриче: Имя мне известно, но этого человека я не знаю.

 

Фриц [3626]: Господин Председательствующий, я извиняюсь. Может быть заявление генерал-фельдмаршала Шёрнера не заслуживает столько внимания, но в любом случае я не смог удостовериться в месте, где был составлен документ.

 

Председательствующий: Генерал Руденко, сказал, что он был составлен в Москве.

 

Фриц: Но сам протокол, не содержит этого; и потом я заметил, что фотокопия, которая есть у меня не показывает подписи фельдмаршала. Говорится «подписано». Далее справа исправлена пометка с рукописной подписью, но я не знаю, является ли данный документ допустимым с юридической точки зрения.

 

Председательствующий: Вы можете посмотреть оригинал и сравнить её.

 

Руденко: Я говорю о документе СССР-471, который является письменным заявлением Ганса Фосса. Обратите внимание на выдержку номер 1. Я читаю:

 

«Будучи полностью предан Гитлеру и Национал-социалистской партии, Фриче оказал им неоценимую услугу в смысле распространения национал-социализма в Германии».

 

Это соответствует действительности?

 

Фриче: Во всяком случае, я не буду возражать против этого.

 

Руденко: Другими словами, вы согласны с этим?

 

Фриче: Как я вам говорил, я не возражаю, я не хочу говорить о том, что я согласен.

 

Руденко: С другой стороны, вы не отрицаете это?

 

Фриче: Нет, я третий раз говорю, что я не заявляю возражения.

 

Руденко: Очень хорошо. Теперь я хочу вас спросить по вопросу вашего отношения к расовой теории. Вы разделяли эту теорию? Вчера вы дали подробное объяснение в данной связи своему защитнику, а значит, я собираюсь задать вам лишь два или три вопроса и хочу, чтобы вы коротко на них ответили.

 

Вы согласны с расовой теорией?

 

Фриче: Так точно, и именно в той мере как описывал вчера.

 

Руденко: Хорошо. В радиопередаче от 6 апреля 1940 вы говорили о Польше.

 

Ваши чести это документ СССР-496. Я не собираюсь зачитывать данный документ так как не хочу пропагандировать взгляды, содержащиеся в ней, но я хочу, чтобы подсудимый внимательно изучил данный документ.

 

Пожалуйста, посмотрите на выдержку номер 1 данного документа. Она подчеркнута красным карандашом. Она ссылается на вашу оценку польской нации. Я просто хочу спросить вас об этой речи.

 

Фриче: Мне невозможно узнать свою речь по радио, когда я вижу отрывок только из 20 строчек, учитывая то, что я выступал около тысячи раз, как я говорил вчера. В таком случае, позвольте мне получить полную речь, для того, чтобы я мог узнать свою линию мысли.

 

Руденко: Вы не изучили документ? Это полный текст вашего высказывания, которое было 6 февраля 1940 по радиостанции, «Deutschland Sender[3627]«.

 

Фриче: Генерал, здесь 20 строчек. Они начинаются со слов «Значительные усилия были необходимы для…»

 

Руденко: Хорошо, этого достаточно. Нет необходимости дальнейшего цитирования. Это документ, на который я ссылался. Я спрашиваю вас, это ваша речь?

 

Фриче: Довольно возможно, но если вы приводите мне только 20 строчек данной речи, я могу лишь подтвердить, что: тогда, когда я видел официальные германские документы относительно жестокостей совершенных против немцев в Польше я говорил об этом с огромным презрением по радио, говоря о том, что я видел в этих документах.

 

Председательствующий: Мы прервёмся?

 

Руденко: Господин Председательствующий, хорошо.

 

(Объявлен перерыв до 14 часов)

 

 

Вечернее заседание

Руденко: Подсудимый Фриче, выдержки из вашей речи датированной 5 июля 1941 были вам переданы. Они касаются противостояния, с которым немецко-фашистские войска столкнулись, вторгнувшись на территорию Советского Союза. Ваша честь, это документ номер 3064-ПС уже представленный защитой.

 

Вы посмотрите на параграф 7, последний параграф? Я не намерен его зачитывать.

 

Фриче: Да, я заметил его.

 

Руденко: Очень хорошо. Вы признаёте, что использовали такие выражения?

 

Фриче: Да, я признаю это, и хочу подчеркнуть, не цитирую её, в какой связи было сделано заявление.