Кронштадт, скоростной радиус

Августа 2016 года

 

– Господин адмирал…

Передо мной был казак в форме Его Императорского Величества Личного Конвоя. Ясное дело…

– Слушаю, сударь.

– Их Императорское Высочество изволили пригласить вас сопроводить Их Высочество до Царского Села.

– Честь имею, господа… – откланялся я

– Честь имею… честь имею… – негромко в ответ. Думаю, все те, кто сегодня здесь собрался, совсем не ожидали такого исхода. Но, в сущности, он закономерен. Надо кое-что менять.

На выходе казак ловко перехватил зонтик у привратника. Черные «Руссо-Балты» мокли под невеселым дождем…

 

– Ну, и чего ты добился?

Ксения не злилась – или научилась скрывать это так, что не замечал даже я. Мы направлялись в Царское Село, полным кортежем. Десять машин и двадцать четыре мотоциклиста. Дорожные полицейские едва успевали перекрывать движение…

– Правды. Справедливости.

– Правды?! – вот теперь в голосе было изрядно яда. – И какой же?

– Правда в том, что я на самом деле допустил ряд ошибок. Нет, нельзя точно сказать, виновен я в них или нет. Возможно, что и нет. Да это и неважно. Важно то, что ты надавила сверху с тем, чтобы обеспечить благоприятное для меня заседание комиссии, точнее – благоприятный вердикт. Ты видела, сколько сегодня было офицерства – полный зал. Теперь они знают, что честь – это не устаревшее слово и даже близкие отношения с Высочайшей особой не освобождают от ответственности за сделанные ошибки.

– Дурак.

– Что, прости?

– Дурак, – устало сказала Ксения, – набитый дурак как есть. Кому это все нужно, что и перед кем ты пытался доказать? Перед теми, кто набился в зал? Да мне плевать на них. Понимаешь – нет? Ни одному из них нельзя доверять ни на грош. Когда я собрала их первый раз – всех, чтобы не отвертелись, – и спросила их, сколько надо времени для того, чтобы закончить все это дело, – они сказали мне: два года. И поклялись в том. Да, срок еще не прошел, но я вижу, что никаких изменений нет. И не будет – они просто повинятся, кто-то уйдет в отставку, а все остальные попросят новый срок. Единственный человек, к которому я питаю хоть немного доверия, – это ты, и ты меня сейчас бросаешь. Ну и кто ты после этого? Дезертир.

– Кто сказал, что я собираюсь что-то бросать?

– А разве нет?

– Нет.

Ксения мгновенно перестроилась – это было видно. Работая через анонимные фонды и сама принимая все решения, она увеличила свой капитал на бирже больше чем втрое, показывая среднюю доходность в тридцать семь годовых, и не один год, а на длинном отрезке. Я знал это не понаслышке, потому как сам видел результаты. Они не получаются просто так, они не получаются у простых людей, надо быстро, дисциплинированно и жестко принимать решения, так, как не каждый мужчина умеет их принимать.

– Объяснись.

– Я ведь сам пытался понять, что произошло. Ты думаешь, мне не интересно, каким образом, почему я потерял почти три десятка человек. Я зарылся в приказы, в боевое расписание, в схему подчиненности. И знаешь, что выяснил. Теоретически к приказу имели доступ и могли заблаговременно предупредить противника двадцать девять человек. Двадцать девять потенциальных предателей – немало, верно?

– Немало. И что ты предлагаешь?

– То же самое, что мы делали в Мексике. В Соединенных Штатах. То, что нужно нам сделать для победы.

– Частный подряд?

– Он самый.

Ксения обдумывала ситуацию больше минуты.

– Армии это не понравится. Павлу тоже.

– Павла позволь убедить мне. Я все-таки знаю, как убеждать людей.

– Да я бы не сказала.

– Не ехидничай. Серьезно. Ты знаешь, например, что в Англии сто лет назад полковником становился лишь тот, кто на собственные деньги снаряжал полк? Британский спецназ родился в начале века, и вовсе не по приказу Букингемского дворца – просто шотландский дворянин лорд Ловатт решил, что если его егеря так хорошо умеют выслеживать браконьеров, то и в армии они на что-то сгодятся. Британский САС родился в британском Судане как частная инициатива офицера по имени Дэвид Стирлинг, позже сэр Дэвид Стирлинг. Он же – в семидесятых, когда в Северной Ирландии начались трабблы, [192] – организовывал и вооружал отряды протестантской милиции, создал организацию патриотов «UK-75». Он же основал «KAS International», старейшую частную военную компанию в Британии. [193] Тебе не кажется, что сама система, при которой громадная армия гоняется за мелкими бандами, порочна в самой своей сути? Небольшая частная компания справится с этим куда лучше.

– Справится ли? – с сомнением сказала Ксения.

– Бандиты вот уже несколько лет справляются с задачей нанесения нам максимально возможного ущерба, заставляют нас держать в боевой готовности огромные силы. Заставляют нас предпринимать меры безопасности, изменяющие жизнь простых людей, – ты видела, каков сейчас обыск при посадке на самолет? Террористам удается главное – мы уже не можем жить, как жили раньше.

– Это слова. Конкретно.

– Конкретно. Мне нужны контракты на обеспечение безопасности. Оплата по факту, то есть – есть безопасность, есть и оплата. Отдельно – оплата по головам убитых бандитов, для того чтобы не было соблазна, – только разыскиваемых и находящихся вне закона. Почему-то мы до сих пор не объявили в Афганистане никого вне закона – как будто это не наша земля. Наша, и если кто-то объявляет войну обществу – почему мы не можем объявить войну в ответ?

– Дума взбесится, – не спросила, а констатировала факт Ксения.

– Пусть бесится. Если есть желание, пусть сами наведут порядок. Как считают нужным. Вся прелесть ситуации в том, что государство никак не будет отвечать за наши действия. Мы – частные лица. Единственный нюанс – мне нужны будут люди с флота, с морской пехоты и из армии. Это надо предусмотреть.

– Каким образом?

– Полагаю, откомандирование в распоряжение, без указания срока. Никто не будет задавать лишние вопросы. Оружие я приобрету как дворянин. Откомандированные будут числиться в штате со всеми вытекающими: медицины, выслуга, пенсия. То, что выслуга идет не год за три, – я смогу компенсировать более высоким жалованьем. Да, мне еще нужно будет поручительство перед банками…

…

– Итак?

Ксения пожала плечами:

– Конечно же, да. Люблю мужчин, принимающих хоть какие-то решения. Так надоело принимать их самой…

– Графу Толстому большой привет.

– Не передергивай. Иначе прикажу выкинуть из машины. Ты знаешь правила.

– Да. Правила я знаю, это точно.

 

 

13

 

Бухарское ханство, Ташкент

Октября 2016 года

 

И снова самолет, Кабул–Ташкент, таинственная и сладостная птица счастья, только не синяя, а серая, почти черная, четырех-двигательная. Которая вырывает тебя из тысячелетне-опасного Кабула, из каменной ловушки гор и перебрасывает на два дня в столицу тихого, почти неосязаемого счастья – в Ташкент. Где золотые купола мечетей и шпили минаретов соседствуют со льдяно-прямыми стрелами небоскребов, а в ресторане «Голубые купола» столик, только если знаешь местную обслугу, и там играют одесский джаз. Только мне ничего этого не надо. У меня свой наркотик. На который я плотно подсел и отвыкать не собираюсь. Просто потому, что осталось мне немного, я это чувствую…

Наверное, казаки, парашютисты, морские пехотинцы и контрактники – которых на пятничном рейсе из Кабула было как черноморских килек в банке – до сих пор не привыкли к тому, что вот так вот просто с ними летает Наместник, пусть и бывший. Наверное, кое-кто даже считает, что таким образом я зарабатываю дешевую популярность, – но мне плевать. Пусть смотрят… мне самому надо бы хорошенько посмотреть на себя. И понять, как мне выбраться из той жизненной трясины, в которую я в очередной раз забрался.

Во время перелета следует спать, потому что Ташкент не тот город, где следует терять хоть час на банальный и скучный сон, – но в этот раз почему-то не спалось. Мысли катились под горку, по накатанной колее, раз за разом возвращаясь к одному и тому же, светящемуся красным светом опасности вопросу. Тому самому, который издревле занимал все русское разночинство.

Что делать? Что делать?! Что делать…

Ответить грубо – не получается. Ответить честно – не дает душа.

Итак, в Коране написано, что правоверный может взять четырех жен, но только если сможет хорошо относиться к каждой из них. В России многоженство запрещено, в том числе и на территории, где доминирует ислам (что не мешает правоверным регистрировать один брак и заключать еще два-три шариатских, если женщины, конечно, согласны). Здесь, в Бухаре, в Бухарском эмирате, куда я лечу, многоженство официально разрешено, но русское влияние проникло и сюда, потому существуют тонкости…

Когда мы (точнее, аналитический отдел) изучали причины, по которым афганцы подняли против нас восстание и продолжали ожесточенно сражаться против нас, – в их числе оказались такие, что мы сразу и не поверили. Например, с нашим приходом в Афганистане было запрещено рабство и торговля людьми, в том числе женщинами на свадьбу. Это привело вот к чему: у мужчин стали возникать проблемы с женщинами. Если раньше молодому человеку из хорошей семьи жену просто покупали, а вторую, третью он покупал сам на базаре, то теперь женщины получили право выбора. И сразу же к мужчинам появились огромные претензии. Их нельзя было сравнить с русскими: русский – представитель Империи, у него есть нормальная одежда, есть автомобиль, есть работа. У молодого афганца нет ничего, чаще всего молодой афганец годов до тридцати копит деньги, чтобы купить себе жену. Копит не на образование, не на квартиру, не на дом – а на жену. А взрослый афганец теперь тоже не мог купить себе вторую, молодую жену. Да еще и первая жена начала говорить вещи, за которые ее раньше просто зарезали бы: что раз в Коране написано, что муж может взять себе вторую жену, только если не опасается того, что будет относиться несправедливо, значит – чтобы взять вторую жену, он должен сначала построить второй дом и начать зарабатывать вдвое больше денег. Задачка нелегкая, особенно если ты днем работаешь, а ночью берешь спрятанный автомат и обстреливаешь блокпосты. Просто выспаться некогда – а ведь понятие «относиться по справедливости» относится не только к денежным делам, но и к делам сердечным, даже сугубо интимным. Вот мужчины и взялись за оружие, чтобы силой восстановить то, на чем стоял Афганистан, и относиться к женщинам по своей справедливости.

Интересно, а если посмотреть со стороны – я-то сам относился и отношусь к своим женщинам по справедливости?

Опять двадцать пять.

Юлия…

Я не сомневался в том, что чувства испытывал к ней я и чувства испытывала ко мне она. Но сейчас я все отчетливее понимал, что сойтись вновь – непоправимо загубить их, возможно, даже стать врагами. И дело совсем не описать банальной фразой «лодка любви разбилась о рифы быта», тут все и сложнее и больнее. Почти двадцать лет мы жили друг без друга. И каждый из нас вкусил от яблока с древа зла, каждый из нас научился хитрить, юлить, увиливать. Смешно – но каждый из нас, после того как мы расстались, – пошел по одному и тому же пути: стал разведчиком. Точнее, даже шпионом… разница между разведчиком и шпионом есть, и она вовсе не в том, что разведчики свои, а шпионы – чужие, она есть… Шпион – это человек, который не просто влезает в чужие души, это человек, который умеет менять свою душу, свои взгляды, свои убеждения как перчатки. Это человек, который перестал быть самим собой, потому что этого требует его ремесло, даже выше – его искусство. Это высшая степень отречения от добра во имя добра же – но только для своей страны, для своей Родины. Вот только бесследно это не проходит, и шпион как палач – став им, нормальной жизнью жить уже невозможно.

Потому нам с Юлией не стоит и пытаться. То, что объединяет нас, – ничто по сравнению с тем, что нас разъединяет. Годы мрака – разведчики говорят «холода», когда каждый из нас жил своей жизнью, – и куча мин в прошлом каждого. Наступишь – и порвет. Больно. А не хочется, чтобы было больно. И не хочется причинять боль друг другу. Поэтому живешь как есть и радуешься тому, что есть. Говорят – в семье не должно быть два юриста или два чиновника. Добавлю – два шпиона тоже не должно быть.

Ксения…

Ксения – это человек, с которым невозможно нормально быть больше часа времени. Иногда даже меньше. Я не знаю… как и когда она стала такой, и гоню от себя мысль, что и сам несу долю вины за это. Но все это так… утром она объявляет войну всему миру и ведет ее, не беря пленных. Никак иначе не получается.

Марианна…

Марианна – человек совершенно не моего круга, не моего воспитания… она совершенно из другого мира. Испанки… особенно испано-американки – не такие, как мы. Они умеют радоваться жизни… не верите – зайдите как-нибудь в веселое заведение в Гаване. На набережной Малекон, где соленая волна с размаху бьет в кованый гранит берегов, вздымая вверх сверкающие на солнце брызги разрывов. Там вы увидите девчонок, которые танцуют, даже на столах… нет, не за деньги, это не профессиональные танцовщицы гоу-гоу, которых полно и севернее, и за океаном, в просвещенной и сильно развращенной Европе. Они танцуют потому, что им это нравится, они радуют себя и радуют людей. А Марианна умела еще и любить, давать, ничего не требуя взаимен и не ставя условий. Марианна – типичная испанка… я надеюсь на это. Потому что иначе – это я получаюсь типичным безрогим козлом.

Кристина…

С Кристиной я пробыл меньше всего, но почему-то выделяю ее из всех. Сам не знаю, почему. Может, потому, что она не типичная англичанка? Или наоборот – слишком типичная. Откуда и что мне знать про Англию? Иногда меня посещает мысль, что она – подстава британской разведки и просто ведет игру, долгосрочных целей которой я просто не понимаю. А иногда – что я просто дурак и упустил очередной свой шанс. Как бы то ни было – кажется, Кристина единственная, с которой мы расстались «по нулям». Модное сейчас выражение – по нулям. Это значит, что ни ты не причинил боль ей и ни она не причинила боль тебе. Все нормально, и можно даже остаться друзьями. Вот это – по нулям. Страшно становится тогда, когда понимаешь, что из таких вот нулей будет складываться итог твой жизни.

Ну и Анахита. Люнетта. Маленькая Луна…

А вот про нее ничего не буду говорить. Конечно, наркоман может рассказать о полетах почти что наяву… но много ли в этом будет правды? И стоит ли ему в этом случае верить?

Но наркоман никогда не откажется по собственной воле от дурмана…

 

Маршрут был уже привычным…

Трасса до Бухары, знакомые повороты. Какой-то певец в магнитоле, не помню имя. Мелодия, качающая как в колыбели… я все лучше и лучше понимаю фарси. Чтобы быстрее учить незнакомый язык – если у вас нет возможности жить в этой языковой среде, купите песни на этом языке и слушайте их. Это не заменит нормальных, академических занятий, но постепенно вы начнете понимать текст все лучше и лучше. И вам будет приятно от этого…

Машин было относительно немного, двигались в основном в обратную сторону – от Бухары к Ташкенту, там даже пробка была. Оно и понятно – в Бухаре прошла пятница, исламский день отдыха, и теперь те, кому нечего делать, перемещаются отдыхать в европеизированный Ташкент.

Я обогнал разлапистый, на полторы полосы вездеход, прибавил скорость, и тут…

Попал…

В зеркале заднего вида синим заполыхали огни. Дорожная полиция…

Интересно, чего это я нарушил. Не припоминаю. Обогнал… если только скорость превысил? Да нет… кажется.

Этого только не хватало.

Дисциплинированно сбавил скорость, перестроился в крайний ряд. С полицейским эскортом дополз до кармана… просто так на трассе останавливаться нельзя, трасса скоростная, даже по приказу полиции…

Зашарил по карманам… наличные деньги были, но не мешало убедиться. Штрафы за нарушение ПДД были очень серьезные, хотя как-то не приходилось платить их последнее время. Почему-то вспомнилось, как Майкл гнал по крымскому серпантину, нас поймал дорожный полицейский и, вместо того чтобы оштрафовать, отпустил. Сейчас на это рассчитывать не стоит, здесь меня не знают…

Открыл окно. Полицейский шел ко мне, в дурацком белом кителе… здесь белый цвет очень уважают, белая форма у всех, у кого только возможно…

– Здравия желаю, старший инспектор Хабиби. Документы, документы на машину…

– Машина прокатная… – я подал свои документы.

Инспектор начал просматривать их, с фонариком. Было темно… час до наступления нового дня и семь – до рассвета.

– Простите, я что-то нарушил? – спросил я. Дворянину вообще-то не пристало задавать такие вопросы, просто я действительно спешил.

Инспектор не ответил. Он просто сунул мои документы в карман:

– Извольте проследовать…

Нет, это черт знает что.

Оружие у меня было… конечно, второй раз я такой оплошности не допущу, и моему старому доброму партнеру по лихим играм, двенадцатому графу Сноудону, Егермейстеру Его Величества врасплох меня не застать. Но применять оружие против дорожных полицейских…

Но я ведь ничего не нарушил!

Утешив себя тем, что по законам Империи, проловившимся на взятках дорожным полицейским, полагается порка, [194] я покатил следом за машиной дорожной полиции…

 

Полицейский участок был уродливым…

Нет, где-то в другом месте он смотрелся бы как нельзя лучше… как местная достопримечательность, предмет авангардистского искусства – или что-то в этом роде. Но только не как полицейский участок.

Мешанина стекла, хромированной стали, бетона, кривые, рожденные безумием чьего-то гения линии… господи, ведь за это казна платила деньги. И немалые. Рядом – машины дорожной полиции, на трассе Ташкент–Бухара обычные для этих мест «Фиаты» сменили на «Скороходы» фабрики в Ростове-на-Дону. Рядом с ними – ярко-алая «Феррари» одной из последних моделей, видимо, задержанного за превышение скорости, и еще чуть дальше – внедорожник «Штейр», явно после переворота. Двигатель V8, высокая посадка, рама и сто пятьдесят километров в час – не лучшее сочетание…

Вышел из машины… печет совершенно безумно, сорочка моментально промокает, даже белая. Солнце здесь злое, совсем не как в России. Оно не сушит, оно жжет…

– Сюда, сударь, прошу…

Я молча зашел в участок. Взятку этот кретин явно брать не собирается, говорить с ним не о чем и незачем. В каждом участке есть дежурный офицер. Вот с ним и есть смысл разговаривать, он за все отвечает…

Но дежурного офицера видно не было – он куда-то удалился и даже оставил на столе журнал регистрации, заложенный ручкой. На его месте с начальственным видом сидел некий субъект, явно из местных, в дорогом костюме табачного цвета и туфлях… кажется, аж из крокодиловой кожи. Выглядел он как нувориш, быстро разбогатевший, возможно, кого-то обворовавший и теперь живущий по принципу «бери от жизни все». Таких, кстати, очень легко распознать – и знаете как? Они голодные. Не доевшие в детстве, они живут много и жадно, даже не замечая того, что какими-то своими действиями оскорбляют других людей, выглядят глупо и жалко. Какой, например, смысл тратиться на туфли именно из крокодиловой кожи, если из бычьей, сшитые по ноге хорошим сапожником-айсором [195] ничуть не хуже.

Оставался вопрос – кто это такой и что он делает в присутственном месте. И почему дорожный полицейский стоит так, как будто готов выскочить из кабинета?

Молчит. И смотрит на меня так, как будто я ему задолжал проигранное в карты поместье. Ну-ну… в такие игры я играл и десять лет назад, и двадцать лет назад. Я так могу простоять вечность, с независимым видом смотря на тебя – и чем дольше я буду молчать, тем больше у тебя будет счет ко мне. Счет, который никогда не будет оплачен.

И выдержки у неизвестного – не хватало, восточный все-таки человек. На исходе второй минуты он порывисто вскочил и подошел ко мне вплотную. Моложе меня, но ненамного. Максимум лет на пять.

– Вы знаете меня, сударь?

– Не имею чести, – спокойно ответил я

– Я Саид Алим-Хан, наследник Бухарский, ротмистр гвардейской кавалерии.

– Александр Воронцов, князь, адмирал русской службы в отставке.

– Нам… – было видно, что он нервничает и от нервов подбирает слова, – нужно поговорить. Немедленно.

– Извольте.

Наследник глянул мимо меня – и, судя по звуку ног, дорожный полицейский выскочил как ошпаренный. Наверное, следом за коллегами и даже за дежурным. Восток остается Востоком, а Азия остается Азией. Здесь нет деления, обычного для цивилизованного мира, на бедных и богатых, здесь есть деление на господ и рабов. И с этим ничего не поделаешь. Даже разбогатевший раб в душе остается рабом. Вот почему в Ташкенте почти нет местных крупных купцов, владельцев заводов, все – либо евреи, либо русские. Местные, разбогатев, первым делом уезжают.

– Сударь, какие у вас намерения относительно госпожи Анахиты?

– Простите?

Можете не верить, но я в самом деле не понял, о чем речь. Я называл ее Люнеттой, и никак иначе.

– Не делайте вид, что вам неизвестна эта женщина. Вас видели в ее дворце, и не раз! Вы и сейчас туда направляетесь.

– Дворце? Ах да, понял. Сударь, а вы уверены в том, что имеете право спрашивать?

– Если я спрашиваю вас об этом, значит, я имею на это право!

– Сударь, если вы не потрудитесь сменить тон, здесь не найдется желающих отвечать на ваши вопросы…

Вместо ответа наследник выхватил пистолет…

Как я уже говорил, пистолет у меня был – на входе в участок меня не потрудились обыскать. Это был короткий шестизарядный «Смит-Вессон» калибра 357 «Магнум» с титановой рамкой, заказным стволом всего в полтора дюйма длиной и спиленным курком. И рука уже была на рукоятке… вот только что прикажете делать? Стрелять в наследника Бухары? Рискуя тем, что и здесь польется кровь: право же, я видел ее достаточно, чтобы рисковать еще раз, пусть даже мне придется ставить на кон свою собственную жизнь. И не столь же безумен наследник Бухары, чтобы стрелять в меня?

Или все же достаточно безумен?

– Послушайте. Что. Я. Вам. Скажу, – сказал наследник, четко выговаривая каждое слово, – это не ваша земля. И вам здесь делать нечего. Уносите отсюда ноги и забудьте сюда дорогу. Здесь нет ничего вашего. Я все сказал.

Рискнуть?

– Хочешь стрелять?

Шаг вперед.

– Стреляй.

Еще шаг. Пистолет упирается почти что в лоб. Пистолет хороший – «Зиг Зауэр 228» или 229, рекомендован для ношения вне строя.

– Ну?

Идиот … Это я ему – не понял, теперь извини. Резкий шаг вперед и в сторону – теперь он не сможет выстрелить мне в лоб, даже если очень захочет – пистолет где-то на уровне моего уха. Левой рукой, получается, что и плечом, – фиксирую пистолет, правой – как следует в горло, удар называется «Клюв сокола», по-моему, за него на ринге немедленная дисквалификация, но здесь – не ринг. Оглушительно гремит выстрел, оставляя неприятный звон в ушах. Еще одно движение – и наследник, не выдержав боли, выпускает пистолет, он глухо стукается об пол. Звон в ушах, кислый запах порохового дыма и злость на весь мир.

– Слушай сюда, обезьяна. Это твоего здесь давно уже ничего нет, все давно наше. Все, что твое, – это твой церемониальный наряд и доля, которую мы платим тебе, чтобы добывать нефть и газ. Но знай свое место, гнида. Мы захотим – и завтра твой сраный эмират не найдут ни на одной карте, понял?

Отступаю. Пинаю пистолет, так чтобы он закатился под стол – пусть ползает на карачках и достает. Немного унижения лишним не будет.

– Адьюс, амиго. Возьми несколько уроков этикета. Подойдешь еще раз к моей жене, – это я выделил тоном, – или к моему сыну – закопаю, тварь.

Спокойно выхожу из участка. Сажусь в машину. Бросаю взгляд на «Феррари»… чисто мальчишеское желание сделать что-то плохое, – но делать этого нельзя. Слова одного британского джентльмена – «Мы должны быть безупречно вежливыми хотя бы для того, чтобы отличаться от черного народа». Вот и я должен чем-то отличаться от этого кретина.

Полиция? Да пусть попробует…

Сдаю назад – и с пробуксовкой доворачиваю машину на дорогу. Впереди – только два дня, и я намерен прожить каждую минуту сполна. Никакая мразь не испортит мне общение с Люнеттой и сыном. Даже наследник Бухары…

 

 

14

 

Афганистан, Кабул

Шах ду Шамшира

Октября 2016 года

 

Приметы последнего времени…

Злоба, подозрительность, страх, недоверие. Мир, расколовшийся на две части – один, стремительно идущий в XXI век, с его космическими полетами и освоением планет, и второй, стремительно тонущий в пучине оголтелой злобы и дикости, мракобесного Средневековья. Мир раскололся на две части, невидимые линии разлома пролегали по континентам и странам, только вот линии эти не увеличивались, как и было положено при разломе, и половинки бывшего целого не отходили друг от друга, а наоборот – стремились друг к другу, сходясь все быстрее и быстрее на контркурсах. Вопрос был в том, кто и что уцелеет при столкновении.

Их было двое. Одного звали Саша, но он был осетин, а не русский, а другого звали Зураб, но он-то как раз считал себя русским. Потомок грузинских дворян, родившийся в Москве и в юности победивший на лицейском конкурсе поэтов. Но так получилось, что поэтам в новом мире было некомфортно и неуютно – и Зураб пошел в армию, где и встретил осетина Сашу, который готовился к службе с детства. Как-то так получилось, что они нашли общий язык, чистый «ботаник», оказавшийся неплохим стрелком и гениальным «вторым номером», наизусть помнящим десятки баллистических таблиц, и потомственный военный в шестом поколении, не представлявший себе какую-то иную карьеру, кроме армейской. Возможно, дело было в том. что выросший в городе Зураб тосковал по горам, а Саше было что рассказать о них – ведь он в них вырос. Как бы то ни было – теперь они составляли единое целое. Точнее – отдельную снайперскую, разведывательно-диверсионную группу специального назначения парашютно-десантных войск, подчиненную командиру 2-го батальона, 340-го парашютно-десантного полка. В отличие от обычных пехотных частей – парашютисты имели отдельные, выведенные из состава подразделений снайперские группы уже на уровне батальона. Каждому командиру батальона непосредственно подчинялись пять таких групп.

Каждый из них был профессионалом, окончившим вначале снайперскую школу под Новгородом, а потом еще и прошедшим четырехмесячные курсы переподготовки горных стрелков в Кушке. Каждый из них, как и положено снайперу-парашютисту, мог поражать неподвижные цели с расстояния в одну тысячу пятьсот метров или подвижные с расстояния в шестьсот метров с вероятностью ноль-девять, знал приемы и методы маскировки, умел десантироваться с вертолетов, легких и тяжелых транспортных самолетов, знал приемы и методы маскировки на местности, умел прожить минимум неделю на «подножной пище». Каждый из них владел основами военной топографии, знал правила колонновождения, умел пользоваться всеми техническими средствами связи, разведки и целеуказания, включая знаменитые лазерные целеуказатели для управляемого оружия, владел навыками активной и пассивной разведки и мог при необходимости самостоятельно или в группе провести разведку зоны сброса, определить основные источники опасности и передать точную информацию в штаб для корректировки плана высадки. Все это они знали, потому что это было необходимо для их работы – быть глазами и ушами, а если потребуется – и хирургически точным скальпелем в руках командира их батальона, которому они были подчинены напрямую. Проблема была в том, что почти ничего из этого им сейчас не было нужно. А что было нужно, чтобы это все прекратилось…

А хрен его знает…

Хорошо, что погасили мигалки. Их было до черта, и они раздражали. Вспышки мигалок, проявляющиеся в оптических прицелах, заставляли нервничать и отвлекаться…

Их цели находились в большом автобусе, марки «Голиаф», неприхотливом и выдерживающем самые скверные дороги. Автобус стоял на улице рядом со знаменитой мечетью Шах ду Шамшира, мечетью двух мечей, на южном берегу реки Кабул. Они же находились на крыше девятиэтажного особняка Иттихад-банка на левом берегу, откуда (из банка) эвакуировали всех служащих из-за угрозы взрыва. И немудрено – банк был облицован стеклопанелями с золотистым зеркальным эффектом, если сильно рванет – кусок такой стеклопанели может отрубить голову не хуже меча палача. А рвануть может сильно. Автобус был битопливным, газ-бензин, и на его крыше были газовые баллоны, чтобы можно было подешевле заправляться на кабульских газовых заправках. Если этот баллон пробить, к примеру, пулей, а потом произойдет взрыв (вполне реальный сценарий при провале штурма) – образуется топливно-воздушная смесь, и рванет она – как термобарическая бомба, на этом же принципе и основанная. Но если эти баллоны просто рванут или сдетонируют – тоже мало не покажется…

По меркам армейских снайперов, цели были простые. Всего сто восемьдесят метров, с небольшим снижением, под углом примерно двадцать градусов. Большая проблема была со стеклом. Каленое стекло, даже не автомобильное, а автобусное, повышенной прочности. Оно может критически исказить траекторию пули даже со стальным сердечником, пуля может поразить заложника. Еще хуже, если пуля попадает в стекло под углом. Впрочем, у них у двоих были наилучшие позиции – цель была под почти прямым углом…

Для стрельбы по цели они располагали двумя снайперскими винтовками. Это были полуавтоматические винтовки «Драгунова», переделанные в Княжестве Финляндском для участия в спортивных состязаниях: в частности, у них был ствол в полтора раза тяжелее оригинала и спортивный массивный приклад, похожий на приклады винтовок серии БК. [196] Винтовки были заряжены не армейскими стандартными боеприпасами, а патронами финской же фирмы «Лев», [197] сделанными из однородного прочного сплава на основе меди методом точения на токарном станке, очень дорогие. Как показали тесты на полигоне – именно эти боеприпасы обеспечивают наилучшие шансы при стрельбе через закаленное стекло и не теряют точность, поэтому каждый снайпер на задании имел теперь десять таких патронов. Для этой ситуации должно было хватить с лихвой.

Автобус стоял на набережной. Белого цвета, запыленный, на борту – силуэт воющего волка. Передняя дверь открыта настежь из-за жары. Оно и понятно – днем в Кабуле находиться долгое время в автобусе без кондиционера невозможно. Набережная перекрыта с двух сторон полицейскими машинами, отчего на набережной пробки. Некоторые окна в автобусе тоже открыты, лениво трепыхаются выпущенные в окно белые занавески. И все очень и очень плохо. До боли плохо. До волчьего воя плохо. До комариного звона в ушах, от которого никак не избавиться, плохо. Все очень плохо, как и почти всегда…

– Всем «цветным», это «Калина», доложить по ситуации… – пробурчала рация.

«Цветные» – это они. Для удобства управления такой сложной формой антитеррористической операции, как освобождение заложников, все пространство вокруг автобуса разделено на четыре зоны, и каждая имеет свой цвет. Их цвет – красный.

– «Красный0один»… – Зураб отвлекся от винтовки, он только страхует, – у нас зеро. Движения нет.

На цевье каждой винтовки установлен специальный приборчик, очень простой. Положишь на него палец – и в штабе на специальном мониторе, на который, не отрываясь, час за часом смотрит офицер-координатор, загорается лампочка. Лампочку полагается зажечь, когда у тебя в прицеле террорист и ты считаешь, что можешь его поразить. Так в штабе знают, сколько снайперов готовы стрелять, сколько целей в прицеле каждую секунду. Если зеленых лампочек будет пять, на крайний случай даже четыре – прозвучит команда «залп», после чего начнется штурм. [198] Но эти твари – опытные, где-то готовились. Они видели всего двоих, да и то не одновременно. Часть заложников постоянно стоит, занавески – мало того что опущены, еще и шевелятся под ветром. Один или два террориста – наверное, сидят в проходе между сиденьями, снайперам их не достать. Остается только ждать.

Все очень плохо…

 

– Господин полковник…

Полковник жандармерии Стасюк, бывший товарищ полицеймейстера Киева, оторвался от экрана своего ноутбука, на котором он набирал срочное сообщение для Санкт-Петербурга. Этим делом должны были занимать афганцы, но опыта у них ни хрена не было, и он, как старший советник в Царандое, принял на себя командование. Царандоевцы обосновались чуть дальше, в дукане – и место для штаба выбрали совсем не случайно.

Пока не пнешь – не почешутся.

– Результаты термографического сканирования, господин полковник, – доложил помощник, тоже русский.

Беспилотник ВВС, обычно использующийся для рейдов в приграничной зоне, выявления обитаемых пещер и других, непонятно откуда взявшихся странных источников тепла в ущелье, несколько минут назад прошел над центром Кабула, врубив всю свою аппаратуру. Распечатку передали по электронной почте.

– Докладывайте…

– Есть. С вероятностью в пятьдесят девять процентов установлено четыре источника тепла. Один в задней части автобуса, по центру, трое впереди, у двери.

– Пятьдесят девять процентов? – переспросил полковник. – Они что, ох…и?

Кризис с захватом заложников начался два с небольшим часа назад – а он уже вымотал все нервы. Одни переговоры с начальником дорожной полиции Кабула, заплывшим жиром Зияутдином отняли здоровенный кусок терпения. А его и так мало.

– Крыша автобуса успела раскалиться на солнце, – извиняющимся тоном сказал полковник, – они обработали информацию как смогли.

Да. Как смогли. Все мы делаем, что можем. Нас несет течением в море дерьма – а мы выгребаем…

Это, кстати, тоже вилами на воде писано. Четверо – эта цифра получилась просто: подсчитали, как смогли, все отдельные источники тепла, которые определил в автобусе термосканер – и вычли из этого количества количество паломников по билетам, которое там должно было быть, которое сообщила фирма, занимавшаяся организацией хаджа и религиозных путешествий для мусульман по другим известным местам ислама. Афганистан – известное прибежище мистиков и суфиев, на Кавказе суфизм широко распространен. Вот, поехали. А теперь считай по головам…

– Сообщи информацию всем подразделениям. Террористов – четверо. Проведите перекличку снайперов.

– Есть.

– Еще что-то?

– Звонили из Арка. Присутствие господина генерал-губернатора расценено как нежелательное…

Понятное дело. Странный этот захват какой-то. Отмороженный. Это же придумать надо – у одной из самых известных мечетей страны, после намаза, четверо террористов вдруг выхватили оружие и заскочили в автобус с иностранными номерами. Полковник хоть и не был мусульманином, но понимал: все это вызовет крайнее возмущение среди мусульман, многие отвернутся от террористов, сочтут, что они вышли из ислама. Мусульмане напали на мусульман же, более того – на гостей, в мечети! Немыслимое дело!

И странное. Почему бы им не захватить обычный пассажирский автобус? Почему потребовали для переговоров лично генерал-губернатора?

Так что господин генерал-губернатор не зря опасается сюда ехать – всякое может быть. Это понятно. И все-таки… осадок от такой вот откровенной трусости остается. До нынешнего… был Наместник Его Величества, адмирал Воронцов. Он лично участвовал в переговорах в приграничной зоне с самыми отмороженными племенами. Наверное, и сюда бы приехал…

Плохо все.

– Идите. Доложите по перекличке через десять минут.

– Есть…

Полковник отхлебнул горячего чая – в жару он намного лучше, чем холодный, нажал на кнопку, отправляя письмо, и тяжело задумался.