Госпиталь Эль-Каср на острове

Ночь на 29 мая 2014 года

 

– Сержант!

Я повернулся. За спиной стояли двое, по меньшей мере один – оперативник СРС. Как я это узнал? А никак. Мы с тобой одной крови – ты и я. Либо ты это чувствуешь, либо меняй работу… пока жив.

– Не нужно. Я знаю этого человека.

Я же этого человека не знал.

Седовласый, представительный господин с навеки застывшим на лице осознанием собственной значимости шагнул вперед, протянул руку.

– Майкл Алан Коллинз, второй секретарь посольства САСШ в Египте. Вы отец Майкла, верно?

Теперь понятно. Как этот человек догадался – не стоило и спрашивать. Трудно не догадаться…

– Вице-адмирал Флота Его Императорского Величества, князь Александр Воронцов, честь имею…

Второй человек – именно тот, которого я определил как сотрудника СРС – не представился.

– Давайте присядем. Вон там есть небольшой уголок и там есть кофейный аппарат.

– Я должен видеть… сына.

– К нему никого не пускают, он в палате с какими-то… не знаю… что-то убивающее проклятые микробы. Пойдемте, пойдемте…

Мы прошли к уголку для посетителей. Сотрудник СРС отправился к кофейному аппарату, мы присели за столик.

– Сейчас будет врач… из университетской клиники… рядом университетский факультет медицины. Я… отправил людей.

– Благодарю…

– Не стоит… – Североамериканец тяжело вздохнул. – Я вас помню, да и… моя Натали… не знаю, как это все теперь будет. Вот, посмотрите…

Я взял небрежно сшитую степлером стопку документов… принятый в западной медицине стандартный отчет о здоровье пациента. Контузия, минно-взрывная травма… перелом… осколочные ранения, не представляющие опасности для жизни. Состояние оценивается как тяжелое, есть угроза для внутренних органов. В принципе мне все это хорошо известно – стандартные последствия подрыва на фугасе. Основная смертность в таком случае – не от осколочных ранений, а от контузии внутренних органов.

– Можно переправить его в наш военный госпиталь. У нас серьезные специалисты именно по этому виду травм… хлебнули в Тегеране досыта…

– Майкл – североамериканский гражданин.

– И прежде всего мой сын!

Я вдруг осознал, что что-то произошло. Что я схватил Коллинза за отворот пиджака, а второй американец держит мою руку…

– Извините…

Североамериканец невесело улыбнулся.

– Да ничего. Я отправил Натали отсюда, здесь неспокойно. Не знаю, что бы я делал, если бы она…

– У них серьезно все было?

Второй секретарь пожал плечами.

– Сейчас не разберешь… молодежь. Лет сорок назад я бы надрал вашему ловеласу задницу и заставил бы жениться, а сейчас…

– Он честный малый.

– Я в этом и не сомневаюсь…

Зазвонил телефон. Я купил карточку в аэропорту «Каир-Запад», за такое короткое время никто не мог узнать номер, кроме…

– Все в порядке… – сказал я в трубку предваряя вопрос. – Он жив.

– Что?! Ты его видел? Что произошло? – Трубка буквально звенела.

– Подрыв. Заминированная машина. Он сейчас в больнице, с ним все будет в порядке.

– Я возьму самолет и прилечу, – сказала Юлия.

– Не вздумай. Сделай вот что… найди пару хороших специалистов по таким травмам из Мечниковской академии, засунь их в самолет и пусть летят сюда. Прямо сейчас, поняла?

Юлия несколько секунд тяжело дышала в трубку.

– Поняла… – наконец сказала она. – Он в самом деле в порядке?

– Не совсем, но жить будет точно. Я тебе перезвоню, не занимай телефон. И ищи самолет.

В таких ситуациях – человек должен что-то делать. Хоть что. Иначе может наложить на себя руки. Мне проще, я-то его не растил. Я его предал…

– Что вообще произошло? Как он там оказался?

Второй секретарь посмотрел на сопровождающего его сотрудника СРС.

– Сэр, это закрытая информация.

– Скажи… – тяжело сказал Коллинз.

– Вы знаете, чем занимался ваш сын, сэр?

– Да.

Вопрос в том – а знают ли они, чем занимаюсь я.

– На коммутатор посольства поступил звонок, его надо было проверить, – максимально обтекаемо сказал агент. – Он оказался одним из немногих, кто был в этот момент в посольстве. И поехал проверять. Встретился с женщиной, которая позвонила. Потом произошел взрыв. Я опоздал буквально на минуту, даже меньше. На нем была каска и бронежилет, иначе он был бы мертв.

Это что за звонок такой, который надо проверять в каске и бронежилете?

– Какого черта он был один?

– Сэр… такой же вопрос я задам ему, когда он придет в себя.

Всегда поступай так, как подсказывает тебе долг и честь. Заплати любую цену, неси любой груз, перебори любые лишения, помоги любому другу, борись с любым врагом. Правильные слова – но почему все так скверно…

– Какое задание он выполнял? На кого он вышел?

– Сэр, я не могу вам этого сказать.

– Мой сын едва не погиб от руки какого-то ублюдка. Вам не кажется, что я, по крайней мере, должен знать, от какого именно?

– Сэр, это секретная информация. Вам она ничем не поможет, а нам осложнит работу.

– Черт бы вас…

Я внезапно осознал, что вижу.

Майкл Рейвен. Имя пострадавшего – Майкл Рейвен. Оперативный псевдоним, который каждый разведчик выбирает сам в начале своего пути. У меня его не было – сначала я вообще не собирался быть разведчиком, в Великобритании у меня был псевдоним Александр Кросс, дальше я работал под своим настоящим именем, потому что был засвечен и перед британцами, и перед североамериканцами. И никакой псевдоним это не исправил бы. Иная правда – хуже всякой лжи, это я знаю, как никто…

Парень сам выбрал свой псевдоним. И свою дорогу…

– Сэр… что с вами… черт…

 

Доктор был египтянином, молодым, довольно высоким, на носу – черные роговые очки, неотъемлемый атрибут любого доктора в САСШ, некоторые из молодых покупают такие очки с нормальными стеклами. Он принял, вероятно, меня за американца – потому что сообщил, что учился на врача в Американском университете, лучшем учебном заведении в Каире.

– Что со мной? – спросил я, пока он заполнял карту.

– Пока ничего серьезного, сэр. Сердечный спазм. Давление повышено, но пока в пределах нормы. ЭКГ [51] не показывает каких-либо серьезных отклонений. Вам нужно несколько дней пребывать в покое, никаких серьезных нагрузок.

Мы с доктором общались на английском.

– Доктор, покой мне только снится…

На самом деле – это серьезно напугало меня. Еще никогда мой организм меня так не подводил. Это не значит, что я не задумывался о смерти… но никогда о такой. В моем понимании смерть приходит одним из трех способов. Либо в перестрелке… ты проигрываешь, и у тебя иногда даже не остается времени, чтобы осознать, что ты проиграл… современное оружие смертоносно. Либо – дорожная бомба, снайпер… мир, в котором мы живем, безжалостен, податели смерти – тоже, с костлявой ты можешь встретиться на каждом шагу. Либо… где-нибудь в доме, уже в преклонном возрасте, с полным осознанием того, что ты сделал все, что мог, для своей страны, и тебе не стыдно за прожитую жизнь. Но я никогда не представлял себе смерти от сердечного приступа в холле больницы… причем тогда, когда умирать никак нельзя. Смерть эта была… подлой, неправильной… как подножка. Так умирать нельзя…

– И тем не менее – покой и только покой. Любой повторный спазм может привести к инфаркту…

– Благодарю. Доктор, вы видели моего сына?

– Привезенного сегодня? Да, я же резидент. [52]

– Насколько серьезно он пострадал? Что можете сказать? Только давайте без опасений за мое здоровье… как-нибудь справлюсь.

Доктор посмотрел на купюру в пятьсот рейхсмарок в моей руке.

– Этого не нужно, сэр. Ваш сын серьезно пострадал – но если бы не бронежилет и каска, он был бы мертв. Левая рука и левая нога сломаны, есть ранения осколками, но ничего серьезного, все эти травмы мы умеем лечить. Гораздо серьезнее могут быть повреждения от ударной волны. Мы погрузили его в лекарственную кому, чтобы избежать худшего. Американцы забирают его утром, в университетской клинике есть германский томограф последней модели. Легкие пострадали, но не критически. Полностью прогноз можно будет дать после томограммы, но могу сказать, сэр, что он был в сознании, мог двигать руками, ногами. То есть важнейшие центры мозга после взрыва не были повреждены, а это уже хорошо.

– Возможно, стоит сделать томограмму раньше?

– Не думаю, сэр. Сейчас американцы соберут бригаду, сразу после этого мы начнем готовить транспортировку. Это здесь, рядом.

– Хорошо… – Я опустил рукав сорочки, положил купюру на стол, добавил к ней еще одну. – Доктор, если это не вам, значит, внесите в фонд развития больницы. Не думаю, что в этом есть что-то бесчестное.

– Вероятно, да, сэр. Спасибо…

Я встал со стула – и вдруг осознал, что стою с опаской – а вдруг упаду, вдруг организм опять подведет? Но нет – стоял твердо…

– Благодарю вас, доктор. Прошу прощения, если что не так…

Я вышел из врачебного кабинета. Американцев не было видно… только морские пехотинцы несли свою стражу. Я прошел мимо… надо было выпить кофе и… сейчас будет звонить Юлия. Надеюсь, она все-таки не наделает глупостей каких-нибудь. Один раз уже наделала… вспоминать больно…

В уголке для родственников – я налил себе кофе, сел за столик, отхлебнул. Кофе, конечно же, был дрянным… а какой кофе может быть в больнице, а…

Кто-то сел за мой столик… я поднял глаза…

– Вы… отец Майкла, да?

– Да, – автоматически ответил я.

– Нам нужно поговорить.

Женщина была молода и красива. Даже в столь раздрызганном состоянии – я это сумел заметить. Она мне напомнила…

– О чем поговорить, сударыня?

– О том, что произошло. Это я звонила в посольство…

 

Крис поехала в больницу, потому что тоже считалась пострадавшей при взрыве. Она уже плохо представляла себе, во что вляпалась, кто и в какую игру играет вокруг нее. Но она не просто так стала журналисткой, в ней был некий инстинкт. Инстинкт докопаться до правды, сделать явное тайным. На мой взгляд – опасный и губительный инстинкт, но он в ней был. Именно поэтому она решила быть поближе к основным событиям.

Врач осмотрел ее и не нашел ничего, кроме раздражения слизистой глаз и дыхательных путей оттого, что она надышалась дыма, и сильный стресс от того, свидетелем чего она стала. Она прополоскала рот и нос какой-то дрянью, ей дали успокоительные и какие-то глазные капли закапывать в глаза, чтобы снять раздражение. Никаких денег с нее не взяли – объяснили, что за все платит американское посольство.

Начальника станции здесь не было. В суете, в суматохе о ней просто-напросто забыли, равно как и забыли о том, что послужило причиной всему произошедшему. А напрасно…

Она уже хотела уйти… ей негде было переночевать… хотя у нее были ведь ключи от номера в «Нильском Хилтоне». И тут она увидела этого мужчину.

Кто он – догадаться было несложно. Майкл и этот мужчина были похожи – те же глаза, те же волосы, те же черты лица. Только этот был старше – точно за сорок, на его лбу, сложно ножом, были прорезаны две морщины… признак человека, которому приходилось принимать нелегкие решения и терпеть жизненные невзгоды. Одет он был в гражданское, очень дорого, хотя она не поняла, откуда…. Возможно, частный портной, богачи не покупают одежду в магазинах, богатые ее шьют…

О статусе любого мужчины могут многое рассказать две вещи: обувь и часы. Она увязалась за ним… и ее озадачило то, что она увидела. Обувь, в отличие от одежды, не была дорогой, но она заметила более толстую, чем обычно, подошву. Что же касается часов… она увидела, как этот мужчина посмотрел на часы… ни один богатый человек не носил такие часы. Она не знала модель… но это были большие часы зачерненной стали с прочным, безопасным, регулируемым по руке ремешком. Такие часы стоили не так дорого… не так, конечно, как часы для простых клерков, но и не так, как часы для богатых. Она не раз видела такие часы в Персии, в Тегеране, в Багдаде… такие часы носили военные.

Военные…

Она вспомнила, что где-то видела его. Этого мужчину…

Она не рискнула пойти до самой палаты – там стояли морские пехотинцы, она, почему-то не хотела попадаться им на глаза. Она видела то, как этого мужчину встретили представители посольства, как они пошли дальше по коридору… ночь… свет был очень приглушенный, но там он горел. Видимо, там что-то вроде кафе… или просто кофейный аппарат стоит.

Она присела на кушетку и сделала вид, что спит – но на самом деле зорко наблюдала за коридором. И пыталась вспомнить.

Потом – она чуть не подскочила, увидев, как морской пехотинец и один из представителей посольства, тот, что помоложе – ведут этого мужчину по коридору под руки. Она сначала подумала, что его арестовали, но потом поняла, что ему просто плохо.

Значит, и в самом деле отец…

Ей удалось увидеть, в какой кабинет его завели. Морской пехотинец сразу вернулся на свой пост, потом вышел и представитель посольства. Он о чем-то поговорил с врачом, молодым, в очках, потом врач вернулся в кабинет, представитель посольства прошел в глубь больницы. Он прошел прямо мимо нее.

И тут она вспомнила – где видела этого мужчину. Старые газеты… Персия…

Этот человек был в военном мундире. Она не помнила точно его звание… но, судя по виду мундира, по знакам и планкам – воинское звание у этого человека было очень высоким…

И этот человек – он был русским. Он точно был русским.

Мысли метались в голове, сталкивались, как шары в бильярде. Значит… Майкл… он русский? Как в таком случае он мог попасть в СРС? Говорят, что в Европе такое возможно… но в САСШ же нет дворянства… [53]

Как бы то ни было – она решила дождаться его. И когда он вышел из кабинета врача – бледный, но на своих ногах, надевая пиджак, – она поспешила к нему.

 

– Присядем?

Я подвинул стул… обращение для этой юной леди было явно непривычным. Возможно, она родилась и выросла в стране, где на этикет и правила хорошего тона давно плюнули. Кажется, я даже знаю в какой… сам там несколько лет прожил.

– Как он? – нервно спросила женщина. – Я имею в виду Майкл.

Уже и по имени знаешь…

– Могло быть и лучше, – многозначительно сказал я.

– Послушайте… Я знаю, что все просто ужасно… но я не знала, что такое произойдет, не знала, понимаете!

– Понимаю. – Я протянул руку, прикоснулся к ее руке, контакт в таком случае очень важен. – Я вас не виню. Винить следует исключительно террористов, верно?

– Я… не знаю…

– Все в порядке. Он выздоровеет, и хорошо, что вы не пострадали. Вы туристка?

Женщина нервно усмехнулась.

– Нет, я журналистка. Сейчас работаю на британское издание…

– Здорово. И как вы сумели вляпаться в историю со взрывом?

Крис помялась. Ее сейчас вынуждали бросить на стол единственные козыри, какие у нее были…

– Я… кое-кого увидела.

– Здесь? В Каире?

– Нет. В Риме. Я прилетела сюда за ним… Разве вам не рассказали?

– Дипломаты самые скрытные люди в мире. Я знаю это, потому что и сам был дипломатом.

– В Тегеране? – резко спросила Крис.

Однако…

– В нем самом. Мы знакомы?

– Не думаю. Я была корреспондентом в Тегеране. Одиннадцатый и тринадцатый годы.

– И как вам понравился город?

– Смесь роскоши и опасности. Не без вашей помощи, верно?

Я улыбнулся.

– Верно. Я… принимал участие в активной фазе конфликта. Рад, что вам понравился Тегеран.

– Мне он не понравился. Но там я кое-кого запомнила. Вам известно, что такое Хрустальный дом?

– Еще бы. Я там работал.

– Там были списки. Тех, кого разыскивали военные. Одного из этих людей я видела в Риме. И здесь. В Каире.

Я молча достал бумажник, отсчитал десять банкнот по тысяче рейхсмарок. Люди обычно не носят столько наличности с собой, но я не мог пользоваться банкоматами по роду своей деятельности. Привычка носить большую сумму наличными – характерна для преступников и разведчиков.

– Кого?

Крис нервно посмотрела на деньги.

– Вы хотите меня купить?

– Нет, сударыня, только информацию. Разве информация – не товар журналиста? Итак, кого?

– Баш на баш.

– Что?

– Мне не нужны деньги, – сказал Крис, хотя по правде, они были ей нужны, тем более ее жалованье за два месяца со всеми премиальными и дополнительными выплатами, – мне нужна информация. Я хочу сделать репортаж.

– Какого рода информация вам нужна?

– О происходящем. Мне кажется, вы имеете доступ к секретной информации, касающейся борьбы с терроризмом.

– Сударыня, сейчас я простой бизнесмен.

– Но вы же… адмирал флота.

– Вице-адмирал, сударыня. В отставке. Сейчас я простой бизнесмен.

Женщина… господи, какая женщина – ей двадцать пять-то есть? – внимательно смотрела на меня, пытаясь заметить признаки лжи. Но я ей… в принципе не лгал. У меня и в самом деле не было доступа к базам данных. Я делал все, что от меня зависело, чтобы их наполнить. Желательно – не дезинформацией.

– Тогда… хотя бы будете держать меня в курсе?

– Слово чести, сударыня.

– Хорошо… Это генерал Абубакар Тимур… я правильно произношу? Мне кажется, русские его очень сильно искали…

 

Она ожидала любой реакции – но не такой. Лицо русского погрустнело, она взглянула на него… даже с какой-то жалостью.

– Вы уверены, что видели именно его, сударыня? Вы могли ошибиться…

Предчувствие… холодком заползало в душу…

– Вы мне не верите?

– Вообще-то… нет. Извините.

– Тогда смотрите!

Крис достала телефон, на который она сделал несколько снимков и сняла ролик.

– Смотрите, смотрите!

Русский внимательно просмотрел все.

– Увы… сударыня… вынужден вас огорчить. Генерал Абубакар Тимур был уничтожен ракетой с беспилотного аппарата в Мешхеде несколько месяцев тому назад. Он признан погибшим.

Боже…

– Этого… не может быть!

Ей хотелось плакать.

– Не может быть… Господи…

Русский положил телефон на стол. Подвинул к ней купюры.

– Может быть всякое. Не исключено, что кто-то выдавал себя за него, чтобы война не прекращалась. Возможно, у него был двойник. Мы считаем, что у него были двойники.

– Так может… вы убили двойника?

– Нет, сударыня. Такие вещи строго контролируются, проводится агентурная разработка объекта… никто не позволит просто так бомбить городские кварталы. Мы должны попробовать установить, кто это такой, возможно, это другой террорист. Кто-то же вас взорвал, верно? – Русский подвинул к ней купюры. – Разрешите переписать?

Она махнула рукой.

– Делайте… что хотите. И… деньги мне не нужны, я же сказала.

– Это не за информацию. За то, что не бросили моего сына в беде.

– Да, а перед этим его подставила…

Русский вздохнул.

– Такова наша работа…

 

Спускаясь бегом вниз, я набрал номер посольства в Каире. Откуда я его узнал? Спросил по прилете в страну и запомнил. Это одна из мелочей, на которую обратит внимание один из тысячи туристов, приезжающих в чужую и не самую спокойную страну. Но такие мелочи, как эта – могут спасти жизнь…

– Посольство Российской Империи, слушаю вас…

– Дежурного, сектор ноль. Быстрее…

Работая дипломатом… хоть моя дипломатия и не была так уж успешна, тем не менее, я узнал и твердо запомнил все процедуры контактов, как работают различные службы посольства. Они везде одинаковы.

– Дежурный, слушаю вас.

– «Зеленое яблоко». [54] Говорю по незащищенной линии, включите запись.

– Включаю…

Слышно стало куда хуже. Если линия защищена только с одной стороны – помеховый фон страшный.

Я оглянулся – верх, вниз. Никого. Я был на пожарной лестнице здания клиники.

– Личный номер три-три-девять-два-пять-два-семь-восемь-один, Каир. Говорю для записи, «Ермак –А». Уровень «Восход–пять-пять-пять». Подтвержденный контакт с «Коленвалом», повторяю – подтвержденный контакт с «Коленвалом». [55] Каир, Египет, примерно семь часов назад. Подтверждение отправлю по сети, канал «Альфа». Все, раздел. Записали.

– Так точно. Вам нужна помощь? Вы в опасности?

– Пока нет. Дополнительно запишите, Коленвала спугнули, он покидает город в спешке, по экстренному варианту. Отслеживать весь трафик, людей на вокзал, автовокзал, аэропорт, особое внимание на ВИП-терминал. С ним обязательно будет от трех до семи человек. Он обрил голову, но может воспользоваться париком. Все ясно?

– Ясно, данные записали.

– И пошлите группу безопасности к госпиталю Аль-Каср. Возможны террористические проявления.

– Вас понял.

– Подтверждение отправлю при первой возможности. Все, отбой.

Зачем я солгал? Нет, не сейчас, а там, этой смазливой журналистке? По одной простой причине. Я знаю этот тип женщин – красота позволяла им получать все, что они хотели, а неутоленная жажда справедливости толкает их на очень опасный путь. Пусть она разочаровалась сейчас, пусть она проклинает себя – но есть шанс, что она возьмет деньги и уедет. Не продолжит охоту, которая окончится смертью для нее самой. Такой охотой должны заниматься мужчины. Это – мужское дело. Только для своих…

 

Крис окончательно восстановила в памяти все, что она знала про этого мужчину, отца парня, который из-за нее попал в такие неприятности, и с которым она только что говорила. Он был в гражданском, хорошо сшитом костюме – но она все равно его вспомнила. Потому что видела его фото в морском мундире Российского Императорского флота, когда работала в Персии. Его она уже не застала, его сменил другой человек – но она знала, что это был первый Наместник Персии. Наместник… она не слишком-то разбиралась в русской системе титулов и званий, но подозревала, что это что-то вроде генерал-губернатора. [56] И конечно же – он был дворянином.

Это требовало времени, чтобы разобраться во всем. Выполнить работу, которую и должны выполнять журналисты.

Крис даже не задумалась о том, что за эту работу можно поплатиться головой…

Она решила, что сегодня в больнице уже ничего не произойдет. Завтра надо будет первым делом позвонить в редакцию, сообщить о том, что она нашла. Затем – наведаться в каирский корпункт, получить командировочные и кое-какую информацию. Дальше – продолжить журналистское расследование.

Она решила спуститься вниз, взять такси до гостиницы и выспаться. У лифта было немало народа, потому что сам лифт был маленький, мог поднять всего четырех человек и ходил очень медленно… просто удивительно, что в одной из лучших больниц Каира такие лифты. Она втиснулась в лифт с третьей попытки, с замиранием сердца перенесла дорогу вниз – лифт отвратительно скрипел и двигался очень неровно. Она и подумать не могла, что эта задержка спасет ей жизнь.

 

То, что дело дрянь, – я понял почти сразу. С тех пор как мне довелось послужить в Персии, до меня вообще удивительно быстро доходит. В этой проклятой стране, где «братья-мусульмане», негласно поддерживаемые британцами, вершат свой шабаш – ничего хорошего ждать не приходится. А эти ублюдки – не умеют ждать и потому – попытаются разобраться сразу.

Майкл остался на попечении морских пехотинцев САСШ… не самая плохая охрана в мире, как я успел убедиться на собственном примере. Торчать здесь, подобно свинье у корыта, глупо. Потому я не остался возле палаты, а быстрым шагом, переходящим на бег, направился вниз – по лестнице, чтобы не ждать лифт.

Просто торчать у палаты и ждать, пока эти ублюдки нанесут новый удар – было бессмысленно. Существует единственный эффективный способ защитить человека от убийства – это убить его убийцу. Надо было продолжать игру. Заставить подонка задергаться и допустить ошибку. Если он все еще в Каире – он должен знать, что и я здесь.

У меня были две вещи, которых, как я подозревал, не было у журналистки. Это машина и пистолет. Машина была прокатная, «Альфа-Ромео» – но это было лучшее, что было здесь. Пусть и довольно старая – но у всех «Альфа-Ромео» спортивные гены, и это именно то, что было нужно. Пистолет же мне привезли из посольства, как я и просил. В любом русском посольстве в спецсекторе – оружия полно, выбирай на вкус. Как чувствовал, что мне придется кое с кем разобраться…

Пистолет был американского производства. Скорее всего – прошедший через мои руки, точнее, через организованную мной фирму, занимающуюся оружейной торговлей. Когда я работал в Америке – оружие отправлялось в Россию самолетами, самое разное. В тайных операциях – нельзя пользоваться оружием своей страны, это сразу приводит к нарушению секретности. Зато теперь – «закладок» должно было хватить до скончания века. Из одной из этих закладок мне и выдали «Рюгер-Амфибию», точный, бесшумный, смертельно опасный пистолет 22-го калибра с тритием на прицеле, что позволяло точно стрелять ночью. К нему у меня было два магазина и коробка патронов повышенного останавливающего действия. Для охоты на мелких садовых вредителей. Отличный пистолет, форма его рукояти скопирована с «Люгера», а многие признают «Люгер» самым удобным пистолетом в мире, многие офицеры покупают его как сувенир. У меня «Люгер» был. Дома. Дедов трофей…

У больницы – несколько бедняг ловили такси: ночью такси немного, потому что ночью Аллах велел спать. В их числе была и та самая журналистка, показавшаяся мне сильно подозрительной. Люди, которые ловили такси вместе с ней, мне сильно не понравились – хотя бы своей бородатостью. С недавних пор я с предубеждением отношусь к молодым бородатым людям. Видит Бог, у меня есть для этого все основания.

И еще – мне сильно не понравился один ублюдок, который стоял чуть поодаль этой гоп-компании и разговаривал по мобильному телефону. Интересно – с кем и о чем возникла потребность поговорить глубокой ночью.

У меня было одно преимущество – я не засветился. Они меня не знают.

Я расстегнул пиджак, чтобы в случае чего иметь возможность мгновенно выстрелить. «Амфибия» – не лучший пистолет для быстрого выхватывания и ковбойской стрельбы, он длинный – но справиться за пару секунд можно.

Подкатило такси. Одно.

К моему удивлению, произошло следующее. Вмешался жандарм, он оттолкнул остальных, чтобы дать дорогу женщине… здесь женщине не уступают, женщину пускают вперед только потому, что впереди на дороге могут быть мины. Журналистка, переговорив с водителем, бесстрашно полезла в такси. Видимо, британская разведка теряет навык… или просто подставили новичка. О том, что не нужно садиться ни в первое попавшееся такси, ни во второе – рассказывают в самом начале спецкурса…

Следом, на заднее сиденье залез жандарм, и еще один бородатый – на правое переднее. Такси мгновенно тронулось.

Все. Аллах Акбар. Ловушка захлопнулась.

 

На входе в больницу стоял жандарм с автоматом. Крис прошла мимо, толкнула стеклянную дверь и вышла в «волшебную ночь Каира» – по крайней мере, так описывали ее в дешевых путеводителях.

У отметки на асфальте – белая буква Т – несколько человек ловили такси. Все мужчины, местные… господи…

Она беспомощно огляделась по сторонам. Человека с сотовым она заметила – но не знала язык и не придала этому никакого значения.

Господи… она так устала… голова кругом. Так она простоит здесь всю ночь.

Появилось такси – старый желтый седан «Фиат», [57] который все еще здесь выпускали. За стеклом – приветливо мигал зеленый.

Она уже приготовилась проиграть «рестлинг» за право сесть в такси, как услышала чей-то возмущенный вскрик и звук удара. Она обернулась – и увидела жандарма, отгоняющего местных.

– Мерси… – сказала она совершенно убитым голосом. Она не знала, на каком языке здесь принято говорить, и использовала французский.

Жандарм распахнул перед ней дверцу такси, она приветливо улыбнулась и села в машину. И тут – жандарм сильно пихнул ее в бок и буквально втиснулся в такси следом. А за ним – быстро обогнув машину, на правое переднее сел еще один человек, один из тех, кто ждал с ней такси.

– Эй, в чем дело! – возмущенно спросила она.

Жандарм схватил ее – и она увидела в его руке штык-нож.

Машина резко тронулась…

 

Я вел машину, проклиная себя за непредусмотрительность. Пистолет совершенно не подходил для таких случаев – 22-й калибр не пробьет ни стекло машины, ни кузов – а у одного из ублюдков – автомат. Одна ошибка – и в моей машине, а заодно и во мне самом, будет больше дырок, чем в швейцарском сыре.

Нет рации. Нет телефона экстренной связи с группой безопасности в посольстве. Нет карты города. Нет местных денег. Не знаю языка.

Ну и как это назвать?

Я скажу, как это назвать – разгильдяйство. За такую подготовку специальной операции – на теоретическом занятии по планированию любой преподаватель влупил бы кол с обязательной пересдачей. Я должен был вернуться в посольство, дальше, в зависимости от степени дружелюбности местных органов власти – либо должен был сообщить о том, что видел, либо – вернуться на место с людьми из посольства и, возможно, с морскими пехотинцами в штатском. Вот только если я буду действовать по правилам – труп этой красивой (без дурака красивой) девчонки найдут на свалке, погрызенный крысами, которых в городе полно, аж по улицам шастают.

А у меня будут проблемы с моей дворянской честью. Потому что дворянин – не должен оставлять попавшую в беду женщину. Пусть даже, как я подозреваю – связанную с британской разведкой.

Каир я знал плохо – но все же кое-что знал, потому что вероятные ТВД мы изучали плотно. Это город, в котором на тот момент, когда я сдавал зачет по ТВД, проживало двенадцать миллионов человек, а сейчас – как бы и не двадцать. Британцы, уходя, оставили здесь военную диктатуру фельдмаршала Амера, с тех пор одного фельдмаршала сменял другой, и в стране продолжало действовать чрезвычайное положение. В стране свирепствовали «братья-мусульмане» – агрессивное исламистское общество, которое в России было объявлено вне закона. Восемьдесят процентов населения страны здесь – мусульмане-сунниты, в основном радикальные, только двадцать – атеисты (в основном в армии) и христиане – копты. На побережье – курортные города были огорожены стеной, в крупных городах, как например в Каире, тоже были стены, отделяющие бедные районы от богатых. Весь харам сосредотачивался в богатых районах, в бедных тебя могли убить просто за западную одежду и белый цвет кожи. Сейчас мы двигались по одной из улиц богатого района и, как я подозревал, – направлялись в бедный. Конечно, существуют блокпосты, которые им никогда не пройти – но, черт меня дери, если между бедными и богатыми районами не существует подземных ходов…

Машина показала сигнал поворота – сворачивает на второстепенную улицу.

Единственный шанс. Ирландский опыт – таким образом, мы поступали в Ирландии, когда надо было остановить захваченную террористами машину. Сейчас – ну!

Моя «Альфа» резко ускорилась – слава итальянским моторам! – догнала «Фиат» и ударила его зад с отвратительным жестяным звуком. С хрустом разлетелись стоп-сигналы на их машине и фонари на моей. Меня бросило вперед. Подушка безопасности тут была – но на прокатных машинах она, конечно же, была отключена.

И так даже лучше…

 

Крис только сейчас начала понимать, во что она вляпалась…

Жандарм лапал ее и пускал слюни, от него омерзительно пахло. Она попыталась оттолкнуть его – и получила удар под ложечку. Хороший удар, отработанный. Местные жандармы такие удары знают хорошо, потому что им часто приходится иметь дело с демонстрантами и протестующими. В машине играла какая-то музыка – восточная, тягучая. Тот, что сидел впереди, говорил по телефону, его голос – был похож на голос макаки в вашингтонском зоопарке, куда она ходила с отцом, когда ей было тринадцать…

Она решила изменить тактику… хотя от осознания того, на что ей предстояло пойти, ее чуть не вывернуло наизнанку. В САСШ – были очень популярны курсы самообороны женщин от насильников. Даже по телевизору показывали, что делать женщине, если на нее напал маньяк. Одно из самых уязвимых мест мужчины – это половые органы, и если до них добраться…

Она притворилась, что не против, погладила жандарма… форма была колючей, сделанной из верблюжьей шерсти. Жандарм выпучил глаза и тут – кто-то сильно ударил машину сзади, так что ее бросило вперед, на переднее сиденье…

 

Жандарма звали Ибадулла, ему было двадцать шесть лет, и у него за это время не было ни одной женщины. Нет… шармуты [58] были, но настоящей женщины, по любви – не было никогда. В Египте это сложно: если ты хочешь женщину, то надо собирать деньги на выкуп. А это немало… хорошая женщина стоит столько, сколько стоит квартира, обычная – как стадо скота на базаре. Ему, с его зарплатой – пока и мечтать не стоило. Конечно… все считали, что они неплохо живут, потому что они обирали лавочников и таксистов… вот только из десяти собранных таким образом динаров девять он обязан был отдать своему командиру. Попробуй не отдай! В лучшем случае вышибут из полиции. В худшем – объявят исламистом и расстреляют. Или повесят. И что тогда делать его семье? Отец заложил свой дом, чтобы набрать деньги на взятку, которую должен был дать каждый, кто хочет быть полицейским. И как он посмотрит ему в глаза, если скажет, что его выгнали из полиции?

Поэтому он делал то, что ему приказывали. Приказывали вымогать взятки – вымогал. Приказывали избивать – избивал. Приказывали расстреливать – расстреливал.

Но чем больше он это делал – тем больше в нем копилось ненависти.

Он ненавидел всех, начиная с собственного начальника. Лысоватый, с усами, которые в Египте называли «фельдмаршальскими», бригадир 11-й полицейской бригады Аби был настолько жаден, что это было даже смешно. Он купил себе двух жен, но, как и все мужчины, ходил налево. Правда, пользовался услугами шармута-хаволь, [59] потому что это в два раза дешевле. Когда он хотел поесть – он никогда не заказывал обед в здании полицейского участка. Он всегда выходил и шел чуть ли не полкилометра в заведение, владелец которого кормил его бесплатно, потому что содержал бордель с шармутами-хаволь и откупался от полиции тем, что позволял бесплатно обслуживаться и в харчевне, и в борделе. У него можно было занять денег – но только под процент, он никогда и никому не давал деньги просто так. Наконец, если все полицейские бригадиры ездили на внедорожниках – он ездил на машине цвета такси, но без шашечек. Это потому, что такую машину конфисковали у кого-то из таксистов, самого таксиста (перевозил наркотики) избили до смерти на допросе – и бригадир забрал машину себе. На ней и ездил – уже второй год…

Совершенно другим был мулла Хафизулла, через которого он и вступил в братство. Ему приносили закят – но он жил в скромной однокомнатной квартирке, рядом с которой, в трехкомнатной квартирке, была подпольная молельня и нелегальная точка «братьев-мусульман». У него не было машины, у него не было дома, у него вообще ничего не было, кроме того, что нужно, чтобы жить и молиться Аллаху. Когда Ибадулла пришел и спросил – а должен ли он платить закят с того, что отбирает у лавочников и таксистов, – мулла покачал головой и ответил: нет, Ибадулла, ты не должен платить закят с этих денег. Ты отобрал эти деньги у правоверных, такие деньги не будут угодны Аллаху и любому из тех, кто их держит в руках – они пойдут только во вред. Но если хочешь, – добавил Мулла, – ты можешь внести закят не нечистыми деньгами.

Ибадулла удивился и спросил – а как это. Мулла объяснил.

Так Ибадулла вступил в боевое подразделение «братьев-мусульман» и стал террористом. А через несколько месяцев после того, как походил в подпольное медресе – он стал и исламским экстремистом.

Мулла все говорил правильно. Все зло – от белых. Эти белые пришли в Египет и стали совращать правоверных. Эти белые поставили в Египте тагута, который правит не по законам шариата, а по законам белых. Эти белые сделали так, что один египтянин избивает, мучает и убивает других египтян. Эти белые приносят в страну разврат, лежат голыми на пляжах, привлекая Сатану, делают из египетских мужчин шармут-хаволь. Все это – от белых.