Фундаментализм и потребность в уверенности

Фундаменталисты и модернисты сошлись во всемирной битве за человеческие умы. Это схватка между старыми ценностями и структурами и новой реальностью, пока что не имеющей отчетливых форм или соответствующей системы морали. Настоящий расцвет фундаментализма на планете был предсказуем в том отношении, что когда структура общества, включая его моральные основы, начинает рушиться, неизбежно растет желание вернуться к испробованному и надежному. Мы смотрим на происходящее в нынешний момент истории как на результат напряженного противостояния разнонаправленных, даже полярных тенденций, делающего в конечном итоге возможным удержание статус-кво. Основой одного из полюсов является фундаментализм.

Воздействие человека на окружающую среду далеко вышло за пределы отдельных культур и районов. То, что принято считать «общим» достоянием человечества, то есть то, с чем соприкасаются все люди в мире — вода, атмосфера, отходы жизнедеятельности, радиация и т.д., — невозможно должным образом защищать или рационально использовать, не имея основополагающего соглашения о приоритетах и ценностях. До тех пор, пока не сформированы (185:) общекультурные ценности, необходимые для общего выживания, нам просто не на что опереться. Племенные ценности доиндустриальной эпохи обычно отражали необходимость гармонии с природой. Но они не были предназначены для того, чтобы справляться масштабными проблемами, порожденными технической революцией. Как только племена приобщаются к новым технологиям, у них тут же возникают трудности с поддержанием сбалансированных взаимоотношений с окружающей средой[71].

Концепция гармонии с природой ценна сама по себе, но вопрос в том, что значит гармония в современном мире и каким образом она достигается? Как только технология стала в значительной степени служить инструментом человеческого могущества, гармония, основой которой было равновесие между человеком и природой, была утеряна. Сейчас для выживания необходимо найти новый баланс, но инициатива здесь может исходить только от людей, контролирующих использование власти. Для этого необходима совершенно другая, отличная от прежней модель управления, поскольку уязвимость вида сейчас является скорее функцией неправильного использования контроля, нежели его отсутствия. Мы уверены, что попытка вернуться к старому не сработает. Как в качественном, так и в количественном отношении проблемы, с которыми теперь сталкивается человечество, далеко выходят за границы возможностей прежних способов их решений, так что использовать старые рецепты не удастся — в основном потому, что те ценности и мировоззрения, которые лежали в их основе, авторитарны и, таким образом, по своей природе противятся модернизации. А из столкновения авторитарных убеждений никогда не получалось согласия. Так что разговор о необходимости смены парадигмы весьма актуален.

Истинная смена парадигмы должна была бы заключаться не только в принципиальной смене ценностей, но и в замене способа их обретения, сохранения и подтверждения. Старые системы морали основываются на авторитарной передаче, которая, по существу, не может быть оспорена, ибо ее положения, как считается, исходят от высшего разума. От того, как этот разум называть — Богом или просветленным существом, — суть дела не меняется. Ожидание мессии, (186:) призванного все уладить, является частью старого порядка. Если смена парадигмы и произойдет, то не по указу. Это может стать результатом решения думающих людей, осознающих необходимость такой попытки.

Для того, чтобы понять силу фундаментализма как всемирного движения, нужно разобраться, в чем его привлекательность. Наша цель — не просто показать, что фундаментализм авторитарен. Это нетрудно. Ведь фундаментализм по существу служит для удержания людей под контролем. Он может действовать лишь в рамках авторитарных иерархий, поскольку только они допускают и поддерживают непререкаемость. Люди, которым власть дается, или те, кто ее захватывает, на каком бы уровне иерархии это не происходило, кровно заинтересованы в том, чтобы их власть была признана законной. Это относится и к мужчинам, которым по традиции власть передается по наследству. Но привлекательность фундаментализма не ограничивается его установкой на законность, поскольку он вносит уверенность в весьма неустойчивый мир.

Западные религии содержат в себе самые явные проявления фундаментализма, поскольку в монотеистических мировоззрениях всемогущий Бог полагает правила для всех и каждого. Эти правила изложены в священных книгах — Библии и Коране. Вопрос, стало быть, в том, насколько буквально человек должен воспринимать эти тексты? Здесь также проходит грань между фундаменталистами, которые хотят по возможности понимать слова как можно более точно, и ревизионистами, которые используют их как некие вехи или символы, в то же время пересматривая и модернизируя их смысл. Фундаменталисты ясно понимают, что любая попытка ревизии Слова Божьего ведет к подрыву авторитета. Ревизионисты же считают, что если этого не делать, то человек останется с устаревшим мировоззрением, которое многих не утраивает.

Фундаменталистов и ревизионистов объединяет желание сохранить данную религиозную структуру действенной. И те и другие нуждаются в ней как в основе для построения человеческих взаимоотношений. Однако обе стороны заинтересованы и в реформе. Фундаменталисты хотят вернуться к изначальной моральной чистоте, которая утрачивается, когда религия становится более светской и либо приспособленческой, либо коррумпированной, и видят возможность такого возврата в более строгом соблюдении (187:) правил. Ревизионисты стремятся сохранить дух и смысл религии живыми (как они это понимают), обновляя мировоззрение и делая мораль более гибкой. Проблема для фундаменталистов заключается в том, как принять изменения; для ревизионистов — как, проводя изменения, сохранить основной смысл учения. Наступает момент, когда изменения оказываются столь глубокими, что их осуществление затрагивает всю структуру. Когда то, что лежит в самой основе религиозной структуры, авторитарно, любой пересмотр, предпринятый с целью уменьшить степень ее авторитарности, может завести слишком далеко. Если авторитарность устраняется, то структура, соответственно, разрушается. В связи с тем, что фундаментализм и ревизионизм представляют собой полярно направленные тенденции в рамках авторитарной религии, между которыми сейчас разворачивается решающее сражение, настоящая глава будет посвящена рассмотрению обоих направлений, хотя большее внимание мы уделим первому из них.

Различные фундаменталистские группировки считают необходимым вернуться к основным исходным принципам Ислама, но к каким именно — в этом они расходятся. Но что это за принципы и почему к ним так уж необходимо возвращаться, если они являются непреложными истинами, как они о себе заявляют? Однако все фундаменталисты согласны в одном: главное, что следует возродить, — это непререкаемое и неизменное следование предписаниям высшей власти. Человеческие слабости заставляют людей капитулировать перед злом, вот почему так необходим, по их мнению, возврат к истокам[72].

Одни религии более жестко авторитарны, чем другие. Исламу мы не уделяем большого внимания потому, что его авторитарность слишком откровенна — само слово «Ислам» означает «покорность». Ислам — это продолжение иудейско-христианской космологии, и основной предпосылкой здесь является то, что люди должны покоряться воле Бога, как предписывает Коран. Коран же не может быть предметом каких-либо дискуссий. Некоторые исламские фундаменталисты считают любые нововведения происками дьявола, и с праведной категоричностью, которая может проистекать только из веры, готовы устранить их, имей они такую возможность. (188:)

Ревизионистские движения внутри ислама очень ограничены в возможности открыто поспорить с ортодоксальностью. В суфизме (мистическое ответвление ислама) идея о единстве всего сущего была предложена в крайне завуалированном виде. Открытое содержание священных текстов должно было быть представлено таким образом, чтобы не бросать прямой вызов Корану, являющемуся явно дуалистическим; поэтому свое мистическое мировоззрение суфисты иносказательно выражали в любовных поэмах. Необходимость защищать себя от исламской ортодоксальности — это, на наш взгляд, реальная причина того, почему суфизм стал эзотерическим. Многие представители ислама никогда не стыдились и даже сегодня не стыдятся калечить и убивать тех, кто с ними не согласен. Столь жестокое наказание остается наглядным примером того, как защита считающегося священным используется для оправдания насилия.

Сущность фундаментализма

Первоочередная задача всех религиозных мировоззрений — сделать так, чтобы провозглашаемые ими системы морали не казались случайными. Один из сильнейших страхов, таящихся в человеческой душе (иногда осознаваемый, но часто нет), — это страх перед хаосом и анархией, не только перед социальной, политической и поведенческой, но и перед внутренней, психологической анархией. Страх, являющийся подоплекой многих фундаменталистских направлений, это страх того, что без насильственного принуждения люди выйдут из-под контроля. Фундаментализм выстраивает жесткие категории добра и зла, борющихся за души людей. Зло изображается настолько могущественным, что человеку невозможно устоять перед его соблазнами, если не вооружиться надлежащей верой. Таким образом, фундаментализм не только способствует появлению страха и недоверия к себе, но и утверждает, что единственный путь избавления от них — твердая вера[73].

Огромная психологическая привлекательность фундаментализма состоит в том, что он дает уверенность. Но в чем привлекательность уверенности? Конечно, уверенность доставляет человеку более приятные ощущения, чем неуверенность или замешательство. (189:)

Она может устранить внутренний конфликт или, по меньшей мере, уменьшить его и принести моральное облегчение. Религиозную убежденность можно обрести только вследствие капитуляции перед высшим авторитетом, которая, как и все формы капитуляции, высвобождает заблокированную внутреннюю энергию человека и придает ей нужную направленность, что позволяет ему легко влиться в ряды единомышленников[74].

Такая убежденность должна быть способна выдерживать любые нападки и опровергающие доказательства, то есть все, что может породить сомнения. На нее не в силах повлиять никакие апелляции к здравому смыслу и опыту, особенно в том, что касается будущего. Таким образом, основой религиозной убежденности является вера. Действительно, вера — это безоговорочное принятие определенной идеологии, и чем проще и недвусмысленнее идеология, тем легче сохранять веру — например, веру в то, что в мире существует четкое разделение на добро (причем в сферу добра попадают все, кто следует заповедям) и зло (ему подвластны те, кто эти заповеди нарушает), и в то, что всему существуют объяснения, которые невозможно опровергнуть. Все беды считаются ниспосланными в качестве «испытания веры», «урока» или «воли Божьей» и объясняются тем, что «пути Господни неисповедимы». Сохранению непоколебимой веры помогают катехизисы, в которых верующие находят ответы на свои вопросы. Религиозные догматы касаются самого главного — веры в загробную жизнь, в высший разум, гарантирующий, что в конечном итоге в мире воцаряется честность и справедливость, и веру в то, что если человек следует правилам, то высший разум заботится о нем и защищает его.

Религиозные нормы выполняют две основные функции — предписывают повиноваться авторитету и сдерживают нежелательные проявления эгоизма. Мы говорим «сдерживают», потому что самые строгие предписания не могут его уничтожить, они скорее направлены на то, чтобы удерживать поведение людей в рамках допустимого. Одна из десяти заповедей гласит: «Не убий!», однако с ее появлением люди не только не перестали убивать, но, похоже, даже всерьез и не задумались о ее смысле. Существует явное противоречие между запретом убивать и реальным поведением людей, более того, в большинстве своем любые фундаменталисты (хотя есть и (190:) исключения) обычно являются сторонниками смертной казни, а в схватках с врагом проявляли особую жестокость. Формулировка «Если вы нарушите закон, запрещающий убивать, то будете убиты» выглядит противоречиво только на вербальном уровне. На самом же деле она полностью соответствует авторитарной установке, согласно которой подчинения правилам надо добиться любыми способами. Разумеется, для оправдания убийства и убийц можно вспомнить о других обычаях — «око за око» и т.п. Само распятие Христа являет пример того, что страдания и смерть могут служить средствами исполнения некоего высшего предначертания. То, что Бог ради спасения человечества не воспрепятствовал мучениям и гибели своего единственного сына, является могущественным примером.

Для большинства фундаменталистов буквальное следование предписаниям во всех жизненных ситуациях не является делом первостепенной важности. Гораздо более существенными и полностью оправданными считаются любые действия, предпринимаемые для защиты этих правил, поскольку они исходят из непререкаемого источника. Чтобы расправиться со всем, что считается злом (нарушителями правил, инакомыслящими и т.д.), во имя защиты самих правил не грех эти правила и нарушить. Неизбежным результатом регламентации жизни людей является так называемая идеологическая безответственность, когда человек заботится исключительно о том, чтобы сохранить свою убежденность и защитить идеологию, на которой она основывается. Для авторитарной морали характерен двойной стандарт: ее заботят не только сами моральные ценности, но и то, как сохранить их неизменными. Защита авторитарной системы и ее морали всегда стоит над самой моралью. Убийство и насилие (или их угроза) всегда были спутниками авторитарной власти. Чем тверже убежденность, что правилам надо подчиняться, тем легче жертвовать инакомыслящими.

Основная функция морали с социальной точки зрения — удерживать агрессию в приемлемых границах. Для этого в одних случаях ее стараются узаконить, в других — запретить. Само представление о «праве» с течением времени изменялось. Вплоть до недавнего времени мужья имели законное право избивать жен. Функция такого права — держать жен в определенных рамках. Право родителей распоряжаться детьми и право правительств убивать, следуя предписаниям закона, выполняют сходные функции. Чем более репрессивно (191:) общество, тем в нем больше скрытой агрессии, которой нужен социально приемлемый выход. Война, расизм, избиение жен и детей или месть, санкционированная обществом, являются примерами традиционных способов разрядить напряженность. При этом одним из важнейших источников насилия всегда было желание защищать свои убеждение любой ценой.

Фундаментализм допускает существование двойных моральных стандартов также и в отношении того, что позволительно в частной и общественной сферах. Властям (государственному сектору) дается полная свобода действий, чтобы «защищать» нравственную чистоту частных лиц. Вообще говоря, идеал многих фундаменталистов — полностью искоренить какую-либо личную самостоятельность или частную инициативу, а иметь дело исключительно с теократией, регламентирующей все стороны жизни людей. Двойные стандарты позволяют с легкостью обходить нормы морали. Так, например, хотя ложь полагается неправедной («Не лжесвидетельствуй»), в то же время считается, что если это служит некой высшей цели, то можно и солгать. Таким образом, родители считают вполне допустимым лгать своим детям, а государственные власти — своим гражданам «для их же собственного блага».

Перед фундаментализмом стоит вопрос — как заставить людей выполнять жесткие правила, досконально следовать которым просто невозможно. Разумеется, можно использовать принуждение и страх. Но лучше всего воспитать людей так, чтобы они сами стремились выполнять все религиозные предписания. Наилучший способ — дать людям почувствовать всю меру своей греховности, а затем показать им путь к искуплению и очищению. Фундаментализм добивается этого, используя мировоззренческие понятия греха и искупления в системе моральных ценностей, основные принципы которой можно изложить в виде простых ответов на жизненно важные вопросы:

Для чего я здесь? — Для того, чтобы через подчинение правилам стать лучше.

Почему мне нужно становиться лучше? — Потому, что ты недостаточно хорош, так как часть тебя греховна (первородный грех).

Что произойдет, если я нарушу правила? — Ты будешь наказан силой, которой невозможно противостоять. Но если ты в (192:) полной мере раскаялся и вновь ей подчинился, то, возможно, будешь прощен.

Что произойдет, если я буду соблюдать правила? — Ты будешь вознагражден той же самой силой — но скорее всего, после смерти.

Старые системы морали изначально не были фундаменталистскими, они были просто системами морали. Фундаментализм стремится вернуть всем мировоззренческим идеям их изначальную чистоту. Сущность этого устремления лежит в убежденности, что всемогущая высшая власть не только установила правила поведения людей, но и создала космологию, то есть картину бытия, определила смысл и цель существования, истинность которых сохранится во веки веков. Основа фундаментализма — уверенность в том, что сущность веры остается неизменной.

Неприязнь фундаменталистов к эволюционным теориям объясняется тем, что понятие эволюции затрудняет буквальную интерпретацию Библии, хотя вряд ли все антиэволюционисты верят, что мир действительно был сотворен всего за семь дней. Эволюция несет в себе идею изменений, которые все живое претерпевает из поколения в поколение; в соответствии с этим положение человечества во Вселенной выглядит совершенно иначе. Основополагающая идея эволюции — это идея непрекращающегося процесса. Поскольку вся окружающая действительность включена в этот процесс, и человечества отнюдь не является его средоточием, то нельзя с определенностью сказать, чем все может завершиться. Таким образом, эволюция разрушает убежденность, и поэтому фундаменталисты так ей противятся.

Сложившиеся религии являются самыми старыми, самыми статичными и ориентированными на прошлое институтами, приспособленными для сохранения своего авторитета в неприкосновенности. Таким образом, они должны считать себя не частью истории, а чем-то находящимся вне ее. В христианстве вся история завершается Страшным Судом Божьим. Восточные религии уходят от представления о непрерывном историческом развитии более изысканно, изображая историю цикличной и повторяющейся, а также провозглашая избавление от колеса смерти и перерождения (истории) последним наивысшим воздаянием. Как на Востоке, так и на Западе из этой внеисторичности выводится неизменность предлагаемых истин и их независимость от веяний конкретного времени. (193:)

Привлекательность фундаментализма в неуправляемом мире состоит в том, что он обещает восстановить порядок с помощью уже доказавших свою эффективность авторитарных методов. Но если одной из причин неуправляемости мира является непригодность старых способов управления, то попытка вернуться назад не только бесполезна, но и крайне опасна. Если бы не необходимость срочного решения проблемы выживания человечества, не оставляющей нам времени для выжидания, то предсказуемый рост фундаментализма можно было бы преодолеть. Прежде в большинстве случаев противоречие между старым и новым исторически разрешалось в процессе отмирания старого, поскольку из поколения в поколение его отставание от жизни усиливалось. Вся разница в том, что сейчас ждать естественного хода событий уже нельзя.

Затруднения ревизионизма

В ходе истории все религии так или иначе подвергаются пересмотру. Это приводит к появлению различных сект, многое из которых со временем развиваются в новую ортодоксию. Пересмотр считается необходимым тогда, когда появляется неудовлетворенность господствующей ортодоксией, а также когда ее поражает коррупция или же утрачиваются актуальность ортодоксии и сила ее воздействия на людей. Во всех религиях существует напряженность между тягой к изменениям и желанием сохранить статус-кво. Когда традиционные формы устаревают, стремление к изменению усиливается, развиваясь в двух направлениях: назад, в попытке восстановить старое, и вперед, к дальнейшему пересмотру. В той степени, в какой тот или иной пересмотр является вариацией на основополагающую тему (то есть, остается, например, в рамках христианства или буддизма), он должен иметь с формой некую общность и разделять по крайней мере основные убеждения — даже с фундаменталистами. Чем более гибкими являются эти убеждения, тем легче их можно приукрасить, сохранив, однако, основную суть. Одной из причин обращения многих людей к буддизму является то, что его сущностные убеждения более гибки, чем убеждения монотеизма.

Широкое развитие в разных станах как фундаментализма, так и ревизионизма является отражением упадка современной ортодоксии. Однако нынешние реформы отличаются от предыдущих тем, что в их (194:) результате западный монотеизм практически утрачивает прежнюю форму. Фундаменталисты всячески это подчеркивают, обвиняя господствующую религию в моральной и идеологической самоуспокоенности и в том, что она подает дурной пример. Они стремятся вернуться к более ранним, более чистым воззрениям. Фундаменталисты по своей сути авторитарны, тогда как современные ревизионисты пытаются наполнить старые авторитарные структуры неавторитарными ценностями. Ревизионизм вскрывает трудности текущего момента: может ли человек в достаточной мере изменить, все же сохранив при этом, точку опоры, которая в наше время хаоса дает стабильность, ясное представление о происходящем и утешение?

Пересмотр религии имеет два взаимосвязанных аспекта. Ревизия теологии призвана приспособить ее к современному восприятию, придав ей большую логичность; пересмотр церковных обычаев и правил нацелен на то, чтобы сделать их более восприимчивым к современным интересам и нуждам. Наши современники не слишком-то интересуются сложностями теологических дискурсов; они, скорее, хотят для себя гарантированного рая, особенно для своих детей. Главный пример тому — так называемые потребительские церкви. Прежде церковь учила людей, как следует жить; теперь люди сами диктуют церкви, чего они от нее ждут. Такие разновидности церквей множатся с большой скоростью, столь же быстро растет и число их прихожан. Они имеют при себе фирмы по связям с общественностью, проводят развлекательные кампании, а также опросы общественного мнения с целью выяснения, чего хотят люди, а затем приноравливаются к этим требованиям.

Так что же нужно людям? Зачастую их потребности намного скромнее, чем предлагаемые церковью виды услуг. Эти новые церкви открывают школы для взрослых, специализированные детские группы, проводят праздники, организуют группы самосовершенствования, атлетические и гимнастические залы, клубы, лекции, группы для одиноких и брачные церемонии. Некоторые из них имеют около 20 000 членов. (Один шутник как-то заметил, что величина церкви ограничена только размером ее автостоянки.) Они также предлагают программы добровольной помощи ближнему и легкие программы воскресной школы, воспитывающие в детях христианские добродетели любви, сотрудничества и сострадания. Проповеди о грехе, о вине перед Богом, о существовании ада, (195:) о том, как следует жить или как пожертвовать этой жизнью во имя следующей, крайне нежелательны. Вместо этого потребительские церкви предлагают целый набор ценностей, которые в основном говорят хорошим людям, что надо постараться избавиться от собственных недостатков, заботиться о семье и друзьях и всю жизнь по возможности помогать другим. Они заявляют, что истинная проповедь Христа заключается именно в этом.

Понятия греха, проклятия и наказания не используются; напротив, много говорится о любви и признании, росте самооценки и принятии ответственности. В новые христианство и иудаизм вошло множество гуманистических идей, и наиболее существенные различия этих двух религий теперь, по-видимому, сводятся к большему сродству с одной или другой символической системой. В наши дни многие люди с легкостью редактируют свои убеждения, приводя их в соответствие со своими нуждами и склонностями. Например, некоторые из тех, кто называет себя христианами, воспринимают Христа не как Бога, а скорее — как великого учителя. Многие католики позволяют себе разводиться, регулировать рождаемость в своих семьях и во многом игнорировать предписания папы, считая его старомодным. Согласно опросам, большинство американцев верят в некую загробную жизнь; меньшая часть верит в ад («Ньюсуик», 27 марта 1989 г.). Другие, которые также все еще считают себя христианами или иудеями, верят в карму и перерождение.

Религия представляет собой мировоззрение и систему моральных принципов, опирающихся на теологию, призванную их объяснять и оправдывать. Большинство людей, для которых вера является неотъемлемой частью их жизни, связывающей их с обществом, могут отождествлять себя, скажем, с христианами и в то же время совершенно не интересоваться теологией. Но это не может продолжаться долго, для того чтобы религия была в состоянии выжить и быть переданной следующему поколению, в основе ее должна лежать теология, придающая мировоззрению упорядоченность и правдоподобие. Даже несмотря на то, что католическая церковь не рекомендует своим членам излишне углубляться в теологические дебри (вплоть до середины 60-х годов мессу продолжали служить на латыни), при ней существует специальный орден иезуитов, посвятивший себя изучению богословия, ибо церковь знает, что на каждый вопрос должен быть дан ответ, полностью рассеивающий любое сомнение. (196:)

Если кто-либо пожелает остаться христианином, но при этом верит также в карму и перерождение, перед ним неизбежно встанет задача, как примирить единого христианского Бога с безликой вселенской силой (кармой). Можно предположить, что карму создает Бог, поскольку Он создает все; но создав ее, подчиняется ли Бог карме или же карма подчиняется Ему? И может ли Бог вторгаться в карму и изменять ее? Ведь если Бог заранее задал карму и после этого устранился, предоставив мир самому себе, то стоит ли вообще обращать внимание на такого Бога? Или же, если Бог может вмешаться в карму, то тогда карма не является абсолютным принципом, каковым она должна быть; стало быть, зачем ей уделять такое внимание. Вот некоторые из проблем, с которыми столкнулась бы теология, если бы захотела примирить Бога и карму. В принципе, возможно и это, поскольку человеческий ум способен примирить любые две вещи, если хорошо постарается. Однако, что касается некоторых спорных вопросов, попытка их примирения делает ситуацию весьма запутанной, причем обе доктрины теряют свою форму и силу.

Пересмотр авторитарных мировоззрений чреват своими специфическими проблемами, хотя может оказаться, что и сам процесс обновления приобретает едва ли не еще более авторитарное выражение, как это было в случае протестантской реформы. Считалось, что ревизия, произведенная Лютером и Кальвином, была инспирирована Богом и являлась не попыткой изменения, а возвратом к замыслу Божьему. В этом случае Библия по-прежнему признается непререкаемым авторитетом, но граница между ревизионизмом и фундаментализмом несколько сглаживается. Когда основные положения религиозного мировоззрения подвергаются пересмотру, сразу возникает вопрос: кто это осуществляет и на какой авторитет он при этом опирается?

Ревизионизм стремится дать толчок социальным преобразованиям, одновременно стараясь, насколько это возможно, сохранить традицию. В наше время, благодаря развитию науке и демократии, темпы социального преобразования ускорились. Выдвижение женщин на государственные посты наравне с мужчинами в разных странах мира также расшатывает старые устои. Происходит объединение и обновление знаний и ценностей, культивируемых религиями. Будда, Христос и Магомет были социальными преобразователями, пытавшимися путем пересмотра господствующего порядка искоренить в нем коррупцию и несправедливость. Будда расправился с (197:) кастовой системой; Христос привнес любовь в прежние жестокие и воинственные божественные предписания и покончил с этническими табу; Магомет ввел закон и моральный контроль, которые обуздывали человеческие страсти. Каждый из них считался уникальным святым, и поэтому их учения стали основой новой власти. Когда пересмотр касается сущностных убеждений, должна возникнуть новая религия, как это и произошло.

Если ревизионистский подход затрагивает глубинные структуры мировоззрения, люди пытаются сохранить свой внутренний мир, не будучи уверенными в том, что лежит в основе обновления. Но в какой момент пересмотр прекращает быть пересмотром прежнего мировоззрения и сам становится самостоятельным мировоззрением, использующим лишь старое название? Говорят, например, что сущность христианства — это любовь, и, таким образом, если вы любите, вы христианин. Чем христианская любовь отличается от буддийского сострадания или любой другой любви? Возможно, ничем; но тогда зачем же себя называть христианином? Быть христианином — это значит верить во все или в большую часть (или, по меньшей мере, в некоторые) из следующих догматов:

В Троицу Господню, содержащую в себе трансцендентного Бога, являющегося Творцом этого мира.

В то, что Ветхий и Новый Заветы проистекают от самого Бога, то есть являются откровениями, и, следовательно, представляют собой высший авторитетный источник, на котором основывается христианство. (Католики-традиционалисты включают сюда кроме того исторический свод церковных уложений.)

В то, что люди грешны от рождения и поэтому нуждаются в спасении.

В то, что Христос был порожден Богом через Деву Марию. Непорочное зачатие было канонизировано, чтобы оградить Христа и Его Мать от осквернения грехом.

В то, что Христос как Сын Божий уникальным образом обладал, по меньшей мере частично, божественной природой и был первым Божьим посланником истины.

Что Бог послал того, кого любит больше всех, — своего Сына — на Землю, чтобы Сын принял великие муки, дабы дать людям возможность искупить свои грехи. Христос был (199:) вновь возвращен к жизни («воскрес») и затем вознесся в лоно Бога-Отца, («на Небеса»). Некоторые секты также добавляют к заповедям Христа благие деяния и послушание.

Что только спасенные попадут на Небеса; остальные — в ад, в преддверие ада, в чистилище.

Есть люди, которые считают себя христианами, но подвергают сомнению достоверность некоторых из перечисленных положений или же почти всех или даже всех их, тогда как фундаменталисты верят в большую часть этих догматов или во все до единого. Что должно быть присуще обеим группам, чтобы оправдать их желание называться «христианами», — ведь их убеждения имеют так мало общего? На самом деле большинство фундаменталистов этого совершенно не хотят.

Теологам предстоит основательно подумать над тем, какие из основополагающих положений этого учения (если таковые вообще есть) должны оставаться неизменными, для того чтобы христианство оставалось христианством, и насколько можно отклоняться от каждого из них. И именно в теологии современные ревизионисты встречаются с трудностями. Убежденность (абсолютная вера) является ключевой частью того, что придает религии ее психологическую силу. Намного легче верить в слово Божье, чем в результат его пересмотра человеком.

Показанная не так давно по телевидению дискуссия между фундаменталистским проповедником и ревизионистским священником была в основном посвящена спорным вопросам, касающимся интерпретации Библии. Полемика велась прежде всего вокруг того, является ли Библия женоненавистнической. Нас поразил не смысл или качество аргументов обеих сторон, которые, разумеется, были полностью предсказуемы, а, скорее, поведение каждого участника. У фундаменталистского проповедника было гладкое лицо, счастливая улыбка, из его уст лились бойкие, высказываемые без усилий афоризмы типа «не пытайтесь изменять Слово Божье; измените вместо этого себя». Другой же священник был очень серьезен. Он выглядел как человек, осознающий всю глубину расхождений, но не слишком четко представляющий, как их примирить. Он указывал на тексты, которые по своему содержанию были явно женоненавистническими, но затруднялся доказать, что Бог не был женоненавистником. Как христианин, он не мог вместе с водой выплеснуть и ребенка, то есть (199:) не мог окончательно отрицать авторитет Библии. Проблема здесь в том, что когда пытаешься пересматривать сложные структуры, редко удается выплеснуть из ванны одну лишь воду.

Аргумент, упорно используемый фундаменталистским священнослужителем как неопровержимый, состоял в том, что Библия является Словом Божьим и что любое легкомысленное вмешательство человека ведет только к его искажению. Далее он доказывал, что когда люди по-своему интерпретируют Бога, то остается лишь человеческая субъективность, а Божья объективность утрачивается. Ревизионист же, пытаясь убедить в необходимости пересмотра, апеллировал к «фактам» и говорил о современных моральных проблемах. Эти факты включали в себя принятые научные знания, а проблемы морали подразумевали современные гуманистические и демократические ценности — такие, например, как равноправие женщин. Чтобы привести в соответствие с ними христианство, он должен был назвать Библию метафорическим словом Божьим. Между тем, метафорой можно объявить практически все что угодно. Итак, фундаменталист излучал уверенность, тогда как его оппонент выглядел взволнованным и как бы оправдывался.

Несмотря на то, что ревизии подрывают веру в религиозные доктрины, они все же помогают сохранять основы мировоззрения и не пытаются бросить ему вызов. Ревизионист чувствовал себя загнанным в угол, когда фундаменталист напрямую спросил его, верит ли он, что Библия является Словом Божьим. Говоря о том, что Библия «божественно инспирирована», последний буквально брызгал слюной, чем даже развеселил своего оппонента. Тем не менее, очевидно, что ревизионист не все в Библии был согласен считать исходящим от Бога, поскольку указал на разделы, которые, как ему это представлялось, были явно женоненавистническими и искаженными. Однако он не решался поставить вопрос жестко, а именно: может ли такой текст, как Библия, отдельным частям которой более 3000 лет, быть подходящей основой для настоящего взаимодействия, стоит ли ее пересматривать, а также что побуждает к этому?

Католицизм разработал защитные механизмы, определив границы допустимого пересмотра, позволяющие сохранить веру. Власть, которую приобрела церковь, была узаконена Церковными соборами, сформулировавшими догматы веры и объявившими папу непогрешимым (имеющим прямую связь с Богом) во всех вопросах веры и (200:) морали. Сейчас в католицизме наблюдается серьезный раскол между модернистами и традиционалистами. Первые хотят, чтобы церковь пересмотрела свою позицию относительно брака и безбрачия священнослужителей, относительно контроля над рождаемостью, абортов и всеобщей демократизации самой церкви. Традиционалисты не только упорствуют в своей приверженности старым догмам, но и угрожают отлучением от церкви тем, кто публично выражает несогласие с ними.