Однажды я проходил по многолюдному городу

 

 

Однажды я проходил по многолюдному городу, внедряя в

свою память для будущих надобностей его

зрелища, здания, обычаи, нравы,

Но теперь из всего этого города я помню только некую

женщину, которую я случайно там встретил, и

она удержала меня, потому что полюбила меня,

День за днём, ночь за ночью мы были вдвоём, всё остальное

я давно позабыл,

Помню только её, эту женщину, которая пылко прилепилась

ко мне,

Опять мы блуждаем вдвоём, мы любим, мы расстаёмся опять,

Опять она держит меня за руку, и мне нельзя уйти,

Я вижу её, она тут, и беззвучно дрожат её губы.

 

 

Некоей певице

 

 

Вот возьми этот дар.

Я его берёг для героя, оратора или полководца,

Для того, кто послужит старинному правому делу, великой

идее, прогрессу и свободе народа,

Для бесстрашного обличителя деспотов, для дерзкого бунтаря;

Но я вижу, что мой издавна сберегаемый дар принадлежит

тебе, как любому их них.

 

 

Отрывок

 

 

Счастье только в тебе, ты не можешь достигнуть его при

помощи кого-нибудь другого,

Как не можешь родить или зачать при помощи кого-нибудь

другого.

 

 

Деревенская картина

 

 

За широкими воротами мирной риги деревенской

Озарённая поляна со скотом и лошадьми,

И туман, и ширь, и дальний уходящий горизонт.

 

 

Изумление ребенка

 

 

Мальчишкою малым, бывало, замолкну и в изумлении

слушаю,

Как в воскресных речах у священника бог выходит всегда

супостатом,

Противоборцем какой-нибудь твари.

 

 

Красивые женщины

 

 

Женщины сидят или ходят, молодые и старые.

Молодые красивы, но старые гораздо красивее.

 

 

Мысль

 

 

О вере, о покорности, о преданности:

Я стою в стороне и смотрю, и меня глубоко умиляет,

Что тысячи и тысячи людей идут за такими людьми, которые

не верят в людей.

 

 

Вокализм

 

 

1

 

Звучность, размеренность, сжатость, упорство и божественная

власть говорить слова;

Твои лёгкие стали могучи, и губы твои сделались гибки

после долгих усилий? после тяжких трудов? или

ты таков от природы?

Так же ли широка твоя поступь, как широки эти земли?

Должным ли путём ты пришёл к божественной власти

говорить слова?

Ибо, только пройдя через многие годы, через целомудрие,

дружбу, воздержность, наготу и рождение,

Реки грудью пройди, и озёра, и побродив по земле,

И горло своё разрешив, и всосав в себя темпераменты,

народы, века, изведав и науки, и свободу, и

преступления,

И утвердясь в своей вере, и возвысив, и очистив душу, и

сокруша преграды,

Лишь тогда ты, быть может, достигнешь божественной

власти говорить слова,

И к тебе поспешат без отказа тесным строем, плечо к плечу

Войска, корабли, древности, библиотеки, картины, машины,

города, ненависть, отчаяние, дружба, боль,

воровство, убийство, мечта,

Придут, когда нужно, и покорно прорвутся сквозь губы твои.

 

 

2

 

О, почему я дрожу, когда я слышу голоса человеческие?

Воистину, кто бы ни сказал мне настоящее слово, я всюду

пойду за ним или за ней,

Как вода за луною, безмолвной струистой стопой всюду

вокруг шара земного.

Всё только и ждет настоящего голоса;

Где же совершенные и крепкие лёгкие? где душа, прошедшая

через все испытания?

Ибо я вижу, что только такая душа несёт в себе новые звуки,

которые глубже и слаще других, иначе этим

звукам не звучать.

 

Иначе и губы и мозги запечатаны, литавры и тимпаны не

бряцают,

Покуда не явится такая душа, которая может открыть и

ударить,

Покуда не явится такая душа, которая может вызвать

наружу то, что дремлет во всех словах.

 

 

Электрическое тело пою

 

 

Я знал одного человека, обыкновенного фермера, отца пяти

сыновей,

И в них — отцов сыновей, и в них — отцов сыновей.

 

Это был человек удивительной мощи, большой красоты,

необыкновенно спокойный,

Форма его головы, его светложёлтые и белые волосы,

безмерная выразительность его чёрных глаз, его

щедрые и широкие жесты,

Чтобы взглянуть на всё это, я часто приходил к нему в

дом, — был он к тому же мудр.

Ему было больше восьмидесяти, его сыновья были дюжие,

бородатые, опрятные, загорелые, стройные,

Они и его дочери любили его, все, кто видел его, любили его.

Они любили его не потому, что так принято, они любили его

личной любовью,

Пил он одну только воду, кровь просвечивала, словно кумач,

сквозь смуглую кожу его лица,

Он был завзятый рыбак и стрелок, он сам ходил в море под

парусом, у него был отличный бот, подаренный

ему знакомым строителем лодок, у него были

охотничьи ружья, подаренные ему теми, кто любил его,

Когда он шёл со своими пятью сыновьями и многими

внуками на охоту или на рыбную ловлю, он

показался бы вам самым красивым и сильным из

них изо всех,

Вам хотелось бы долго и долго оставаться с ним вместе, вам

хотелось бы сидеть рядом с ним в его лодке, чтобы

вы могли прикоснуться друг к другу.

 

 

4

 

Я понял, что быть с теми, кого любишь, — довольно.

Быть окружённым красивою, любопытною плотью, которая

смеётся и дышит, — довольно,

Проходить среди них и касаться любого из них и легко на

минуту обнять мужскую или женскую шею, —

чего мне ещё!

Большей радости я не прошу, я плаваю в ней, как в море…

Стоять близко к мужчинам и женщинам, смотреть на них,

общаться с ними, вдыхать их запах, это радует

душу вполне,

Все вещи радуют душу, но это радует душу вполне.

 

 

5

 

Это — женское тело.

С головы до ног от него исходит божественный свет,

Оно тянет к себе яростным; неодолимым притяжением,

Под его дыханием я, — как беспомощный пар, всё с меня

упадает тогда, остаёмся только я и оно.

Книги, искусство, религия, время, видимая и твёрдая почва,

и то, чего я ждал от небес, и то, что меня пугало

в аду, всё исчезает теперь,

Безумные нити, буйные ростки неудержимо из него

пробиваются и получают такой же буйный ответ,

Волосы, грудь, бёдра, изогнутая линия ног, небрежно упавшие

разъятые руки, и мои разомкнулись тоже.

Прилив и отлив любви, сладкая боль вздымаемой, крепнущей

плоти,

Обильные брызги любви, горячие, бьющие брызги, белый,

густой, опьяняющий сок,

Новобрачная ночь любви, верно и нежно входящая в

распростёртый рассвет,

Волнообразно втекающая в послушный и уступчивый день,

Потерявшаяся в этих объятиях сладкомясого дня.

 

Это — зерно, после ребёнок рождается женщиной, мужчина

рождается женщиной,

Это — баня родов, из которой исходят все вещи, большие и

малые, — и снова исход.

Женщины, что вам стыдиться?

Вы ворота тела, и вы ворота души.

В женщине всё, все качества, она придаёт им гармонию,

Она на своём месте, она в равновесии, она движется

гармонично и прямо,

Она — все вещи под достодолжным покровом, она и

действенная и косная равно,

Ей зачинать не только дочерей, но и сынов, не только сынов,

но и дочерей.

 

Когда я вижу мою душу, отражённую в Природе,

Когда я вижу сквозь туман Кого-то в невыразимой

законченности, в красоте и здоровьи,

Вижу склонённую голову и руки, скрещенные на груди,

Женщину вижу я.

 

 

7

 

Мужское тело продаётся с аукциона

(Я часто ходил до войны на невольничий рынок и глядел,

как идёт торговля).

Продавец бестолков, не умеет работать, я иду и помогаю

продавцу.

 

Джентльмены, посмотрите на это чудо,

Какую бы цену за него ни просили, оно стоит гораздо

больше,

Чтобы создать это чудо, земля готовилась миллиарды веков

без единого растенья и животного,

И, не спотыкаясь, упорно кружились миры для него.

 

И эта голова — в ней всесокрушающий мозг,

В ней и под ней вещество, из которого создаются герои.

 

Всмотритесь в эти руки и ноги — красные, чёрные, белые, —

как мудры в них жилы и нервы,

С них может быть содрана кожа, чтобы вы видели их.

 

Тончайшее чувство, зажжённые жизнью глаза, хотенье,

отвага,

Выступы мускулов тут на груди, гибкий спинной хребет,

вёрткая шея, мясо не рыхлое, руки и ноги хороших размеров,

И какие чудеса там внутри.

Там кровь пробегает,

Всё та же древняя кровь! всё та же красная кровь!

Там набухает и мечется сердце, там все желания, способности,

страсти, мечты.

(Или, по-твоему, их там нет, раз они не выражают себя в

салонах и в аудиториях на лекции?)

 

Он не один, он отец тех, кто станут отцами и сами,

В нём начало многолюдных государств, богатых республик,

Он множества жизней бессмертных источник, бесчисленных

воплощений и радостей.

 

И знаете ли вы, кто придёт от потомков потомков его через

мириады веков!

 

 

Песня о выставке

 

(Фрагменты)

 

Муза, беги из Эллады, покинь Ионию,

Сказки о Трое, об Ахилловом гневе забудь, о скитаниях

Энея, Одиссея,

К скалам твоего снегового Парнаса дощечку прибей: «За

отъездом сдаётся внаём».

И такое же подвесь объявление в Сионе, на Яффских воротах

и на горе Мориа,

И на всех итальянских музеях, на замках Германии, Испании,

Франции,

Ибо новое царство, вольнее, бурливее, шире, ожидает как

владычицу тебя.

Наши призывы услышаны!

Да и сама она издавна жаждала этого.

Она идёт! Я слышу шелест её одежд!

Я чую сладостный аромат её дыхания!

 

О царица цариц! О, смею ли верить,

Что классические статуи и эти древние храмы не могли

удержать её?

Что тени Виргилия, Данте и мириады преданий, поэм,

старых связей и дружб не влекли её, как магниты,

к себе?

Что она кинула всё и — здесь?

Да, уже умер, замолк её голос там, над Кастальским ключом,

И египетский Сфинкс с перебитою губою умолк,

И замолчали гробницы, хитро ускользнувшие от власти

веков,

Каллиопа уже никого не зовёт, и Мельпомена, и Клио, и

Талия мертвы,

Иерусалим — горсть золы, развеянной вихрем, сгинул,

Полки крестоносцев, потоки полночных теней, растаяли вместе

с рассветом.

Где людоед Пальмерин? где башни и замки, отражённые

водами Уска?

И все рыцари Артура пропали, Мерлин, Ланселот, Галахад,

сгинули, сникли, исчезли, как пар,

Ушёл он! ушёл от нас навсегда этот мир, когда-то могучий,

но теперь опустелый, безжизненный, мглистый,

Шелками расшитый, ослепительно яркий, чужой, весь в

пышных легендах и мифах,

Его короли и чертоги, его попы и воители-лорды, его

придворные дамы

В короне, в военных доспехах, он ушёл вместе с ними в свой

кладбищенский склеп и там заколочен в гроб,

И герб его — алая страница Шекспира,

И панихида над ним — сладко тоскующий стих Теннисона.

К нам поспешает знаменитая emigrèe, я вижу её, если вы и

не видите,

Торопится к нам на свидание, с силой пробивает себе дорогу

локтями, шагает в толпе напролом,

Жужжание наших машин и резь паровозных свистков её

не страшат,

Её не смущают ни дренажные трубы, ни циферблат

газометра, ни искусственные удобрения полей,

Приветливо смеётся и рада остаться

Она здесь, среди кухонной посуды!

Но погодите — или я забыл приличье?

Представить незнакомку тебе, Колумбия! (Для чего же я

живу и пою?)

Во имя Свободы приветствуй бессмертную! ударьте по рукам,

И отныне вы обе, как сёстры, живите в любви.

 

Ты же, о Муза, не бойся! поистине новые дни и пути

принимают, окружают тебя,

И, признаться, странные, очень странные люди, небывалая

порода людей,

Но сердца всё те же, и лица те же,

Люди внутри и снаружи всё те же, чувства те же, порывы

те же…

И красота, и старая любовь та же…

 

…О, мы построим здание,

Пышнее всех египетских гробниц,

Прекраснее храмов Эллады и Рима.

Твою мы построим церковь, о пресвятая индустрия, и это

не будет гробница,

Это будет храм изобретений для практической жизни.

 

Я вижу ее, как во сне наяву,

Даже сейчас, когда я пою эту песню, я вижу, она встаёт

предо мною.

Я вижу её пророческим взором,

И громоздится этаж на этаж, и фасады из стекла и железа,

И солнце, и небо ей рады, она раскрашена самыми весёлыми

красками,

Бронзовой, синей, сиреневой, алой,

И над её златокованной крышей будут развеваться во всей

красоте под твоим стягом, Свобода,

Знамёна каждого Штата и флаги каждой земли,

И тут же вокруг неё целый выводок благородных дворцов, —

они не так высоки, но прекрасны.

 

В стенах её собрано всё, что движет людей к совершеннейшей

жизни,

Всё это испытуется здесь, изучается, совершенствуется и

выставляется всем напоказ.

 

Не только создания трудов и ремёсл,

Но я все рабочие мира будут представлены здесь.

Здесь вы увидите в процессе, в движении каждую стадию

каждой работы,

Здесь у вас на глазах материалы будут, как по волшебству,

менять свою форму.

Хлопок будут собирать тут же, чуть ли не в самых полях,

Его будут сушить, очищать от семян, и у вас на глазах

превращать в нитки и ткань,

Вам покажут старые и новые процессы работ,

Вы увидите разные зёрна, и как их мелют в муку, и как

печётся хлебопёками хлеб,

Вы увидите, как грубая руда после многих процессов

становится слитками, чистого золота,

Вы увидите, как набирает наборщик, и узнаете, что такое

верстатка,

С удивлением увидите вы, как вращаются цилиндры

ротационных машин,

Выбрасывая лист за листом тысячи печатных листов,

Перед вами будут создавать фотоснимки, часы, гвозди,

булавки, модели всевозможных машин.

 

В больших и спокойных залах величавый музей даст вам

безграничный урок минералов,

В другом вам покажут деревья, растения, овощи,

В третьем животных, их жизнь, изменения их форм в веках.

Один величавый дом будет домом музыки,

В других будут другие искусства и всякие другие премудрости,

И ни один не будет хуже другого, все их будут равно

почитать, и изучать, и любить.

 

(И это, да, это, Америка, будут твои пирамиды, и твои

обелиски,

Твой Александрийский маяк, твои сады Вавилона,

Твой Олимпийский храм.)

 

Так прочь же эти старые песни!

Эти романы и драмы о чужеземных дворах,

Эти любовные стансы, облитые патокой рифмы, эти интриги

и амуры бездельников,

Годные лишь для банкетов, где ночные танцоры шаркают

подошвами под музыку,

Разорительная забава для немногих,

С духами, вином и теплом, под сверкающими канделябрами.

…………..

Муза! я приношу тебе наше здесь и наше сегодня,

Пар, керосин и газ, экстренные поезда, великие пути

сообщения,

Триумфы нынешних дней: нежный кабель Атлантики,

И тихоокеанский экспресс, и Суэцкий канал, и Готардский

туннель, и Гузекский туннель, и Бруклинский мост.

Всю землю тебе приношу, как клубок, обмотанный рельсами и пароходными тропами, избороздившими каждое море,

Наш вертящийся шар приношу…[27]