Перенос одной памяти на другую

 

В своей последующей исследовательской работе Элизабет Лофтус изучала явление, известное как «неосознанный перенос». Оно наблюдается в тех случаях, когда человека, увиденного за выполнением одного действия, путают с человеком, увиденным за выполнением другого действия. В одном реально произошедшем случае продавца билетов на железнодорожной станции ограбили, угрожая пистолетом. Впоследствии среди подозреваемых он опознал в качестве преступника моряка, но у моряка было твердое алиби.

Позднее выяснилось, что этот моряк покупал у этого человека три раза билеты незадолго до ограбления. Другими словами, продавец билетов ошибочно заключил, что раз лицо моряка ему знакомо, значит, он имеет отношение к ограблению, в то время как в действительности он лишь имел отношение к покупке у него билетов.

В одном из экспериментов, специально посвященных изучению неосознанного переноса, Лофтус предъявляла испытуемым записанный на пленке рассказ о шести студентах колледжа, каждого из которых представляли с помощью наводящего вопроса в соответствующий момент рассказа. Повествование развивалось следующим образом: «Стив Кент схватил тяжелое пресс‑папье и бросил его в Фишера, нанеся тому удар по затылку; одним из свидетелей произошедшего был Роберт Диркс». Диркс был представлен с небольшой коричневой шляпой на голове. Примерно через час участников эксперимента спрашивали: «После того как парень в шляпе бросил пресс‑папье в Фишера, он убежал?» – либо задавали тот же вопрос, но опуская слова «в шляпе».

Три дня спустя испытуемые попытались выбрать виновного среди шести студентов, представленных слайдами. Пятьдесят восемь процентов тех, кому до этого задавался наводящий вопрос (подразумевавший, что описанный поступок совершил человек в шляпе), выбрали настоящего виновного (Стива Кента); 24 процента выбрали человека в шляпе. Восемьдесят процентов тех, кому был задан честный вопрос, правильно опознали виновного, и только 6 процентов выбрали человека в шляпе. Вывод, следующий из этого эксперимента, не может не вызывать тревоги: наводящие вопросы довольно легко могут подтолкнуть свидетеля к тому, чтобы обвинить невинного человека в том, чего он не совершал.

 

На месте преступления

 

То, что восприятие сложного события вроде преступления может быть подвержено влиянию имеющихся у свидетеля знаний и опыта, равно как и его установок, убеждений, ожиданий и мотивов, было ясно продемонстрировано в 20‑х годах Гордоном Оллпортом из Гарвардского университета. Он попросил испытуемых взглянуть на рисунок, изображавший нескольких людей в вагоне подземки. Рисунок включал чернокожего человека и белого человека, стоящих рядом друг с другом. Несмотря на тот факт, что именно белый человек держал в руках бритву, почти 50 процентов испытуемых сказали, что они увидели чернокожего человека, держащего в руках бритву. В то время бритва рассматривалась многими белыми американцами как стереотипный символ насилия чернокожих. По‑видимому, именно это распространенное предубеждение и вызвало искажение памяти о событии.

Очевидный вывод, следовавший из исследования Оллпорта, состоял в том, что люди склонны видеть то, что они ожидают увидеть. К настоящему времени это было продемонстрировано уже много раз. Два видных американских исследователя, Джером С. Брунер и Лео Постман из Гарвардского университета, показывали испытуемым колоду игральных карт в течение нескольких секунд, а затем просили их сообщить, сколько пиковых тузов они увидели. Большинство людей сказали, что они видели три туза «пик». На самом деле в колоде было пять тузов, но два из них были красного цвета. И в этом случае прошлый опыт исказил процесс восприятия.

Имеются ли другие причины, кроме искажающего влияния прошлого опыта и предубеждений, считать, что свидетели нередко превратно воспринимают события? На первый взгляд кажется, что нет. В конце концов, люди с поразительной памятью на визуальные события нередко фигурируют в лабораторных исследованиях. В одном американском исследовании было обнаружено, что испытуемые могли распознавать 90 процентов фотографий с изображениями незнакомых полотен, мест и событий из огромного набора в 2500 фотографий, показанных в течение всего нескольких секунд каждая. Даже когда испытуемым предъявляли 10 000 фотографий, по‑прежнему правильно опознавалось 86 процентов фотографий.

Но в отличие от этих лабораторных исследований инсценируемые события, когда актеры разыгрывают кражу кошелька, нападение на человека и так далее, порой дают очень тревожную картину памяти наблюдателей. Почему наблюдается столь большое различие в результатах? Ответ заключается в том, что совершенно различны обстоятельства. Испытуемые в лаборатории знают, что искать, знают, что будет предъявлено. Свидетели преступления оказываются застигнутыми врасплох и нередко по вполне естественным причинам больше озабочены своей собственной безопасностью, чем запоминанием номерного знака машины грабителей.

Часто из виду выпускается то, что люди склонны обращать больше внимания на те аспекты события или особенности человека, которые они находят интересными. В повседневной жизни женщины всегда замечают, если какие‑то детали наряда другой женщины не сочетаются между собой или если у женщины накладные ресницы, в то время как мужчины замечают, встречая по пути мистера Смита, что он купил новую машину или газонокосилку. Питер Пауэрс из Вашингтонского университета исследовал этот феномен. Испытуемым продемонстрировали слайды, на которых мужчина и женщина шли по автостоянке и замечали двух людей, которые, видимо, дрались друг с другом. Мужчина бросался, чтобы остановить потасовку, а женщина бежала к телефону, чтобы вызвать помощь. Женщины‑испытуемые более точно, чем мужчины, припоминали детали того, как выглядела женщина и что она делала, в то время как мужчины‑испытуемые точнее описывали мужчину и стоявшую рядом с ним машину.

Влияние страха на память было исследовано на основе изучения показаний свидетелей, записанных полицейскими спустя несколько минут после прибытия на место происшествия. Типичные показания передают общее впечатление о преступнике, но лишены таких специфических черт, как цвет волос или глаз. В целом полицейским удается получить менее подробные описания в связи с более страшными преступлениями (изнасилование, физическое нападение), чем в связи с другими преступлениями (кража). Независимо от вида преступления жертвы, не пострадавшие физически, дают более подробные описания преступников, чем физически пострадавшие жертвы.

Нередко говорится, что представители другой расы «выглядят на одно лицо», и отчасти этому находится свое подтверждение. Белые свидетели с гораздо большей точностью опознают белые лица, чем чернокожие. Однако чернокожие свидетели демонстрируют равную точность при опознании и белых, и чернокожих лиц. Разумеется, верно также и то, что представителей некоторых рас легче запомнить из‑за их яркого отличия от остальных. В действительности именно необычные черты лица мы запоминаем лучше всего.

Разумно предположить, что свидетели будут обращать меньше внимания на тривиальные преступления, чем на серьезные преступления. В одном эксперименте на глазах очевидцев была инсценирована кража вещи; одни считали, что ее стоимость не превышает 1 фунта, другие считали, что она стоит около 25 фунтов. Пятьдесят шесть процентов тех, кто считал, что украденная вещь стоила 25 фунтов, правильно указали человека на фотографии, помещенной среди шести фотографий разных людей, по сравнению с 19 процентами тех, кто считал, что вещь сравнительно недорогая. Однако свидетели, видевшие кражу дорогой вещи, продемонстрировали худшее припоминание различных физических характеристик вора, чем те, кто считал, что они видели кражу недорогой вещи. Когда очевидцы считают, что совершается серьезное преступление, они обращают свое внимание на какой‑то один визуальный аспект преступления (то есть на черты лица преступника). Таким образом, вероятно, несправедлива попытка лишить ценности все показания свидетеля во время перекрестного допроса путем демонстрации уязвимости его памяти.

 

Процедура опознания

 

Решающая проверка свидетельских показаний – это когда свидетель сталкивается лицом к лицу с подозреваемым, вживую во время процедуры опознания либо среди набора фотографий или полицейских снимков. Важно, чтобы люди, включенные в число опознаваемых или фигурирующие на фотографиях, имели общее сходство с подозреваемым. Если хорошо известно, что преступник – белый и очень высокого роста, абсурдно проводить опознание, помещая высокого белого мужчину в ряд с несколькими низкорослыми чернокожими.

Есть несколько реальных примеров такого пристрастного отношения. Вспомним дело черной активистки Анджелы Дэвис в 60‑х годах. Набор из девяти фотографий, использовавшийся для проведения опознания, включал три фотографии обвиняемой, снятой на митинге, два полицейских снимка других женщин с табличками на груди, на которых были указаны их имена, фотографию 55‑летней женщины и так далее.

Любой свидетель тотчас мог бы отбраковать большинство из этих девяти фотографий как смехотворный выбор. Вероятность выбора одной из фотографий Анджелы Дэвис, таким образом, составляла по меньшей мере 75 процентов!

По мнению Роберта Бакхаута, одно из проявлений пристрастности при использовании полицейских снимков – это косвенный намек на то, что свидетели обязаны выбрать подозреваемого. Другими словами, существует социальное давление, заставляющее «сотрудничать» с полицией. Бакхаут инсценировал акт физического насилия на территории студенческого городка Калифорнийского университета, в котором расстроенный студент «напал» на профессора на глазах у 141 свидетеля. Другой человек того же возраста, что и студент, присутствовал при этом. После происшествия свидетелей попросили выбрать фотографию напавшего студента среди шести фотографий; в беспристрастном случае использовались одинаковые фотографии всех подозреваемых, в то время как в предвзятом случае нападавший в отличие от всех был снят в профиль и с хмурым выражением лица. Инструкции, которые давались при этом свидетелям, были либо беспристрастными («Вы узнаете кого‑нибудь из этих людей?»), либо пристрастными («Виновный на одной из этих фотографий»).

Оба проявления пристрастности отношения оказали влияние на результаты опознания. Больше свидетелей выбрали фотографию виновного при пристрастном, чем беспристрастном отношении со стороны тех, кто проводил опознание, и они также были более уверены, что выбрали именно того человека. Сочетание предвзятых фотографий и предвзятых инструкций привело к тому, что более 60 процентов выбрали виновного. Только 40 процентов правильно опознали виновного при непредвзятой процедуре опознания.

Очевидно, что не может не беспокоить, что то, как проводится процедура опознания, может оказывать столь сильное влияние на кажущуюся точность, с которой свидетели помнят события. Также беспокоит то, что 25 процентов всех свидетелей происшествия (включая подвергшегося нападению профессора) ошибочно опознали в качестве нападавшего невинного наблюдателя, чья фотография также была включена в набор фотографий для опознания (подозреваемый номер 2).

В своих дальнейших исследованиях Бакхаут очень ясно показал, что свидетели обычно готовы опознать кого‑нибудь, возможно, потому, что они чувствуют, что в противном случае они впустую потратили бы чье‑то время. Пятьдесят два студента стали свидетелями кражи кошелька в аудитории, а затем участвовали в двух процедурах «живого» опознания. Во время одного дознания среди опознаваемых находился вор, а во время другого – человек, похожий на него. Восемьдесят процентов свидетелей выбрали подозреваемого, хотя большинство из них – ошибочно. Четырнадцать свидетелей правильно опознали виновного во время одной процедуры, но половина из них не остановились на этом и опознали человека, который был похож на виновного, во время второй процедуры опознания. Еще семь свидетелей выбрали только человека, похожего на виновного, 18 выбрали невиновного человека, который даже не был похож на виновного, а три свидетеля пошли еще дальше и выбрали двух невиновных людей, ни тот, ни другой из которых не был похож на виновного.

Одна из проблем, связанная с опознанием по полицейским снимкам, заключается в том, что мы склонны помнить какую‑то информацию лучше, чем другую. Например, всем нам знакома ситуация, когда мы чувствуем, что уже видели человека, но не можем вспомнить где. Это обычно случается, когда мы привыкли видеть человека в одной обстановке, а затем видим его в другом окружении. Звезды экрана, посещающие магазины, или глава крупной компании, посещающий квартал публичных домов, дают нам яркие примеры этого феномена. В другом эксперименте студентам предъявляли 25 фотографий людей, снятых в одной комнате, а спустя два часа – еще 25 фотографий, сделанных в комнате, полностью отличавшейся от первой. В последующем тесте лица на фотографиях были правильно опознаны в 96 процентах случаев, но большинство испытуемых не смогли более или менее точно вспомнить, в какой комнате они видели эти лица. Эта неспособность припоминать обстоятельства, при которых видели лицо, может обернуться особенно серьезными проблемами, если свидетель преступления встречал одного из подозреваемых при других обстоятельствах.

На результаты опознания по полицейским снимкам также оказывается влияние, если подозреваемые выглядят так, как они выглядели в момент преступления. В одном британском исследовании был правильно опознан 91 процент лиц, когда для опознания эти лица предъявлялись в том же виде, как и при ознакомлении. Однако результаты правильного опознания снизились до 82 процентов, когда были изменены поза и выражение лица, и упали до 45 процентов, когда была проведена маскировка лиц (добавление или устранение бороды или очков, изменение прически). Ясно, что преступники, прибегающие к использованию накладной бороды и темных очков, обладают интуитивным знанием принципов психологии человека.

Полиция часто использует «живое» опознание в добавление к фотокарточкам, чтобы получить надежный результат. При этом, однако, могут случаться очень неприятные казусы. В одном исследовании было инсценировано преступление, после чего свидетелям показали набор фотографий, а затем провели «живое» опознание. Главным результатом эксперимента оказалось то, что любой человек, увиденный на одной из фотографий, рисковал быть опознанным в качестве преступника во время процедуры «живого» опознания! «Преступники» опознавались 65 процентами свидетелей, если они были на одной из фотографий, но только 51 процентом, если свидетели видели их впервые во время процедуры опознания. Невинные люди, увиденные раньше на одной из предъявленных фотографий, были ошибочно опознаны во время процедуры опознания в качестве преступников в 20 процентах случаев по сравнению с 8 процентами, когда их не видели до этого на фотографии. Ясно, что столь высокий процент ошибочного опознания (20 процентов) гораздо выше, чем могла бы себе позволить любая разумная система правосудия.

Наконец, еще одна потенциальная проблема – это проблема неосознанной (или сознательной) предвзятости, вызванной действиями полицейских при проведении процедуры опознания (как с помощью фотографий, так и «вживую»). Если полицейский знает, кто является главным подозреваемым, он может сообщить это знание свидетелю посредством тонких изменений выражений лица, когда свидетель смотрит на этого человека. Давно уже выяснено, что такого рода пристрастие влияет на поведение крыс. Студенты, которым сообщали, что им дали умных крыс, обнаруживали, что их крысы пробегают через лабиринты быстрее, чем крысы других студентов, которым было сказано, что им дали глупых крыс, при том что крыс выбирали случайным образом. Вполне вероятно, что люди даже более восприимчивы, чем крысы, к намекам человека, проводящего эксперимент.