О книге Л. М. Лотман «реализм Русской литературы 60-х годов XIX века»

 

Литература 1860-х годов – блестящего периода развития русского реалистического искусства – издавна привлекает пристальное внимание исследователей. Ей посвящено немало работ. Велики достижения нашей науки в этой области: опубликовано большое количество документов и материалов, подготовлен целый ряд научных собраний сочинений, изданы фундаментальные исследования творчества отдельных писателей и обширная литература о некоторых явлениях прозы 60-х гг., в особенности о беллетристике и критике революционной демократии. Тем не менее книга Лидии Лотман не только вносит много нового в понимание этой исключительно важной и, казалось бы, хорошо исследованной эпохи русского реализма, но интересна новым методологическим подходом к изучению литературного процесса.

Л. Лотман сосредоточивает свое внимание преимущественно на проблемах, связанных с развитием тех жанров литературы, в которых особенности реализма проявлялись наиболее отчетливо. В поле зрения Л. Лотман попадает широкий круг писателей, начиная от таких корифеев реализма середины века, как Л. Толстой, Достоевский, Тургенев, и кончая литераторами второго и третьего ряда – Решетниковым, Н. Успенским, Левитовым, А. Потехиным, Мельниковым-Печерским и др.

Замысел книги состоит в том, чтобы рассмотреть русскую литературу 60-х гг. как некий большой спор писателей между собой – спор, или разговор, или соревнование, в котором раскрывается своеобразие позиции каждого писателя, их реакция на достижения и недостатки друг друга. Конечно, они развиваются под воздействием действительности, но в условиях постоянного интеллектуального общения друг с другом – общения непосредственного и через корреспонденцию, журнальные статьи и, самое главное, с помощью своих художественных произведений. Каждое новое произведение – это шахматный ход, меняющий соотношение сил на всей «доске» литературы.

Как бы ни стремились авторы монографических работ об отдельных писателях окружить их контекстом эпохи, все же творчество писателей в этих работах в целом чаще всего выступает как монолог. Такой традиционный подход имеет свои выгоды, достаточно хорошо раскрывшиеся в многочисленных монографиях, но при этом что-то очень важное и в историко-литературном развитии все же неизбежно ускользает.

Своеобразие подхода Л. Лотман состоит в том, что явления литературы 60-х гг. рассматриваются ею не по отдельности, а в их соотнесенности, взаимодействии, борьбе и единстве. Различные направления литературы и общественной мысли рисуются в исследовании не отгороженными друг от друга, а в живом процессе творческих противостояний. Так, плодотворность деятельности революционных демократов более явственно обнаруживается, когда они выступают не как антиподы великих реалистов второй половины XIX в., а как деятели, связанные со всеми значительными проявлениями исторической жизни своей эпохи, воздействующие на умы лучших людей своего времени и, в свою очередь, испытывающие их влияние.

Если возможно кратко сформулировать новое в подходе Л. Лотман к литературным произведениям, то это новое, по-моему, заключается в том, что каждое произведение рассматривается как общественный поступок, вернее – «литературный поступок», а творчество писателя выступает в этой работе как общественное поведение – «литературное поведение». Вся работа отмечена единством исторического взгляда. Это книга, имеющая единую концепцию, свой научный сюжет, внутреннюю логику построения, и было бы неправомерно, отвлекаясь от хода мысли автора, требовать охвата всех без исключения проблем, которые могут быть поставлены с помощью такого подхода, и анализа всех произведений богатейшей прозы эпохи. Но также невозможно было бы при такого рода подходе ограничиваться немногими темами.

Учитывая литературу вопроса, внимательно относясь к трудам предшественников, в необходимых случаях отсылая к ним читателя, Л. Лотман создает оригинальную концепцию развития реалистической прозы в 60-е гг. и ее главных структурных особенностей. Для книги характерно органическое соединение конкретно-исторического и теоретико-литературного подхода. Конкретность отличает все части работы: и анализ отдельных произведений, и истолкование литературных фактов, и обобщения, к которым автор приходит в результате анализа материала. Все явления литературной жизни и развития художественной прозы, о которых идет речь в работе, предстают в своей сложности и многозначности. Так, противопоставляя друг другу этапы развития реалистической прозы и выявляя самобытность литературы 60-х по отношению к «натуральной школе» 40-х гг., Л. Лотман подчеркивает вместе с тем преемственность – нити, ведущие от одного периода к другому. Говоря о творческом взаимодействии писателей, Л. Лотман одинаково подробно рассматривает как то, что их сближает, так и то, что их разделяет (например, Толстого и Тургенева, Достоевского и Помяловского). Отмечая влияние одного писателя на другого, Л. Лотман тщательно определяет условия, в которых происходили творческие контакты, личные взаимоотношения, соотношение литературно-эстетических принципов, идейные и философские позиции, и нередко обнаруживает, что воздействие было взаимным. При этом цель автора не доказательство каких-либо положений и предположений, а разностороннее обследование всех сложных проявлений литературного процесса, его разнонаправленных сил и тенденций.

Утверждая, что образ Лаврецкого в «Дворянском гнезде» предвосхитил многими своими чертами толстовских героев – Пьера Безухова и Левина, – Л. Лотман устанавливает, что это сходство во многом определяется общими изменениями этического идеала эпохи и эпохального типа героя-мыслителя. В этой связи автор «подключает» к сравнению героев Толстого и Тургенева и героя, взятого как бы из очень далекой сферы художественной прозы эпохи, – Рахметова из «Что делать?» Чернышевского. В нем также выявляются черты, роднящие его с литературными современниками – героями-мыслителями, созданными в произведениях других реалистов.

Рассмотрением проблемы творческого взаимодействия писателей на уровне литературных типов не исчерпывается подход к ней автора. Не менее тщательно разрабатывается проблема взаимодействия и в плане исследования непосредственного взаимоотношения литераторов. Тщательное обследование отношений Толстого и Тургенева во второй половине 50-х гг. приводит Л. Лотман к выводу, что тип Лаврецкого возник у Тургенева в результате художественного осмысления им личности, духовных исканий и творческих замыслов Толстого, которого Тургенев оценил раньше и более глубоко, чем другие литераторы. В этом частном эпизоде сказывается особенность методики Л. Лотман. Закономерности литературного процесса выявляются путем разностороннего анализа конкретных исторических и историко-литературных фактов, и обобщения не упрощают реальных явлений, а охватывают их во всей их противоречивой сложности. При подобном подходе появляются новые оттенки в понимании реалистических романов и их героев. Высказывания писателей друг о друге и творчестве каждого из них, их встречи, разговоры, переписка приобретают особое значение. Широкое развитие в 1860-е гг. журналистики и осведомленность писателей о всех литературных новинках – отечественных и зарубежных – выступает как важнейший фактор литературного процесса. Литература предстает как единое органическое целое, включающее в себя антагонистические течения, направления, взгляды, художественные решения.

Л. Лотман видит историческую зависимость не только между однородными явлениями, но и между противостоящими друг другу в общественной борьбе или такими, связи которых носят осложненный, опосредствованный характер. Художественные достижения предстают в книге как следствие присущего эпохе активного идейного и творческого обмена и творческой борьбы.

Наконец, при такого рода подходе особенно ярко выступает фигура Тургенева – писателя исключительно чуткого ко всему тому, что делалось вокруг него в русской и западноевропейской жизни. Тургенев необыкновенно быстро и глубоко аккумулировал все, что происходило в окружающей его литературной среде, и передавал это другим писателям, причем не только русским.

Важно и интересно, что, рассматривая взаимоотношения писателей как своеобразные диалоги, Л. Лотман считается не столько с рангом писателей, сколько с тем, что было в реальной действительности, не придумывает эти диалоги, а обнаруживает их в реальном литературном процессе. Л. Лотман показывает, например, весьма важное столкновение двух писательских личностей разного масштаба – Достоевского и Помяловского. В этом столкновении проявляются особенности творчества Помяловского и его значение в истории русской литературы.

Помяловский сам осознавал, что его защита юношества от изуверского физического и духовного порабощения в бурсе имеет внутреннюю связь с гражданским гуманизмом «Записок из Мертвого дома». «Очерки бурсы» он стал печатать в журнале Достоевских «Время». В свою очередь, на Достоевского произвел большое впечатление Помяловский как яркий, одаренный представитель разночинной среды – типичный нигилист, человек сильного и самобытного склада. Достоевский, для которого ситуация сократического диалога, спора всегда была источником высшего драматизма, выражением идейных борений, составляющих внутреннее существо жизни современного общества, не мог не заметить в популярном романе Помяловского «Молотов» сцену диалого-спора в ресторане двух друзей о смысле бытия человека и человечества, pro et contra перспектив и судеб европейской цивилизации. Интерес Достоевского к Помяловскому приобрел более явственную форму тогда, когда по смерти писателя-демократа в «Современнике» появились его биография и публикация его незавершенных произведений. Л. Лотман усматривает отражение личности Помяловского в некоторых героях «Преступления и наказания» и реминисценции из его произведений в романах Достоевского 1860-х-1870-х гг. После этого в книге ставится вопрос об идейных и философских взглядах писателей, о том, что Помяловский, воспитанный на догматической религиозно-философской культуре, стремился приобщиться к рационализму и просветительскому мировоззрению, а Достоевский совершал обратное движение – от просветительского мировоззрения к исканиям, окрашенным воздействием религиозно-философской мысли.

Было бы неправильно думать, что развитие литературы рассматривается в книге в какой бы то ни было степени как имманентный процесс. Л. Лотман стремится показать, как действительность эпохи 60-х гг., отраженная в произведениях русских писателей, в их идеалах, в проблематике литературы и структуре ее типов, стала основой великих художественных открытий, предопределила собою новый этап развития реализма.

Книга пронизана мыслью о связи литературного развития с историческими обстоятельствами и ощущением взаимной зависимости самых разных сторон общественной и духовной жизни эпохи. Поэтому книга строится не как исследование какой-либо одной особенности литературы 60-х гг. или каких-либо ее черт, она содержит анализ широкого круга художественных явлений.

У книги Л. Лотман «полифонический» характер. На протяжении всей работы на разных уровнях устанавливаются определяющие закономерности историко-литературного развития изучаемой эпохи, и каждая из них отражается в других сферах, выступая в кругу своих причин, последствий и отголосков. Л. Лотман показывает, что великие художественные открытия рождаются не изолированно, не в замкнутой творческой лаборатории отдельного, пусть и гениального, писателя, а в результате взаимодействия своеобразных, иногда даже взаимно несовместимых внутренних миров, взрыва творческой энергии, порожденной этим взаимодействием. Во всесторонней и многотемной характеристике литературы 60-х гг. Л. Лотман сравнительно мало уделяет внимания стилям литературы. Между тем было бы очень важно с помощью той же методики комплексного изучения рассмотреть и специально стилистические проблемы: борьбу различных стилей и расширение стилистического разнообразия, в частности, за счет фольклора и древней русской литературы.

Так, например, Л. Лотман рассматривает образ Мармеладова и его речь в связи со «Сказанием о бражнике». Более детальный анализ стиля этой речи, где живейшую роль играют церковнославянизмы и отдельные пассажи, напоминающие духовный стих («И возглаголят премудрые, возглаголят разумные»), мог бы серьезно подкрепить концепцию Л. Лотман о зависимости образа Мармеладова от «Сказания о бражнике». То же самое надо сказать и о князе Мышкине. Л. Лотман говорит о зависимости образа «идиота» от образа Христа. Действительно, в стиле речей Мышкина многое идет от евангельских речей Христа («Я в мир пришел…» и т. д.). Черты сходства отмечает Л. Лотман в стиле обращения Федора Павловича Карамазова к Зосиме с обращением беса Зерефера к старцу-отшельнику, но было бы важно углубить эти наблюдения и в других случаях: многое в речах старца Зосимы как бы откликается на стиль, которым написано «Сказание о странствии инока Парфения», которым увлекался Достоевский.

Особое место в последней главе книги занимает раздел о соотношении идейнообразной концепции романа «Идиот» и сатирических концепций «Бесов» с народной легендой и произведениями древнерусской литературы.

Отношение Достоевского к фольклору и древнерусской литературе в целом имеет очень важное значение. Л. Лотман извлекала не все возможности из поставленной ею же самой проблемы. Сопоставляя образ Мышкина и некоторые весьма важные ситуации романа «Идиот» с легендами о братании купеческого или царского сына с Христом, Л. Лотман приводит цитату из предисловия Афанасьева к сборнику легенд, в котором Афанасьев свидетельствует о широком бытовании в народе легенды о хождении Христа по Руси. Обращая внимание на сходство основного сюжета этой легенды с исходной ситуацией романа «Идиот», Л. Лотман не углубляется в проблему значения этой легенды в системе народных утопических представлений, а между тем это было бы нетрудно сделать сейчас, опираясь на фундаментальный труд К. Чистова «Русские народные социально-утопические легенды XVII–XIX вв.» (М., 1967). Сделав это, Л. Лотман еще органичнее и убедительнее связала бы данный раздел с остальным содержанием книги.

В последнее время исследователи уделяют все большее внимание связям Достоевского и Толстого с древней русской литературой[169]. Нельзя не признать это симптоматичным. Представления о пропасти, отделяющей древнюю русскую литературу от новой, постепенно отходят в прошлое.

Книга Л. Лотман является первым исследованием, ставящим вопрос о русской художественной прозе комплексно. Литература рассматривается в ней как общение писателей с современной им литературой – общение, не исчерпывающее себя и не застывающее в постоянно меняющейся и усложняющейся действительности. Этот аспект позволил Л. Лотман установить целый ряд новых фактов и дать новое объяснение и освещение ранее известным. Русская литература и в работе Л. Лотман все более и более предстает в своем единстве: единстве историческом и единстве борьбы и союза внутри каждой эпохи.

 

1974

 

Иллюстрации

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

[1] Никто из комментаторов «Евгения Онегина» не шел дальше этого обычного понимания, даже Владимир Набоков (Eugene Onegin. A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin. Translated from the Russian, with a Commentary, by Vladimir Nabokov. Vol. 3. New York, 1964. P. 129–131). – Здесь и далее примеч. авт.

 

[2] Сад Медичи цел до сих пор (Giardino dei semplici), но уже без скульптур.

 

[3]  Пущин И.И. Записки о Пушкине. Письма. М., 1979. С. 31.

 

[4] Подробно см.: Hunt John Dixon. The Figure in the Landscape: Poetry, Painting and Gardening during the Eighteenth Century. London, 1976.

 

[5]  Свиньин П. Достопамятности Санкт-Петербурга и его окрестностей. СПб., 1817. С. 146.

 

[6] Французский архитектор Жан Батист Александр Леблон указывал, что в композицию партеров включаются различные природные формы: ветви с листьями, флероны (орнамент, напоминающий цветок), пальметты, орнаментально расчлененные листья, вороньи клювы, начатки стеблей, зерна, трилистники, раковины и пр. (La Théorie et la Pratique du Jardinage, ou l'on traite à fond les beaux Jardins appellés communément les Jardins de Plaisance et de Propreté. A la Haye, chez Pierre Husson, 1715).

 

[7]  Вильчковский С.Н. Царское Село. СПб., 1911. С. 143.

 

[8]  Соw еll F R. The Garden as a Fine Art. London, 1978. P. 171.

 

[9] Pevsner N. Studies in Art. Architecture and Design. Vol. 1. New York, 1968. P. 100 (перевод мой).

 

[10]  Р evsner N. Studies in Art… P. 101. О развитии пейзажных парков под влиянием упорядоченного с помощью живописи «беспорядка» в природе Кр. Хусси пишет в кн.: Hussy Chr. The Picturesque. London, 1927. См. также: Hadfield M.  Gardening in Britain. London, 1960; Hyams Ed. The English Garden. London, 1962.

 

[11]  Pevsner N. Studies in Art… P. 101.

 

[12] См.: Hyams Ed. Capability Brown and Humphry Repton. London, 1971. P. 4.

 

[13] Специальное выражение, означающее «чувствительность в пейзаже садов».

 

[14] «Вечернее гульбище всех прочих пространнее, для него определена вся нижняя часть сада поперек онаго. Широкия, а некоторыя и прямыя дороги осенены большими деревьями, между коих различные беседки и киоски, то в лесу, то над водою разметанныя, прерывают единообразность прямой линии» (Львов Н.А. Каким образом должно бы было расположить сад князя Безбородки в Москве. Цит. по: Гримм Г.Г. Проект парка Безбородко в Москве. Материалы к изучению творчества Н.А. Львова // Сообщения Института истории искусств, 4–5. Живопись. Скульптура. Архитектура. М., 1954. С. 121–122).

 

[15] Сообщения Института истории искусств. С. 110.

 

[16]  Анненский И. Книги отражений. М., 1979. С. 309. (Литературные памятники).

 

[17] См .: Бенуа А. Царское Село в царствование императрицы Елисаветы Петровны. СПб., 1910.

 

[18] См. подробнее: Лихачев Д.С. Поэзия садов: К семантике садово-парковых стилей. Л., 1982.

 

[19] Проблемы современной филологии: Сборник статей к семидесятилетию акад. В.В. Виноградова. М., 1965. С. 372–377.

 

[20] ЦГАЛИ. Ф. 1296. Оп. 2. Ед. хр. 55. Л. 192.

 

[21] О рогатых головных уборах см.: Лебедева Н.И., Маслова Г.С. Русская крестьянская одежда XIX – нач. XX в. // Русские. Историко-этнографический атлас. М., 1967.

 

[22]  Гуковский Г.А. Реализм Гоголя. М.; Л., 1959. С. 476.

 

[23] Там же. С. 482, 483.

 

[24] Ср. речь Николая I к депутатам петербургского дворянства 21 марта 1848 г.: «Правило души моей откровенность, я хочу, чтобы не только действия, но намерения и мысли мои были бы всем открыты и известны, а потому я прошу вас передать все мною сказанное всему С.-Петербургскому дворянству, к составу которого я и жена моя принадлежали как здешние помещики» (Эпоха Николая I: Сборник / Под ред. М.О. Гершензона. М., 1910. С. 11).

 

[25]  Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров: Дневник. 1855–1882 гг. М., 1929. С. 33 (запись 5 июня 1855 г.).

 

[26]  Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров: Воспоминания. Дневник. 1853–1855 гг. М., 1928. С. 40.

 

[27] Там же. С. 94–95.

 

[28] Н.Д. Несколько слов в память императора Николая I // Рус. старина. 1896. Кн. 6. С. 456.

 

[29] 14(26) августа 1826 г.

 

[30]  Шильдер Н.К. Император Николай Первый. Т. 2. СПб., 1903. С. 6.

 

[31]  Гейрот А. Описание Петергофа. СПб., 1868. С. 106. (Случай этот относится к 1834 г.)

 

[32] Напоминаю, между прочим, что имена царских детей, Константин и Михаил, были связаны с чаяниями русского двора на восстановление Византийской империи (Константин – первый и последний императоры Византии, Михаил – будущий, предсказанный в пророчествах). Ср. Фемистоклюс и Алкид у Манилова.

 

[33] Цит. по кн.: Ярош К.Н. Император Николай Павлович. Харьков, 1890. С. 20.

 

[34] Цит. по кн.: Ярош К.Н. Император Николай Павлович. Харьков, 1890. С. 61, 81–82.

 

[35] Об этой игре в «простых людей» пишет А.Ф. Тютчева: «Двор сегодня переехал в Петергоф. Это место мне исключительно антипатично. Здесь играют в буржуазную и деревенскую жизнь. Император, императрица и другие члены семьи живут в различных фермах, коттеджах, шале, во всякого рода павильонах, разбросанных в парке Александрии, где все эти великие мира предаются иллюзии жить, как простые смертные» (Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров. Дневник. 1855–1882 гг. С. 32; запись 5 июня 1855 г.).

 

[36] Россия и русский двор в 1839 г. Записки немецкого путешественника Гагерна // Русская старина. 1891. Кн. 1. С. 9.

 

[37] Там же. С. 11.

 

[38] Там же. С. 12.

 

[39] Россия и русский двор в 1839 г. Записки французского путешественника (маркиза де) Кюстина // Рус. старина. 1891. Кн. 1. С. 158.

 

[40]  Ярош К.Н. Император Николай Павлович. С. 30.

 

[41] См .: Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг. СПб., 1908. С. 123.

 

[42] Там же. С. 24.

 

[43] См.: Милюков А. Ф.М. Достоевский // Рус. старина. 1881. Кн. 3. С. 706.

 

[44]  Бычков А.И. Попытка напечатать «Черты истории государства Российского» В.А. Жуковского в 1837 г. // Рус. старина. 1903. Кн. 12. С. 596.

 

[45] Привожу это место из второй главы «Мертвых душ»: «Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою. Когда приказчик говорил: „Хорошо бы, барин, то и то сделать“, – „Да, недурно“, – отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером. „Да, именно недурно“, – повторял он. Когда приходил к нему мужик и, почесавши рукою затылок, говорил: „Барин, позволь отлучиться на работу, подать заработать“, – „Ступай“, – говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать».

 

[46] Записки Э.И. Стогова // Рус. старина. 1903. Кн. 5. С. 312.

 

[47] Из записок барона (впоследствии графа) М.А. Корфа // Рус. старина. 1899. Кн. 12. С. 486–487. Много примеров «высочайшей» и «превосходительной» маниловщины см.: Рассказы, заметки и анекдоты из Записок Е.Н. Львовой. 1788–1864 // Рус. старина. 1880. Кн. 3. С. 635–650.

 

[48] См.: Гранин Д. Дом на углу // Лит. Газета. 1969. 1 янв.

 

[49] См.: Краснов Ю., Метлицкий Б. Живу в доме Шиля // Веч. Ленинград. 1971. 11 ноября; Бурмистров А. Тринадцать ступеней вверх // Веч. Ленинград. 1973. 6 авг.

 

[50] Как на одну из последних работ по этим вопросам укажу на статью К.А. Кумпан и А.М. Конечного «Наблюдения над топографией „Преступления и наказания“» (Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 35. № 2. 1976. С. 180–190). Отмечу, впрочем, что сомнения, высказываемые авторами статьи в топографической точности указаний Достоевского, несколько преувеличены. Не подлежит сомнению факт усиленных поисков Достоевским топографической достоверности, попытки точно описать все места жительства, места событий и маршруты действующих лиц. Если Достоевский и ошибался, называя в одном случае этаж, на котором жила Соня Мармеладова, третьим, а в другом случае вторым, то это нисколько не свидетельствует о том, что он сознательно стремился деконкретизировать события, описать их топографически неточно. Неточности были неизбежны именно в силу стремления к точности, в силу того, что автору невозможно было запомнить и повторить все те точные, в смысле количества шагов, поворотов и переходов, указания, которые он столь часто делал в своих романах.

 

[51] См.: Гроссман Л.П. Семинарий по Достоевскому. Материалы, библиография и комментарий. М.; Пг., 1922. С. 56.

 

[52]  Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 6. Л., 1973. С. 69–70. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием в скобках тома и страницы.

 

[53]  Чичерин А.В. Идеи и стиль. М., 1968. С. 198–199.

 

[54] Письмо от 7/19 июля 1876 г. // Достоевский Ф.М.  Письма. Т. 3. М.; Л., 1934. С. 218.

 

[55] См.: Комарович В.Л. Петербургские фельетоны Достоевского // Фельетоны сороковых годов. Л., 1930. С. 89–126.

 

[56]  Достоевский Ф.М. Письма. Т. 3. С. 227–228.

 

[57] В письме к Н.Н. Страхову от 26 февраля (10 марта) 1869 г. Достоевский писал: «Неужели фантастический мой Идиот не есть действительность, да еще самая обыденная» (Достоевский Ф.М. Письма. Т. 2. Л., 1930. С. 170).

 

[58]  Ветловская В.Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». Л., 1977.

 

[59] См. бытовую обстановку в Павловске, описанную в повести Ю.Д. Беляева «Барышни Шнейдер» (СПб., 1874).

 

[60] См .: Розанов А.С. Музыкальный Павловск. Л., 1978. С. 61.

 

[61] За это указание благодарю Г.М. Фридлендера.

 

[62] См.: Hunt John Dixon. The Figure in the Landscape: Poetry, Painting and Gardening during the Eighteenth Century. London, 1976. P. 74–75.

 

[63] Знание – сила. 1974. № 5. С. 43–46.

 

[64] Ср. высказывания Достоевского в письме Вс. Соловьеву от 16/28 июля 1876 г. (Достоевский Ф.М. Письма. Т. 3. С. 227–228).

 

[65] Это восприятие во времени и только во времени характерно и для описаний городского пейзажа. Вспомним знаменитое размышление-описание Петербурга в «Подростке» (см.: 13, 112–113), отдельных домов (дома Рогожиных в «Идиоте» – см.: 8, 170) или даже беседки в «Братьях Карамазовых», где происходит свидание Мити с Алешей: «Беседка строена была бог весть когда, по преданию, лет пятьдесят назад каким-то тогдашним владельцем домика, Александром Карловичем фон Шмидтом, отставным подполковником» (14, 96).

 

[66] См.: Бицилли П. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского // Годишник на Софийский университет. Историко-филологически факултет, 1945–1946. Т. 13. София, 1946. С.8.

 

[67] См.: Бицилли П. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского. С. 4 и след.

 

[68] Я различаю понятия «стиль языка» и «художественный стиль» в целом (ср. об этом различии в кн.: Соколов А.Н. Теория стиля. М., 1968). В данном случае я говорю о художественном стиле как таковом.

 

[69] Русский язык в школе. 1927. № 5.

 

[70] См. Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Л., 1929. С. 21–24.

 

[71]  Зунделович Я.О.  Романы Достоевского. Статьи. Ташкент, 1963. С.110.

 

[72] Там же. С. 40–61. (Речь идет о романе «Преступление и наказание».)

 

[73] Специально типологии композиционных возможностей в связи с проблемой точки зрения посвящена очень интересная книга А. Успенского «Поэтика композиции. Структура художественного текста и типология композиционной формы» (М., 1970). См. также мою книгу «Поэтика древнерусской литературы» (Л., 1967).

 

[74] Под понятием «полифонизм» романов Достоевского имею в виду идеи, изложенные у М. Бахтина (см. его кн.: Проблемы поэтики Достоевского. 3-е изд. М., 1972).

 

[75] О стенографировании произведений Ф.М. Достоевского см.: Капелюш Б.Н.; Пошеманская Ц.М. Стенографические записи А.Г. Достоевской // Литературный архив. Материалы по истории литературы и общественного движения. М.; Л., 1961. Т. 6. Однако влияние стенографирования на стиль произведений Достоевского не изучалось.

 

[76] Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой земле постриженика святыя горы Афонския инока Парфения. 2-е изд. М., 1856.

 

[77]  Ахматова А. О Пушкине. Л., 1977. С.162.

 

[78] См. интересную статью Арпада Ковач «Поэтика романа „Идиот“ (К проблеме жанрового мышления Достоевского)» (Hungaro-Slavica. 1978. № 16. С. 149–164).

 

[79] См.: Бжоза Халина. Поэтика как средство изложения содержания и метода философии (К характеристике творчества Достоевского) // Russian Literature. XI (1982). North Holland. P. 363.

 

[80] См.: Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.

 

[81]  Эйхенбаум Б.М. Черты летописного стиля в литературе XIX в. // ТОДРЛ. Т. XIV. М.; Л., 1958. С. 545–550. В последнее время появилось интересное и существенное исследование Е.В. Николаевой «Некоторые черты древнерусской литературы в романе-эпопее Л.Н. Толстого „Война и мир“» (Литература древней Руси. Вып. 2. М., 1978. С. 96– 113). Наблюдения мои и Е.В. Николаевой были сделаны независимо друг от друга. Мои наблюдения появились в «Литературном обозрении» № 9 за 1978 г. и изложены на юбилейной Толстовской конференции в сентябре 1978 г. в Венеции; наблюдения Е.В. Николаевой опубликованы почти тогда же. Некоторое отличие моих наблюдений от наблюдений Е.В. Николаевой состоит в том, что я останавливаюсь по преимуществу на нравственной стороне истолкования истории Л.Н. Толстым и в древней русской литературе.

 

[82]  Еремин И.П. «Повесть временных лет». Л., 1947.

 

[83] Berlin Isaiah. The Hedgehog and the Fox. An Essay on Tolstoy's View of History. New York, 1953.

 

[84]  Николаева Е.В. Некоторые черты древнерусской литературы в романе-эпопее Л.Н. Толстого «Война и мир». С. 97.

 

[85] Там же. С. 98.

 

[86]  Толстая С.А. Дневники: в 2 т. Т. 1: 1862–1900. М., 1978. С. 502.

 

[87] См.: Зайденшнур Э.Е. «Война и мир» Л.Н. Толстого: Создание великой книги. М., 1966. С. 12 и след.

 

[88] См.: Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. [Юбилейное]. Т. 46. М., 1928–1958. С. 200–209.

 

[89]  Зайденшнур Э.Е. «Война и мир» Л.Н. Толстого. С. 12–15. 19 марта 1865 г. Толстой записывает в дневнике о замысле «написать психологическую историю романа Александра и Наполеона» (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 60–61).

 

[90] Наблюдения над солнцем Толстой делает 25–26 сентября 1867 г., когда он был на Бородинском поле. Как отмечает Э.Е. Зайденшнур, сведения о солнце заимствованы в какой-то мере Толстым у И. Радожицкого (Походные записи артиллериста с 1812 по 1816 год. М., 1835). См.: Зайденшнур Э.Е. « Война и мир» Л.Н. Толстого. С. 364, 365.

 

[91]  Е.В. Николаева здесь и далее ссылается на Полн. собр. соч. Л.Н. Толстого (в 90 т.).

 

[92]  Николаева Е.В. Некоторые черты древнерусской литературы в романе-эпопее Л.Н. Толстого «Война и мир». С. 107–109.

 

[93] См.: Шкловский В.  О теории прозы. М.; Л., 1925. С. 105 и след.

 

[94] Как указал мне в частном письме И.В. Захаров, рассказ написан не ранее 1858 г., так как герои его обсуждают книгу, которая вышла тогда, «Изнанка Крымской войны», а она появилась в начале 1858 г.

 

[95] Звезда. 1938. № 6. С. 168.

 

[96] «Entre chien et loup» («между собакой и волком») – сумерки. В сумерки принято было экономить свечи и гарное масло. В это время, когда работать было уже нельзя, а свечи и лампы зажигать рано, обычно занимались разговорами и «рассказами кстати» – на случайные темы.

 

[97] В недавно вышедшей книге американского исследователя творчества Н.С. Лескова Хью Маклина (McLean Hugh. Nikolai Leskov: The Man and His Art. Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts, 1977. P. 40–41) подчеркивается иронический смысл циничных высказываний Анемподиста Петровича. Маклин близок к тому решению вопроса о «ложной морали», которое предлагаю я, но не отмечает своеобразной связи со вторым из севастопольских очерков Л. Толстого и иронического смысла всей ситуации в целом, даже фигуры «невыявившего» себя «героя» – Анемподиста Петровича. В целом книга Маклина – одно из лучших и проницательнейших исследований творчества Н.С. Лескова.

 

[98] В письме В.М. Лаврову от 24 ноября 1887 г. Лесков писал о своем рассказе «Грабеж»: «По жанру он бытовой, по сюжету – это веселая путаница», «в общем, веселое чтение и верная бытовая картина воровского города».

 

[99]  Столярова И.В. Принципы «коварной сатиры» Лескова (слово в сказе о Левше) // Творчество. Курск, 1977. С. 64–66.

 

[100]  Лесков А.Н.  Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям. Тула, 1981. С. 141.

 

[101]  Писарев Д.И. Соч.: в 4 т. Т. 3. М., 1956. С. 263.

 

[102] О нем см.: Воспоминания и записки Евгения Иванова об Александре Блоке (публикация Э.П. Гомберг и Д.Е. Максимова) // Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 344–424.

 

[103] Дома Большой Зелениной действительно «обрывались» близко у низкого берега.

 

[104]  Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал. Блока. Л., 1975. С. 112.

 

[105] См. очень значительную в плане исследования многообразности поэтических ассоциаций «Поэмы» заметку В.Н. Топорова «Без лица и названья (к реминисценции символистского образа)» // Тезисы докладов IV Летней школы по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1970. С. 103, 109.

 

[106] См. об этом в статье «Литературный „дед“ Остапа Бендера».

 

[107] См.: Ахматова Анна. Стихотворения и поэмы. Сост., подгот. текста и примеч. В.М. Жирмунского. Библиотека поэта (Б. с.). 2-е изд. Л., 1976. С. 516. В работах К.И. Чуковского я не нашел подобного объяснения, но в статье К. Чуковского «То Anna Akhmatova: A. Tribute» (Oxford Slavonic Papers. V. XII, 1965. P. 142–147) говорится о зорко отмеченных Ахматовой реалиях Петербурга-Ленинграда. Возможно, что реальное объяснение этих строк было сообщено К.И. Чуковским В.М. Жирмунскому в личной беседе или частном письме. Отмечу, что в статье Т.В. Цивьян «Заметки к дешифровке „Поэмы без героя“» приводится «совпадение» «Поэмы» с «Невским проспектом» Гоголя в рассматриваемом образе (Труды по знаковым системам, V. Тарту, 1971. С. 277, сноска 4).

 

[108] О количественной гиперболе у Гоголя см.: Белый Андрей. Мастерство Гоголя. Исследование. М.; Л., 1934. С. 260 и след. Кстати, как указано было в откликах на мою работу, в этой книге Андрея Белого, которой, возможно, пользовалась А.А. Ахматова, по поводу мотива переламывающихся теней А. Белый писал: «Это – ракурсы художника Анненкова; Гоголь доходил даже до смелости футуристического письма», которым эпатировала так недавно художественная молодежь, порвавшая с «Миром искусства». (Там же. С. 310).

 

[109] В сильные морозы предписывалось разводить на петербургских улицах костры, у которых грелись прохожие, извозчики, городовые. Костры эти зажигались в специальных решетках.

 

[110] Впечатление «плывущего» города было особенно сильным во время весенних и осенних ледоходов, если смотреть на Неву сверху. Из окна квартиры Ахматовой у Екатерининской церкви на Васильевском острове открывалась великолепная панорама Невы.

 

[111] В фантасмагорической картине уплывающего города слиты разные времена года (святки, весенний или осенний ледоход, время цветения сирени).

 

[112] «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизкий город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» (ч. I, гл. 8, § 1).

 

[113] Под «литературностью литературы» я подразумеваю различные формы отражения в литературе предшествующей литературы, без понимания которого невозможно полное ее понимание.

 

[114] Следует особенно подчеркнуть сознательно вводимую и открыто упоминаемую связь с литературными героями в произведениях Достоевского, а затем Салтыкова-Щедрина, что могло бы стать предметом специального большого исследования.

 

[115]  Кугель А. Артистические кабачки // Театр и искусство. 1906. № 33.