Заключительные речи адвокатов и прокуроров

В ходе Нюрнбергского процесса в центре внимания общественности были ответчики: после окончания периода дачи показаний Герингом и другими обвиняемыми лицами, интерес прессы к процессу упал до минимума. Так, советские газеты мало освещали последовавшие свидетельские показания по делу о национал-социалистических организациях: «Правда» и «Известия» использовали данный период для перепечатки заключительной речи Руденко от 30 июля и повторения обвинений против отдельных подсудимых. Кроме того, первые полосы советских газет были отданы под освещение Парижской мирной конференции. Сами обвиняемые также не проявили особого интереса к последующей юридической дискуссии. Однако, в течение двух месяцев после того, как последний обвиняемый подвергся перекрёстному допросу, МВТ рассмотрел фундаментальные вопросы, отчасти определившие состояние международного уголовного права во второй половине XX века.

Заключительные речи защитников

В своих заключительных речах защитники каждого из обвиняемых предполагали не только охватить конкретное дело, но и обсудить применимость закона в каждом отдельном случае. 29 мая 1946 года судьи выяснили, что каждый из адвокатов предполагал, что он сможет выступать по крайней мере один день — трибунал был шокирован подобной перспективой. 24 июня, при несогласии Биддла и Никитченко, судьи приняли составленное Паркером уведомление, в котором устанавливался максимальный срок в полдня на одного адвоката; дополнительные четыре часа один из специально выбранных адвокатов мог использовать для изложения общего мнения защиты по каждому из юридических принципов, задействованных в процессе. В ходе заключительных речей в центре внимания всех юристов оказался вопрос о том, что представляло собой «справедливое судебное разбирательство» как таковое^[156][157].

«Исторические справки»

Подведение итогов защиты началось 4 июля и продолжалось шестнадцать дней. Адвокат Зайдль в своей речи от 5 июля в очередной раз начал с «несправедливости Версаля» — судьи отказались слушать и отправили его переписывать речь. Протесты трибунала не смогли помешать Кауфманну, защищавшему Кальтенбруннера, заявить, что «причина феномена Гитлера кроется в метафизической сфере»: адвокат продолжил описанием Версальского мира и германской безработицы. Таким образом в Нюрнберге продолжилась историко-философская дискуссия о природе Германии, начавшаяся ещё в XIX веке: часть участников дискуссии видела нацистский режим не как отклонение Германии от западной нормы, а как практически неизбежный результат всей немецкой истории.

Исторические справки, включавшие ссылки на произведения Тацита, были наиболее популярной формой изложения позиции адвокатов: так работа Кауфманна содержала такие разделы как «История развитие интеллектуальных поисков в Европе» и «Эпоха Возрождения, субъективизм, Французская революция и национал-социализм». Трибуналу удалось убедить Штайнбауэра удалить из своей речи полторы страницы о вкладе Бетховена и Брамса в культурную жизнь Вены.

Только адвокат Дикс, представлявший Шахта, потребовал оправдательного приговора для своего клиента; остальные юристы ограничились перефразированием показаний своих клиентов об их подчинённом положении в нацистской иерархии и отсутствии влияния на выработку решений. Большинство адвокатов пытались говорить от имени немецкой нации, заявляя о невиновности немецкого народа. Так Заутер призвал к вердикту, который открыл бы путь для восстановления немецкой экономики, «немецкого духа и истинной свободы».

Юридические аргументы

В своих заключительных речах адвокаты — не зная об этом — возобновили дебаты, которые уже имели место на Лондонской конференции: другими словами, немецкие адвокаты продолжили дискуссию, начатую юристами из стран Антигитлеровской коалиции при составлении устава МВТ . Судьи уделили больше внимания данной части речей защитников: трибунал редко прерывал выступления адвокатов и позволял каждому из них повторить или развить положения, уже высказанные коллегами.

Резюме юридических аргументов 4 июля представил профессор Герман Яррайс^[de], являвшийся помощником адвоката Йодля. Изложение Яррайса, выступавшего от имени защиты в целом, было детально аргументировано с опорой на мнение как американских и британских, так и немецких юристов. В основе аргументов Яррайса было то, что трибунал не мог вынести справедливого вердикта ввиду обстоятельств, в которых он проводился — сразу после войны и с раскрытием зверств, которые, как опасался адвокат, вдохновят судей на месть, а не на справедливость. Другие защитники критиковали устав МВТ, составленный только четырьмя державами-победительницами, и отсутствие в составе трибунала судей из нейтральных стран:

Односторонние действия, предпринятые только против членов держав оси, нарушают идею справедливости. — адвокат Штамер^[161]

Адвокат Людингхаузен и ряд его коллег полагали, что чувство справедливости усилилось бы, если бы параллельно с Нюрнбергским шли другие судебные процессы: в частности, о бомбардировках Дрездена и о ядерных ударах по Хиросиме и Нагасаки. Некоторые адвокаты всё же считали, что трибунал стал воплощением надежды, по выражению Зайдля, «на построение нового свода законов на руинах, оставленных войной». Все юристы полагали, что устав МВТ содержал в себе слишком много нарушений общепринятых правовых принципов. Защитник Хорн прямо подверг критике трибунал за то, что он назвал двойными стандартами: адвокат настаивал на том, что трибуналу необходимо было рассмотреть вопрос о партнерстве СССР и Германии в предвоенные годы^{[159][160][141]}.

Профессор Яррайс назвал устав МВТ «революционным» и составленным с нарушением фундаментального требования nulla poena sine lege (нет наказания без закона). Положения устава были не просто составлены ex post facto (ретроактивно), они были разработаны специально для судебного процесса над конкретными обвиняемыми: закон был создан для одного частного случая. Опровергая вступительную речь Джексона , адвокаты говорили, что устав не просто адаптировал устоявшиеся принципы к новой ситуации — он изобрёл их. Яррайс согласился с прокурорами, что решающим довоенным соглашением против агрессивной войны был пакт Келлога — Бриана: однако немецкий профессор полагал, что пакт просто осуждал войну, но не являлся законом против неё. Преследование отдельных лиц за нарушение мира между государствами также, по мнению Яррайса, не было известной практикой для международного права.

Иначе говоря, привлечение конкретных людей к ответственности за действия всего государства не нашло поддержки у адвокатов: все они видели в этом совершенно новую концепцию международного права — подчёркивая, что государство, а не отдельная личность, являлось субъектом международного права. Профессор Яррайс, полагавший, что обвинение отдельных лиц является моральной необходимостью, был одновременно уверен, что, по состоянию на 1945—1946 год, подобное преследование ещё не было разрешено законом^[159].

Ряд адвокатов полагал также, что правовой основой нацистского режима являлся «принцип фюрерства» (нем. Führerprinzip), согласно которому вся власть в стране была передана Адольфу Гитлеру. Любой диктатор, как утверждал защитник Зимерс, брал на себя всю полноту власти — а вместе с ней получал и всю полноту ответственности. Яррайс соглашался, что решения вождя являлись столь же обязательными для его подчиненных, сколь решения демократических правительств для их граждан. Дикс подчёркивал, что за повиновением воле фюрера в Третьем рейхе следили безжалостно и жестоко^[159].

«Теория нацистского заговора» также получила жёсткую критику со стороны немецких юристов: идея о том, что человек ратифицировал все предыдущие действия организации, когда решал присоединиться к ней, являлась, по их мнению, неуместным заимствованием из гражданского права. Зайдль обратил внимание на то, что в уставе МВТ «заговор» фигурировал только как часть первого пункта обвинений, а не как отдельная статья, появившаяся только в обвинительном заключении. Кубушок заявил, что обвинение в заговоре было придумано прокурорами, чтобы добраться до таких лиц, как его клиент Папен; о подобном лицемерии в деятельности прокуратуры говорил и Штайнбауэр.