Глава III. Сын короля Гамлета

Такое подозрение может показаться излишне смелым даже на этой стадии исследования, тем более для тех, кто привык к общепринятой трактовке содержания этого произведения Шекспира. Но мы следуем фактам и только фактам, а они — упрямая вещь. Во всяком случае, в качестве гипотезы версию об убийстве проверить следует. Трудность заключается в том, что рассказчик явно утаивает некоторые ключевые моменты, и приходится внимательно вчитываться в текст, чтобы понять, что же происходило на самом деле. Вторая трудность: рассказчик очень скупо подает сведения о том, кто фигурирует в романе под именем "Горацио"; более того, он явно пытается внушить читателю мнение об однозначной "положительности" этого образа, опираясь на характеристику Горацио — персонажа вставной пьесы — данную Гамлетом, персонажем той же пьесы. А то, что характеристики персонажей "Мышеловки" не совпадают с характеристиками "прототипов", уже ясно, тем более что "Мышеловка" — тоже мениппея.

Возникает закономерный вопрос: почему Горацио, прибывший на похороны и находящийся в замке на правах гостя, играет явно несвойственную для гостя роль? Правда, "похороны" и статус "гостя" — все это только в фабуле вставной пьесы... И тем не менее, "автор" "Мышеловки" пошел на то, что подчеркнул высокий статус Горацио в замке. Вспомним, первый акт: стража видит призрака и не просто сообщает об этом Горацио, а именно докладывает ему. Да и из поведения самого Горацио видно, что даже офицеры стражи находятся у него в подчинении — ведь он фактически инспектирует посты.

Итак, Горацио — не один из гостей в замке; более того, он очень близок к Королю. Если возвратиться к сцене, в которой Король, пригласивший в замок Розенкранца и Гильденстерна, обращается к ним с просьбой выяснить причины необычного поведения принца, то нетрудно заметить куртуазно-вежливое обращение с ними. На этом фоне контрастно выглядит не то что просьба, а, скорее, короткая, не предполагающая никаких возражений команда, предписывающая Горацио "присмотреть" за Офелией: ни малейшего признака соблюдения придворного этикета. Да и после стычки на кладбище Король отдает Горацио распоряжение находиться рядом с Гамлетом...

Такое может иметь место только в двух случаях: либо Горацио занимает по отношению к Королю настолько незначительное положение, что с ним можно не церемониться (но это противоречит самому характеру поручений — короли с такими деликатными заданиями к стоящим намного ниже себя не обращаются), либо Горацио настолько близок к нему, что прибегать к официальным формулам этикета не требуется. То, как относится к Горацио стража, свидетельствует в пользу второго.

"Горацио"... Под этим именем древнеримского литератора рассказчик показывает персонажа драмы в обеих ее частях — как основной, так и "вставной". Да и в завершающей сцене драмы он сам аттестует себя как "древнего римлянина". Явно видно, что его нескандинавское имя — сценическое, что "в миру" этот персонаж должен иметь какое-то другое. И такое имя в тексте один раз упоминается.

Судя по содержанию концовки 6 сцены 4 акта, получив от Гамлета письмо, Горацио якобы повел моряков с письмами прямо к королю. Но к Королю пришел не он, и не моряки, а Гонец, который на вопрос Короля, откуда письма, отвечает, что ему дал их Клавдио, Клавдио, который "получил их от того, кто их написал". То есть, Клавдио и Горацио — одно и то же лицо.

Признаюсь, ни в одной из посвященных разбору "Гамлета" работ мне не приходилось видеть попыток как-то истолковать то неожиданное обстоятельство, что у Горацио есть и другое имя. То, что в тексте оно упоминается единственный раз, нисколько не умаляет значимости этого факта; я бы сказал даже — наоборот: это еще раз подчеркивает стремление рассказчика сообщить читателю как можно меньше данных в отношении этого персонажа. Что ж, произошла "невольная описка" — обязательный композиционный прием при создании любой мениппеи: именно через такие "описки" авторы дают дозированную "утечку" ключевой информации. Причем в данном случае эту "утечку" допустил даже не рассказчик драмы Шекспира, а тот "автор", который сочинил вставную пьесу (эта сцена подана стихотворным текстом); рассказчик же при монтаже не обратил внимания на явный "прокол" и оставил его в смонтированном коллаже.

Итак — какой же "ключ" содержит этот "прокол"? Если возвратиться к списку действующих лиц, то там есть сходное, но не идентичное имя: Король Клавдий ¹. Король действительно носит это имя — но только во вставной пьесе; хотя его "мирское" имя ни разу не упоминается, мы уже знаем из сопоставления фактов, что это и есть сам король Гамлет.

Что может означать такое почти полное совпадение имен? Ведь "Клавдио" — это "младший Клавдий". То есть, сын "старшего Клавдия"... Два прецедента следования принципу, в соответствии с которым старшему сыну дают имя его отца, в драме есть: "Фортинбрас" и "Гамлет" (во вставной пьесе). Следовательно, Горацио — сын короля Гамлета! Это объясняет и его особое положение в Эльсиноре, и "короткий" характер его отношений с Королем. Стоит еще раз вчитаться в ту характеристику, которую в "Мышеловке" Горацио дает королю Гамлету; на вопрос о Призраке: "Похож на короля?" он отвечает (I.1, 59-62): "Как ты сам на себя.// Такой же самый был доспех// Когда с кичливым бился он Норвежцем". ²

Что ж — из уст родного сына нисколько не странно слышать характеристики, в которых соперник отца фигурирует как "кичливый". Если Горацио так относится к отцу своего друга, осиротевшего в день этого самого поединка, то как он может относиться к этому другу? Давайте разберемся. Но для начала условимся, что, во избежание путаницы, будем продолжать называть Горацио именно этим "сценическим" и привычным для нас именем, хотя, являясь сыном короля Гамлета, он должен "в миру" носить имя своего отца. Надеюсь, читатель согласится, что появление "третьего" Гамлета (даже не считая Короля) делает изложение материала излишне громоздим.

Итак, если отбросить "сценического" принца Гамлета, фигурирующего только в рамках фабулы вставной пьесы, то остается два "реальных" принца Гамлета: "наш" Гамлет — сын короля Фортинбраса, племянник и пасынок короля Гамлета; и второй — теперь как бы уже настоящий принц Гамлет, то есть, сын короля Гамлета — он же двоюродный (и одновременно сводный) брат "нашего" принца. Насколько этот второй принц Гамлет является "настоящим принцем"? То есть, каковы его права на наследование датского престола?

В своем обращении к придворным Король упоминает, что получил Данию не "де-юре", а лишь как приданое овдовевшей Гертруды, которая полностью владеет страной. То есть, старший Гамлет не мог стать королем, а быть лишь принцем-консортом — мужем королевы. Родись в таком браке сын, он мог бы в принципе рассматриваться как наследный принц, поскольку был бы рожден той самой королевой, за которой числится вся страна. Но за тридцать лет совместной жизни "собственный" кронпринц у Короля так и не родился, так что "наш" Гамлет — наследный принц по праву рождения.

Что же касается родного сына короля Гамлета, то с происхождением ему явно не повезло: он родился до того, как его отец стал королем, и претендовать на датский трон не может. Вот так и живут в одном замке два двоюродных-сводных братца: один — сын королевы и пасынок Короля, законный наследный принц, который витает в облаках, декламирует вслух монологи из своих пьес и в беседе с актерами свободно излагает то, что через триста лет назовут "системой Станиславского"; и другой — пасынок королевы и сын Короля, без какой-либо надежды на престол — по крайней мере, пока жив младший братец, по иронии судьбы носящий его, "настоящего" Гамлета, имя.

А теперь поставим себя на место этого несчастного Горацио-Гамлета и попытаемся оценить истинный характер отношений двух братьев: дружба или соперничество? Не детализирую этот вопрос, считая его риторическим.

1. В тексте Q1 имя "Клавдий" отсутствует вообще; в Q2 оно упоминается только в самых первых двух сценических ремарках при первом явлении этого персонажа (начало 2 сцены 1-го акта); при дальнейшей работе над текстом автор посчитал, что двух упоминаний много, и в F1 осталось только одно. Ни в одном из этих трех изданий списка действующих лиц не было. В современных текстах он, как и все остальные ремарки типа "Король Клавдий", — результат текстологической работы поколений литературоведов. Кстати: второе имя Горацио — "Клавдио" — тоже было введено в текст начиная с Q2, одновременно с именем "Клавдий". Совпадение?.. Возврат

2. Перевод М.Л. Лозинского. Возврат

 

«Гамлет»— мениппея, в ней три автора:
Шекспир, Гамлет и Горацио. Гамлет создает
«Мышеловку» как сатиру на Горацио.
Горацио —рассказчик романа Шекспира
и «Мышеловки» Гамлета.

Альфред Барков

«Гамлет»: трагедия ошибок
или трагическая судьба автора?

 

Глава IV. «Мышеловка»— для... рассказчика драмы Шекспира?

This page in English

Соперничество по поводу претензий на трон — это еще не все. Следует учесть и соперничество в отношении Офелии — Гамлет ее любил, но девственность ее нарушил Горацио. Рассказчик не оставил в тексте никаких моментов, позволяющих с "юридической" точностью доказать, что Горацио не только ее соблазнил, но и убил при возникновении угрозы раскрытия характера его отношений. Более того, в тексте как будто бы не содержится никаких данных даже о его близкой связи с Офелией. Но это — только на первый взгляд...

... Тема этого письма в шекспироведческих работах незаслуженно обойдена вниманием. Речь идет о письме за подписью "Гамлет", которое получила Офелия. То, что это письмо было "на самом деле", подтверждается прозаической вставкой. Странность его текста заключается не только в нелогичности и сбивчивости изложения; его автор признается в неспособности сочинять стихотворным размером, чего "наш" принц написать не мог ни при каких обстоятельствах: его поэтические способности видны и из его монологов, и из содержания того, как он инструктирует членов актерской труппы. Автор письма включил в его текст довольно бездарные любовные стишата, к тому же написанные не ямбами, а хореем. Мы можем заподозрить принца Датского в чем угодно, даже в сумасшествии, но никак не в том, что он может перейти с пятистопного ямба и гекзаметра (который ему тоже был не чужд) на хорей, причем в таком броско-примитивном виде.

Правда, с точки зрения близких принца, знавших о его неравнодушном отношении к Офелии, подпись на письме непосредственно указывала на него, и вывод мог быть только один: сумасшествие. Теперь мы уже знаем, что Гамлетов было два, что оба они имели отношение к драматургии; правда, нам пока не известен "творческий почерк" Горацио, поэтому атрибутировать авторство текста письма с полной достоверностью не представляется возможным. Впрочем... Впрочем, рассмотрим все по порядку.

... Он, на правах королевского сына вхожий к Королю в любой момент, несомненно пережил весьма неприятные минуты, когда Офелия пыталась добиться у королевы аудиенции наедине. Он прекрасно понимал, чем закончится разговор: его либо заставят жениться, чтобы спасти девицу от позора, либо...

... Жениться для него на Офелии означало удалиться в свой удел для тихой семейной жизни — вдали от Эльсинора, без надежды сохранить контроль над ситуацией; то есть, без надежды на престол, зато с перспективой стать вассалом Гамлета (если тому посчастливится возвратиться из Англии) или Фортинбраса — уж в его истинных намерениях, связанных с проводом войск через Данию, он, Горацио, в отличие от своего спившегося папаши, вряд ли мог сомневаться.

... Отказаться жениться — смерти подобно; пусть Гамлет далеко и вряд ли уже сможет когда-либо расквитаться за вероломство, но ведь есть еще и брат Офелии, лучший фехтовальщик королевства. Горацио прекрасно знает, что Лаэрт горяч и скор на руку, и шансы выйти живым из неминуемого поединка равны нулю.

Добро еще, что беседа Офелии с королевой не состоялась; значит, пока никто посторонний о ее состоянии не знает, и есть время для обдумывания, как выпутаться из этой ситуации. Однако развитие событий, вылившееся в неожиданное и так некстати грядущее возвращение Гамлета, не оставляло Горацио практически ни минуты на размышления: быть или не быть — вот в чем заключался вопрос, и решать его нужно было срочно — ведь сразу после доклада писем принца монаршей чете нужно было ехать на встречу с Гамлетом, причем немедленно. А за время отсутствия мало ли что могло произойти в замке... Кто даст гарантию, что к прибытию принца весь двор, не говоря уже о только что возвратившемся Лаэрте, не будет знать о позоре Офелии? Да и Гамлет ведь ему тоже не спустит — мало того, что моложе, он ведь еще и рапирой владеет едва ли не как Лаэрт...

Таким образом, мотив для убийства Офелии у Горацио действительно был. И совершить его нужно было немедленно, до отъезда на встречу с Гамлетом. Вот этим и был занят Горацио, когда вместо него письма Гамлета докладывал Королю Гонец.

Подтверждением причастности Горацио к истории с Офелией является его странное поведение на кладбище. Ведь Гамлет догадывался, с кем Офелия утратила свою девственность, и, сообщи ему Горацио о ее смерти, немедленное возмездие наступило бы неизбежно. Но Горацио было известно, что в церемонии похорон будет участвовать Лаэрт, который должен был винить в смерти сестры именно Гамлета. В общем, он не сильно просчитался, хотя схватка между Лаэртом и Гамлетом и закончилась для него ничем. Впрочем, этот момент присутствует только во вставной пьесе; отсюда возникает настоятельная необходимость выяснить, кто же ее "автор", создавший мениппею с заложенной в ее сюжет ситуацией, в которой путем иносказания и намеков Горацио показан как непорядочный обольститель Офелии.

Собственно, с определением "авторства" вставной пьесы проблем не возникает: автором "Мышеловки" является Гамлет. Принято считать, что ее постановкой он преследовал цель убедиться, что Король действительно влил яд в ухо его отца. Но, создавая пьесу, Гамлет, конечно же, знал, что его отец погиб задолго до этого, и проверять в этом отношении реакцию Короля ему не было никакого смысла. Тогда возникает другой вопрос: в кого метила "Мышеловка", чью реакцию хотел проверить Гамлет, и в отношении чего?

Выше отмечено, что в "Мышеловке" описана ситуация с соблазнением Офелии. Судя по поведению Гамлета перед постановкой пьесы, к тому времени он уже не сомневался, что Офелия отдалась другому. На основании деталей созданной им фабулы можно судить, что уже тогда Гамлет относился к Горацио с определенным предубеждением. Тем не менее, если бы он был уверен в том, что соблазнителем является его друг, то события в основной ("реальной") фабуле развернулись бы совершенно иначе. Во всяком случае, перед выездом в Англию Гамлет еще не знал истины — в противном случае он не обратился бы к Горацио за помощью после возвращения на датскую землю. Судя по эпизоду на кладбище, и после возвращения он еще не до конца был уверен в роли Горацио как соблазнителя.

Понятно, что постановка "Мышеловки" задачу не решила: помешал... король Гамлет. Уже из Пролога он понял, что фабула пьесы построена на местных, замка Эльсинор, реалиях: упоминание о тридцати годах супружества более чем красноречиво свидетельствовало об этом. Нет, Король расстроился не из-за того, что за два месяца до этого якобы влил яд в ухо брату — такого "на самом деле" не было, это — вымышленный элемент фабулы пьесы Гамлета. Но на протяжении всех тридцати лет Король пытался залить свою совесть вином, а вот теперь ему все-таки аукнулось... Он действительно расстроился и покинул зал; постановка прервалась в самом начале, и действие пьесы не успело развернуться до кульминации, которая являлась бы моментом истины в отношении Горацио.

Гениальный драматург-реалист, в "реальной" жизни Гамлет проиграл Горацио не только этот эпизод, но и всю игру, и в данном случае подвел его именно реализм: не начни он свою пьесу с иносказательного пролога, в котором Король безошибочно узнал себя, постановка не была бы прервана, Офелия могла остаться в живых. Он ведь далеко не глуп, этот Горацио — сам ведь занимался когда-то драматургией. Даже если на день постановки он и не был знаком с содержанием всей "Мышеловки", так Гамлет ведь успел еще до ее начала проявить свои намерения — слишком уж импульсивно он вел себя, эпатируя Офелию и ее отца, причем при посторонних. И уж Горацио не мог не догадаться, что тайна его отношений с Офелией вот-вот будет раскрыта. Ведь он всегда находится в эпицентре событий: даже если его и нет в помещении, то стоит Гамлету только кликнуть его, как он оказывается тут-как-тут.

Нетрудно догадаться, что беседу Гамлета с Офелией подслушивали не только Полоний с Королем; а ведь из содержания этой беседы сразу становилось ясно, что причина расстройства Гамлета — неверность Офелии. Другое дело, что хитрый рассказчик романа так ловко смонтировал детали этой сцены, что читатель так ничего и не понял. Но ведь Король с Полонием слышали все "в натуре", не в кем-то смонтированном виде, и уж по крайней мере для Полония истина раскрылась уже тогда. Ведь он — вовсе не "шпион-царедворец", каким его представляют комментаторы романа. Это — очень опытный канцлер, и его большой жизненный опыт проявился не один раз. Что же касается его "шпионажа", то какой отец не сделает все возможное, борясь за будущее своей дочери? У которой, кстати, реальная перспектива стать королевой? И какой канцлер при дворе не предпримет все возможное для устранения сомнений в психическом состоянии наследника престола, тем более что это — потенциальный отец внуков этого канцлера?..

Конечно же, Полоний догадался, в чем дело. И поплатился за это жизнью. Гамлет убивает его шпагой не в "реальной" жизни, а в фабуле пьесы собственного сочинения. Да и то мы видим только, как он пронзает шпагой занавеску, и слышим крик Полония. Но это вовсе не значит, что тот погиб именно от шпаги Гамлета: кто-то другой мог прятаться рядом и убить его кинжалом... Полоний действительно погиб, о его трупе упоминается в одной из прозаических вставок. Только вот вопрос: кто его убил на самом деле? Видимо, тот, кому в данной ситуации это было выгодно...

Нетрудно видеть, что вставная пьеса Гамлета, занимающая основной корпус романа Шекспира, по своему содержанию является интерпретацией "реальных" событий, в частности, в отношении истинного лица Горацио. Однако возникает серьезный вопрос: несмотря на то, что неизвестным рассказчиком текст пьесы использован не в полном объеме, все же видно, что в ее фабуле сам "автор" — Гамлет — выглядит не совсем симпатичным человеком. Из использованных рассказчиком кусков видно, что он выбирал не только те места, которые затеняют истинную роль Горацио в описываемых событиях, но и такие, которые могут бросить тень на личность самого Гамлета — по крайней мере, рисующие его как не совсем эмоционально уравновешенного человека.

Любая мениппея — всегда пародия, всегда — сатира, направленная против рассказчика; интенция рассказчика противоречит интенции титульного автора, причем этот персонаж в большинстве мениппей действует скрытно. В данном случае можно заключить, что в пьесе-мениппее Гамлета ее главный герой-рассказчик строит повествование таким образом, чтобы обернуть сатиру против самого автора — Гамлета. Это и есть содержание его интенции, и именно эта анти-гамлетовская интенция является объектом не только изображения, но и сатиры принца. То есть, в своей пьесе Гамлет описывает, как не совсем порядочный "некто" создает сатирическое произведение, направленное против него самого, Гамлета. При этом следует отметить два немаловажных момента.

Во-первых, принц Гамлет создает произведение со сложной внутренней структурой, которая подобна структуре самого произведения Шекспира. Во-вторых, сатирическая анти-гамлетовская интенция, исходящая от рассказчика "Мышеловки", совпадает с интенцией рассказчика самой драмы Шекспира. Отсюда вывод: объектом сатиры пьесы Гамлета (то есть, рассказчиком мениппеи "Мышеловка") является тот самый анонимный рассказчик драмы Шекспира, который путем использования ножниц и клея так извратит содержание сочинения самого Гамлета и вызвавших его появление элементов "реальной" обстановки, что на протяжении четырех веков читатели даже не заметят подлога. То есть, созданием своего лживого коллажа рассказчик драмы Шекспира повторяет то, что было предсказано Гамлетом в созданной им "Мышеловке".

На данном этапе уже можно с уверенностью определить личность того, кто стал объектом сатиры Гамлета, и кто впоследствии обернул эту сатиру против самого автора.

Гамлет оказался гениальным драматургом: он не только предугадал в "Мышеловке" развитие событий в Эльсиноре, не только включил намеки в отношении сущности натуры Горацио, но и совершенно недвусмысленно предсказал, что этот самый Горацио извратит эти события в своем творении. Ведь практически весь пятый акт "Гамлета" — все, что идет после открывающей его прозаической вставки — представляет собой концовку того произведения, которое создал сам Гамлет. А в концовке устами самого автора-Гамлета прямо сказано:

Горацио, я гибну;
Ты жив; поведай правду обо мне
Неутоленным...¹

Отвечая на заявление Фортинбраса о правах на престол, Горацио подтверждает свое намерение описать произошедшие события:

Об этом также мне сказать придется,
Из уст того, чей голос многих скличет...

То есть, из уст Гамлета. И Шекспира, если понимать вторую из приведенных строк в буквальном смысле. Горацио сделал то, что было предсказано Гамлетом: он "поведал правду", причем действительно "из уст" Гамлета, по-своему использовав для этого текст его пьесы... Таким образом, объект сатиры Гамлета — рассказчик "Мышеловки" — созданием анти-гамлетовского коллажа фактически подтвердил в "реальной" жизни ту характеристику, которую принц Датский заключил в свое произведение. В том числе и моменты, которые подразумевал Гамлет, наделивший объекта своей сатиры именем Горация; а Гораций известен как придворный поэт, воспевавший сидящих на троне. Горацио не только оставил эти моменты, но и самой подборкой готового материала подтвердил, что, проиграв борьбу за трон, готов служить теперь тому, кто оказался сильнее него — Фортинбрасу.

То, что рассказчиком драмы Шекспира "Гамлет" является Горацио, находит свое подтверждение в элементах фабулы; я имею в виду содержание более чем странного письма, адресованного Офелии и подписанного именем "Гамлет". Теперь мы знаем, что текст романа Шекспира "Гамлет" — это коллаж, как бы созданный Горацио. Большая часть текста этого коллажа представляет собой вышедшие из-под пера Гамлета пятистопные ямбы; при создании своей анонимки Горацио и рад был бы перевести в стихи и свою собственную речь, чтобы окончательно замаскировать подлог, да вот Бог не дал ему дарования, и он просто вынужден использовать прозу — авось-де читатель спишет это обстоятельство на небрежность Шекспира, именем которого он прикрывается. Так что текст письма к Офелии содержит четкий отпечаток "творческой манеры" гениального интригана, но совершенно бездарного драматурга, который так и не освоил технику создания стихотворных текстов.

 

Хотя в «Мышеловке» Гамлет предсказал
заговор со стороны Горацио и свою гибель,
Шекспир не подтверждает его гибели:
Гамлет просто исчезает, Горацио-рассказчик
искажает события.

Альфред Барков

«Гамлет»: трагедия ошибок
или трагическая судьба автора?