Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Живу в колхозе. Здесь мне по нутру.
Картошка на полях заколосилась, А гуси начали метать икру. Шлю вам статьи и очерки при этом; В них описание, как доят быка. С литературно-земледельческим приветом, Пока!.. Над этими стихами хохотала вся редакция, но редактору они не понравились. Дня три он хмурился и злился, а еще через несколько дней Лизу вызвали в городской отдел ГПУ. Вскоре после этого редакции стало известно, что Безродная приговорена к пяти годам тюрьмы "за издевательскую антисоветскую вылазку в сторону партийного печатного органа". Однако, ее шуточные стихи о колхозе стали широко известными, сначала на Северном Кавказе, а затем и по всей стране. Их даже записали на граммофонную пластинку, добавив к ним "идеологически выдержанное" пропагандное восьмистишие. В 1936 году на экранах страны появился советский кинофильм "Последний табор". Он был заснят в цыганском колхозе "Труд Ромэн", Минераловодского района (на Северном Кавказе). Главную роль исполняла известная артистка московского театра "Ромэн" Ляля Черная. В фильме показывалось, как цыгане уходят из своих таборов, добровольно вступают в колхозы и по-стахановски там работают. Но в действительности было иначе. За два года перед съемками фильма несколько таборов загнали насильно в Минераловодский колхоз и, под угрозой концлагерей, пытались заставить их работать. Никогда не занимавшиеся земледелием свободолюбивые кочевники работали плохо. В колхозе были часты случаи саботажа. Мне пришлось побывать на полях колхоза "Труд Ромэн" весной 1937 года. Приехав туда в качестве специального корреспондента краевой газеты, я очень удивился тому, что в разгар весеннего сева колхозники не работают. Цыгане с кнутами в руках бегали по полям, кричали и ругались. — В чем дело? Почему не сеете? — спросил я председателя колхоза. Он безнадежно махнул рукой. — Третий день первая бригада со второй коней меняет. По-цыгански. Какие из цыган колхозники, если они никогда не пахали и не сеяли? Когда началась война с немцами, краевое управление НКВД по приказу из Москвы ликвидировало колхоз "Труд Ромэн", а всех находившихся в нем цыган разослало по северным концлагерям. Один из певцов цыганского хора ресторана "Яр", сидевший в Холодногорске, сочинил песню, названную им "Цыганская тюремная". Ее часто, со слезами на глазах пели холодногорские цыгане.
Вот эта песня: Каждый день вприсядку пляшет Как нам тяжко и как больно, С пятисаженным бревном. Как высок тюрьмы забор. В человеческом капкане Мы завидуем зверью: Заключенные цыгане В большевицком да в раю… "Соколовский хор у "Яра" Был когда-то знаменит… А теперь цыган гитара Уж для нас не зазвенит. Наши яровски цыгане Разбрелись по всей стране, Чтоб в концлагерном тумане Вспоминать о старине, За железной за решеткой Проклинать судьбу свою, Между пулею и плёткой В большевицком да в раю. После "Яра", после хора Наш вожак недолго жил: На допросе очень скоро Разрыв сердца получил. Далеко танцор наш Яша. Он в концлагере одном Гитарист лихой Данило Пастухом пошел в колхоз; Напевая там уныло, Все крутил корове хвост. Вдруг, охваченный волненьем, Хвост коровий оборвал И в тюрьму за преступленье, За вредительство попал. Маша, Глаша и Наташа Были в пляске хороши, А их песни!.. Что есть краше Для цыганской для души? Всех троих арестовали, А потом свезли в тюрьму И путёвку сразу дали: "В перековку, в Колыму!.." Ты прощай, наш табор вольный И гитарный перебор Глава 8 "РЫЦАРИ КАРАЮЩЕГО МЕЧА" Некоторые следователи напыщенно называют себя рыцарями карающего меча советского правосудия. Золотую нашивку этого меча энкаведисты носят на рукавах своих мундиров. Слово рыцарь в Советском Союзе считается одиозный и представляющим собою "пережиток западно-европейского феодализма". Ведь Карл Маркс и Ленин в свое время писали о "псах-рыцарях". Однако, энкаведисты средневековое слово присвоили себе весьма охотно. Так, даже Дзержинский был назван ими рыцарем революции. Один из энкаведистов как-то мне сказал:
— Все-таки слово рыцарь до некоторой степени облагораживает нашу профессию… Больше года меня допрашивал и мучил один "рыцарь карающего меча", следователь Островерхов, а за мое короткое пребывание в Холодногорске, в течение двух с половиной месяцев, я подвергался допросам со стороны четырех таких "рыцарей". Эти четверо энкаведистов были довольно интересными субъектами. В настоящей главе я попытаюсь сделать зарисовки с трех из них. 1. "Окунь-рыбочка" Про некоторых людей говорят, что у них "глаза навыкат". У следователя краевого управления НКВД, Осипа Львовича Окуня глазки маленькие и узенькие, а вместо них "навыкат" зубы. Они крупные, как у лошади, кривые и острые и выпирают изо рта. Поэтому он держит рот всегда открытым. Один холодногорец выразился о нем так: — Этот окунь со щучьими зубами и соответствующим им характером… Кроме зубов, в его внешности нет ничего особенно примечательного. Он из энкаведистов, которых называют "середнячками", в чине старшего лейтенанта. Роста ниже среднего, фигура круглая и коротконогая, физиономия выхоленная, жирная и краснощекая, мундир на плечах в обтяжку. На работу в НКВД Окунь был "выдвинут" комсомолом и изо всех сил старается "оправдать доверие партии и вышестоящих товарищей". В подследственных вцепляется щукой, допрашивает их долго, нудно и, зачастую, пытает сам, не довольствуясь услугами теломехаников. На первом же допросе вцепился он и в меня. Допрашивал больше пяти часов подряд. Каждая его фраза, обращенная ко мне, начиналась словами: "А скажите". — А скажите, почему вы отказались от своих показаний? — А скажите, вы намерены признаваться? — А скажите, кто вас завербовал? Мои ответы не удовлетворили его и он рукояткой нагана собственноручно выбил мне два зуба, прежде чем передать меня на растерзание теломеханикам… Весной 1937 года Окунь женился на красивой пиш-машинистке, работавшей в краевом управлении НКВД. Супруги влюблены друг в друга. Жена называет мужа нежной кличкой: "Окунь-рыбочка". Уркам удалось узнать об этой кличке и они распространили ее по всем ставропольским тюрьмам. Однако, называть следователя "по-домашнему" для подследственного небезопасно. Услышав данную ему женой кличку из уст заключенного, Окунь впадает в состояние дикой ярости. "Окунь-рыбочка" — большой трус. Жестоко обращаясь с подследственными, он в то же время боится их. Людей на допросы к нему обычно приводят со скованными руками. Кобура у него на поясе всегда пуста; в ней нет револьвера. Окунь не умеет стрелять и боится огнестрельного оружия. Наганом, конечно, незаряженным, он все же пользуется при избиении допрашиваемых. Мечтатель При первом же взгляде на нового следователя, я невольно подумал: "Вот сейчас он на меня бросится". Эту паническую мысль вызвала у меня внешность следователя. Представьте себе негра, выкрашенного в телесный цвет белого человека. Низкий покатый лоб, широкий приплюснутый нос, за буграми скул оттопыренные уши и все это не черного, а розовато-белого цвета. Губы толстые и ярко-красные, будто налитые кровью. Курчавая шевелюра черных густых волос начинается значительно выше лба и висков. Фигура у него широкоплечая и сутулая, с длинными обезьяньими руками;
движения резкие и какие-то ломаные, как в дикарском танце. На лице его сосредоточенно-свирепая гримаса. Таков следователь Петлюхов; третий v меня по счету. Этот "белый негр" на меня не бросился, как я ожидал. Он был занят другим делом: стоя перед большим зеркалом, висящим на стене слева от стола, выдавливал угри у себя на лбу. Петлюхов не обратил на меня никакого внимания. Только бросил мне через плечо: — Садитесь! Я занят. Через пару минут освобожусь… Я сажусь на хорошо знакомый мне "подследственный стул" у двери и начинаю с любопытством разглядывать моего нового следователя. Чем внимательнее я всматриваюсь в него, тем больше удивляюсь. Его негритянская физиономия, оказывается, густо напудрена и нарумянена, губы накрашены, чаплинские усики над ними влажны от помады, брови подбриты. Волосы у него завиты, хотя в этом и нет необходимости — он и без того курчав. "Таких раскрашенных энкаведистов я еще не видывал", — мелькнула в моей голове мысль, вызванная удивлением. Перед зеркалом Петлюхов не стоит спокойно. Он все время вертится, охорашивается, приглаживает волосы, одергивает мундир, принимает картинные позы: то поставит ногу на кресло, то выпятит грудь, то, повернувшись на каблуках, любуется своей спиной, отраженной в зеркале. Прошло не меньше получаса, прежде чем он оторвался от зеркала, и обратился ко мне с неожиданным вопросом: — Как вы думаете, угри очень портят красивое мужское лицо? От удивления я не смог ответить сразу. Петлюхов вихляющими шагами подошел ко мне вплотную. — Что же вы молчите? Отвечайте, когда вас спрашивает следователь! С трудом справляясь со своим изумлением, я пробормотал: — Да… конечно… портят. — А мое тоже? — спросил он, поглаживая свою скуластую физиономию короткими и толстыми пальцами с наманикюренными ногтями. Я сообразил, что на этот вопрос нужно ответить отрицательно. — Ваше лицо?.. Нет. Не заметно. Думаю, что не портят. Следователь, самодовольно усмехнувшись, отошел к зеркалу. Мы еще поговорили об угрях и мужской красоте и он милостиво отпустил меня в камеру, дав мне на прощанье пачку хороших папирос. Вернувшись в Холодногорск, я угостил папиросами заключенных. Некоторые отказывались брать их и смотрели на меня с сожалением и нескрываемым подозрением, а староста сказал мне: — Если вы вторично раскололись, если дали следователю новые показания, то зачем это скрывать от холодногорцев? Впрочем, дело ваше. Как хотите. Не советую только за папиросы стучать энкаведистам на камеру.
Я рассказал ему, при каких обстоятельствах получил пачку папирос. Юрий Леонтьевич рассмеялся и воскликнул: — Так вы попали к Петлюхову! К самовлюбленному крашеному негру. Ну, поздравляю! Вам посчастливилось. Он будет вас кормить колбасой, поить сладким чаем, угощать папиросами и болтать всякую чепуху. Поддакивайте ему и не возражайте, иначе угощению сразу наступит конец… На втором допросе Петлюхов болтал уже не о мужской красоте вообще, а о своей собственной. Он спрашивал меня: — Не правда-ли, я все-таки красив? Ведь красив же? Помня предупреждения Юрия Леонтьевича, я поспешил согласиться с "крашеным негром": — О, да. Несомненно. Его скуластая толстогубая физиономия расплылась в широчайшую улыбку. — А как вы определяете мою красоту? К какому классу ее относите? — спросил он наигранно-томным голосом. Я ответил запинаясь: — Она у вас такая… необыкновенная… производящая впечатление… мужественная. Петлюхов жеманно потупился. — Если это не комплимент, то мне приятно слышать. — Помилуйте! Какие могут быть комплименты? — воскликнул я, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться. — А вот некоторым женщинам моя наружность не нравится. Э-эх, ничего они не понимают в мужской красоте, — произнес он с протяжным вздохом… В благодарность за мой лестный отзыв о его красоте Петлюхов накормил меня колбасой с белымибулками, напоил сладким чаем и дал еще пачку папирос. Простился он со мною очень ласково. На последующих допросах "крашеный негр" к рассуждениям о мужской красоте присоединили свои мечты. — Есть у меня одна затаенная сладкая мечта, — рассказывал он. — Как было бы хорошо, если б наши советские ученые изобрели металлических роботов, людей-автоматов. Тогда мы могли бы полностью наслаждаться всеми благами жизни, а роботы — выполнять за нас всякую работу. — И даже допрашивать подследственных? — спрашиваю я с содроганием, мысленно представляя себе картину такого допроса. — Нет. Зачем же? — возражает он. — Тогда никаких подследственников уже не будет. Располагая достаточным количеством роботов, мы сможем ликвидировать все человечество. К чему оно? Ведь роботов на всех не хватит. Оставим две-три тысячи красивых мужчин, тысяч 10–12 подходящих женщин и станем наслаждаться жизнью. Это будет волшебная жизнь. Как в сказке, еще никем не придуманной. Никакой работы, никаких собраний, общественных нагрузок, врагов народа, расстрелов, политучебы и тому подобного. А человечество можно передавить, как клопов. Пусть не воняет. — В общем полный коммунизм? — Ну, коммунизму далеко до моих мечтаний. — Думаете, что они осуществятся? — Уверен. Наша советская наука в конце концов дойдет до такого рая на земле… Петлюхов очень ласков со мною. Вызывает по два раза в день, — утром и вечером, — и не допрашивает. Кормит меня булками с колбасой, поит чаем с печеньем, дает папиросы и бесконечно болтает об истреблении человечества и земном "рае". Я слушаю его с отвращением и дрожью в коленях, но принужден поддакивать…
Шесть дней подряд я выдерживал кошмарную болтовню энкаведиста-маниака, а на седьмой попробовал возразить: — Мне ваши планы истребления человечества, гражданин следователь, не очень нравятся. Широкая улыбка слетела с его лица и он спросил холодно: — Почему? Имеете дополнения? — Нет, дополнений не имею. Чего уж тут дополнять? Но человеку, гражданин следователь, очень больно и неприятно, когда его ликвидируют. Знаю это по собственному опыту и вам советую испытать на своей шкуре, — ответил я, Вся ласковость Петлюхова мгновенно улетучилась. Его физиономию искривила свирепая гримаса. Он покачал головой и сказал: — Мелкий же ты человечишко. Не понимаешь широкого размаха моей натуры и красоты моих мечтаний. Не доходит это до тебя. А я-то думал, что ты не такой, как другие подследственники. Ошибся. Жаль… Ну, ладно. Сегодня ступай в камеру, а завтра я буду тебя допрашивать с помощью телемеханика. "Ласковый мечтатель" показал чекистские зубы… Когда я сообщил некоторым холодногорцам о том, что мои отношения со следователем испортились, они назвали меня дураком и балдой. Общее их мнение выразил Костя Каланча: — Дурак ты, каких мало! Ну, разве можно у такого лягаша поднимать шухер? Шамовки какой лишился, балда! Лягашей охмуряют не так, а по-хорошему. Он треплется, а ты поддакивай и хвост опусти. Шамай, сопи да дышь, будет барыш. — Да ведь слушать противно, — возразил я. — У энкаведистов многое противно порядочному человеку. Но вы же их не переделаете. Горбатого и энкаведиста только могила исправит, — прошамкал беззубый Петр Савельевич. К их мнению присоединился и староста: — Опрометчиво вы поступили. Не надо было сердить крашеного негра. Его чекистские зубы острее, чем у "Окуня-рыбочки". Многих подследственников он заел… Познакомиться ближе с зубами "ласкового мечтателя" мне, к счастью, не пришлось. Он больше не вызывал меня. 3. "Стремительный перепуг" Это был самый короткий и безалаберный допрос из всех, которым я до того подвергался. Меня вызвал в свой кабинет младший лейтенант Марченко, один из следователей контрразведывательного отдела, известный холодногорцам под кличкой "Стремительный перепуг". Эта кличка дана ему заключенными за его испуганно-стремительную манеру держаться и так же допрашивать подследственных. Испуган же он постоянным ожиданием его ареста и обвинений в "связях с ежовцами". Допрашивая меня, он бегает по кабинету с выражением панического испуга, на круглом, рыжебровом и рябом лице, всплескивая руками, хватается ими за свой, бритый по партийной моде до синевы, бугроватый череп, охает, ахает и ругается. — Будешь ты, наконец, признаваться? — спрашивает Марченко, с разбегу остановившись передо мной. — В чем, гражданин следователь? — в свою очередь задаю я ему вопрос, напуская на себя вид полнейшей невинности и простоты. Марченко подскакивает на месте. — Как в чем? В контрреволюции, антисоветской агитации и вообще. Другие ведь признаются. — Ну, это их дело. А я в таких вещах не виноват. — Как не виноват? Ты же признавался. — Когда? Кому? — Следователю Островерхову. — Не помню. — Свои показания не помнишь? — Какие? — Которые ты порвал. Я пожимаю плечами. — О таком случае никак не могу вспомнить, у меня слабая память… Марченко не только перепуган, но и глуповат. Поэтому с ним можно "валять дурака". Я и "валяю". Правда, он может избить меня, но мне не привыкать к этому на допросах. Кроме того, энкаведистам временно запретили применять некоторые "методы физического воздействия". "Если его, — думаю я, — в случае чего, еще припугнуть, то он, пожалуй, меня бить не рискнет… Набегавшись по кабинету, следователь снова подскакивает ко мне. — Какие показания ты давал Островерхову? Расскажи вкратце! Мне это нужно для прекращения твоего дела. Тебя освобождают. Понимаешь? Приманка слишком примитивна и я на нее не ловлюсь. Напускаю на себя еще больше простоты и говорю: — О моих показаниях спросите у Островерхова, а я ничего не знаю и не помню. Марченко хватается руками за свой синий череп. — Как я Островерхова спрошу? Его нету. — Где же он? — На вышке прикончили. Последние слова следователя вызывают у меня чувство глубочайшего удовлетворения. "Итак мой главный палач подох. Других под пулю подводил и сам на нее нарвался. Так ему и надо", — подумал я и после продолжительной паузы, во время которой Марченко бегал по комнате, сказал ему: — Если Островерхова нет, то обратитесь к Окуню. — Он тоже накрылся. Арестован, — сообщил мне следователь вторую новость. — Вот как? Ну, тогда поговорите с Петлюховым. — И этот сидит. — Его-то за что? — удивленно спрашиваю я. — За распространение злостных антисоветских теорий среди подследственников, — ответил Марченко и вдруг неожиданно заорал: — Да ты что меня допрашиваешь? Кто из нас следователь, ты или я? — Вы, вы, гражданин следователь, — поторопился я его успокоить. — А ежели так, то признавайся, мать твою! Или я разобью тебе морду! Перед моими глазами замаячил увесистый следовательский кулак. Я попробовал припугнуть его обладателя и это мне удалось. Вскочив со стула, я распахнул рубаху на груди и закричал, напирая на следователя: — Бить хочешь?! Ну, бей! Только я буду жаловаться. На недопустимые методы допроса. Марченко опустил кулак и побежал по кабинету, громко бормоча себе под нос: — Вот гады, суки, подследственники проклятые! Не хотят признаваться. Не желают, мать их. А начальство требует, мать его. А что я могу поделать? Откуда ихние показания возьму? Ах, посадят меня. Посадят… Прервав свой бег, он заговаривает со мной пониженным тоном: — Может, все-таки признаешься? Ну, что тебе стоит? Все равно ведь сидишь. А с меня начальство требует. Понимаешь? Ох, как требует. — Мне признаваться не в чем, — решительно заявил я, убедившись, что опасность избиения мне уже не грозит. — Значит, не хочешь? — вздыхая спросил он. — Ну и не надо. Сиди, пока посинеешь… Он подбегает к двери и, распахнув ее, орет в коридор: — Эй! Конвой! Заберите подследственника! Глава 9 ШКУРА И ВЛАСТЬ Стоя перед ним, я тоскливо думал: "Опять новый следователь. Уже пятый. Сколько же их у меня еще будет? И когда этому конец?" У него обыкновенное лицо энкаведиста: белое, холеное, гладко выбритое и очень усталые глаза, слегка воспаленные и обведенные темными кругами. Такие глаза в краевом управлении НКВД первый признак того, что человек много работает по ночам. Он смотрит на меня снизу вверх из своего кресла и говорит тихим, спокойным и, как будто, даже скучающим голосом: — Ну-с, так в пользу какой же разведки вы шпионили? Расскажите. Подобные требования я слышал много раз от других следователей и они мне достаточно надоели и опротивели. Об этом я и заявил ему, сидящему в кресле, в ответ на его вопрос: — Сколько можно допрашивать человека об одном и том же? Это тянется скоро уже полтора года. Мне надоело отвечать, гражданин следователь… — Моя фамилия Шабалин, — перебивает он меня. — Что ж, будем знакомы. Так вот, гражданин Шабалин, отправьте меня на расстрел или в концлагерь без допроса. — Вы очень этого хотите? — Я нет, но этого хочет управление НКВД. — Оно, как видите, не спешит и вам я не советую торопиться. Мне тоже надоело допрашивать, однако приходится… Ну-с, если вы не желаете рассказывать сами, то я задам вам несколько вопросов по вашему делу… Да вы садитесь. Шабалин указывает мне не на "подследственное место" у двери, а на стул, стоящий возле стола. Затем он берет одну папку из кипы следственных "дел", громоздящейся на столе, и начинает ее перелистывать. Я сажусь и наблюдаю за его пальцами, медленно перебирающими страницы чьих-то, добытых на "конвейере пыток", признаний. Это следственное "дело "оказалось моим. Просмотрев десятка три страниц, Шабалин сказал: — Вы разорвали свое дело, но Островерхов приказал собрать его листки, подклеить их и привести в порядок. Оно не годится для суда, но следствием может быть использовано. Я с ним ознакомился. Прежде всего меня интересует такой вопрос. Вы признались, что шпионили в пользу английской и польской разведок. Это правда? — Нет, конечно. — Допустим. Но вот здесь вы пишете: "По заданию О-ва, я подсчитал и сообщил ему количество танков и бронеавтомобилей в пятигорском моторизованном полку". Вы действительно их подсчитывали? — Нет. Они никогда не интересовали меня. А сосчитать их мог любой проезжий и прохожий. Танки и автомобили стоят во дворе полка, окруженном низким досчатым забором; приблизительно в трех метрах от него, тянется дорога, по которой часто ходят и ездят люди. — Так. Возьмем другое ваше признание: "Мне было поручено Т-вым собрать для польской разведки материал о том, сколько в аэроклубах Северо-кавказского края подготовлено парашютистов и планеристов в 1936 году. Это поручение я выполнил". Что же вы скажете об этом теперь? — Никаких секретов здесь нет. Диаграммы о подготовке планеристов и парашютистов висели на стенах аэроклубов для всеобщего обозрения. Кроме того, информация об этом была опубликована в газетах… — Пойдем дальше. Вы признавались в следующем: "На минераловодском стекольном заводе мне удалось узнать размеры, толщину, форму и химический состав, изготовляемых там небьющихся стекол для танков. Эти сведения, через работника редакции Р-на, я сообщил резиденту английской разведки". Как вы опровергнете это признание? — Минераловодский завод, кроме оконного и бутылочного стекла, никакого другого не делал. Можете проверить. — Не беспокойтесь, проверю. Но почему вы давали такие дикие показания? — Чтобы опровергнуть их на суде. Других я давать не мог. Ведь я же не настоящий шпион. — Предполагали, что ваши "признания" Островерхов проверять не станет? — Да. И мои предположения, повидимому, подтвердились. — Вы, вместе с вашими сообвиняемыми, действительно написали много чепухи, которую очень легко опровергнуть на суде. — Это не моя заслуга. — Я знаю. Заслуга вашего редактора. Он очень умный и хитрый человек, сумевший сколотить из своих арестованных журналистов, так сказать, единый фронт против следственного аппарата управления НКВД. — Наш редактор еще не расстрелян? — Пока нет… — И для чего все это нужно? — Что именно? — Подобные фронты подследственных против следователей и наоборот, все эти чистки, посадки невиновных людей в тюрьму, фабрикация "врагов народа" и тому подобное. — Разве вы не знаете? — Приблизительно знаю. — Для чего? — Для карьеры больших и малых энкаведистов. — Отчасти это верно, но главное не в энкаведистах и их карьере. Не ими организована чистка и фабрикация "врагов народа" во всесоюзном масштабе. — А кем же? — Если хотите, могу вкратце объяснить. — Пожалуйста. Буду вам весьма благодарен. Интересно все-таки услышать от работника НКВД подробности того, о чем хотя и знаешь, но мало. Он закрыл папку, бросил ее на верх кипы следственных "дел" и сказал: — Всем известно, что в Кремле имеется группа людей, управляющая страной… — То-есть, Центральный комитет большевистской партии, — вставил я. — Такой партии нет, — возразил он. — Ну, пусть будет коммунистическая. — Нет и ее. — Как же так? — не без удивления вырвалось у меня. — Есть кучка людей, связанная круговой порукой и прикрывающая свои дела и делишки, как ширмой, воображаемой партией. Разве можно назвать партийной такую организацию, рядовые члены которой не, имеют никаких прав, а только рабские обязанности? — Не знаю. В партии не состоял. — Я состою почти двадцать лет и за это время насмотрелся на "партийные" нравы, дела и фокусы. Так вот, имеется кучка людей, силой захватившая власть и панически боящаяся выпустить ее из своих рук. Главное для этих людей собственна» шкура, а власть является средством сохранения шкуры в целости и невредимости. Как вы думаете, что случилось бы, если б кремлевская кучка, на один день или даже только на час, выпустила власть из рук? — Моя фантазия до таких высот не поднимается. — Высоты небольшие. Чтобы добраться до них, нужно только немного подумать и понаблюдать… В юности я прочел один исторический роман. Ни названия, ни автора я теперь уже не помню, но мне врезался в память один довольно яркий эпизод. Толпа народа в Москве, на Красной площади, устроила самосуд над двумя боярами. Этих бояр разорвали на части, растоптали ногами и от них ничего не осталось, кроме нескольких луж, вернее даже не луж, а пятен крови. Останки казненных люди разнесли по Москве на сапогах… Как вам это нравится? — Не особенно. Я бы не хотел очутиться на месте ваших бояр. — Я тоже, а кремлевцы — тем более. Одна мысль о подобной неприятности для кремлевских шкур приводит их обладателей в состояние панического ужаса. Вот на службу охраны шкуры и поставлена власть с ее армией, энкаведистами, активистами, пропагандой, голодом, коммунизмом, марксистско-ленинскими теориями и прочим. Кроме того, власть дает возможность кремлевцам жить сверх-помещиками, иметь все блага земные, наслаждаться жизнью. Отнимите у них власть и что им останется? Подметать улицы или торговать на них спичками? Сталин, Молотов и другие — это, так называемые, "профессиональные революционеры" и, кроме "профессиональных революций", ничего делать не умеют… Кстати их "сверх-помещичья" жизнь не так уж сладка. Она ежеминутно и ежесекундно омрачена и отравлена страхом перед порабощенными ими миллионами людей. А вдруг война, восстание, заговор? Вдруг миллионы вырвутся, из концлагерей на волю? Что тогда будет со шкурой? Пожалуй, она очень быстро прилипнет к народным сапогам. Или просто к ногам без сапог. Для предотвращения такой неприятности и устраиваются чистки, фабрикуются "враги народа", вводятся "методы физического воздействия", а концлагеря растут, как плесень. Все это необходимо власти, охраняющей шкуру. Сейчас шкура как раз всерьез занялась экспериментом, могущим избавить ее от опасности быть раздавленной сапогами в будущем. — Интересно, что это за эксперимент? — Превращение русских, украинцев, белорусов, грузин и вообще всех народностей, населяющих СССР, в особых советских людей, в безликую, покорную и безвольную массу, лишенную национальных признаков. — И как вы думаете, удастся такой эксперимент? — Не знаю. Меры, принятые для его осуществления, пока не дали положительных результатов. — Какие меры? — Переселения и пропаганда, физическое истребление и концлагеря, борьба с семьей и религией. Мне некоторые подследственные, — рядовые колхозники, — на допросах говорили: "Не удастся вам, гадам, Россию ликвидировать. "Весь русский народ в тюрьму не загоните". "Придет время, когда мы из нашей страны весь чекистский сор выметем". Так-то… — Предположим, эксперимент увенчается успехом. Тогда что? — Тогда в СССР не останется ни одного русского, как, впрочем и людей других национальностей. А шкура навсегда избавится от угрозы сапога. — Жаль. Это очень плохо, когда умирает нация. — Иногда мне тоже бывает жаль. Но, с другой стороны, у меня ведь тоже есть шкура. — И вы боитесь попасть под сапог? — Конечно. Я такой же шкурник, как и любой из энкаведистов или коммунистов и мне совсем не хочется умирать под сапогами моих подследственников. — Неужели в партии нет настоящих коммунистов? — Что вы подразумеваете под словом "настоящих"? — Ну, идеалистов или фанатиков, что-ли. — Как нет? Есть. Например, в тюрьмах и концлагерях. — А на воле? — Есть и там. Только очень мало. Подавляющее большинство шкурники. — И в Кремле? — Там в особенности. Ну, какие, скажите пожалуйста, идеалисты Сталин, Молотов или Каганович? Если их покрепче прижать к стенке, то они себя объявят, кем угодно. Даже монархистами[2]. На данном этапе коммунизм им нужен, как экспортный товар. Когда Советский Союз победит в войне Европу и Америку, то очень скоро после этого коммунизм будет объявлен устаревшим и отменен. — Вместе с НКВД? — Ну, уж это — извиняюсь. НКВД — учреждение несменяемое. — А если Советский Союз войну проиграет? — Тогда… сапоги. Но шкура и власть усиленно готовятся к войне. Готовятся так, чтобы до сапог не дойти. — Чем же, по вашему мнению, они заменят коммунизм в случае победы? — Самодержавной монархией или единоличной диктатурой. — В первом сомневаюсь. — Почему? Диктатура и монархия естественные и проверенные тысячелетиями явления в жизни государств и народов. Все остальное, вроде парламентов и верховных советов, искусственно, недолговечно и вообще бутафория. Кстати, еще Ленин сказал когда-то: "Если нам, потребуется, то мы посадим на престол царя". Так вот: монархия или диктатура. — Но ведь у нас уже есть диктатура. — Какая? Пролетариата? Это кремлевское вранье. — Нет, сталинская. — Сталин не диктатор. Он — злая и хитрая марионетка. Кремлевский Петрушка, которого за политические нити дергают другие. Для того, чтобы быть диктатором, у него не хватает ума, смелости, здравого смысла и чувства меры. Он… Шабалин постучал пальцем по столу. — Он глупее вот этого моего стола. В моем столе, в следственных делах хранятся слова и мысли некоторых умных людей. У Сталина этого нет. Он не любит умных людей, не советуется с ними, не собирает их мысли и слова. Он даже не понимает, как глупы его речи, которые для него сочиняют другие, сочиняют, выражаясь языком энкаведистов, вредительски. — С какой целью? — Чтобы показать слушателям: "Смотрите, какой это дурак". Да и в Кремле-то его называют ишаком. Вероятно, есть за что. — Вы утверждаете, что Сталин не диктатор. Тогда, кто же управляет страной? — Партийный коллектив. Кремлевская кучка. ЦК ВКП(б). — Но из ваших предыдущих слов можно сделать вывод, что подобное управление противоестественно. — Да. Оно обязательно сменится монархией или диктатурой. Кремлевцам в конце концов надоест душить, травить и расстреливать друг друга. Кроме того, учтите, что воспитатели рабства сами подпадают под его влияние. И наименее подверженный ему, сохранивший больше индивидуальности, чем другие, несомненно станет диктатором или царем над ними. Впрочем, до тех пор, пока его не прикончит другой. — Когда же произойдет смена власти? Скоро? — После победы кремлевцев над двумя враждебными им мирами. — Над двумя? Какими? — Гитлеровская Германия и фашистская Италия — это один мир, остальные капиталистические страны — другой. Три таких разных мира не смогут долго жить рядом в одном. — Значит, по-вашему, скоро будет война? — Будет несколько войн и закончатся они последним решительным боем. Шкура и власть используют все средства, чтобы выиграть его. Они будут пулеметами гнать бойцов вперед, гнать без пощады и жалости; им постараются внушить, что страх сзади страшнее страха впереди. Нынешняя чистка — одно из средств воспитания людей страхом. — А вдруг народ не захочет воевать за шкуру и власть? — В таком случае мы опять упираемся в… сапоги. Но думаю, что этого не произойдет и шкура, охраняемая властью, выиграет последний решительный. У нас воспитание страхом и техника принуждения развиваются и совершенствуются чрезвычайно успешно. Кроме того, шкура и власть обладают небывалым до сих пор аппаратом пропаганды, который в последнем решительном сыграет огромную роль. Те же, кто посмеет противиться страху, принуждению и пропаганде, будут уничтожены. Шкура не остановится перед уничтожением целых наций. Евреев, например… — Евреев?! — невольно вырвалось у меня восклицание крайнего изумления. — Да, — с усмешкой подтвердил следователь. — Евреев не обезволишь и не перевоспитаешь. Они собственники и фанатики. — А как же Каганович, занимающий такой пост в Кремле? — Лазаря Кагановича там хранят специально для будущего антисемитского судебного процесса. Он очень удобен в этом отношении: у него много родственников. Все они будут использованы шкурой для подготовки вспышки антисемитизма на земном шаре… Он помолчал. — Зачем вы мне все это говорите? — спросил я. — Так… Иногда хочется откровенно поболтать… Следователь встал из-за стола, прошелся по комнате и, устало зевнув, произнес: — Да-а! Разговорились мы с вами о совсем ненужных и опасных для вас предметах. — И для вас, — добавил я. — Подобные разговоры с подследственными для меня теперь ничего опасного не представляют. — Почему именно теперь? — спросил я. — Потому, что, — ответил он, помедлив, — меня тоже скоро посадят в тюрьму и мне… все равно. Моего брата, преподававшего в Высшей пограничной школе НКВД, неделю тому назад арестовали, как ставленника Ежова. С делом брата связывают и меня. А для нас, энкаведистов, арест часто кончается расстрелом или концлагерем, что хуже расстрела. — Но ведь вы, не дожидаясь ареста, можете заблаговременно того… — Чего? — Сбежать. — Куда? — Сначала из управления НКВД, а потом, например… за границу. — До границы далеко, а в СССР меня все равно разыщут. Я уверен, что за мною уже установлена слежка. Нет, возможность побега исключается. — А в горы? К абрекам. До них путь недалекий. — Таких, как я, абреки не принимают. Единственное, что мне осталось, это ждать ареста. Вот поэтому-то я и говорю с вами откровенно. — Что ж, гражданин следователь. Мы почти в одинаковом положении. Я уже сижу, а вы собираетесь сесть. Так что, никакие разговорчики нам действительно не страшны. — Значит, не боитесь? А если я наш разговор запишу в ваше следственное дело? С провокационной целью. У нас ведь и такие вещи практикуются. Я равнодушно махнул рукой.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2021-05-27; просмотров: 56; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.119.116.102 (0.221 с.) |