Иуда улыбался, принимая извинения братьев, звучно чмокался с каждым подошедшим, после чего, демонстративно отирал уста, усы и бороду, рукавом рубахи.

Последним подошёл к Искариоту, Фома.

Я не готов сейчас целовать тебя Иуда, мне нужно подумать над произошедшим,- сказал он, опустив глаза в землю.

Фома!, Фома!, ты не стал думать в момент когда нужно было это сделать и решил поразмыслить в момент когда, этого делать не следовало.

Ох уж, странный ты Фома, человек!

Ну подумай, подумай и не торопись очень, одну ошибку ты уже совершил, усомнившись во мне.

Какой же ты Фома нерешительный.

............................

Так, бредя по дороге, в голове Иуды всплывали картины воспоминаний, в которых ему хотелось хоть немного обелить себя и оправдать свое жестокое, коварное предательство.

Потом, поздно вечером, когда на улице смеркалось, Фома подошёл к Иуде, попросил прощения и поцеловав его, сказал,-

Мы все, есть единое и неделимое целое!

Ты имеешь право брать, столько денег, сколько тебе нужно!

Иуда вытаращив на него свой чёрный глаз, спросил, - и для того, что бы повторить слова Учителя, тебе потребовался целый день?

Не бережешь ты время, мудрый Фома.

Вечером, сидя у костра, когда улеглись страсти минувшего дня, Фома, тихо спросил Иуду.

Ты правда посещаешь блудниц, Иуда?

Да, но очень редко.

А почему только блудниц?

Ну кто же захочет иметь дело, без денег, с таким как, я, не красивым, не молодым человеком?

Я же не могучий Пётр, не красивый Иоанн, не умный и гордый Иаков, что бы мной интересовались женщины, за просто так.

Так значит ты, ни раз брал деньги на это дело?

Не раз и что же?
Ведь я выполняю свою работу хорошо, покупаю продукты, одежду, благовония и масла, слежу за казанной, а значит имею право на оплату своего труда, пусть и малую?

Ты же сам сказал,, что я могу брать, столько, сколько мне нужно?

Или это не твои слова и мысли?

Мои, мои слова и мысли, но всё же, что то тут не так.

Ну вот, ты опять сомневаешься, милый Фома.

А Учителю ты веришь?

Он ведь сказал, что мы все, единое и не делимое целое!

Да, да, да, но всё же…

Так ты не веришь Учителю, может ты, не любишь Его?

Нет, нет, верю, верю и люблю!

В воздухе после этих слов Фомы, повисла томительная пауза.

А ты убивал кого ни будь, Иуда? Только скажи честно…- Фома  перевёл разговор в другое русло, пристально глядя на играющее пламя костра.

Иуда затих как будто вспоминая, эпизоды своей не легкой жизни.

Убивал…

И запах яда цикуты, мне знаком.

Убивал, запах цикуты…- всё также не отводя глаз от костра, медленно проговорил Фома.

Да убивал, собаку убил в детстве, когда она прокусила мне руку.

Жертвенных животных резал.

Была у меня маленькая глиняная фляга с ядом цикуты, но не воспользовался я ей, не довелось, хотя, хотел, в одном деле.

Наш Учитель спас меня от душегубства, приняв в свой круг.

Грешен я, грешен,  как все мы,  нет в этом мире чистеньких, да беленьких, все мы в пятнышках.

А уж я, так самый большой грешник буду, и не будет мне прощения во веке веков!

Это уж точно Фома, я тебе говорю.

Фома оторвал взгляд от пламени, и посмотрел в не живой глаз Иуды, будто пытаясь в нём найти ответы на все свои вопросы.

Ну ты Иуда понятно не святой и все мы тоже не ангелы.

А Иисус, тоже в пятнах? Ты как думаешь?

Иуда хитро прищурившись, язвительно всмотрелся в лицо Фомы.

Это значит так ты веруешь Фома в Него?

Да ты что Иуда? Ты не правильно меня понял…

Может и все остальные ученики мучаемы таким вопросом?

А?

Сознайся?

Нет, нет, только Пётр, как то спросил меня, -верую ли я в Иисуса?

Так, так, и что ты ему ответил?

Верую, верую, как в Бога Всемогущего!

Понятно, понятно…

И я тебе скажу, Фома, что единственный на этой грешной земле человек, не имеющий ни пятнышка на своём белом одеянии, это Иисус Назарей, наш Учитель!

Правда, правда твоя, Иуда,- закивал головой вечно сомневающийся Фома.

Глава 15.

Несколько часов к ряду уже шёл Иуда, голова его от жары начала кружиться.

Надо спуститься к реке, напиться и освежиться.

Как раз в месте где оказался он, дорога сворачивала с крутого холма и катилась в низ к далёкой, мерцающей, живительной воде.

Вдруг до слуха Искариота  долетел далёкий, еле слышный, рокочущий шум и грохот.