О церковнославянском языке в Богослужении

 

 

В последнее время, особенно с началом вещания в эфире прокатолической и антиправославной радиостанции «Христианский церковно-общественный канал», неообновленцы-реформаторы снова поднимают свой излюбленный вопрос о русификации православного богослужения.

 

Как известно, на Церковь идет массированное давление со стороны светских средств массовой информации с почти ультимативными требованиями реформ богослужебного, канонического и даже вероучительного характера. Чуждые Православию и русской церковной традиции силы под видом литургических преобразований мечтают о церковной реформе, которая должна завершиться разрушением Русского Православия, причем характерно, что, помимо неообновленцев, подобные идеи реформирования Православной Церкви активно пропагандируются и поддерживаются инославными общинами, и прежде всего католичеством (не случайно, что в работе вышеупомянутого прокатолического радиоканала участвуют почти все московские модернисты-обновленцы).

 

Необходимо подчеркнуть, что церковное неообновленчество, шумно поддерживаемое светской общественностью на страницах откровенно антицерковных изданий («МК», «Сегодня», и др.), никоим образом не отражает мнения полноты Русской Православной Церкви, а является лишь ничтожно малой, но крайне крикливой «революционно-реформистской» группировкой, представляемой общинами священников Г. Кочеткова и А. Борисова и радиоканалом прот. И. Свиридова.

 

К сожалению, во многих даже церковных публикациях часто встречаются намеренные искажения роли Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. в вопросе улучшения церковнославянских текстов богослужебных книг. В ряде статей неообновленцев утверждается, что этот Собор в 1917 году якобы принял соответвствующие поставления о русификации богослужебных текстов. На самом деле на Поместном Соборе такого решения не принималось. Промыслом Божьим пересмотру литургических текстов не суждено было осуществиться, и мы должны быть благодарны такому благому и промыслительному исходу этого вопроса.

 

Поэтому мы рассматриваем эту важнейшую тему, памятуя слова современного псково-печерского старца, что отказ от церковнославянского богослужебного языка будет одним из признаков апостасии в Церкви.

* * *

 

М. В. Ломоносов:

 

Российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго Церковь Российская славословием Божиим на славенском языке украшаться будет.

 

Из предисловия о пользе книг церковных в российском языке //

 

Полн. собр. соч. Т. 7; Труды по филологии. 1739-1758 гг. М.-Л., с. 591.

 

Преподобный Серафим Саровский:

 

Наша Церковь не имеет никакого порока; горе тому, кто дерзнет внести какие-нибудь изменения в Богослужение и уставы той Церкви, которая есть "Столп и утверждение Истины" и о которой Сам Спаситель сказал, что даже врата ада не одолеют ее; т.е., что она пребудет неизменно до конца — до второго пришествия.

 

Всякое желание внести якобы усовершенствование, изменения в правила и учение Св. Церкви, есть ересь, желание создать свою особую церковь по измышлению разума человеческого, отступление от постановления Духа Святого и есть хула на Духа Святого, которая не простится вовек.

 

 

Доктор богословия, профессор Киевской Духовной академии, духовный писатель В. Ф. Певницкий:

 

И в Греции, откуда мы получили христианство и правила, упорядочивающие церковно-религиозную жизнь и церковную обрядность, язык, употребляемый при богослужении, отличается от нынешнего новогреческого языка, на котором говорят и пишут современные греки; отличается если не более, то не менее, чем славянский церковно-богослужебный язык отличается от современного русского языка; и все православные греки дорожат этим языком; и там никому не приходит на мысль заменить древний греческий язык, на котором молились и писали святые отцы Церкви, языком новогреческим. (...) Мысль об упрощении богослужения и совершенствовании его на русском языке встречает сочувствие не в той части народа, которая составляет ядро православного народонаселения и твердо держится Церкви, а в так называемой интеллигенции, большинство которой утеряло церковный дух; ко многим церковным установлениям относится более чем равнодушно и больше числится в Церкви, чем живет в ней. Проведение данной мысли в практику и жизнь Церкви было бы угождением людям малоцерковным, и вместе с тем оно могло бы нанести оскорбление благоговейному чувству тех, которые составляют соль земли и которыми держится на надлежащей высоте церковная жизнь.

 

В самом деле, не было ли бы странным для благочестивого слуха и неудобоприемлемым для благоговейного чувства глубоко верующих, если бы церковные молитвы и песнопения, лишив облачения церковного языка, облекли одеждою простых речений нынешнего разговорного языка? Помирится ли благочестивое чувство, если, например, вместо слов: "отверзу уста моя" будет сказано: "открою рот свой"; вместо слова "жезл" поставим слово "палка"; вместо слова "чело" — "лоб", вместо слов "ланиты" — "щеки", вместо "рамена" — "плечи", вместо "перст Божий" — "палец Божий" и т.п.? Как вы по-русски передадите: "всяк мужеский пол ложесна разверзаяй"? Без славянщины вы не обойдетесь при передаче самых простых молитвенных обращений. Например, вместо "Господи помилуй" по-русски нужно сказать "Господь помилуй" (...), а еще более по-русски нужно сказать "Господин помилуй" (...). Не почувствовали бы вы нарушения церковного приличия, если обычную славянскую молитву заменили русскою фразою? Во всяком случае большие затруднения, которые трудно будет преодолеть, при передаче русскими выражениями наших славянских молитвословий и песнопений, чтобы при этом точно и верно передать мысль и в то же время вполне соблюсти церковное приличие, подобающее святыне молитв и требуемое благоговейным чувством христиански настроенного верующего (...)

 

...За сохранение церковнославянского языка при богослужении говорят особенности этого языка, отличающие его от нынешнего нашего разговорного и литературного языка. Эти особенности придают ему некую величавость и возвышенность, при которой на нем находят наиболее удобно выражение те священные чувства и молитвенные излияния, для каких дается место при богослужении. Переведите вы на простую русскую речь славянские песнопения и молитвы, — послышится другой тон, не такой величавый, а более простой и низкий, и значительно ослабеет то святое впечатление, какое способна произвесть молитва и песнь, возглашаемая на славянском языке. Это впечатление, питающее чувство благоговения, производит славянская речь, ныне слышимая при богослужении, не потому только, что мы привыкли с детства слышать и произносить на славянском языке священные песнопения, молитвы и библейские чтения. В строе славянской речи, в сравнительном богатстве фонетики, сохранившейся в славянском языке, есть выгодные стороны, которые заставляют дорожить им и при которых он производит действие на душу более внушительное, чем наш — нынешний язык. Он значительно богаче грамматическими формами, чем теперешний русский язык.

 

Из статьи «О церковно-богослужебном языке» // Церковные ведомости. 1908, № 26-28, с. 1219, 1268-1269, 1318.

 

Святейший Патриарх Тихон:

 

...Совершая богослужение по чину, который ведет начало от лет древних и соблюдается по всей Православной Церкви, мы имеем единение с Церковью всех времен и живем жизнью всей Церкви... При таком отношении... пребудет неизменным великое и спасительное единение основ и преданий церковных...

 

Божественная красота нашего истинно-назидательного в своем содержании и благодатно-действенного церковного богослужения, как оно создано веками апостольской верности, молитвенного горения, подвижнического труда и святоотеческой мудрости и запечатлено Церковью в чинопоследованиях, правилах и уставе, должна сохраниться в Святой Православной Русской Церкви неприкосновенно, как величайшее и священнейшее ее достояние...

 

Из "декрета" о недопустимости нововведений в церковно-богослужебной практике

 

Протоиерей Валентин Свенцицкий († 1931):

 

Вопрос, кажущийся столь простым и ясным для многих, думающих, что славянский язык это есть какая-то старина и пережиток и что просто не хватает смелости признать очевидную истину, что лучше молиться на всем понятном языке. Этот вопрос не так прост. И такое его решение совсем не истина, а глубочайшее заблуждение. Богослужение должно совершаться именно на славянском языке. Причина такого утверждения ясна для тех, кто решает вопрос не на основании мирских размышлений, а на основании духовного опыта. Этот духовный опыт показал людям, что язык разговорный, на котором ведутся наши мирские разговоры, перенесенный в богослужение, влечет за собой мирские воспоминания и наша мысль, и без того блуждающая невесть где во время молитвы и занимающаяся своими мирскими делами, от этого мирского языка при богослужении еще более уносится в сферу мирских забот.

 

Этот духовный опыт показал далее, что славянский язык является совершеннейшей формой для выражения молитвенных состояний.

 

В вопросах веры не так важен рассудок, как вся совокупность душевных сил, уразумевающих эти истины, так и в молитве важен вовсе не дословный перевод и знание каждого слова, а полнота и совершенство формы языковой, вмещающей целокупное содержание.

Из проповеди

 

 

Протоиерей Валентин АСМУС

О церковнославянском языке

 

 

Одна из проблем, которые сейчас обсуждаются в нашей церковной жизни, – это проблема богослужебного языка. Об этом, в частности, часто говорят в связи с деятельностью о. Кочеткова. Мы сейчас не будем говорить об этой деятельности. О ней нужно говорить особо, и о ней нужно сказать, что язык там всего лишь внешняя сторона, а на самом деле речь идет о гораздо более серьезных нарушениях церковной традиции. Так что поговорим только о богослужебном языке.

Появились сторонники перевода богослужебного языка, богослужебных книг на современный разговорный русский язык; они немногочисленны, но они очень крикливы, они пытаются мобилизовать себе в союзники так называемое общественное мнение, они пишут статейки в разных газетах и журналах и действительно создают впечатление, что стоит серьезная проблема. На самом деле такой серьезной проблемы нет, потому что подавляющее большинство верующего народа приемлет наш церковный язык и «ничтоже вопреки глаголет». Народ любит этот язык, даже если не каждый его хорошо понимает; я вижу, как люди делают усилия, чтобы все лучше и лучше его усвоить. В наше время, слава Богу, есть и грамматики, и в большом числе издаются церковнославянские книги, так что есть возможности для углубления своих познаний в этом языке.

Противники церковнославянского языка, как это ни странно, часто ссылаются на свв. Кирилла и Мефодия. Говорят, что, вот, теперь-то, конечно, церковнославянский язык – это язык древний, которому целая тысяча лет с лишним, а вот когда свв. Кирилл и Мефодий переводили, мол, они переводили-то не на какой-то древний, освященный традицией язык, а переводили на язык совершенно некультурный, можно сказать, варварский. Я сам слышал такие высказывания. В ответ на это нужно сказать, что это совершенно неверно. Свв. равноапостольные Кирилл и Мефодий переводили не на разговорный народный язык. Они явились создателями совершенно нового языка для передачи греческого Священного Писания и греческого богослужения.

Как, из каких материалов они создали этот язык? Чтобы понять это, мы должны обратиться к той ситуации, которая была в самой Греческой Церкви при свв. Кирилле и Мефодии.

 

В Греческой Церкви существовал богослужебный литературный язык. Это был язык всей византийской культуры. Язык этот сложился очень давно, еще за несколько веков до Р. Х. (и именно на этом языке составлено наше богослужение). За это время, ко времени свв. Кирилла и Мефодия, когда прошло почти уже полтора тысячелетия со времени возникновения этого литературного греческого языка, конечно, народный разговорный язык очень далеко отошел от литературного и в стране, в Византийской Империи, давно уже существовала ситуация двуязычия. С одной стороны, был язык разговорный, народный, на котором могли говорить иногда даже образованные и знатные люди у себя дома, в быту. С другой стороны, существовал язык литературный, который сложился уже при Платоне и Александре Македонском. Это был язык не только всей светской литературы, это был язык и живого церковного слова, это был язык церковной проповеди. О богослужении и говорить нечего, богослужение существовало только в формах этого языка.

И вот свв. Кирилл и Мефодий, имея перед глазами это двуязычие греческое, должны были сделать определенный выбор, когда они создавали новый литературный славянский язык. Они должны были выбирать, – ориентироваться ли им на принцип народного, разговорного языка, или на принцип языка литературного. Какой выбор они сделали? Это не вызывает никаких сомнений. Тот язык, который создали они, был создан по образу, очень точно воспроизведенному, греческого литературного языка. Об этом говорит многое. Об этом говорит и великое изобилие слов греческого языка в языке свв. Кирилла и Мефодия; тогда этих греческих слов было в славянском языке еще больше, чем в современном нам церковнославянском языке. Об этом говорят и синтаксические обороты. Свв. Кирилл и Мефодий в своем славянском литературном языке в точности воспроизводили синтаксические принципы греческого литературного языка, в то время как синтаксис народного греческого языка никак не отразился в переводах свв. Кирилла и Мефодия.

То есть с самого начала создатели нашего церковного языка стремились сделать церковный язык совершенно особым языком, языком резко и принципиально отличным от языка разговорного. В этом они были верными детьми своей Церкви. Греческая Церковь, надо сказать, до нашего времени верна своему литургическому языку. А современный греческий язык отличается от древнегреческого гораздо значительнее, чем современный русский отличается от церковнославянского. Однако ни одному греку никогда не придет в голову переводить богослужение на современный греческий язык, и новые службы составляются на безупречном древнегреческом языке.

Греческая Церковь претерпела многие исторические катастрофы, одной из самых страшных было падение Константинополя в середине XV в. После этого произошло резкое падение образованности, потому что турки не разрешали никаких греческих школ, ни высших, ни даже самых элементарных. И вот, под влиянием этой катастрофы Греческой Церкви пришлось отказаться от древнегреческого языка в одной сфере – в сфере церковной проповеди, но и только! Потому что и богослужение, и чтение Священного Писания на богослужении – все это по-прежнему совершается на древнегреческом языке, которому теперь уже больше двух тысяч лет.

И здесь Русская Церковь аналогично с Греческой Церковью тоже хранит свою языковую традицию. В этой традиции соединяются века и тысячелетия, в ней соединяются все православные славянские народы: и болгары, и сербы, и православные в Восточной Словакии – все они, так же, как и единый и неделимый русский народ пользуются одним и тем же церковнославянским языком. Богослужение – это достояние не одного поколения, и церковнославянский язык как объединяет народы, так и соединяет нас с минувшими поколениями вплоть до начала христианства в славянских странах, вплоть до времен святых Кирилла и Мефодия.

Не могу не вспомнить, как приснопамятный архимандрит Таврион в пустыньке под Ригой читал воскресные каноны Октоиха в русском переводе проф. Евграфа Ловягина. Этот точный, добротный перевод звучал, увы, очень коряво и, вопреки намерениям о. Тавриона, вовсе не был понятнее славянского текста.

Богослужение – это сокровищница богословия. В богослужении каждое слово сказано чрезвычайно точно и эти чеканные, классические слова и формулы переводить чрезвычайно трудно. И переводить с такой точностью эти богословские истины с церковнославянского языка на современный русский невозможно: русский перевод будет всегда искажением и огрублением.

Нельзя сказать, что Русская Церковь не делала никаких попыток модернизации литургического языка. В начале XX века Святейший Синод создал комиссию для редактирования богослужебных книг, возглавленную архиепископом Сергием (Страгородским), будущим Патриархом. Плодом трудов этой комиссии было несколько основных литургических книг, язык которых заметно русифицирован (например, икос Пасхи был переведен: «Предварившыя утро бывшыя с Мариею» вместо прежнего «яже о Марии»). Но народ церковный, вместо того чтобы с радостью ухватиться за эти «более понятные» книги, дружно отверг их, предпочитая старые. И когда Московская Патриархия получила в 70-х гг. возможность переиздавать богослужебные книги, новые издания стали воспроизводить старую редакцию XVII века, а не версию начала ХХ.

Свидетельствуя единство православного славянства в пространстве, славянский церковный язык свидетельствует единство и во времени, которое теперь составляет уже больше половины протяженности христианской истории.

Именно в качестве языка, остающегося в народной жизни как язык богослужения, церковнославянский язык оказывал в прошлом и может оказать еще в будущем доброе влияние на современные славянские языки, оберегая их от лавины английских заимствований, помогая славянским народам сохранять духовную, культурную, национальную идентичность.

 

Александр КАМЧАТНОВ