Стереотип «русской кровавости»

 

О, эта страшная и кровавая история огромной, загадочной и мрачной страны… Мы и сами почти поверили страшным сказкам о Руси IX–XV веков.

Спросите у любого мало-мальски сведущего европейца, да и россиянина, какие ассоциации вызывают у него слова «Русское Средневековье», – и получите в ответ полный джентльменский набор: плаха, залитая кровью, дыба в пыточном застенке, вороны над Лобным местом, опричники, похожие на персонажей современных «ужастиков» и тому подобные прелести. Было все это в нашей истории? Разумеется, было, чего уж тут отрицать… Вопрос – в каких количествах…

Нас так затюкали рассказами о нашей жестокости, что даже экскурсоводы на Красной площади рассказывают: мол, Лобное место служило для пыток и казней. А выражение «орать во всю Ивановскую» восходит к крику публично пытаемых и запарываемых кнутом.

А это неправда.

Лобное место нужно было для возглашения указов Государей. До перестройки Красной площади в XVI веке указы Великого князя возглашались на Ивановской площади в Кремле. Выходил дьяк в малиновом кафтане, синих штанах, светло-коричневых сапогах, оранжевой шапке, с чернильницей и тубусом с гусиными перьями на боку, в окладистой бороде… и кричал, «орал во всю Ивановскую» указ Государя и Великого князя…

А вы так привыкли считать предков садистами, что поверили?! Ведь верят же, что стекала алая кровь Пугачева со товарищи, четвертованного прямо на белоснежном пьедестале Лобного места на Красной площади. Да и Красной она называется, потому что заливали ее веками кровью невинно убиенных… Такие вот сказочки.

 

Лобное место и виселица

 

А как обстояло дело с кровушкой и пыточной аппаратурой в просвещенных Европах? Неужели как-то иначе? Действительно, иначе, но не так, как думается среднему европейцу и отечественному интеллигенту, а пострашнее, чем у нас.

На площадях ВСЕХ европейских городов непременно красовалась виселица. И не всегда пустовала.

Пытки были совершенно обычным, нормальным способом вести следствие не только в мрачном Средневековье, но и в Ренессансных XV–XVI веках. Пыточные инструменты заказывали самым обычным ремесленникам, и они выполняли свою полезную работу, продавая членам муниципалитета готовые изделия.

Бытовые нравы… По законам практически всех стран Европы жена и дети рассматривались как СОБСТВЕННОСТЬ главы семьи. Не случайно же в английском языке само слово womаn (женщина) есть прямое производное от mаn (мужчина). А слово mаn означает одновременно и «мужчина», и «человек». А обращение к замужней женщине на английском и сейчас означает некую принадлежность мужу. Вовсе не «миссис такая-то», как переводим мы, согласно нормам русского языка. А «миссис такого-то».

Избиения жен и детей были совершенно обычным делом. В XVI–XVII веках священники стали подымать свой голос против бытовой жестокости, но их мало слушали.

Драки, поножовщина были такими обыденными явлениями, что это отразилось в обычаях. Взять хотя бы описанную Марк Твеном «чашу любви». Пили из нее по очереди двое. Оба держали чашу за рукояти, один из них снимал салфетку, а другой – крышку. Зачем такие сложности? А затем, что «в старые времена, когда нравы были суровы и грубы, мудрая предосторожность требовала, чтобы у обоих участников пира, пьющих из чаши любви, были заняты обе руки. Иначе могло случиться, что в то время, пока он изъясняется другому в чувствах любви и преданности, тот пырнет его ножом».

 

Казнь Пугачева. Гравюра. Фрагмент. XVII в.

Народ безмолвствовал

 

У феодального сословия нравы пытались ввести в какие-то рамки… Но и эти рамки таковы, что отдают какой-то прямо космической жутью. Многие ли поклонники сказок про короля Артура и благородного Ланселота знают, что во время рыцарского турнира победитель имел право убить (!) побежденного? Даже того, кто признал свое поражение и сдался? Даже истекающего кровью, лежащего без сознания раненого?

Акт убийства так и назывался – «удар милосердия». Было даже оружие, специально предназначенное для того, чтобы добить беспомощного человека. Оно называется стилет. Стилет – это длинный трехгранный или многогранный стержень на рукояти. У него нет лезвия, он не годится как замена кинжала, даже как ножа. Стилетом можно только заколоть.

В Европе считалось «правильным» и «благородным» вогнать раненому стилет или между пластинами панциря на груди, в сердце, или в глазницу, чтобы пробив глаз, стилет проходил бы прямо в мозг.

На фоне этого бытового, повседневного зверства уже не удивляют ни Крестовые походы, ни инквизиция, ни обыденная жестокость войн.

И костры с еретиками, и методы обращения язычников в христианство – все считалось целесообразным и правильным. Кстати, насчет язычников и еретиков – в России обращение с теми и другими было не в пример мягче, чем в Европе, по крайней мере, народу сожгли гораздо меньше (хотя, в отличие от Европы, дров было поболее – энергетическая сверхдержава как-никак).

Россия, в отличие от Европы, практически не знала религиозных войн. По сравнению с тем, что творилось в Германии, Нидерландах, Франции в XVI–XVII столетиях, все раздоры между никонианцами и староверами, а также гонения на стригольников, нестяжателей и прочих сектантов представляются просто какими-то «разборками» малышей в песочнице.

В 1618–1648 годах католики и протестанты резали друг друга совершенно в чудовищных количествах даже по меркам 1-й и 2-й мировых масштабных войн. В Германии за время Тридцатилетней войны было уничтожено около сорока (!) процентов населения, дело доходило до того, что в Ганновере власти официально разрешили торговлю мясом людей, умерших от голода, а в некоторых областях (христианской!) Германии было разрешено многоженство для восполнения людских потерь.

В России не было ничего подобного, и слава Богу!

И специального оружия, чтобы добивать поверженного противника, тоже не было.

И виселица не была непременным «украшением» средневекового русского города.

Но вот что интересно! Ни один русский ученый не написал пока книги «Мадонна и виселица», за что бы его сделали директором Российской государственной библиотеки и членом Академии наук.

А Биллингтон подобную книгу написал и главой Библиотеки Конгресса США стал.

 

Глава 3

Короли добрые и злые

 

Все друг друга предают, травят, режут… В общем, идет обычная придворная жизнь.

Е. Шварц. «Обыкновенное чудо»

 

XVI–XVII века в общем-то уже трудно отнести к Средневековью. В это время укрепляются централизованные государства, в Европе появляется больше порядка и законности. Это касается Руси и Европы: укреплять государственность, присоединяя к центру страны независимые княжества, чисто гуманными методами трудновато.

Русские цари Иван III, Василий III, Иван IV вошли в историю как объединители Руси. Власть этих царей сделалась несравненно большей, чем власть любого из великих князей прежних веков.

Там, где политический абсолютизм, там и персонификация государства в личности монарха. Культ личности монарха. Абсолютизация его вкусов, мнений и привычек.

Во Франции придворные моды прямо зависели от того, что изволит носить король. Людовик XIV молод, строен и с удовольствием носит обтягивающие камзолы, тесноватые рубашки, штаны короля короткие, опять же обтягивающие поджарые ягодицы. И такие же одежды немедленно перенимает весь двор.

Пожилой король Луи XIV жалуется на несварение желудка и усталость, он ходит в длинных бесформенных куртках и штанах, прикрывающих колени. Двор опять обезьянничает и подражает королю, невзирая на то, кому что идет.

От личности такого короля зависит многое, слишком многое. Из-за подозрительности, жестокости, плохого воспитания одного человека могут пролиться реки крови.

 

Грозный царь

 

О грозности и жестокости Ивана IV судят главным образом на примере опричнины. Логично? Да, вполне.

Да, XVI век в России отмечен репрессиями Ивана Грозного. Центральное место в истории того времени занимает его опричнина. В течение 7 лет в Московском государстве пылал «пожар лютости». За 7 лет жертвами этого смутного времени стали, по разным подсчетам, от 5 до 7 тысяч человек.

Опричнина вошла в историю как мрачный, страшный период. Так и воспринимают ее россияне. На Западе же порой пытаются представить ее как обычнейшее в России дело, нормальное явление. На гравюрах Гюстава Доре царь с ангельской улыбкой созерцает гроздья повешенных и, радостно смеясь, втискивает в животы людям зубцы своей короны.

И Биллингтон объясняет: Иван Грозный являет самую суть своего общества. Русские любят и уважают силу. Их история кровава, но это нормально: так они устроены, в отличие от англичан.

Но представлять опричнину как обычный способ правления русских царей – по меньшей степени странно. С тем же успехом можно представлять себе типичного французского короля в виде Карла IX, стоящего с аркебузой у окна и посматривающего, кого бы из пробегающих мимо парижан подстрелить. Или считать Генриха VIII выразителем сокровенных чувств английского народа, – особенно когда он подписывает смертный приговор не дюжине врагов, а своей вчерашней жене или любовнице.

 

Опричник.