Относительные свойства положительного мышления и здравого смысла

I

О слове «положительное»: его различные значения определяют свойства истинного философского мышления

30. Само собой получающееся стечение различных общих соображений, приведенных в этом рассуждении, позволяет с достаточной полнотой охарактеризовать здесь все главные черты истинного философского мышления, достигающего теперь, после медленной предварительной эволюции, своего система­тического состояния.

В виду очевидной необходимости, в которую мы отныне поставлены, — квалифицировать его обыкновенно кратким специальным наименованием, я должен был предпочесть то, которое, благодаря предварительной работе последних трех веков, приобрело драгоценное свойство кратко и по возмож-

ности лучше выражать его основные атрибуты. Как все на­родные выражения, возвышенные таким образом постепенно до философского достоинства, слово положительное (positif) имеет в наших западных языках много различных значений, даже если отбросить грубый смысл, придаваемый ему мало просвещенными умами. Но важно отметить здесь, что все эти различные значения соответствуют равным образом новой общей философии, различные характерные свойства которой они попеременно выражают: таким образом, эта кажущаяся двусмысленность отныне не создает никакого реального не­удобства. В ней, напротив, нужно будет усматривать один из главных примеров этой удивительной сживаемости формул, благодаря которой у передовых народов под одним общеупот­ребительным выражением соединяется много разных значений, когда общественный рассудок сумел признать их постоянную связь.

31. Рассматриваемое сначала в его более старом и более общем смысле, слово положительное означает реальное в противоположность химерическому: в этом отношении оно вполне соответствует новому философскому мышлению, харак­теризуемому тем, что постоянно посвящает себя исследовани­ям, истинно доступным нашему уму, и неизменно исключает непроницаемые тайны, которыми он преимущественно зани­мался в период своего младенчества. Во втором смысле, чрезвычайно близком к предыдущему, однако от него отлич­ном, это основное выражение указывает контраст между полезным и негодным: в этом случае оно напоминает в философии о необходимом назначении всех наших здоровых умозрений — беспрерывно улучшать условия нашего действи­тельного индивидуального или коллективного существования вместо напрасного удовлетворения бесплодного любопытства. В своем третьем обычном значении это удачное выражение часто употребляется для определения противоположности между Достоверным и сомнительным: оно указывает, таким образом, характерную способность этой философии самопроизвольно создавать между индивидуумом и духовной общностью целого Рода логическую гармонию взамен тех бесконечных сомнений ^и нескончаемых споров, которые должен был порождать Прежний образ мышления. Четвертое обыкновенное значение, очень часто смешиваемое с предыдущим; состоит в противо­поставлении точного смутному. Этот смысл напоминает пос­тоянную тенденцию истинного философского мышления до­биваться всюду степени точности, совместимой с природой явлений и соответствующей нашим истинным потребностям; Между тем как старый философский метод неизбежно приводит ^к сбивчивым мнениям, признавая необходимую дисциплину

 

38

i

только в силу постоянного давления, производимого на него сверхъестественным авторитетом.

32. Наконец, нужно отметить особо пятое применение, менее употребимое, чем другие, хотя столь же всеобщее — когда слово положительное употребляется как противополож­ное отрицательному.

В этом случае оно указывает одно из наиболее важных свойств истинной новой философии, представляя ее как назначенную, по своей природе, преимущественно не разру­шать, но организовать. Четыре общие характерные черты, которые мы только что отметили, отличают ее одновременно от всех возможных форм, как теологических, так и метафи­зических, свойственных первоначальной философии. Послед­нее же значение, указывая, сверх того, постоянную тенденцию нового философского мышления, представляет теперь особен­ную важность для непосредственного определения одного из его главных отличий уже не от теологической философии, которая была долгое время органической, но от метафизичес­кого духа в собственном смысле, который всегда мог быть только критическим. Каково бы, в самом деле, ни было разрушительное действие реальной науки, это ее влияние было всегда косвенным и второстепенным: сама ее недостаточная систематизация не позволяла ей до сих пор носить иной характер; и великая органическая функция, выпавшая ей теперь на долю, отныне оказалась бы в противоречии с таким побочным качеством, которое она, сверх того, стремится сделать излиш­ним. Правда, здоровая философия коренным образом изгоняет все вопросы, неизбежно неразрешимые; но, мотивируя необ­ходимость отбрасьшать их, она избегает надобности в том или ином смысле их отрицать, что было бы противно тому сис­тематическому упразднению, в силу которого должны пасть все мнения, действительно не поддающиеся обсуждению. Более беспристрастная и более терпимая относительно каждого из них, в виду ее общего безразличия (отношение, которым не могут похвастать их разномыслящие приверженцы), она зада­стся целью исторически оценить их взаимное влияние, условия их продолжительного существования и причины их упадка. При этом она никогда ничего безусловно не отрицает, даже там, где речь идет об учениях, наиболее противных современному состоянию человеческого разума у избранной части народов. Именно таким образом она отдает сугубую справедливость не только различным системам монотеизма в роде той, которая на наших глазах доживает свои последние минуты, но также верованиям политеизма или даже фетишизма, относя их всегда к соответственным фазисам основной эволюции. С догмати­ческой стороны она, сверх того, держится того взгляда, что

всякие, какие бы то ни было концепции нашего воображения, по своей природе неизбежно недоступные никакому наблю­дению, не могут поэтому подлежать ни действительно реши­тельному отрицанию,ни такому же утверждению. Никто, без сомнения, никогда логически не доказал несуществования Аполлона, Минервы и т.д., ни небытия восточных фей или различных героев поэтических вымыслов; тем не менее, это обстоятельство нисколько не помешало человеческому разуму безвозвратно оставить древние учения, когда они, наконец, перестали соответствовать его состоянию.

33. Единственная существенная характерная черта нового философского мышления, которая не была бы еще непосред­ственно указана словом «положительное», состоит в его не­обходимой тенденции заменять всюду абсолютное относитель­ным. Но это великое свойство, одновременно научное и логическое, до того присуще основной природе реальных знаний, что его общее рассмотрение не замедлит войти в тесную связь с различными взглядами, уже вошедшими в сочетание этой формулы, когда новый строй мысли, до сих пор частичный и эмпирический, перейдет повсюду к систе­матическому утверждению. Пятое значение, которое мы только что рассмотрели, в особенности способно определять эту сжатость вполне установленного нового философского языка по очевидному сходству двух свойств. Понятно, в самом деле, что абсолютная природа древних учений, как теологических, так и метафизических, неизбежно обуславливала отрицательное отношение каждого из них ко всем другим, так как иначе им угрожало самим выродиться в бессмысленный эклектизм. Напротив, именно в силу относительности своего духа новая философия может всегда входить в оценку собственного достоинства противных теорий, не склоняясь, однако, никогда к напрасным уступкам, могущим затемнять ясность ее взглядов и ослаблять твердость ее решений. Позволительно, таким образом, на основании всего предшествоваЁшего специального рассмотрения предположить, что употребляемая здесь формула Для обычного определения этой окончательной философии вызовет в умах всех здравомыслящих полное действительное сочетание ее различных характерных свойств.

И                               .--^: Ф

Соотношение — в начале самопроизвольное,
затем систематическое — между положительным мышлением',! '
всеобщим здравым смыслом                                          '

34. При исследовании основного начала этого философского Метода приходится вскоре признать, что его самопроизвольное

 

40

41

зарождение действительно совпадает с первоначальными прак­тическими упражнениями человеческого разума; ибо совокуп­ность объяснений, приведенных в этом «слове», ясно дока­зывает, что все главные свойства этого метода в сущности ничем не отличаются от свойств всеобщего здравого смысла. Не взирая на умственное влияние наиболее грубой теологии, повседневное течение действительной жизни должно было относительно каждого класса явлений указывать всегда неко­торые признаки естественных законов и порождать соответ­ственные предвидения в некоторых частных случаях, казавших­ся тогда только второстепенными или исключительными, — а таковы, действительно, необходимые зародыши положитель­ной философии, долженствовавшей долгое время оставаться эмпирической, прежде чем она смогла стать рациональной. Весьма важно понять, что в существе дела истинный фило­софский дух всюду состоит преимущественно в систематичес­ком расширении простого здравого смысла на все действи­тельно доступные умозрения. Их область совершенно тожде­ственна, ибо величайшие вопросы здоровой философии свя­зываются всюду с простейшими явлениями, по отношению к которым искусственные случаи составляют только более или менее необходимое подготовление. И тот, и другой имеют одну и ту же экспериментальную точку отправления, преследуют одну и ту же цель — объединять и предусматривать, одинаково постоянно заботятся о реальности и окончательным пределом своих стремлений равным образом считают полезность. Все их существенное различие заключается в систематической об­щности одного, зависящей от его необходимой отвлеченности, противоположной несвязной специализации другого, всегда занятого конкретным.

35. С догматической стороны эта основная связь предста­вляет науку в собственном смысле слова как простое мето­дическое предложение всеобщей мудрости. Поэтому здоровые философские умозрения, далекие от того, чтобы когда-либо подвергать сомнению вопросы, которые верно разрешила такая мудрость, заимствуют всегда у простого рассудка свои перво­начальные понятия, дабы возвести их путем систематической обработки на степень общности и постоянства, которой они сами собой не могли достигнуть. В течение всего процесса обработки постоянный контроль этой примитивной мудрости имеет, сверх того, чрезвычайную важность как средство, способное по возможности предупреждать различные заблуж­дения, порождаемые потребностью или фантазией, которые часто оказывают свое влияние при беспрерывном состоянии отвлечения, необходимом для философской деятельности. Несмотря на их необходимое сходство, собственно здравый

смысл преимущественно заботится о реальности и полезности, между тем как специально философское мышление более занимается оценкой общности и связи, так что их двоякое повседневное взаимодействие становится одинаково благотвор­ным для каждого из них, укрепляя их основные качества, которые иначе естественно изменялись бы. Это отношение ясно показывает, насколько тщетны и бесплодны спекулятив­ные исследования, имеющие предметом первичные основопо­ложения какого-либо вопроса, которые, долженствуя всегда исходить из народной мудрости, не принадлежат никогда к области науки; они, напротив, составляют ее сами собой являющиеся основания и потому не подлежат обсуждению. Это положение устраняет массу праздных или опасных споров, оставленных нам прежним строем мышления. Можно равным образом понять совершенную и окончательную тщетность всех предварительных изучений, относящихся к отвлеченной логике, где речь идет об оценке истинного философского метода независимо от применения его к какому-либо классу явлений. В самом деле, единственные истинно общие принципы, которые можно было бы установить в этом отношении, сводятся, как это легко проверить на наиболее знаменитых из этих афориз­мов, к некоторым бесспорным, но очевидным правилам, заимствованным у здравого смысла и в действительности ничего существенного не добавляющим к указаниям, вытекающим у всех разумных людей из простой самопроизвольной деятель­ности мышления. Что касается способа приспосабливать эти всеобщие правила к различным классам наших положительных умозрений (это составляло бы истинную трудность и реальную полезность таких логических предписаний), то он мог бы быть подвергнут действительной оценке только после специального анализа соответственных знаний, сообразно со специфической природой рассматриваемых явлений. Здоровая же философия никогда не отделяет логики от науки; и так как метод и Доктрина могут в каждом случае быть правильно оценены только по их действительным взаимным отношениям, то в сущности невозможно придавать логике, как и науке, всеобщий характер посредством чисто отвлеченных концепций, незави­симых от всяких определенных явлений; попытки этого рода показывают еще тайное влияние абсолютного духа, присущего теолого-метафизическому образу мышления.

36. Эта тесная естественная солидарность между духом, свойственным истинной философии, и всеобщим простым здравым смыслом, рассматриваемая теперь исторически, по­казывает самопроизвольное зарождение положительного духа, Действительно обусловленное всюду специальным воздействием практического рассудка на теоретический разум, первоначаль-

 

42

43

ный характер которого таким образом изменялся все более и более. Но это постепенное превращение не могло происходить ни одновременно, ни, в особенности, с одинаковой скоростью по отношению к различным классам отвлеченных умозрений, которые первоначально, как мы это признали, все были теологическими. Постоянное конкретное побуждение могло заставить положительный дух проникать туда только согласно определенному порядку, который соответствовал возрастающей сложности явлений и который ниже будет объяснен непо­средственно. Отвлеченное положительное мышление, по не­обходимости рожденное в простейших математических иссле­дованиях и распространенное затем путем само собой возни­кающего сходства или инстинктивного подражания, могло таким образом сначала носить только специальный и, во многих отношениях, даже эмпирический характер, который должен был долгое время скрывать от большей части его сторонников как его неизбежную несовместимость с первоначальной фи­лософией, так _чтл, в особенности, его основное стремление создать новый логический строй. Его беспрерывные успехи, под возрастающим давлением здравого смысла, могли тогда непосредственно обусловить лишь предварительное торжество метафизического духа, предназначенного, в силу своей само­произвольной общности, служить ему философским орудием в течение веков, протекших между теоретическим подготов­лением монотеизма и его полным социальным установлением, после чего онтологический порядок, достигнув наибольшего влияния, какой только допускала его природа, вскоре стано­вился угнетающим для научного подъема, которому он дотоле благоприятствовал. Поэтому положительный дух мог достаточ­но проявить свою собственную философскую тенденцию только тогда, когда это угнетение заставило его, наконец, вступить в специальную борьбу с метафизическим направлением, с которым он должен был долгое время казаться смешанным. Вот почему первоначальное систематическое основание по­ложительной философии не может восходить дальше памятного кризиса, когда совокупность онтологического порядка начала во всей Западной Европе изнемогать под натиском самих собою сочетавшихся двух замечательных умственных течений — одного научного, созданного Кеплером и Галилеем, другого философского, обязанного своим возникновением Бэкону и Декарту. Несовершенное метафизическое единство, построен­ное к концу средних веков, было отныне безвозвратно раз­рушено подобно тому, как греческая онтология уже навсегда разрушила великое теологическое единство, соответствовавшее политеизму. Начиная с этого действительно решительного кризиса, положительная философия выросла в течение двух

веков больше, чем она могла это сделать в продолжение всего своего долгого прошлого, и отныне допускает возможность существования только такого единства, которое вытекало бы _из ее собственного всеобщего влияния. И каждая новая область, последовательно приобретаемая ею, никогда более не может возвратиться ни к теологии, ни к метафизике в силу все чаще наблюдающегося окончательного признания этих возрастающих приобретений здравым смыслом каждого. Именно только путем такой систематизации теоретическая мудрость, обобщая и укрепляя, действительно доставит практическому благоразумию достойную и равносильную компенсацию за важные услуги, оказанные ей последним, сообщавшим ее деятельности реаль­ность и силу в течение ее медленного и постепенного заро­ждения; по правде сказать, положительные понятия, получен­ные за последние два века, гораздо более ценны, как будущие материалы новой общей философии, чем по их непосредствен­ному и специальному достоинству, так как большая часть из них не приобрела еще своего окончательного характера — ни научного, ни даже логического.

37. Таким образом, совокупность нашей умственной эво­люции и, в особенности, великое движение, совершившееся в Западной Европе начиная от Декарта и Бэкона, отныне не допускает другого возможного исхода как создать, наконец," после стольких необходимых предварительных подготовлений, истинно нормальный строй человеческого разума, сообщая положительному мышлению еще недостающие ему полноту и реальность, дабы установить между философским гением и всеобщим здравым смыслом гармонию, которая до сих пор никогда не могла существовать в достаточной мере. А изучая эти два одновременные условия полноты и систематизации, которые реальная наука должна теперь выполнить для того, чтобы возвыситься до достоинства истинной философии, приходится скоро признать, что они окончательно совпадают.

В самом деле, с одной стороны великий первоначальный кризис новейшей положительной философии оставил вне научного движения в собственном смысле слова только мо­ральные и социальные теории, пребывающие поэтому в не­разумной изолированности под бесплодным господством тео-лого-метафизического духа; таким образом, именно в возвы­шении последних также на положительную стадию должно бы состоять в наше время последнее доказательство истинного философского мышления, последовательное распространение Которого на все другие основные явления уже достаточно Подготовлено. Но, с другой стороны, это последнее расширение естественной философии само собой стремилось тотчас же систематизировать ее,   строя единую как научную, так и

 

44

45

логическую точку зрения, которая могла бы господствовать над совокупностью наших реальных умозрений, всегда необходимо превратимых в человеческий, т.е. социальный взгляд, един­ственно способный стать активно всеобщим. Такова двоякая философская цель основного, одновременно частного и обще­го, преобразования, которое я осмелился предпринять в моем большом труде, указанном в начале этого Слова: наиболее выдающиеся современные мыслители считают эту задачу до­статочно выполненной, так как уже установлены истинные и непосредственные основания полного умственного обновления, которое было предложено Бэконом и Декартом, но оконча­тельное осуществление которого выпало на долю нашего века.

Часть вторая

СОЦИАЛЬНОЕ ПРЕВОСХОДСТВО

ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ

Глава первая                                    '?^v.

ОРГАНИЗАЦИЯ ПЕРЕВОРОТА

Ъ%. Для того, чтобы окончательная систематизация челове­ческих понятий была теперь надлежащим образом охаракте­ризована, недостаточно рассмотреть, как мы это только что сделали, ее теоретическое назначение; нужно также оценить здесь ясно, хотя и вкратце, ее необходимую способность указать единственный действительно возможный интеллекту­альный выход из бесконечного социального кризиса, развив­шегося за последние полвека по всей Западной Европе, и, в особенности, во Франции.

I                                            :*^::

Бессилие современных школ                          ^v

39. В продолжение последних пяти веков постепенно со­вершалось безвозвратное разрушение теологической филосо­фии, и в то же время политическая система, идейным ос­нованием которой она являлась, все более и более подвергалась не менее коренному разложению, шедшему равным образом под знаменем метафизического мышления. Существенными и солидарными орудиями этого двоякого отрицательного движе­ния были, с одной стороны, университеты, сначала созданные духовенством, но вскоре выступившие его ярыми противни-

ками, а, с другой, различные корпорации легистов, постепенно проникавшиеся враждой к феодальным властям.

Только по мере того, как распространялся дух критики, ее деятели, не изменяясь по существу, становились более мно­гочисленными и менее высокими по своему уровню: так, в XVIII веке главная революционная деятельность должна была перейти в области философии от ученых в собственном смысле слова к обыкновенным литераторам и затем в политике — от судей к адвокатам. Великий окончательный кризис¹ начался неизбежно, когда общий упадок — сначала случайный, а затем систематический, — упадок, которому, сверх того, различно способствовали все классы нового общества, достиг, наконец, такой степени, когда стала ясной невозможность сохранить старый порядок и резко выступила настоятельная потребность в новом. С момента своего зарождения этот кризис постоянно стремился превращать в широкое органическое движение критическое направление предшествовавших пяти веков, пред­ставляясь по преимуществу предназначенным непосредственно произвести социальное преобразование, почва для которого тогда уже вполне была подготовлена предыдущей отрицатель­ной деятельностью. Но это решительное обновление хотя и становилось все более и более настоятельным, должно было оставаться до сих пор в существе своем невозможным ввиду отсутствия философии, действительно способной доставить ему необходимое идейное основание. Даже в то время, когда достаточно продвинувшееся вперед предварительное разложе­ние побуждало отвергнуть обусловившие его чисто отрицатель­ные учения, — роковое заблуждение, неизбежное тогда, при­водило, напротив, к тому, что метафизическому мышлению, единственно действовавшему в течение этого долгого подго­товительного периода, сама собой предоставлялась общая руководящая роль в преобразовательном движении. Когда вполне решительный опыт навсегда констатировал полную органическую несостоятельность такой философии, то отсут­ствие всякой другой теории сначала не позволяло удовлетво­рять уже возобладавшим требованиям порядка другим путем, Кроме временного восстановления в некотором роде той самой Идейной и социальной системы, непоправимое падение кото­рой обусловило наступление кризиса. Наконец, развитие этого Попятного движения должно было затем вызвать памятную Манифестацию², которую наши недочеты в области философии сделали столь же необходимой, как и неизбежной, дабы Непреложно доказать, что прогресс составляет совершенно так

'Революция 1789 г.
Революция   1830 г.                  • -!

 

46

47

же, как и порядок, одно из двух основных условий новейшей цивилизации.

40. Естественное сочетание этих двух неизбежных испыта­ний, возобновление которых стало теперь столь же невозмож­ным, сколь и бесполезным, привело нас в настоящее время к этому странному положению, когда ни в интересах порядка, ни ради прогресса не может быть предпринято ничего истинно великого, за отсутствием философии, действительно приспо­собленной к совокупности наших потребностей. Всякая серь­езная попытка преобразования скоро останавливается перед опасениями регресса, которые она естественно должна внушать в эпоху, когда идеи порядка по существу своему вытекают еще из старого уклада, ставшего по справедливости ненавистным современным народам; точно так же попытки непосредственно ускорить поступательный ход политики вскоре наталкиваются на непреодолимые препятствия, вследствие порождаемых ими весьма законных тревог о неизбежности анархии, пока идеи прогресса остаются преимущественно отрицательными. Как и до кризиса, видимая борьба ведется, таким образом, между теологическим мышлением, признанным несовместимым с прогрессом, который оно догматически отвергало, и метафи­зическим мышлением, которое, сумев вызвать всеобщее сомне­ние в философии, стремилось в политике лишь к установлению беспорядка или к состоянию, равносильному безначалию. Но в виду единодушного осознания их общей неудовлетворитель­ности ни тот, ни другой метод мысли отныне не могут внушать управляющим или управляемым глубокие активные убеждения. Их антагонизм продолжает, однако, взаимно питать их, и ни один из них не способен скорее, чем другой либо совершенно оставить поле битвы, либо одержать решительную победу; ибо состояние нашего мышления делает их еще необходимыми, дабы одновременные условия, с одной стороны, порядка, с другой — прогресса, могли быть хоть как-нибудь соблюдены, пока новая философия не сможет одинаково удовлетворить их, сделав, наконец, равно бесполезными реакционную и крити­ческую школы, из которых каждая имеет теперь главною целью помешать полному возобладанию другой. Тем не менее, тревоги противоположного характера, относящиеся к этим двум про­тиворечивым формам мысли, естественно останутся нерассе­янными, пока будет продолжаться это идейное междуцарствие, неизбежное следствие неразумного разлучения двух нераздель­ных сторон великой социальной проблемы. В самом деле, каждая из этих двух школ, вследствие своего исключительного стремления, не способна даже удовлетворительно сдерживать противоположные заблуждения своего антагониста. Не взирая на свою антианархическую тенденцию, теологическая школа

показала себя в наше время совершенно бессильной помешать росту разрушительных воззрений, которые, развившись, — главным образом, в период ее полного восстановления, часто распространяются ею ради легкомысленных династических расчетов. Точно так же, каков бы ни был антиреакционный инстинкт метафизической школы, она лишена теперь всей той логической силы, которой требовала бы ее простая револю­ционная функция, ибо ее характерная непоследовательность заставляет ее допускать основные принципы той самой сис­темы, истинные условия бытия которой она беспрерывно подрывает.

41. Это печальное колебание между двумя противополож­ными философиями, ставшими одинаково бесполезными и могущими прекратить свое существование только одновремен­но, должно породить развитие своего рода посредствующей школы, по существу неподвижной и преимущественно назна­ченной выдвигать непосредственно социальный вопрос во всей его совокупности, провозглашая, наконец, равно необходимы­ми два основные условия, отделяющие друг от друга оба господствующие мнения. Но в виду отсутствия философии, способной осуществить это великое сочетание духа порядка с духом прогресса, эта третья школа остается логически еще более бессильной, чем все другие, ибо она возводит в системе непоследовательность, освящая одновременно реакционные принципы и отрицательные правила, дабы привести их к взаимоуничтожению. Прямо препятствуя всякому возобладанию какой-либо системы и далекое от стремления закончить кризис, такое направление могло бы только способствовать его уве­ковечению, если бы оно не ограничивалось временным на­значением эмпирически отвечать наиболее серьезным требо­ваниям нашего переходного состояния до решительной победы единственных доктрин, которые могли бы отныне удовлетво­рять все наши потребности. Но рассматриваемое в таком смысле это предварительное средство стало теперь столь же необходимым, как и неизбежным.Быстрое достижение им практического влияния, молчаливо признанного обеими актив­ными партиями, все более и более обнаруживает одновременно ослабление у теперешних народов прежних убеждений и страстей, как реакционных, так и критических, постепенно заменяемых всеобщим реальным, хотя и неясным, чувством необходимости и даже возможности постоянного соглашения Между консервативным и прогрессивным направлениями, одинаково свойственными нормальному состоянию человече­ства. Соответственное стремление государственных людей по возможности помешать теперь всякому большому политиче­скому движению само собой отвечает, сверх того, основным

 

48

49

требованиям положения, допускающего действительно только временные учреждения, пока истинная общая философия не объединит умы в достаточной степени.

Это инстинктивное сопротивление современных властей способствует помимо их воли облегчению действительного разрешения кризиса, побуждая бесплодную политическую аги­тацию превращаться в активное философское поступательное движение, дабы последовательно пройти, наконец, путь пред­начертанный собственной природой окончательной реоргани­зации, которая должна сначала совершиться в идеях, чтобы распространиться затем на нравы и лишь после этого на учреждения. Такое превращение, стремящееся уже стать пре­обладающим во Франции, естественно должно будет все более и более развиваться в виду возрастающей необходимости, в которую поставлены теперь наши западные правительства, — поддерживать с большими расходами материальный порядок среди идейного и морального беспорядка. Эта необходимость должна мало-помалу существенно поглощать их повседневные усилия, заставляя их молчаливо отрекаться от всякой серьезной роли в духовной реорганизации, предоставленной таким об­разом свободной деятельности философов, которые покажут себя достойными руководить ею. Эта естественная тенденция современных властей находится в гармонии с само собой возникающим стремлением народов к кажущемуся политичес­кому индифферентизму, который объясняется коренной несо­стоятельностью различных ходячих учений и который не ослабнет, пока политические споры, за отсутствием надлежа­щего стимула, будут вырождаться по прежнему в бесполезные личные столкновения, все более и более печальные. Такова благоприятная практическая сила, которую вся совокупность нашего переходного состояния кратковременно доставляет школе, по существу эмпирической, и эта школа в теорети­ческом отношении может создать лишь систему, в корне противоречивую, не менее нелепую и опасную в политике, чем нелеп и опасен в философии — эклектизм, вдохновляемый также тщетным намерением согласовать за отсутствием со­бственных принципов противоположные мнения.

II                                                >

Положительное согласование порядка и прогресса

42. В силу все более и более развивающегося осознания равной социальной неудовлетворенности теологического и метафизического направлений, которые до сих пор одни только деятельно оспаривали господство друг у друга, общественный

разум должен быть расположенным скрыто признавать теперь положительное мышление единственно возможным основанием для истинного разрешения глубокой интеллектуальной и моральной анархии, преимущественно характеризующей вели­кий современный кризис. Оставаясь еще чуждой таким вопро­сам, положительная школа постепенно подготовлялась, при­водя в течение революционной борьбы последних трех веков в действительно нормальное состояние все более простые классы наших реальных умозрений. Укрепленная такими логическими и научными опытами, свободная, сверх того, от современных заблуждений, она представляется теперь приоб­ретшей, наконец, недостававшую ей до сих пор полную философскую общность; отныне она дерзает в свою очередь предпринимать еще не начатое разрешение великой проблемы, надлежащим образом применяя новый метод и к конечным исследованиям подобно тому, как она это последовательно сделала относительно различных предварительных изысканий.

43. Прежде всего нельзя не признать само собой возни­кающей способности этой философии непосредственно по­строить еще столь тщетно искомое основное согласование одновременно между требованиями порядка и прогресса, ибо для этого ей достаточно распространить на социальные явления тенденцию, которая вполне соответствует ее природе, и ко­торую она теперь сделала крайне обычной во всех других основных случаях. В каком бы то ни было вопросе положи­тельное мышление всегда приводит к установлению точной элементарной гармонии между идеями существования и идеями движения, откуда, в частности относительно живых тел, вытекает постоянное соотношение идей организации с идеями жизни и, затем, при еще большем ограничении этого понятия в применении его к социальному организму — постоянное единство между идеями порядка и идеями прогресса. Для новой философии порядок составляет всегда основное условие про­гресса и, обратно, прогресс является необходимой целью порядка подобно тому, как в животной механике равновесие и поступательное движение взаимно необходимы в качестве основы или цели.

44. Рассматриваемое затем специально со стороны порядка положительное мышление в своем социальном расширении обеспечивает этому порядку могущественные и непосредствен­ные гарантии, не только научные, но также логические, которые скоро будут признаны бесконечно превосходящими тщетные Притязания реакционной теологии, в течение нескольких веков все более и более вырождающейся в деятельный элемент личных или национальных раздоров и отныне неспособной сдерживать пагубные шатания своих собственных последова-

 

50

51