На данный момент я поступила в школу библиотекарей.

Засунув последний кусок шоколадки в рот, миссис Хендерсон озорно улыбнулась мне.

— Ну, милочка, советую тебе пересмотреть свое решение. Если уж говорить начистоту, мне кажется, ты слишком болтлива для работы в библиотеке. Ты не думала стать политиком? Они только и делают, что целыми днями говорят, хотя сказать им практически нечего.

Я улыбнулась. В мире должно быть больше таких женщин. Миру необходимы женщины, похожие на книгу «Доводы рассудка» — идеальное сочетание глубокого смысла и приятного времяпрепровождения.

 

***

 

В следующую пятницу Брукс явился домой только в два часа ночи. Все это время поливал дождь, и я не могла уснуть, слушая раскаты грома. Сидя в гостиной, я крутила песню за песней на музыкальном автомате миссис Бун и ждала, когда откроется входная дверь.

Услышав, как она хлопнула и закрылась, я затаила дыхание. В дверь вошел Брукс во второй своей ипостаси: пьяный и мокрый после пребывания на озере.

— Какого черта? — прошипел он, уставившись на музыкальный автомат. В пять больших шагов Брукс подошел к нему и выдернул вилку из розетки. — Я не желаю этого слушать.

Брюзга.

Каждый раз, когда я включала в его присутствии музыку, он заставлял меня ее выключить.

Я подошла к автомату и снова включила его.

Зато я желаю слушать.

Брукс выпрямился и выпятил грудь.

— Мэгги, ты не имеешь права этого делать! Ты не можешь приходить сюда и включать эту хрень, — он снова выдернул шнур из розетки, но я опять вернула его на место.

— Черт возьми, ты можешь просто уйти?! Я не хочу, чтобы ты здесь находилась! Что непонятного? Я не хочу, чтобы ты была здесь! Ты выводишь меня из себя! Мне плохо, я устал от всей этой фигни. Мне паршиво, и я по горло сыт твоими попытками влезть в мою жизнь, заставить меня почувствовать себя лучше и втянуть в то, к чему я не готов. Черт, да как ты смеешь? — прохрипел он с пьяной злобой и болью одновременно. — Больше двадцати лет я принимал тебя такую, какой ты была, чтобы помочь тебе справиться со всем — даже неважно, с чем. Я никогда не давил на тебя, не подталкивал. Но сейчас ты именно это делаешь со мной. Когда много лет назад ты сказала мне уйти, я оставил тебя. Я дал тебе личное пространство. Почему ты не можешь поступить так же? Разве не видишь, что, пытаясь спасти, ты душишь меня? Я не нуждаюсь в том, чтобы ты меня спасала. Меня достало это. Я просто хочу, чтобы ты уехала домой. Черт, ну почему ты не можешь оставить меня в покое?

Его слова были похожи на тяжелые пощечины. Они причиняли сильную боль, и я задрожала всем телом.

Раздраженно проведя пальцами по волосам, Брукс со злостью отвернулся. Но чем злее он становился, тем сильнее становилось мое раздражение. Он снова выдернул из розетки шнур музыкального автомата, но я снова включила его. Стоило чуть-чуть приблизиться к нему, как в нос мне ударил резкий запах виски, выдыхаемый Бруксом. Одним решительным рывком выдрав шнур, он правой рукой отпихнул автомат в сторону.

— Достаточно! Почему? Почему, черт возьми, ты ни хрена не можешь дать мне побыть в одиночестве, хотя лично я позволял тебе то же самое много лет? К черту твою музыку, твои надежды и твой список желаний! Мэгги, если ты надеешься дождаться меня, то этого никогда не произойдет!

Каждое его слово — словно удар хлыста. С каждым словом почва уходила из-под ног.

— Ты напрасно тратишь время, поэтому просто убирайся отсюда…

— ТЫ ОБЕЩАЛ! — закричала я, и мой голос надломился, едва слова сорвались с губ. Я прижала ладони ко рту, внутри все сжалось. Это я сказала? Это мои слова? Это был мой голос? Звук моего голоса? Мои слова?

Полностью ошеломленный, Брукс вытаращил свои карие глаза, испытав настоящее потрясение от звука моего голоса. Я была потрясена не меньше. Опустив взгляд на мои губы, он сделал шаг вперед и с мольбой в голосе произнес:

— Скажи это снова.

— Ты обещал, — я подошла к нему ближе и опустила взгляд, не в силах сдержать дрожь во всем теле. Снова взглянув на Брукса, я сказала: — Ты обещал, что будешь моим якорем, а я навсегда поклялась быть твоим, если когда-нибудь ты будешь нуждаться во мне. Я здесь, потому что мы дали друг другу обещание. Но сейчас я даже не знаю, кто ты, — прошептала я. — Мальчик, которого я знала, никогда не стал бы орать на меня. Никогда. Мальчик, которого я знала, никогда не опустился бы так низко.

— Мэгги.

— Брукс.

Когда я произнесла его имя, он закрыл глаза и попросил:

— Еще.

— Брукс, — прошептала я.

Он открыл глаза, и я, приблизившись, прижала ладони к его груди.

— Брукс… пожалуйста, не делай этого. Не отталкивай меня. Я хочу помочь, но каждый день ты отгораживаешься от меня своим гневом, своей болью. Я больше не могу этого терпеть. Не могу продолжать быть твоей грушей для битья. Не делай этого с собой, — умоляла я. — Не позволяй себе утонуть. Это очень тяжело, мне ли не знать? Я утонула много лет назад. Ты закрылся здесь и каждую секунду убиваешь сам себя, словно ты один. Но ты не один, — я взяла его руки и прижала их к своей груди, где билось сердце. — Я здесь. Я здесь для тебя. Но ты должен перестать отталкивать меня своими словами. Ты должен перестать вести себя так, словно в этой ситуации я тебе враг, — я отпустила его руки, а он все продолжал смотреть на меня, стоя, как парализованный. Возможно, такой эффект на него произвел мой голос? Или мои слова?

— Это будет нелегко. Это будет очень трудно. Я не собираюсь сдаваться, но ты не должен так относиться ко мне, Брукс. У тебя не получится стать тем, кем ты не являешься по своей сути. Ты не чудовище. Ты его полная противоположность. Ты нежный, добрый, веселый. Ты — мой лучший друг, и прекрасно об этом знаешь. Поэтому я не уйду отсюда, пока ты не обретешь все заново, — сказала я.

— Обрету что?

Я нежно поцеловала его в щеку и прошептала:

— Свой голос.

Глава 37

Брукс

Ты обещал.

Ее голос. Первые слова Мэгги за долгие годы. И они были вызваны ее разочарованием во мне. Правда, стоявшая за этими словами, всю ночь не давала мне покоя. А еще звук ее голоса. Мне было ненавистно, что ее голос проснулся от боли и злобы. Мне было ненавистно, что это я довел ее до такого состояния.

— Мэгги, — прошептал я около пяти утра и легонько потряс ее, спящую, за плечо. — Мэгги, проснись.

Она пошевелилась, зевнула, потерла сонные глаза и удивленно приподняла брови.

— Знаю, что еще очень рано, но можно я кое-что тебе покажу?

Она кивнула, и я подумал: а не померещился ли мне ее голос сегодня ночью? Мэгги выбралась из постели, и я повел ее к задней двери коттеджа, а оттуда на причал. Я опустился на дощатый настил, и она присела рядом. Склонив голову и прищурив глаза, Мэгги недоуменно взглянула на меня.

— Пункт шестьдесят седьмой в твоем списке желаний. Увидеть восход или закат солнца над водой.

Легкий вздох сорвался с ее губ, и Мэгги подняла взгляд к темному небу, которое медленно начинало просыпаться.

— Ты по ночам ворочаешься и беспокойно мечешься во сне, — сказала она.

— Да. Знаю.

— Ты тоже просыпаешься в холодном поту? Иногда кажется, будто ты тонешь в воде. И, хотя точно знаешь, что это не так, все равно чудится, что ты снова там?

Я коротко кивнул.

— Да, да. Именно так. Трудно описать словами, что творится в моей голове. Все убеждали меня, что я быстро восстановлюсь, но воспоминания, голоса в моей голове…

— Они настоящие. Голоса. Вспышки. Страхи. Все это реально, Брукс. И как бы ты ни пытался описать это людям, ни разу не переживавшим подобного, они никогда не поймут. То, что с тобой произошло, должно было быть действительно ужасным. Я знаю, как извивается и мечется тело по ночам. Мне известно, что значит просыпаться в холодном поту. Мне знакомы эти ощущения: и это происходит постоянно, каждый день, каждую секунду.

Я опустил голову.

— С тобой такое с десяти лет?

— Да. И именно поэтому я не могу оставить тебя. Мне известно, как страшно начинать все сначала.

— Сейчас я чувствую себя таким идиотом из-за своего поведения… Я эгоист. Ты сталкивалась с этим всю свою жизнь, но никогда не была равнодушной по отношению к другим. Ты никогда ни от кого не отворачивалась. Я так по-свински с тобой поступил, Мэгги. Прости меня.

Она пожала плечами.

— Каждый человек справляется со своей болью по-своему. Я реагировала на свои проблемы по-другому, но это вовсе не значит, что ты должен был реагировать так же. То, что случилось с тобой, нанесло серьезную травму, и я прекрасно понимаю, почему после случившегося ты избегаешь музыки. Ты чувствуешь себя обманутым, ведь единственное, что ты любил, теперь стало недоступным. Но это все придет, Брукс. Ты найдешь свой путь.

— На днях я взял в руки гитару. Она просто стояла в углу комнаты, и я по привычке поднял ее, а потом вспомнил, что не могу играть. Но вместо того, чтобы расстроиться, я просто взбесился. А потом напился, чтобы заглушить боль. Но опьянение прошло, а боль осталась.

— Это будет больно, Брукс. Больно, тяжело и невероятно мучительно. Боль не утихает так долго, что иногда кажется, будто она никогда не исчезнет. Хотя… от этой боли есть своя польза.

— Какая?

— Сила, которую ты находишь в себе, чтобы не сдаваться. Даже если утром ты думаешь, что ничего не получится, к ночи понимаешь, что ты смог. За это я больше всего и люблю жизнь — она продолжается, несмотря ни на что.

— А за что ты меньше всего любишь жизнь? — спросил я.

На минуту она опустила голову, а потом подняла взгляд к небу.

— Несмотря ни на что, она продолжается.

Моя рука лежала на досках причала, и Мэгги пальцами коснулись моих. Мы переплели их и вместе смотрели на пробуждающиеся от сладкого сна небеса.

— Прости, — я прочистил горло, ощущая себя полным дураком. — Прости меня за то, что был так холоден и груб, Мэгги. Ты этого не заслужила. Я просто пытался оттолкнуть тебя, пока занимался самоуничтожением. Мне не хотелось, чтобы ты была рядом, когда это случится окончательно. Я словно стоял по шею в воде и был готов уйти под нее с головой. А потом меня спас твой голос. Мне все еще очень плохо, но я даю тебе обещание. Однажды я уже обещал показать тебе этот мир, и я сдержу свое слово. Не могу поклясться, что у меня не будет плохих дней, но обещаю, что буду сражаться за каждый хороший. Я буду бороться ради тебя, Магнит. Точно так же, как ты боролась ради меня.

— Брукс, ты был рядом со мной двадцать лет. Думаю, несколько тяжелых дней я в состоянии пережить, — она засмеялась, и я влюбился в этот звук. — Кроме того, ты видел мою темную сторону. Было бы справедливо, чтобы я познакомилась с твоей.

— Твой голос, Мэгги… думаю, ты вряд ли догадываешься, что он делает со мной.

Она снова рассмеялась, и я почувствовал, как еще сильнее влюбляюсь в нее.

— Мне всегда было интересно, как будет звучать мой голос. Тебе он нравится?

— Нравится? Да я влюблен в него!

— Он не слишком… — она поерзала на своем месте и сморщила нос, — скрипучий? Или детский?

Мэгги сделала тембр голоса неестественно низким.

— Ночью я стояла перед зеркалом и репетировала соблазнительный тон. Тебе нравится?

Я не мог удержаться от смеха.

— Нравится или нет? — проговорила она, сильно понизив голос и предельно напрягая связки. — Ты находишь этот голос сексуальным. И определенно хочешь меня трахнуть.

— Честно говоря, да. Но этот голос не используй. Ты звучишь так, словно выкуриваешь по пятьдесят пачек сигарет в день.

Она хихикнула и толкнула меня в плечо. Мы смеялись и разговаривали, как будто общение друг с другом без доски для записей было для нас в порядке вещей. Это было так легко. Честно говоря, если бы я мог спокойно сидеть и слушать ее голос всю оставшуюся жизнь, то был бы счастлив.

Когда солнце начало подниматься, Мэгги придвинулась ближе ко мне.

— Ты сегодня в порядке, Брукс? — прошептала она, посылая озноб по моему позвоночнику, ведь этот самый вопрос я сам задавал ей почти каждый день ее сознательной жизни.

Я дважды сжал ее руку. Да.

Больше мы не произнесли ни слова.

За пять минут до того, как она села рядом со мной на причале, я был полностью потерян.

После пяти минут, проведенных рядом с ней, я начал вспоминать дорогу домой.

 

***

 

Мэгги по-прежнему металась и ворочалась по ночам. Не так часто, как раньше, но все же были ночи, когда тьма снова окутывала ее.

Однажды ночью, когда мы спали рядом, я проснулся от ее испуганных криков. Она что-то бормотала сама себе, а тело было мокрым от пота. Я не стал будить ее, потому что знал: нет ничего хуже, чем быть вырванным из ночного кошмара, пока он еще не готов отступить. Я ждал, когда она вернется ко мне.

Мэгги проснулась, задыхаясь, и открыла глаза. Я был рядом, чтобы успокоить ее. На мгновение она подняла руки к шее, но потом сама сделала глубокий вдох и выдох, чтобы успокоиться. Кажется, с годами она научилась лучше справляться со своей паникой.

— Ты в порядке, — заверил я ее. — Я здесь.

Мэгги села и заправила за уши пряди волос.

— По шкале от одного до десяти, насколько плохо? — спросил я.

— Восемь.

Я поцеловал ее в лоб.

— Это я разбудила тебя? — спросила она.

— Нет.

— Врунишка, — Мэгги улыбнулась и, нервозно скинув с себя одеяло, подтянула колени к груди.

Я видел, что часть ее разума была все еще во власти ночного кошмара.

— Скажи, может, тебе что-нибудь нужно? Скажи, что мне сделать.

— Просто обними меня, — ответила она и закрыла глаза.

Я придвинулся ближе, обхватил ее руками, опустил подбородок ей на макушку и крепко прижал к себе. Губами коснулся ее лба нежным поцелуем, потом опустился ниже и ласково собрал слезы, а затем переместился ко рту и наблюдал за каждым ее вдохом и выдохом. Закрыв глаза, я слегка коснулся губами ее губ. Она коснулась моих в ответ. Ее дыхание стало моим. Мое дыхание стало принадлежать ей.

— Ты в порядке сегодня, — заверил я ее. И если не прямо сейчас, то к утру точно будет. В любом случае, я буду рядом с ней.

Она прижалась губами к моим и опустила ладони мне на грудь. Лизнув языком ее нижнюю губу, я нежно втянул ее в рот.

— У меня тоже был кошмар, — сказал я. — Я чувствовал, что тону.

— Ты хочешь поговорить об этом? — прошептала она.

Я закрыл глаза и увидел воду. Почувствовал ее. Она ощущалась такой реальной, такой холодной, такой близкой. Но потом Мэгги поцеловала меня в губы, напоминая, что я не должен тонуть в одиночестве.

— Да, — ответил я.

— Расскажи мне, на что это похоже, — сказала она, ее голос был наполнен заботой. — Скажи, что ты чувствовал в воде.

— Панику. Все происходило очень быстро, но в моем восприятии это было похоже на замедленную съемку. Пока я пытался вернуться в лодку, в моем сознании произошел какой-то переворот, — сказал я.

Переместившись губами к шраму на моей шее, а потом нежно поцеловав его, Мэгги двинулась дальше, к ключице.

— После первого удара винта я был уверен, что это все. Я знал, что умру. Сейчас, мне кажется, это звучит несколько драматично…

Мэгги прервала меня:

— Здесь нет ничего драматичного.

— А теперь… меня мучают кошмары, и возникает ощущение, что все это происходит снова. Я чувствую холодную воду. Чувствую лопасти винта, режущие кожу. И просыпаюсь, ожидая увидеть себя истекающим кровью, — я поднял руку и уставился на свою покалеченную кисть.

Она коснулась губами моей левой руки, и по мере приближения к кисти я напрягался все сильнее.

— Что ты чувствуешь? — спросила Мэгги, целуя мое предплечье.

— До сих пор возникают фантомные боли. Кажется, что кто-то зажимает пальцы в тиски и прижимает к ним паяльную лампу. Хотя, это довольно быстро проходит. Когда я мерзну, рука становится фиолетовой. Ненавижу эти шрамы. Они постоянно напоминают мне о том, что произошло.

— У каждого есть шрамы. Просто некоторые люди умело скрывают их.

Я улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

— Честно говоря, я считаю, что самое ужасное во всем этом — бояться и оглядываться назад.

Ее взгляд потяжелел.

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, — Мэгги села ровно и прикусила нижнюю губу. — Ничего, если я тоже расскажу о своих шрамах?

— Конечно.

В голосе Мэгги слышался страх. Я видел в ее глазах, что ей страшно от одной мысли рассказать вслух о том, что произошло тогда, много лет назад, в лесу. Я понимал, насколько тяжело это будет для нее, но, несмотря на дрожь в голосе, она заговорила.

— Ее звали Джулия. Иногда память пытается убедить меня, что ее звали Джули, но это не так. Ее определенно звали Джулия, — начала она.

— Кого?

— Женщину, которая умерла в лесу.

Я выпрямился и насторожился.

— Ее звали Джулия, и она ушла от своего мужа, — она рассказывала мне все в мельчайших подробностях. Мэгги рассказала, как выглядел он, какого цвета были волосы у Джулии, рассказала о своей панике, о криках. Она вспоминала его запах, его прикосновения, его голос. Почти двадцать лет Мэгги снова и снова переживала этот ужас, не забывая ничего. Она не прекращала своего рассказа, несмотря на дрожь во всем теле. Мэгги продолжала рассказывать мне историю того дня, который навсегда изменил ее жизнь. Я слушал со все нарастающей злостью, и мне было страшно и обидно за нее. Я и представить себе не мог того, что ей пришлось пережить в детстве. Я не мог представить себя на ее месте. А если бы мне пришлось увидеть, как на моих глазах убивают кого-то?

— Я думала, что тоже умру, Брукс. Точно так же, как и ты думал, что твоя жизнь заканчивается, — вот, что я чувствовала. И это запросто могло бы произойти. Если бы ты упал перед лодкой, гребной винт мог бы порезать тебя насмерть. Если бы я не вырвалась от того человека, он убил бы меня.

— Как тебе удалось вырваться?

Ее глаза блеснули под трепещущими ресницами.

— Ты позвал меня по имени и этим спугнул его. Ты спас мне жизнь, Брукс.

Мы не ложились до рассвета, рассказывая о своих душевных травмах, делясь друг с другом обидами и страхами, через которые нам пришлось пройти. И пусть это было трудно, но необходимо нам обоим. Рассказывая вслух обо всех бедах, мы освобождались. Большая часть этой ночи далась нам очень тяжело. Иногда мы были вынуждены останавливаться и брать пять минут, чтобы напомнить себе, что мы живы. Тем не менее, я был благодарен за все: и за моменты тишины, и за моменты боли. Я был благодарен Мэгги за то, что она позволила мне излить ей свою душу. И благодарен за то, что она излила мне свою.

— Поцелуй меня, — попросила она.

И я выполнил ее просьбу.

Мы были двумя душами, молящими о спасении, но с каждым новым поцелуем тонули вместе. Мэгги прикусила мою нижнюю губу, и я застонал ей в рот. Она прижалась ко мне всем телом, и я крепко обнял ее — она с такой силой прижималась ко мне, словно старалась удержать. Правой рукой я сжал ее грудь и, опустив голову, начал посасывать и покусывать нежную кожу на шее Мэгги. Я так сильно хотел ее. Она вонзила ногти мне в спину, как будто старалась крепче уцепиться за саму мою жизнь.

Мэгги отстранилась и встретилась со мной взглядом.

Эти прекрасные печальные голубые глаза.

Боже, как я ненавидел эту печаль в них.

Но, Господи, как же я любил в них эту печаль.

Она напоминала мне о том, что я не одинок.

Интересно, моя печаль ей тоже видна?

Мэгги чувствует привкус боли на моих губах?

— Ложись, — попросил я.

И она исполнила мою просьбу.

Мэгги стянула с меня боксеры, а я сорвал с нее белую майку и отбросил ее в угол комнаты. Языком обвел ее сосок, и она ахнула. Я замер на секунду от звука ее голоса, но, когда она, запустив пальцы мне в волосы, притянула мою голову к своей груди, понял, что должен попробовать на вкус каждый миллиметр ее тела. Должен проникнуть в самую ее душу, чтобы помочь на время избавиться от боли, причиненной жизнью.

Утонуть.

И мы тонули. С головой погружались в глубокую скорбь, задыхаясь от боли. Мы делились ею в каждом прикосновении, а она все сильнее обрушивала на нас свои волны.

Подцепив пальцами резинку ее трусиков и потянув их вниз, я наблюдал, как они скользят по ее восхитительным бедрам. Я склонился над ее животом, нежно поцеловал его и, услышав очередной стон, поднял голову, чтобы встретить ее взгляд. Уверен, если она и хотела закрыть глаза, то не смогла — ей нужно было видеть меня, наблюдать за мной.

«Да?» — мысленно спросил я, заглядывая в ее голубые глаза.

Она кивнула один раз. Да.

Опустившись ниже, я оставил поцелуй на левом бедре Мэгги. Потом языком медленно провел влажную дорожку на правом. А потом опустился на нее и одним легким движением скользнул в ее влажное тепло. Я чувствовал, как каждый мой толчок вытесняет все наши страхи. Ощущал, как волны над нашими головами становятся все выше, сотрясая наш корабль, бросая его вверх-вниз, пока мы окончательно не потеряли себя.

В ту ночь я кое-что понял о жизни. Иногда дождь приятнее солнца. Иногда боль важнее исцеления. И иногда разбросанные осколки красивее целой картины.

Мы занимались любовью в темноте. Грязно. Грубо. Открывая друг друга с такой стороны, о существовании которой даже не подозревали. В ту ночь мы отдались во власть тьмы. Но, заблудившись в ней, почему-то чувствовали себя еще ближе к дому.

С приближением рассвета наши поцелуи трансформировались во что-то большее. С каждым поцелуем, с каждым толчком, с каждым стоном мы чувствовали, как волны отступают. Мэгги ни разу не отвела от меня взгляда, пока я входил в нее снова, и снова. Мне нравилось ощущать себя внутри нее, я любил ее шепот, любил то, как она любила меня. И я любил ее так же. Став якорями друг для друга, мы слились воедино и нашли свой путь к берегу.

Когда солнечные лучи проникли сквозь шторы и за окном запели птицы, мы, не размыкая объятий, продолжили любить друг друга при свете.

Глава 38

Мэгги

Шерил: Ты можешь вернуться домой? Мне нужна твоя помощь.

 

Стоя в ванной после душа, завернутая в полотенце, я уставилась на текст сообщения от моей сестры. После бурной ночи с Бруксом я была еще полусонная. Рассказать ему о том, что со мной случилось, было, наверное, самым трудным из всего, что я когда-либо делала. Но… это было и самым лучшим моим поступком. Такое ощущение, что цепи, сковывавшие мою душу, пали.

— Брукс! — крикнула я. — Кажется, нам нужно ехать домой.

Ответа не последовало.

Прижимая к себе полотенце, я обошла весь дом, и, нигде не обнаружив Брукса, вышла на крыльцо. Теплые солнечные лучи поцеловали мою кожу. Бросив взгляд в сторону озера, я не просто увидела его. Я услышала его. Брукс стоял в лодке посреди озера и пел. Он пел под лучами солнца!

К моменту его возвращения я уже оделась и упаковала свои сумки.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да. Просто Шерил сообщила, что родители нуждаются во мне. Ты сможешь отвезти меня? — я поморщилась. — Понимаю, ты, скорее всего, еще не готов вернуться. Но я просто должна удостовериться, что там все в порядке.

— Конечно. Я иду собирать вещи.

— Ты возвращаешься вместе со мной?

— Я только что вернул тебя, Мэгги Мэй Райли, и больше никогда не отпущу, — сказал он, обнимая меня. — Кроме того, мне нужно было вернуть эту лодку уже давным-давно, а значит, должен за ее прокат столько денег, что боюсь даже представить.

Я хихикнула.

Мы погрузили все в машину, зацепили прицеп с лодкой и направились к дому. Я знала — Брукс не готов пока принимать то, что связано с музыкой. Он терпеливо ждал, пока я обрету свой голос, и я, в свою очередь, наберусь терпения и буду ждать, когда он обретет свой. И у него получится. Я знаю, он сможет. Сегодня был знаковый момент — я увидела его на лодке. Брукс медленно, но уверенно, находит путь к себе.

— Думаю, мне лучше подождать здесь, — сказал Брукс, подъезжая к нашему дому. — Я не хочу мешать.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Ты уверен?

— Да. Иди, помоги своей маме. Я останусь здесь.

Я кивнула и, сказав, что не задержу его долго, вышла из машины. Навстречу мне уже спешила Шерил.

— О, Господи! Почему так долго? Я написала тебе целых четыре часа назад! — простонала она.

Я усмехнулась и подошла к своей сестре — она смотрела на меня трагическим взглядом.

— Дорога от коттеджа занимает четыре часа.

— Я знаю, но это не значит… — она замерла и прижала руки к груди. — Прошу прощения. Постой-ка. Давай сначала. Ты только что… — она скрестила руки на груди, потом опустила их, затем снова скрестила. — Ты только что говорила?

Я кивнула.

— Да. Решила попробовать что-то новенькое.

— О, Господи! — она прижала ладони ко рту. Шерил схватила меня за плечи и расплакалась. — Будь я проклята! Моя сестра говорит! — закричала она и, схватив меня за руки, закружила и сжала в своих объятиях. — Ох, черт возьми! Мама сойдет с ума! Это потрясающе! Ей понадобится моя поддержка.

— Что с ней случилось?

— Понимаешь, каждую ночь она плачет, а ест только мороженое, словно это единственный продукт, известный человечеству.

— Она так сильно по нему тоскует?

— Сильнее, чем ты думаешь. Плюс, папа тоже в жутком состоянии. Впервые за долгие годы не мы с тобой являемся источником семейных проблем, — она подмигнула и снова расплакалась. — Мэгги. Ты разговариваешь.

Мы довольно долго стояли, обнявшись перед крыльцом, а когда, наконец, разомкнули объятия, Шерил заметила Брукса.

— Эй, незнакомец, это ты в ответе за то, что моя сестра заговорила?

Он опустил стекло и крикнул:

— Точно. Она, вроде как, сильно разозлилась, и ее прорвало.

Шерил рассмеялась.

— Брукс, спасибо, что так сильно довел мою сестру.

— Всегда пожалуйста, Шерил. В любое время.

Когда мы вошли в дом, мама сидела на диване в гостиной и смотрела телевизор.

— Мэгги Мэй, — удивленно произнесла она, поднимаясь с дивана и подходя ко мне, чтобы обнять. Ее волосы были в полном беспорядке, и, готова поклясться, подбородок был испачкан шоколадом. — Я скучала по тебе.

— Я тоже скучала по тебе, мама.

Услышав мой голос, она отшатнулась. Я подарила ей легкую улыбку.

— Знаю. Видимо, сегодня это будет основная реакция окружающих.

— Нет. Ну вот! Как? Что? — она буквально задыхалась. — О, Господи, Мэгги Мэй! — она держала меня в своих объятиях и не отпускала. — Я не понимаю! — изумленно воскликнула она. — Что повлияло?

— Время.

— О, Боже мой! — ее руки дрожали. — Мы должны сообщить Эрику. Нужно позвонить ему. Он должен прийти. О, мой Бог. Ради такого он должен быть здесь, — она начала метаться по дому. — Не могу поверить, что он пропустит это.

— Надо сделать ему сюрприз, — предложила Шерил. — Вроде как просто пригласить на обед, — она подмигнула мне. Шерил собиралась убить двух зайцев: папа сможет услышать мой голос, а заодно родители снова окажутся вместе под одной крышей.

— Это… — мама прищурилась, — это действительно отличная идея! Я закажу китайской еды. Шерил! Позвони отцу и скажи, чтобы он пришел, потому что у тебя для него есть большие новости!

— Уже! — сказала Шерил, выбегая из комнаты за своим мобильником.

— И, Мэгги, скажи Бруксу, пусть заходит. Нечего ему столько времени торчать в машине. А еще… — она подошла и обхватила мое лицо ладонями. Тяжелый вздох сорвался с ее губ. — У тебя прекрасный, потрясающий голос. Он всегда был таким, и я сожалею, что так долго не слышала его, — она поцеловала меня в лоб и заторопилась накрывать на стол.

Когда пришел папа, он удивился, увидев здесь меня и Брукса, но выглядел довольным. Мы все вместе сели обедать. Мама слишком нервничала, чтобы взглянуть на папу, да он и сам почти не смотрел в ее сторону. Большую часть времени говорила Шерил — спасибо ей за это.

— Мэгги Мэй, ты не передашь мне яичные роллы? — спросил папа.

Мама подняла на меня взгляд и кивнула.

Я прочистила горло, взяла тарелку с роллами и протянула ее папе.

— Вот, папочка, пожалуйста.

— Спасибо, милая… — он резко замолчал. Повернулся ко мне, и наши взгляды встретились. Полным недоверия голосом он произнес: — Нет.

Я кивнула и дважды стукнула по столу.

— Да.

— О… о, мой… — он прижал руки к груди, и из глаз его потекли слезы. Папа снял очки и прижал ладони ко рту. Если из его глаз слезы капали, то по маминым щекам они лились ручьями. Папа встал, и я следом за ним. Подойдя ко мне, он заправил мне за уши пряди волос и так же, как мама, обхватив ладонями мое лицо, попросил: — Скажи что-нибудь еще, — у него вырвался нервный смешок, — все, что угодно. Скажи все, что хочешь. Абсолютно все. Скажи мне слово «ничего». Хоть что-нибудь. Просто что-нибудь еще.

Я обхватила ладонями папино лицо, повторяя его жест, и прошептала слова, которые всегда хотела сказать единственному человеку, любившему меня всей душой:

— Биение наших сердец заставляет планету вертеться.

 

***

 

Мы всей семьей просидели до поздней ночи: разговаривали, смеялись, плакали. По их просьбам я должна была произносить вслух чуть ли не каждое слово из словаря. Мы связались по скайпу с Келвином, который находился в Нью-Йорке по каким-то делам. Когда он увидел улыбающегося Брукса, когда услышал, что я снова могу говорить, то тоже расплакался. На протяжении всего вечера было очень много моментов, когда мама и папа вместе смеялись: вроде бы вместе, но в то же время словно раздельно. Они даже не разговаривали друг с другом. Хотя я замечала, как дрожали их губы, как они украдкой поглядывали друг на друга. Я видела любовь, все еще живущую в их сердцах.

— Ну что же, — сказал папа около часа ночи. — Пожалуй, мне пора.

Он встал, и я взглянула на маму, умоляя ее сказать хоть что-нибудь. Но она молчала. И молча смотрела, как ее любовь уходит снова.

— Что это было? — спросила я ее. — Ты должна идти за ним!

— Что? Нет. Мы расстались. Каждый из нас получил то, чего хотел.

— Ложь! — выкрикнула Шерил. — Вранье! Мама, когда ты в последний раз принимала душ?

Мама замолчала, действительно вспоминая свой последний визит в ванную

— Я мылась! — уверенно заявила она.

— Да, — фыркнула Шерил. — Вместе с мороженым «Бен и Джерри». (Примеч.: Ben & Jerry ` s — американская компания по производству мороженого).

— Твой отец счастлив. Во всяком случае, выглядит счастливым.

Я бросила на нее многозначительный взгляд. Естественно, он несчастен. Часть его сердца все еще бьется в ее груди. Как можно быть счастливым, когда у тебя нет половины души?

— Ты должна позвонить ему.

Ее глаза наполнились слезами, и она вымученно мне улыбнулась.

— О, нет. Нет. Я не могу. Я… — ее голос дрогнул, и она всплеснула руками. — Я даже не знаю, что сказать.

— Тебе его не хватает?

Она заплакала, слезы заструились по ее щекам.

— Так сильно, что словами не передать.

— Тогда скажи ему.

— Я не знаю как. Я не знаю ни что сказать, ни как это сделать.

Я подошла к ней и вытерла ее слезы.

— Пойдем. Брукс отвезет нас к папиной квартиры. По пути я помогу тебе подобрать нужные слова. Ты можешь сесть на переднее сиденье.

Она задрожала всем телом, и я, прижав ее к себе, крепко обняла. Но стоило нам приблизиться к холлу, мама застыла на месте.

— Я не могу.

— Ты можешь. Поступим следующим образом. Мы выйдем из дома и пойдем к машине. Когда беспокойные мысли и сомнения начнут одолевать тебя, ты должна продолжать идти, хорошо? Даже если тебе будет страшно, продолжай идти. А когда голос сомнения станет громче, беги. Ты должна бежать, мама. Бежать, пока не окажешься в его объятиях.

— Почему ты помогаешь мне? Мэгги Мэй, я ужасно к тебе относилась. Все эти годы я не позволяла тебе жить своей жизнью. Почему ты так мне помогаешь? Почему ты так великодушна?

Я прикусила нижнюю губу.

— Когда я была маленькая, одна женщина всегда говорила мне, что семья — это значит поддерживать друг друга несмотря ни на что, даже в трудные дни. Особенно в трудные дни.

Она сделала глубокий вдох.

— Тебе страшно? — спросила я.

— Да.

— Ладно, — кивнула я. — Тогда пойдем.

Только когда мы добрались до машины и Брукс помог маме устроиться на пассажирском сиденье, она выдохнула.

— Спасибо, что согласился подвезти, Брукс, — сказала она ему с легкой улыбкой.

— В любое время, — Брукс улыбнулся в ответ и взял маму за руку. — Вы в порядке сегодня, миссис Райли?

Она дважды сжала его руку.

Молчаливый, но содержательный ответ.

Да.

Когда мы подъехали к папиному дому, я вытащила свою доску и начала писать. Брукс въехал на стоянку и припарковал машину. Я вышла, держа в руках доску, а мама последовала за мной.

— Подожди, Мэгги. Ты не сказала, что мне ему говорить, — она дрожала всем телом от волнения, паники и беспокойства за то, что мужчина, которого она любит, может больше ее не любить. — Я не знаю, что мне делать.

Я повернула к ней доску. Прочитав написанное на ней, мама перестала дрожать. Ее словно накрыло волной спокойствия, и она облегченно выдохнула.

— Хорошо, — сказала она. — Хорошо.

Мама подошла к двери, нажала на звонок около номера папиной квартиры и терпеливо ждала, пока он спустится вниз. Я забралась на пассажирское сиденье машины и закрыла дверь. Брукс наклонился вперед, чтобы видеть, что происходит между моими родителями. Когда папа открыл дверь, я ясно увидела это — любовь не подчиняется приказам. Сняв очки, он передвинул их на темя, но не произнес ни слова. Мама тоже. Когда настал момент, и мама перевернула доску, чтобы папа мог прочесть, его глаза увлажнились, и он прикусил зубами сжатые в кулак пальцы. Из его глаз потекли слезы, и он притянул маму в свои крепкие объятия. Доска упала на землю, и они еще крепче прижались друг к другу. Их тела слились воедино. А потом они поцеловались. В их поцелуе была торопливость и радость, тоска и воссоединение. Он был таким настоящим. И если поцелуи способны излечивать разбитые сердца, то я верю, что осколки сердец моих родителей медленно склеивались.

— Вау, — прошептал Брукс.

Да уж, вау.

— Видимо, теперь мы можем уехать, — сказала я.

Выехав со стоянки, он спросил:

— Что было написано на доске?

Я снова взглянула на своих родителей, которые по-прежнему крепко обнимали друг друга и покачивались из стороны в сторону. Мои губы приоткрылись, и я, улыбнувшись их любви, ответила:

— Потанцуй со мной.

 

***

 

Мы поехали обратно домой, чтобы рассказать Шерил о том, как все прошло. Она вздохнула с облегчением.

— Хорошо. Отлично, — поблагодарила она меня за помощь.

Мы с Бруксом отправились в мою спальню и, как раньше, легли на кровать, свесив ноги.

— Они действительно любят друг друга, — сказал Брукс, глядя в потолок. — После всего, через что им пришлось пройти, их любовь все еще жива.

— Да, и это прекрасно.

— Мэгги Мэй?

— Да?

— Как ты смотришь на то, чтобы немного послушать музыку?

Его вопрос такой простой, но невероятно значимый.

— Да, конечно.

Он встал, взял наушники с моего стола и подключил их к своему телефону.

— Что ты хотела бы послушать? — спросил Брукс, укладываясь рядом.

— Что-нибудь. Не имеет значения.

Он настроил произвольное воспроизведение, и мы слушали все подряд.

— Я пел сегодня, — сказал он. Мы слушали музыку уже около часа. — На озере. Сегодня утром я вышел на озеро, чтобы петь.

— Да? — спросила я, притворяясь удивленной.

— Да. Я понимаю, что придется изрядно потрудиться, но, думаю, что с моим голосом будет все в порядке. Может быть, я смогу вернуться в группу просто вокалистом.

— Конечно, Брукс, они будут рады этому. Ты же заметил сегодня реакцию Келвина, когда он увидел тебя? Все они хотят только одного: чтобы ты вернулся. И я говорю не только о музыке. Я говорю о возвращении к ним. Они твои лучшие друзья и просто хотят, чтобы у тебя все было хорошо. Ты должен позвонить им.

Он кивнул.

— Позвоню. Понимаешь, меня больше волнуют фанаты. Ведь многие из них купились на сплетни. Они считают меня кем-то вроде зажравшегося бездельника.