Искусство крита искусство феры микенское искусство

КРИТО-МИКЕНСКОЕ ИСКУССТВО

ИСКУССТВО КРИТА ИСКУССТВО ФЕРЫ МИКЕНСКОЕ ИСКУССТВО

ИСКУССТВО ДРЕВНЕЙ ЭЛЛАДЫ

ГЕОМЕТРИКА

АРХАИКА

РАННЯЯ КЛАССИКА

ВЫСОКАЯ КЛАССИКА

ПОЗДНЯЯ КЛАССИКА

ИСКУССТВО ЭПОХИ ЭЛЛИНИЗМА

 

КРИТО-МИКЕНСКОЕ ИСКУССТВО

В художественной культуре древности крито-микенскому искусству принадлежит одно из самых почётных мест. Два его виднейших цен­тра — остров Крит и город Микены в Южной Греции (полуостров Пелопоннес) — дали название этому искусству, но оно включало в себя творения большого региона, от Балканской Греции и ост­ровов Эгейского моря до побережья Малой Азии.

Творцами критской (или, как её иначе называют, минойской) цивилиза­ции были народы не установленного пока происхождения. Их культура за­родилась примерно в начале II тысячелетия до н. э. Основными её центра­ми были сам остров Крит с его процветавшими тогда городами и острова Эгейского моря. Историки называют эту цивилизацию минойской, по име­ни мифического критского царя Миноса, а её создателей — минойцами.

Ахейцы (или, как их стали именовать по названию столицы — Микены, микенцы) пришли в Грецию из Северной Европы. Народ этот был индоев­ропейского происхождения. Микенцы являлись прямыми предками будущих эллинов (греков). Около середины II тысячелетия до н. э. их власть распро­странилась на весь Эгейский мир, они проникли на многие острова, захва­тили и Кносс — столицу державы Миноса.

Микенцы жили бок о бок с минойцами до XII в. до н. э. Микенские правители широко пользовались услугами одарённых минойских мастеров, так что в конечном счёте микенское и минойское искусства образо­вало некий сложный сплав.

Крито-микенский мир на протяжении нескольких столетий играл роль образцовой художественной мастерской для огром­ного региона. Тогда были созданы прекрасные памятники ар­хитектуры: грандиозные, украшенные настенной живописью, рельефами и разного рода символами дворцы со священ­ными садами; изящные расписные вазы; искусно выпол­ненные атрибуты сложного религиозного культа. Этот мир знал письменность: Крит оставил после се­бя так называемое «линейное письмо А», ещё не рас­шифрованное учёными, архивы Микен — «линей­ное письмо В», которое в 50-х гг. XX в. удалось расшифровать англичанам Дж. Чедвику и М. Вентрису. Своеобразие крито-микенского искусства — в особом понимании жизни природы и места в ней человека, а также в свободе обращения со старин­ными традициями и предписаниями религиозных ритуалов. Кроме того, оно уделяло огромное внима­ние внутреннему миру человека.

Достижения эгейских мастеров в I тысячелетии до н. э. стали наследием эллинов. Можно с уверенностью сказать, что без этого не было бы создано классических памятников древнегреческого искусства, которые прославились на весь мир.

Кувшин с изображением летящего журавля. Около 1500 г. до н. э.

Остров Фера.

*Крито-микенская цивилизация в исторической науке имеет и другие названия: эгейская или минойско-микенская.

84

85

ИСКУССТВО КРИТА

В начале II тысячелетия до н. э. на Крите строили много дворцов. Каж­дый из них представлял собой боль­шую группу построек, возведённых вокруг внутреннего двора и предна­значенных как для религиозных (сакральных), так и светских на­добностей. Дворец мог служить ре­зиденцией правителя города и цен­тром управления всей областью. Он был одновременно и городом, и крепостью, а существовал за счёт сельской округи и труда ремеслен­ников, живших в самом дворце.

В первой половине II тысячелетия до н. э. дворцы и сложные построй­ки дворцового типа существовали на Крите в пяти городах: Кноссе, Фесте, Гурнии, Маллии и Като-Закро. Все эти комплексы совершенно разные: где-то, как в Кноссе, усилена север­ная, как правило парадная, часть и выделяются мощным блоком «мага­зины» (склады) западной; где-то, как в Като-Закро, большая площадь отве­дена под ритуальные бассейны. В некоторых городах дворцовые по­стройки мало обособлены от окру­жающих кварталов и словно сраста­ются с ними. Но везде, несмотря на разницу масштабов, местоположе­ние и качество отделки стен, дворов и помещений, сохранились общие черты. Это прямоугольная форма внутреннего двора, размеры которо­го везде одинаковы: пятьдесят два метра в длину и двадцать восемь в ширину. Кроме того, почти все дворцы ориентированы по сто­ронам света: их внутренний двор вы­тянут с севера на юг. И наконец, учё­ные установили, что дворцы были связаны с горными святилищами, устроенными в пещерах. Каждый дворец ориентирован на «священ­ную гору», хорошо видимую из него. Так, дворец в Кноссе связан с горой Юкта, на которую непосредственно выходят его «магазины», в Фесте — со знаменитой горой Ида, где, сог­ласно греческим мифам, родился бог Зевс, вскормленный божествен­ной козой Амалфеей.

Дворцы существовали, пока дей­ствовали горные святилища. Оче­видно, последние считались зем­ным отражением мест обитания небожителей: к ним причисляли бо­гинь, которым поклонялись в святи­лищах. Там археологи обнаружили многочисленные свидетельства ре­лигиозных церемоний. В святили­щах совершали жертвоприношения, устраивали обрядовые трапезы, бо­жествам преподносили дары в виде посуды и терракотовых статуэток.

Это проливает свет на сущность дворцов. Возможно, они были пред­назначены для царя, правителя, но считались собственностью богинь, почитавшихся в горных святилищах Правитель, происхождение которо­го мыслилось божественным, высту­пал в роли сына или супруга (а ча­ще — сына-супруга) богини. Супруга правителя была жрицей и предста­вляла богиню в важнейших ритуалах.

Кносский дворец

На Крите. II тысячелетие

До н. э.

86

Крит.

*Фреска — настенная рос­пись по сырой штукатурке. Оригинал фрески «Собира­тель крокусов» плохо сохра­нился и реконструирован буквально по кусочкам.

 

89

СВЯЩЕННЫЕ САДЫ

В критских дворцах, например в Фесте, разбивали священные са­ды. Обычно сад находился в юго-восточном углу дворцового ком­плекса. Там росли не только годичные и сезонные цветы, но и высаживаемые в специальных горшках. В Кносском дворце пе­ред его западным фасадом устраивали многолюдные праздники. Там располагались «театральная площадка» для ритуальных сце­нических действ и замощённый участок с обложенными камнем ямами; одни исследователи предполагают, что эти ямы предна­значались для хранения зерна, другие считают, что в них высаживали священные деревья. Такие деревья росли в каждом критском святилище, но внутри дворцов, где были сплошь мощё­ные дворы, для них не оставалось места.

Критского бога в отличие от бо­гини представляло зооморфное су­щество, воплощённое в образе быка. Его знаками и символами буквально наполнен Кносский дворец. По пред­ставлениям позднейших греков, он был связал с дворцом — Лабирин­том — и живущим в нём чудовищ­ным человеко-быком Минотавром. Легенда гласила, что Пасифая, супру­га царя Миноса, воспылала страстью к быку, от которого родила необыч­ное дитя — Минотавра. В этой леген­де сохранились глухие отзвуки сказаний о древнем «священном бра­ке» критских богов в образах быка и коровы. Ещё задолго до эпохи расцвета критской культуры богиня уже приобрела человеческий (антро­поморфный) облик. Её супруг оста­вался в образе животного, вероятно воплощавшего бога, который перио­дически рождался, достигал зрелости и погибал. Критского бога-быка еже­годно приносили в жертву на торже­ственном празднике. Бог-бык был изображён во входном вестибюле кносского Коридора Процессий мча­щимся, в типично критской позе «летучего галопа». Он представлен также то в играх с «тореадорами», то умирающим, например на одном из раскрашенных рельефов.

Смысл таврокатапсии — риту­ального боя с быком — можно по­нять благодаря сохранившимся фрагментам росписи, изображав­шим эту сцену. Любопытно, что с быком борются не только мужчины, как на корриде в современной Ис­пании, но и женщины. Более того, богиня-женщина и была главным противником бога-быка, своего сы­на-супруга. Она ежегодно прино­сила его в жертву на подобном празднике, чтобы он, отживший го­дичный цикл, мог вновь родиться. Мышление людей доисторической эпохи было цикличным: всё возвра­щалось на круги своя благодаря бо­жественным ритуалам.

Около 1500 г. до н. э.

Реконструкция.

Кносский дворец.

*Зооморфный — имеющий образ животного.

**Для критского искусства были характерны раскра­шенные рельефы — древний вид скульптуры-живописи, где эти виды искусства ещё слиты воедино. Прототип их можно видеть в раскрашен­ных рельефах святилищ Чатал-Гююк в Анатолии (ныне Южная Турция), которые относятся к VII—VI тысяче­летиям до н. э.

90

Фреска с таврокатапсией показы­вает, насколько динамичным и жи­вым было минойское искусство. Ему были чужды застывшие позы, оста­новившиеся взгляды, самоуглублён­ность — всё, что было так дорого египтянам и обитателям древнего Двуречья (Месопотамии). Для кри­тян был важен момент, верно схва­ченное действо, трепет настоящего. Вот юноша делает сальто над спи­ной быка, вот бык уже пронзил рогами одну противницу... Пусть громадный — он массивнее всех борцов, вместе взятых, — бык тем не менее обречён. Он летит в про­странстве, отрываясь от земли, но борцы проворнее, ловчее: они успе­вают одолеть бога-быка до того, как им нанесены смертельные рапы.

Отличительной чертой критской живописи является «двойная перспе­ктива». На фреске бык изображён летящим в некой средней зоне: он не касается земли ногами, а сверху дальний план будто падает на него. Нет линии горизонта, как будто не существует и границы между землёй и небом — зритель видит одну оп­рокинутую землю. Во фреске «Соби­ратель шафрана» аналогичная кар­тина: кусты цветов разбросаны двумя рядами перед и за «собирате­лем» — синей обезьяной, живопис­ным пятном выделяющейся на фо­не буроватых холмов.

Критское искусство избегает не­подвижности, тяжёлых опор, под­чёркнуто стабильных конструкций. Несмотря на громадные размеры дворцов (площадь Кносского двор­ца составляет шестнадцать тысяч квадратных метров) и будто бы простую конструкцию (квадратный блок с двором в центре), они очень сложны. Разнообразные внутрен­ние помещения соединяются са­мым причудливым образом, а длин­ные коридоры внезапно заводят в тупики. С этажа на этаж ведут лест­ницы, и посетитель вдруг попадает то в световой дворик, возникший во тьме дворца, расцвеченный ярко-красными полосами, то на лоджию, то в большой парадный зал для пи­ров. Неожиданно он мог оказаться

и в ванной комнате, помещённой в восточной части Кносского дворца. Ванна, сделанная из обожжённой глины и похожая формой на совре­менную, не соединялась с канали­зационными трубами, которые шли по ступеням дворца снаружи, «сами по себе». Вероятно, они воспроиз­водили образ водного мира. Сам путь посетителя по дворцу — с его контрастами света и тьмы, замкну­тости и открытости, сумрака и звуч­ных, сочных красок, постепенных подъёмов и спусков — напоминал плавание на корабле. Человека как будто раскачивало из стороны в сторону, не было устойчивости. И вместе с тем в этом чувствовалась настоящая жизнь с её безостано­вочным движением.

Образы критян вполне соответст­вуют их представлениям о мире. Фигуры на изображениях всегда хрупкие, с осиными талиями, слов­но готовые переломиться. Участни­ки священного шествия в Коридоре Процессий идут, гордо запрокинув голову и отклоняя торс назад. Муж­ские фигуры окрашены коричнева­той краской, женские — белой. Даже поза молящегося (статуэтка с остро­ва Тилос), всеми помыслами обращённого к божеству, лишена застылости. Сильно отклонённый назад торс, рука, прижатая ко лбу, мгновенная остановка движе­ния — как это непохоже на статуи восточных мужей, гля­дящих огромными глазами в надчеловеческий мир!

Особым очарованием ды­шит образ «Парижанки» (так её назвали историки) — изящ­ной девушки, изображённой в одном из помещений второго этажа Кносского дворца. Там был представлен ритуальный пир, участники которого сиде­ли напротив друг друга с чаша­ми в руках. Сохранился лишь фрагмент головы и большого ритуального узла на одежде сзади. Хрупкость, изящество, тонкий изыск сочетаются в образе с асимметрией, раз­ного рода преувеличениями,

«Парижанка». Фреска.

Кносский дворец.

91

ТРОН БОГИНИ

Учёным удалось реконструировать один из важнейших критских об­рядов, связанных с эпифанией («богоявлением»). Он совершался в знаменитом Тронном Зале, расположенном в западной части Кносского дворца. Этот зал был перестроен микенцами в середи­не II тысячелетия до н. э. Он назван по известняковому трону чрез­вычайно любопытной, типично критской формы — без подлокот­ников, с высокой волнистой спинкой. Трон как бы включён в нарисованную на стенах среду: по сторонам его, в напряжённой красной зоне, изображены пальмы и лежащие грифоны. Облада­телем трона была женщина — богиня или исполнявшая её роль жри­ца. Во время праздника жрица представляла невидимо являвшую­ся богиню. Она уходила в одно из смежных помещений, где для неё готовили специальный наряд, затем перемещалась в комнату, соединявшуюся с Тронным Залом, в котором был особый ритуаль­ный бассейн для омовений. Внезапное явление божества должно было ошеломить его почитателей, стоявших перед «святая святых». На скамьях были расставлены сакральные веши. В полной темноте внезапно зажигались светильники, и взорам молящихся предста­вало само божество. Такое зрелище, должно быть, надолго оста­валось в памяти обитателей дворца, оно было настоящим чудом.

«стихийностью» кисти. Почерк беглый, живой, моментальный. Некраси­вое личико с длинным, неправиль­ным по форме носиком и полными красными губами лучится жизнью. Копна чёрных кудрявых волос при­даёт «Парижанке» элегантность, а тонкая, будто акварельная живопись с просвечивающим фоном наделяет её воздушностью и грацией.

Невероятными для древности кажутся кносские фрески «Тройное Святилище» и «Танец среди деревь­ев». Миниатюрные фрески изобра­жают множество присутствующих на двух разных праздниках в Кносском дворце. Одна фреска предста­вляет Тройное Святилище в запад­ной части дворца, вход в которую был со двора. Здесь, по-видимому, показано действо во внутреннем дворе. На другой фреске изображён праздник, который совершается яв­но за пределами дворца, предполо­жительно перед западным фаса­дом. Там, среди священных деревьев, жрицы совершают культо­вый танец в честь богов. Примеча­тельно, что росписи делятся на большие, в натуральную величину, как в Коридоре Процессий, и малые — они обычно помещались в верхней части стен или над окнами и в виде массы кудрявых голов изо­бражали толпу. Создаётся впечатле­ние живого многолюдного сбори­ща, и это необычно. Подобный принцип изображения уникален не только для древности, но и для классической Греции, где всегда преобладали отдельные, персональ­ные образы.

«Мистерия», «таинство» — по­нятия, усвоенные позднейшими эллинами у их предшественников-критян. Все жанры критского ис­кусства — архитектура, скульптура, живопись, даже религиозный театр, музыка и танец — были сплавлены воедино, чтобы добиться необходи­мого воздействия на зрителя. Пора­жающие воображение чудеса — «эффекты» — оставались главной темой критского искусства и после покорения острова микенцами, Возможно, это было не традицион­ное завоевание, а вживление север­ного микенского элемента в минойскую систему жизни. Ведь микенская культура впитала в себя и использовала достижения ост­ровных народов, чтобы воплотить свои идеи в искусстве.

ИСКУССТВО ФЕРЫ

Открытый греческим археологом С. Маринатосом в 1968—1976 гг. на острове Фера (ныне Санторин) древний город Акротири, погиб­ший от землетрясения, поразил всех своим цивилизованным видом. В] уцелевшем квартале дома распола­гались вдоль дороги, названной Дорогой Тельхинов — древних кузнецов-чародеев из греческих ми­фов. Дорога вела с севера на юг к морю, плескавшемуся всего в сотне метров от последнего дома. Здесь были очень большие дома, возведён­ные на прекрасных фундаментах. Для II тысячелетия до н. э. такая ар­хитектура не менее совершенна, чем для итальянского Возрождения виллы, построенные архитектором

«Собиратель шафрана» Фрагмент фрески. 1700—1600 гг. до н. э. (Реконструкция ошибочна: цветы срывала обезьяна.) Киосский дворец.

92

Палладио (см. статью «Итальянское Возрождение»). Однако в основном это были большие особняки. Двор­цов в Акротири не нашли, равно как колонн и световых двориков. Оче­видно, здесь был город иного типа, чем Кносс и Фест.

Открытая часть города представ­ляла священный квартал. Почти в ка­ждом особняке, стоявшем по обе стороны улицы, находились поме­щения для отправления культа, как свидетельствуют найденные там ри­туальные вещи (например, особые сосуды) и конструкция комнат с кухней и окном, выходящим в поме­щение, где устраивался ритуальный пир. В таких комплексах стены бы­ли украшены живописными, пре­красно сохранившимися фресками с изображениями обрядов.

В доме, названном археологами Святилищем Дам (по изображению на стенах элегантно одетых жен­щин), в двух комнатах на втором этаже, вероятно, совершался празд­ник подношения богине нового оде­яния. На одной из стен комнаты изо­бражена склонившаяся в поклоне, очень нарумяненная и нарядная да­ма, явно пожилая. Она протягивает другой, сидящей, женщине — очевидно, богине — новую складчатую юбку. С другой стороны к ним наплавляется третья женщина, ко­торая несёт «новорожденной» ещё один подарок — ожерелье. Весь об­ряд происходил под небесным по­логом ночи, который изображён на стене стилизованно и декоративно: синие ромбики звёздочек подвеше­ны на шнурах, унизанных красными бусинками.

В этой фреске обращает на себя внимание сходство персонажей с изящной минойской «Парижан­кой» — та же подчёркнутая эле­гантность, грация жестов и поз. И конечно, соответствие изображае­мого действа тому, что происходи­ло здесь в реальности (как в кносском Коридоре Процессий). Однако нельзя не заметить и отличий. У ферейских «дам» движения не стреми­тельны, а медленны и плавны. Они протягивают руки или медленно шествуют, совершая действа в при­сутствии зрителя, в его реальном времени. Изображённые почти в натуральный рост, изящные дамы как бы участвуют в событиях, про­исходящих в помещении.

Однако мир их условен. Стена с изображением разделена на зоны,

Жрица с фимиатерием —

Сосудом для воскурений.

Фреска.

Святилище Дам. Акротири,

Фера.

ограниченные сверху и снизу ши­рокими, абсолютно прямыми цвет­ными полосами — красно-жёлтыми, сине-голубыми, белыми. Структура росписи логична и чётко продумана. Фреска выглядит не живописным осколком натуры, а тщательно сре­жиссированным сценическим пред­ставлением. Важно, что не красочная масса, не цветовое пятно, не среда господствуют в такой композиции, а силуэт — выразительный, с прора­ботанным рисунком внутри его и затем раскрашенный. Три горизон­тальных уровня росписи подчинены представлению о трёх мирах — под­земном, земном и небесном.

Ближе к морю находился замеча­тельный Западный Дом — здание, стоящее углом к Дороге Тельхинов и образующее Треугольную площадь. Святилищем служили две смежные комнаты на втором этаже, богато ук­рашенные фресками на морские те­мы, из-за чего первоначально здание называли Домом Капитана. В поме­щениях Западного Дома совершался торжественный обряд возрождения богини. Видимо, как и на Крите, её представляла жрица. В меньшей ком­нате имелась странная расселина, похожая на трещину в скале, из ко­торой выходила богиня. Она появлялась «из подводного мира», где пере­живала временную смерть, о которой возвещали изображённые в простен­ках окон букеты срезанных лилий. Сама богиня представлена тоже в «пе­реходном состоянии» — в простен­ке у двери, соединяющей обе комна­ты. Обритая наголо (оставлен только локон-змея, обращённый «в прош­лое»), жрица торжественно шест­вовала в угол комнаты, где на одном из восьми окон помещался алтарь. К этому алтарю, по-критски украшен­ному дельфинами, ныряющими сре­ди коралловых рифов, юноши-жре­цы несли связки рыб.

Тесное переплетение действи­тельного и условного, жизни и ис­кусства на Фере совершенно уди­вительно. Но ещё удивительнее миниатюрные фризы (горизонталь­ные полосы с изображениями), шед­шие поверху стен большой комнаты. На фрагменте одного из них, поме­щённом прямо над алтарём, пред­ставлен ряд вполне эпических сцен, достойных упоминания Гомером: пастухи в полдень гонят стадо на водопой, под сень тенистых смоков­ниц; девушки несут в сосудах на го­ловах воду из источников; неизвестные чужеземцы тонут в море во время кораблекрушения; воины

Морская экспедиция. Фреска.

МИКЕНСКОЕ ИСКУССТВО

Замкнутый, воинственный характер микенцев сказался на выборе мест для основания их городов — уеди­нённых крепостей в горах. В отли­чие от критских суров и образ самих городов, которые обнесены мощ­ными стенами, превратившими их в настоящие твердыни. Таковы Мике­ны и Тиринф на полуострове Пело­поннес (Южная Греция), сложен­ные из огромных глыб природного камня великанами-циклопами, как думали позже греки. В Тиринфе одна из стен крепостной стены с галере­ей внутри — так называемая «казема­та» — имеет толщину семнадцать метров. За пределами цитадели, у по­дошвы холмов, располагался «ниж­ний город» с домами и постройками обычных людей. На акрополе сели­лись лишь правители города, жрецы и, возможно, верховная знать.

Микенские дворцы, многое заим­ствовав у критских — торжествен­ные портики с колоннами, убранст­во центральных помещений типа кносского Тронного зала, пристен­ные скамьи, — были уже совершен­но иными. Они отнюдь не напоми­нали лабиринты: их формы были строги и просты, а главное — двор­цовое здание всегда представляло собой мегарон. Это было вытянутое в длину сооружение, ориентиро­ванное по сторонам света, не имев­шее внутреннего двора. Оно дели­лось на три основных помещения, нанизанных на единую ось. Снача­ла посетитель входил в преддве­рие — вестибюль с обрамлённым колоннами портиком. Далее он по­падал в центральный зал с очагом посередине, вытяжным отверстием для дыма в потолке и троном у пра­вой боковой стены (как в критских

Микенский акрополь.

дворцах). Здесь происходили все важнейшие события в жизни обита­телей акрополя — праздники, воен­ные советы, заседания вождей. Далее находилось ещё одно помещение, возможно служившее хранилищем дворцовой казны или священных ве­щей для отправления культа.

Некоторые цитадели имели по два дворца — большой и малый. Для кого они предназначались, пока не­известно. Предположительно, боль­шой — для царя-анакта (светского правителя) или василевса (правите­ля-жреца), малый — для царицы.

Несмотря на внешнюю простоту, здания были роскошно отделаны. Реконструкция дворца в Тиринфе, легендарной родине Геракла, пока­зывает, как выглядел такой интерь­ер. Полы были расписаны шахмат­ным орнаментом с включёнными в клетки фигурами подводных бо­гов — тунцов, осьминогов. Во двор­це Пилоса, где, согласно Гомеру, некогда царил мудрый старец Нес­тор, к тропу вёл напольный жерт­венный канал, видимо предназна­ченный для отправления в «море» особых жидкостей. Стены были сплошь покрыты фресками, на кото­рых встречались сцены с грифона­ми, сфинксами и львами, подобны­ми представленным в Тронном Зале Кносса. В живописи чувствуется ост­ровная эгейская школа, но в целом росписи совершенно иные.

*Значительно позднее словом «василевс» стали называть императора, который уже не был жрецом.

97

ЭГЕЙСКОЕ ИСКУССТВО III ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ ДО НОВОЙ ЭРЫ

В III тысячелетии до н. э. высокого расцвета достигло искусство Эгеиды (островов Эгейского моря и побе­режья Малой Азии). Особую известность приобрели мастера островов Кикладского архипелага, располо­женного в южной части Эгейского моря (Фера или Санторин, Милос, Парос, Наксос, Делос, Сифнос, Сирос и др.).

Всеобщую известность приобрели так называемые кикладские идолы. Это мраморные статуэтки, найден­ные в погребениях не только Киклад, но и на Крите, и в Балканской Греции. Идолы — иногда миниатюр­ные, а порой достигавшие полутораметровой высоты (крупные фигуры, помещаемые в могилу, разбивались), представляют собой фигуры обнажённых людей. Они изображены обычно стоящими в скованных позах, с прижатыми к груди руками. Эти «озябшие» боги по­могали умершим обрести новую жизнь. По теории из­вестного учёного Ю. Тимме, богини, некогда произ­ведшие на свет людей, должны были совершить акт «обратного рождения». Статуэтки с соединёнными но­гами, слабо намеченными руками и грудью завершаются весьма условным изображением головы, на ко­торой всегда выделяется только нос и редко, на неви­димых спереди боковых гранях, показаны сильно сти­лизованные уши. Исследователи предполагают, что остальные черты лица наносили красками. Однако их следов нет. Лучшие кикладские идолы, поражающие ла­конизмом формы и тщательностью обработки мрамо­ра, хранятся в Афинском Национальном музее.

В середине III тысячелетия до н. э. переживала рас­цвет и древняя Троя (Илион), основанная ещё в IV ты­сячелетии до н. э. «Священный город», прославленный древнегреческим поэтом Гомером в поэме «Илиада», был раскопан немецким археологом-самоучкой Генри­хом Шли'маном (1822—1890) в последней трети XIX в. в Гиссарлыке, на северо-западе Турции. Он считал, что на месте города, погибшего в грандиозной Троянской войне, должен был остаться мощный слой со следами пожара. Такой слой был действительно обнаружен и датируется 2600—2450 гг. до н. э.

Город казался бедным и маленьким, но в 1873 г. Генрих Шлиман нашёл в нём богатейший клад (всего сто восемьдесят три веши), названный им «кладом Приама». В другие сезоны раскопок он обнаружил ещё несколько «кладов». Состоявшие порой всего из не­скольких вещей «клады» не прятали от врагов, как ис­торики полагали раньше. Скорее их приносили в жертву богам — может быть, во имя спасения горо­да. Это объясняет, почему в них были изношенные, по­ломанные, чинёные, горелые и недрагоценные веши. Вероятно, в Трое серебро ценили дороже золота (оно встречается реже) и перед захоронением «кладов» часть серебряных вещей ритуально сжигали.

Шедеврами троянского ювелирного искусства счи­таются две золотые диадемы — большая и малая. Обе изготовлены из многих тысяч деталей: колечек, собран­ных в цепочки, ромбических бляшек, символических фигурок Великой богини, листиков, покрывающих цепочки снаружи. Малая диадема — ажурная и лёгкая, у неё нечётное число височных подвесок (по семь с ка­ждой стороны). Нечётное число в древности считалось мужским — у греков оно посвящалось богу света Апол­лону. Большая диадема, напротив, более массивная, с длинными подвесками, число которых чётное (по во-

Малая диадема.

Микенская

Псевдоамфора

Из гробницы на острове

Кос. XII в. до н. э.

Так, во дворце Пилоса на стенах комнаты, смежной с центральным залом, была изображена священная процессия, ведущая на заклание быка. Огромное животное подавля­ет маленькие фигуры людей. При­ёмы такого рода, используемые на ранних этапах развития живописи, на Крите уже не встречались. Здесь же чувствуется грубоватая и менее искусная, даже отчасти «варвар­ская» рука.

В другой знаменитой фреске из дворца в Тиринфе — «Орфей» — за­метно несоответствие маленькой фигуры музыканта и огромной тяже­ловесной птицы. Могучий летящий голубь кажется фантастическим ги­гантом, музыкант же мал и беспомо­щен. Реальные соразмерности ве­щей нарушены из-за их смыслового неравенства. Голубь, очевидно вопло­щающий небесное божество (Аф­родиту, как позднее у эллинов), для художника значительно важнее смертного человека. Диспропорции такого рода тем более заметны, что в росписи отсутствует природная среда — тот пейзаж, полный звуков

и запахов трав, который был так лю­бим в искусстве критян. Нейтраль­ный одноцветный фон, на котором разворачивается сюжет, остаётся не­мым и непроницаемым. Персонажи росписи — охотники или воины, ге­рои новых, микенских тем, отсутст­вовавших у минойцев, показаны не­ловкими, застывшими.

Ведущая тема критских роспи­сей — изображение священной про­цессии — продолжает существовать и в микенское время. Однако преж­де богиню-жрицу чествовали юно­ши, а теперь только девушки несут дары своей владычице. Мужское на­чало резко усилилось в искусстве ми­кенского времени. В соответствии с традицией, донесённой «Илиадой» Гомера, в этом обществе господ­ствовал мужчина, отец, глава рода. У минойцев же был, судя по всему, ма­триархат — власть женщины в роду.

Образ женщины, внешне следу­ющий минойской традиции, тоже понимается иначе. Одна из фигур в тиринфском дворце, так называемая «Тиринфянка», — отдалённое эхо кносской «Парижанки». Сохрани-

100

лись постановка фигуры в профиль, одежда и даже причёска. Однако трепет жизни совершенно исчез из росписей. Плотные, словно эмалевые краски заполняют участки рисунка, подчёркнутые контурами. Вместо живых и чувственных образов, ещё недавно царивших в минойской жи­вописи, на фресках появились за­стывшие, подчёркнуто декоратив­ные, стилизованные формы.

Ещё сильнее различия в миной­ской и микенской живописи выра­жены в фигуре «Микенянки» — фрагменте фрески, найденной в од­ном из домов «нижнего города» Ми­кен. Это изображение гораздо боль­ше отличается от критского, чем «Тиринфянка». Компактная головка, крутые, сильно развёрнутые плечи и совершенно иной профиль, с корот­ким носиком и тяжёлым подбород­ком, создали образ микенской ари­стократки, яркий и резковатый. Голубовато-синие, насыщенные красно-порфировые, нежные сереб­ристые и палевые тона сменились горячими жёлтыми, ярко-красны­ми, глухими чёрными.

Это иной почерк, иной взгляд на мир, иная художественная система, постепенно развитая микенцами в изобразительном искусстве. Но при всей статичности, порой даже неук­люжести и робости микенские обра­зы гораздо жизнеспособнее минойских. Критские герои отличаются исключительной хрупкостью, они как бы не выдерживают натиска при­родных стихий, подчиняются их воле. Талии критян готовы надло­миться, пушистые кудри — скрыть целиком лицо, ноги парят над землёй в неслышном грациозном шаге. На­против, микенские герои массивны, тяжеловесны, прочно стоят на земле. Их уверенность в себе и внутренняя сила таковы, что они способны со­противляться любым внешним воз­действиям. Каждый из них имеет в мире своё место, законность кото­рого продиктована богами. Каждый из них «тектоничен», т. е. находится в строго определённых весовых от­ношениях с окружающим миром. Как застывают мелькающие цветные

 

Львиные ворота.

Микены.

стёклышки в калейдоскопе, так во второй половине II тысячелетия до н. э. все вещи, рассыпанные неведо­мой божественной рукой, уверенно занимают свои места — в соответст­вии с чёткой логикой и жёстким по­рядком. Если критское искусство вы­ражает стихийность неопределённых ощущений, то микенское — силу ра­зума и организованность интеллекта. Иной подход, иное видение мира заметно во всех микенских вещах,

101

«Маска Агамемнона» XVI в. до н. э.

Или гробница Агамемнона.

XIV в. до н. э. Интерьер.

Микены.

нередко исполненных критскими ма­стерами, — от шкатулок из слоно­вой кости, головок воинов в шлемах из клыков вепря и до росписей ваз, которые со­вершенно утратили крит­скую праздничность и превратились в стерео­типные, беглые, часто схематичные сценки. Од­нако они пользовались огромной популярностью на Балканах, островах, в Малой Азии и на Кипре.

К числу самых великих проявлений микенского духа принадлежат памятники погре­бального искусства. Вход в город был оформлен в XIV в. до н. э. так на­зываемыми Львиными воротами, ук­рашенными сценой поклонения львов божеству, воплощённому в критской колонне. Рядом с микен­ским дворцом находился царский некрополь (гробница). Он был уст­роен гораздо ниже уровня дороги и имел вид обнесённого каменным кольцом круга. Это так называемый «могильный круг А», открытый в 1876 г. Позднее, в 1952 г., был обна­ружен «могильный круг В», уже за пределами цитадели. В этих некро­полях, датируемых XVI в. до н. э., хранились все богатейшие сокрови­ща микенских царей.

В каждом «круге» устроено по не­скольку глубоких шахтовых гробниц прямоугольной формы, очень гру­бых и даже без обкладки стен кам­нем. На их дне были погребены члены царского рода, что должно было увековечить их в памяти по­томков. На лицах мужчин — золотые маски, сильно стилизованные, но яс­но передающие черты микенских василевсов. Ярко выраженные индо­европейские черты иногда по-на­стоящему благородны («маска Ага­мемнона»), В отличие от критян правители Микен носили усы и бо­роду, чему станут подражать и их греческие преемники.

Золотые маски, не будучи ново­стью в Древнем мире — они встре­чались уже в V тысячелетии до н. э. на территории Болгарии, — тем не менее загадочны. Их предназначе­ние — сохранять нетленными чер­ты смертных царей. У женщин мас­ки заменялись диадемами с очень широкой лентой и громадными вы­сокими лучами. Стилизованный ор­намент диадем говорит об их связи с богами-светилами, воплощением которых считались микенские цари­цы. Вероятно, женщины носили ди­адемы на высоких шапках — тиарах, истлевших со временем подобно пышным нарядам, от которых оста­лись только золотые бляшки со штампованным изображением крито-микенских богов — бабочек, ось­миногов, пчёл, звёзд и т. п.

Здесь же были найдены богатые бронзовые кинжалы с рукоятками из горного хрусталя и инкрустирован­ными рисунками — сценами охоты, бегущими львами, водоплавающими птицами, звёздным небом. Сценки исключительно живописны и дышат критской свободой исполнения. В шахтовых гробницах обнаружен и целый ряд прекрасных золотых пер­стней-печатей, о которых уже гово­рилось (тоже минойской работы). К числу самых богатых даров относи­лись сосуды из серебра, золота и электра (сплава золота с серебром): в «Одиссее» царь Менелай дарит на прощание своему гостю, сыну Одис­сея Телемаку, богатый кратер — со­суд для смешивания воды и вина. По смерти владельца такие сосуды кла­ли в могилу, они были, как тогда верили, залогом возрождения умер­шего. Некоторые сосуды имеют форму того или иного животного или оформлены в виде рога быка. Они использовались для ритуальных возлияний. В их исполнении раз­личают критский почерк (живой, натуралистический, образный) и микенский (схематический, стили­зованный, использующий крупные формы и цельные фрагменты).