Голубой и синий (русские), blue (английское), niebieski (польское), aoi (японское), faa (тайское)

Во многих языках мира ближайшими эквивалентами английского слова blue служат слова, морфологически или этимологически связанные со словом для обозначения неба. Например, польское слово niebieski происходит от слова niebo 'небо', а латинское caerulus производно от caelum 'небо'. В таких словах предполагается явная ассоциация между концептом данного цвета и концептом 'небо'. Английское же слово blue или японское aoi не связаны со словами для называния неба, но (судя по ответам информантов) в этих языках также есть сильная ассоциативная связь между соответствующими словами и концептом 'небо': когда нужно дать примеры чего-нибудь, что можно было бы назвать blue или aoi, информанты неизменно вспоминают небо. Чтобы адекватно описать эти факты, я бы предложила не только для niebieski, но также и для blue и aoi следующий семантический компонент:

 

X - blue/aoi/niebieski/caerulus

в некоторые моменты на небе можно видеть солнце

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о небе в такие моменты

 

Однако, даже если такие слова, как blue, aoi или niebieski семантически связаны с концептом 'цвет', они не одинаковы по значению, потому что диапазон употребления - у каждого слова свой. Например, как говорилось ранее, niebieski относится только к светло- или средне-синим цветам, а не к очень темно-синим (которые по-английски все равно называются blue). Чтобы объяснить это, я припишу слову blue, но не слову niebieski, дополнительную референциальную отнесенность: это водные просторы, такие, как моря или озера. Это позволит противопоставить значение слов niebieski и blue следующим образом:

 

X - niebieski

(а) в некоторые моменты на небе можно видеть солнце

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о небе в такие моменты

X - blue

(a) в некоторые моменты на небе можно видеть солнце

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о небе в такие моменты

(b) в некоторых местах можно видеть массу воды

не потому, что люди в этих местах что-то делали

когда люди далеко от таких мест

они могут видеть эту воду

когда они видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать об этом

 

Я отказалась от использования в толковании слова blue фразы «X как раз такой», потому что различаются цвет blue и специальный оттенок sky-blue 'небесно-голубой'. Тем не менее, я думаю, что неспецифицированная и более общая связь между blue и sky тоже имеется, и мой опрос некоторого числа информантов подтвердил это.

Я понимаю, что «лучший образец» blue, или фокусное blue, темнее, чем sky-blue 'небесно-голубой' и более «яркое», чем blue озер и морей. Его точный оттенок, скорее, может зависеть от некоторых особенностей человеческого перцептивного аппарата, чем от тех оттенков, которые чаще встречаются вокруг нас, таких, как у неба или воды. Но диапазон употребления у blue лингвоспецифичен и не может рассматриваться в чисто биологических терминах. С другой стороны, мы можем это описать, если предположим, что концепт blue все же имеет не такую структуру, как у sky-blue 'небесно-голубого', apricot 'абрикосового' или pea 'горохового', взятых в качестве имен цвета: структура blue не имеет конкретного образца, она только содержит элементы референциальной отнесенности.

В польском нет сочетания типа sky-blue, но в нем есть специальное прилагательное - blekitny, которое по преимуществу ассоциируется с небом. Соответственно, я не использую компонент «X как раз такой», а использую вместо этого более неопределенную формулировку: «можно подумать о».

Обратимся теперь к двум русским соответствиям английского blue - синему и голубому. Берлин и Кей (Berlin, Kay 1969:367) высказали некоторые сомнения относительно «основного» характера голубого, приведя свидетельства того, что для русских детей голубой менее значим, чем синий (Istomina 1963). Однако есть свидетельства в пользу того, что у испанских детей слово для blue менее значимо, чем слово для yellow 'желтый', а последнее, в свою очередь, менее значимо, чем слово для green 'зеленый' (ср. Harkness 1973); и все же эти слова считаются «основными». Более того, Фрумкина (1984:31) сообщает, что при изучении английского языка русские неизменно бывают удивлены, когда узнают, что в английском есть только одно слово blue, которое соответствует и голубому, и синему. Это позволяет, как мне кажется, заключить, что они воспринимают оба слова, синий и голубой, как «основные». Она также замечает: «Некоторые информанты - образованные носители русского языка - не считают серый и коричневый основными, «поскольку их нет среди цветов радуги». Все уверены, однако, что голубой и синий там есть».

Я думаю, что семантическая связь между голубой и синий (а также между обоими этими словами и английским словом blue) может быть удовлетворительно описана, если мы покажем в толкованиях, что все три слова имеют референциальную соотнесенность с небом, но что только голубой прямо уподоблен небу, в то время как про синий нельзя сказать 'такой, как небо', хотя он может заставить думать о небе; между тем, английское blue не специфицировано в этом отношении и поэтому может обозначать и небесно-голубые и не-небесно-голубые оттенки небесно-морского диапазона. В добавление к этому в формулировках, приводимых ниже, голубой непосредственно связан с ясным дневным светом, а синий - с отсутствием света ясного дня.

 

X - голубой

(a) в некоторые моменты на небе можно видеть солнце над головой

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о небе в такие моменты

(b) X такой, как это небо

(c) в некоторые моменты можно видеть многое

когда люди видят нечто, подобное Х-у, они могут подумать о таких моментах

 

X - синий

(a) в некоторые моменты на небе можно видеть солнце

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о небе в такие моменты

(b) X не такой, как это небо

(c) в некоторые моменты нельзя увидеть очень много

когда люди видят нечто, подобное Х-у, они могут подумать о таких моментах

 

Следует отметить, что в толковании, которое приписано здесь синему, он не представлен как «темный цвет», хотя он и темнее, чем голубой. Чтобы это заметить, надо сравнить следующие два фрагмента толкования:

 

(i) в некоторые моменты нельзя увидеть очень много

(ii) в некоторые моменты можно увидеть очень мало

 

Необходимо именно (ii), а не (i), которое я приписала английскому слову black, а также другим цветам, осознаваемым как «темные». Но синий не осознается как «темный цвет»; и в этом смысле он отличается от польского слова granatowy, которое тоже значит 'dark-blue', но которое определенно ОСОЗНАЕТСЯ как темный цвет. То, что синему приписан компонент (i), а не (ii), объясняет эти различия.

Возвращаясь к японскому слову aoi, мы заметим, что в его диапазон входят не только те оттенки, которые по-английски называются blue, но также и те, которые по-английски называются green [11]. Поэтому с помощью aoi определяется не только небо, но также и влажная трава и зеленый свет светофора. На самом деле японское aoi для обозначения зеленой травы и зеленого света светофора - это устоявшиеся метафоры (Такако Тода, устное сообщение). Например, когда учителя в Японии учат детей правилам дорожного движения, они говорят:

 

Shingoo ga ао ni nattara,

migi o mite, hidari о mite, watarimashoo.

'Когда зажжется свет aoi,

посмотрите направо посмотрите налево, а потом переходите улицу'

 

Когда требуется различить цвет неба и цвет травы, для травы используется другое цветовое прилагательное - midori. Но когда нет необходимости в противопоставлении, aoi покрывает много «зеленых» оттенков (как, впрочем, и все «синие»). Интересно, однако, что «лучший образец» aoi расположен не в центре соответствующего места цветовой шкалы, а в ее «голубой» части: и на самом деле (в соответствии с показаниями моих информантов), он бесспорно связан с небом, sora (aoi sora).

Чтобы охватить эти факты, следует, как мне кажется, предложить для aoi скорее два элемента референциальной соотнесенности, чем один (грубо говоря, небо и траву, или, в более общем виде, то, что растет на земле); а также предположить, что одна из этих моделей (небесная) более важна, чем другая.

Следует также отметить, что когда aoi относится к предметам, которые по-английски называются скорее green, чем blue, оно называет по преимуществу временные признаки, а не постоянные свойства. Так, когда говорят о траве или о деревьях, называя их aoi (а не midori), информанты находят нужным включить в референциальную отнесенность этого слова обозначаемое им временное состояние (после дождя). Например, им очень нравится, когда говорят, что после дождя трава кажется очень aoi, но не что трава ЯВЛЯЕТСЯ aoi. Существуют также и ограничения на употребление aoi в качестве определения: можно сказать aoi sora 'синее небо' или aoi umi 'синее море', но не *aoi kusa 'aoi трава' или *aoi ki 'aoi дерево', хотя aoi можно прекрасно использовать в качестве сказуемого для описания временного свойства деревьев или травы, например:

 

Аmе nо ato, ki ga ao ao to shite iru

'После дождя деревья (кажутся) очень зеленые'

 

Редупликация ао ао подчеркивает яркий и свежий вид деревьев после дождя. Интересно, что midori так не используется:

 

?Ame no ato, ki ga midori midori to shite iru.

 

С другой стороны midori можно использовать как определение слова ki 'дерево' или kusa 'трава': ср. midori no ki и *aoi ki. Очевидно, что midori рассматривается как постоянное свойство деревьев, в то время как aoi относится к временному состоянию или к временному зрительному впечатлению.

Интересно также заметить, что aoi легко приложимо к «подвижным мишеням», таким, как «зеленые» огни светофора. С другой стороны (постоянно) зеленый джемпер или книжка в зеленой обложке будут описаны как midori, а не aoi. Все эти факты указывают на связь между aoi -ностью и непостоянством свойства, возможной переменой.

Важно также заметить, что море, umi, обычно описывается по-японски как aoi; и действительно, что по сравнению с небом может быть зрительно более непостоянным, чем океан? И на самом деле, как показывают мои информанты, океан скорее, чем трава или растения вообще, служит наилучшим образцом цвета aoi: после словосочетания aoi sora 'синее небо' первым в связи со словом aoi на ум приходит сочетание aoi umi 'синее/зеленое море'. Поскольку море может казаться в разные моменты то синим, то зеленым, употребление слова aoi будет лучше описано в терминах трехкомпонентной модели, основанной на небе (первая точка референциальной отнесенности), море (вторая точка референциальной отнесенности) и растительном мире (третья точка референциальной отнесенности); и это решение согласуется с ответами информантов. Следуя этой линии в рассуждениях, мы могли бы предложить следующее (пока неполное) толкование:

 

X - aoi

(a) в некоторые моменты на небе можно видеть солнце

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о небе в такие моменты

(b) в некоторых местах можно видеть массу воды

не потому, что люди в этих местах что-то делали

когда люди далеко от таких мест

они могут видеть эту воду

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о таких местах

(c) в некоторых местах есть вещи, которые растут на земле

в некоторые моменты в этих местах есть вода

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о таких местах в такие моменты

 

И наконец рассмотрим кратко ситуацию в тайском языке, хорошо описанную в работе Diller, Juntanamalaga (в печати). В «простонародном» (провинциальном) тайском имеется только четыре основных имени цвета с фокусами, соответственно, в белой, черной, красной и зеленой зонах. Между тем, в «высоком» (городском) тайском есть еще два термина для «blue»: faa (буквально - 'небо') и nam-nen (буквально - 'тускло-серебряный'). Первый относится только к очень светло-голубым ('небесно-голубому' или даже еще светлее), в то время как последний обозначает, по преимуществу, темно-синий цвет тайского флага. То, что в английском считается фокусным blue, - это слишком темный цвет, чтобы называться faa и слишком светлый для того, чтобы называться nam-nen, и информанты считают его оттенком, который очень трудно назвать, хотя, если оказать на них давление, они называют его faa-kee (буквально - 'темное небо' или 'темно-небесный'). Имеется, таким образом, и «ничейная полоса» между двумя синими цветами, и, что особенно замечательно, как раз эта «ничейная земля» и соответствует фокусному blue, который определяется в терминах универсальной человеческой нейрофизиологии.

Мне кажется, что этот факт указывает на непреодолимый разрыв, который существует между нейрофизиологией и значением. Действительно, у тайцев отсутствует не категория восприятия, а концептуальная категория. Предположительно, рано или поздно у них может развиться подобная категория по типу английского blue, польского niebieski или японского aoi, либо еще как-то иначе. Представляется, правда, наиболее вероятным, что развитие пойдет по пути, близком к русскому, где есть два «основных» цветообозначения для «blue». В любом случае, мы не можем предсказать точные очертания будущей категории на основании прошлых или будущих открытий в хроматологии или нейрофизиологии.

Далее, ситуация в тайском языке расходится с общей типологией образования цветовых категорий, предложенной Рош (Rosch Heider 1975:184): «Существуют перцептивно отмеченные цвета, которые в первую очередь привлекают внимание и скорее запоминаются, чем другие цвета. При выучивании названий цветов имеется тенденция выделять в первую очередь наиболее существенные стимулы, и только потом обобщать полученные знания на другие, с психической точки зрения близкие сущности. Это значит, что естественные цветовые прототипы становятся фокусами при формировании соответствующих категорий».

Но в тайском (как и во многих других языках) «естественным прототипом» для категории синих цветов служит небо; а этот «естественный прототип» отличается от того «синего» цвета, который является перцептивно наиболее существенным и который, вероятно, станет фокусом еще не рожденной основной категории «синего» цвета. Чтобы эта категория возникла, фокусные, наиболее перцептивно значимые «синие» должны быть концептуально связаны с некоторой значимой точкой референциальной отнесенности в личном опыте говорящих - такой, например, как мысль о небе в солнечный день.

Красный и желтый

Ближайшим эквивалентом английского слова red во многих языках служит слово, этимологически восходящее к названию крови; оно может быть представлено, однако, и другими образцами, например, различными минералами (скажем, красной охрой) или другими веществами, из которых получают пигменты и красители. Польское слово czerwony на синхронном уровне уже не анализируется, но предполагается, что оно происходит от названия красного червя, czerw (Bruckner 1957). Английское слово red тоже не мотивировано. Тем не менее вероятно, что и здесь можно найти какие-нибудь общие связи, которые смогут объединить англоязычных говорящих как носителей некоторой определенной концептуализации для рассматриваемой категории.

В моей более ранней работе (Wierzbicka 1980:43) я предположила, что red может быть связано с концептом «кровь» и предложила следующее толкование:

 

red - цвет, осознаваемый как цвет крови

 

Дальнейшая работа с информантами, так же, как и исследования методом интроспекции моего собственного концепта цвета czerwony (эти исследования стимулировались возражениями других лингвистов), заставили меня поставить под вопрос адекватность такого толкования. Но если мы не определим red через кровь или определим не в точности через кровь, то как еще представить это понятие?

Пытаясь подойти к этой проблеме под другим углом зрения, я возьму в качестве исходной точки предложение Маннинга (Manning 1989), который считает, что red - это «насыщенный, теплый цвет». Слова «насыщенный» и «теплый» употребляются здесь метафорически, но мне кажется, что эти метафоры дают ключ к значению red. Из четырех «основных цветовых категорий», обозначенных в английском словами red, yellow, green и blue, две - red и yellow - осознаются обычно как «теплые цвета». Почему? Что скрыто в понятии «теплый цвет» и почему «тепло» ассоциируется с красным и желтым скорее, чем с зеленым и синим?

Ответ очевиден: желтый осознается как «теплый», потому что ассоциируется с солнцем, в то время как красный осознается как «теплый», потому что ассоциируется с огнем. Отсюда, видимо, можно заключить, что, хотя мы не обязательно представляем себе цвет огня как красный, тем не менее красный цвет у нас ассоциируется с огнем. Аналогично, мы не обязательно считаем цвет солнца желтым, но все-таки думаем о желтом (на некотором уровне нашего сознания или подсознания) как о «солнечном цвете». Похоже, что ассоциация между красным и огнем, а также между желтым и солнцем находится глубже в сознании говорящих, чем ассоциация между голубым и небом или зеленым и тем, что растет на земле. Но не так уж трудно вытащить эти связи из глубин нашего сознания на поверхность.

Я спрашивала некоторых информантов о том, какого цвета, по их мнению, огонь, и получила ответ: оранжевый. Но когда я спрашивала информантов, о каком цвете их побуждает ДУМАТЬ огонь, то многие из них отвечали: о красном. Я думаю, что причина в том, что, если спросить человека о цвете огня, он подумает о пламени; но, если спросить, «о чем его побуждает думать огонь», он задумается обо всей ситуации с огнем целиком, а она уже включает в себя и красные светящиеся угли.

Ассоциация между огнем и красным подкрепляется существованием таких выражений, как red-hot 'раскаленный докрасна', red coals 'красные угли' или fiery red 'огненно-красный' (ср. также название наиболее распространенных в Австралии спичек: Redheads 'Красноголовки'). В других европейских языках имеются аналогичные рефлексы такой связи. Например, в польском выражение czerwony kur, буквально -"красный петух', служит синонимом огня. Стоит также отметить, что пожарные насосы и другие принадлежности пожарных команд выкрашены красной краской, что огнетушители красят в красный цвет и что красный цвет обычно используется как знак предупреждения об опасности (например, в системе огней светофора). Можно предположить, что все эти факты отражают привычную связь между огнем и красным цветом.

Также имеет смысл вспомнить рассуждения Сводеша (Swadesh 1972: 204) о возможных этимологических связях между red и латинским ardere 'гореть' (а кроме того, между light 'свет' и латинским albus 'белый) [12].

Тот факт, что мы часто воспринимаем цвет огня скорее как оранжевый или желтый, чем как красный, не опровергает концептуальной связи между огнем и красным цветом. Верно, «что четыре цвета - красный, желтый, зеленый и синий,... нейрофизиологически 'запрограммированы' в человеке» (Witkovsky, Brown 1978: 442), однако для решения задач, связанных с концептуализацией и коммуникацией, эти нейрофизиологические категории должны быть спроецированы на соответствующие аналоги в человеческой деятельности. Для синего и зеленого выбор таких аналогов очевиден: это - небо и растительность. Естественная референциальная отнесенность для желтого - это солнце (и то, что на детских рисунках солнце неизменно желтого цвета, отражает эту связь) [13]. Для красного, правда, в окружающем нас мире нет постоянного образца. Хотя всегда остается постоянный образец некоей модели опыта - кровь, большинство людей не сталкиваются с кровью столь же часто, как с небом, солнцем или растениями, и во всяком случае, кровь не столь привычна человеческому зрению, как огонь. Поэтому естественно, что во многих культурах, а возможно, и в большинстве культур в добавление к «локальным» ассоциациям, таким, как ассоциация с красной охрой, еще более глубинная связь должна быть установлена между «красным» и его ближайшим аналогом в человеческой среде, который одновременно культурно и зрительно существен и экзистенциально значим, - огнем.

Факт, что мы находим следы такой концептуальной связи даже в английском языке, дает решающее подтверждение нашему предположению.

Эти соображения приводят нас к следующему (пока не окончательному) толкованию:

 

X - красный

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать об огне

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о крови

X - желтый

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о солнце

 

Дальнейшее различие между красным и желтым состоит в том, что желтый осознается как светлый цвет, в то время как красный не осознается ни как светлый, ни как темный. Поскольку мы уже эксплицировали понятие светлого цвета, мы можем использовать это в более полном толковании концепта желтый:

 

X - желтый

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о солнце

в некоторые моменты можно увидеть многое

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать об этом

 

«Насыщенные» цвета - «глубокие», но не темные; они смотрятся, как если бы «в них было много цвета», то есть как если бы краска была положена густо. Они не могут быть светлыми, потому что светлые цвета выглядят так, как если бы «в них было мало цвета», то есть как если бы краску разводили, делая ее жидкой. С другой стороны, красный - это, безусловно, яркий цвет, то есть такой, который сразу бросается в глаза. Тогда, если мы решим, что красный - это «насыщенный цвет», а также «теплый цвет», а также и «яркий цвет», мы должны будем получить следующее предварительное толкование:

 

X - красный

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать об огне

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о крови

предметы, подобные Х-у, можно видеть даже в такие моменты, когда другие предметы увидеть нельзя

 

С другой стороны, для двух венгерских слов, обозначающих красный цвет, - voros 'темно-красный' и piros 'светло-красный' - следует постулировать дополнительные компоненты толкования:

 

X - piros

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать об огне

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о крови

в некоторые моменты можно увидеть многое

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать об этом

X - voros

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать об огне

когда люди видят что-то, подобное Х-у, они могут подумать о крови

в некоторые моменты можно увидеть очень мало

когда люди видят предметы, подобные Х-у, они могут подумать о таких моментах

 

Здесь мы попытались представить толкования двух венгерских слов для обозначения красного цвета аналогично толкованиям двух русских слов, соответствующих blue.