Правила эффективной конфронтации

1. Конфронтация определяется как предоставление кому-либо реалистичной обратной связи по поводу его поведения, как вы его видите — в процессе, в котором вы «держите зеркало» перед человеком, чтобы дать ему/ей понять, как он/она выглядит в глазах окружающих, и это вовсе не «покушение на характер».

2. Конфронтация оказывается особенно полезной, если все высказанное произносится с эмпатией, заинтересованностью и заботой, уважительным тоном.

3. Конфронтация является описанием того, что вы наблюдали, с примерами сомнительного поведения; она исключает догадки, объяснения, интерпретации, советы и критику поведения человека.

4. Конфронтация включает в себя указание на то, что вас беспокоит в опасном, самопораженческом поведении человека и, если это возможно, пример подобного поведения из вашего собственного опыта (с.514)

Если следовать этим указаниям, они могут помочь ведущему избежать некоторых возможных трудностей, связанных со слишком враждебными членами группами — носителями ошибочной мысли том, что унижение и агрессия являются приемлемыми способами для того, чтобы принудить сопротивляющихся членов группы к столкновению с реальностью. Уоштон, описывая возможные злоупотребления чрезмерной конфронтацией, предупреждает ведущих о необходимости контроля за ее применением в группе:

«Члены группы обычно менее терпимы к негативным установкам и умничанью, чем ведущие, особенно если такое поведение напоминает им собственное. Наиболее вероятной мишенью для атаки оказываются те члены группы, которые часто срываются, те, что остаются дерзкими, поверхностными или неискренними, или те, что умаляют собственные проблемы и не способны по-настоящему присоединиться к остальным членам группы.

Иногда ведущие испытывают амбивалентные чувства по поводу целесообразности остановки атак на тех членов группы, которые имеют большие проблемы, на которые раньше закрывались глаза, и обращение к которым давно запоздало. Ведущий никогда не должен позволять, чтобы непопулярный, фрустрирующий, сопротивляющийся или же слишком нарушенный член группы превращался в козла отпущения или же был из-под палки заставлен своими товарищами что-либо сделать, даже если содержание того, что было сказано, абсолютно точно соответствует действительности. Грубая чрезмерная конфронтация не должан использоваться как средство вытолкнуть отдельных членов из группы и воспрепятствовать их возвращению» (1992, стр.514).

Если конфронтация проведена правильно, она принесет в сознание пациента новое понимание. Однако, если конфронтация оказывается карательной или атакующей, то она только поднимает уровень защиты и увеличивает сопротивление. В некоторых случаях (как, например, с пассивным, послушным пациентом) некоторая выгода в этой тактике есть, потому что она делает очевидным то, что иначе пациент предпочел бы скрывать, таким образом, ясно показывая, что скрываемое являлось основным ингредиентом и компонентом эффективной конфронтации. Следовательно, терапевты оказываются более успешны, когда они сводят свои конфронтации к наблюдаемым событиям, которые оказываются очевидными для пациентов, как только на них указывают. Если ведущий не придерживается явных фактов или неправильно оценит точность наблюдений, конфронтация потеряет силу и воздействие. Конфронтация как утверждение о факте становится гораздо более мощным орудием, и ее никогда нельзя путать с гипотезой о мотивах или о поведении пациента. К примеру, конфронтация со стороны ведущего группы, говорящего алкоголику: «Я думаю, что ты алкоголик, потому что ты слишком много пьешь», предлагает вниманию пациента лишь субъективное мнение, в лучшем случае предполагающее правдоподобную гипотезу о поведении человека. Это относительное утверждение, которое можно оспорить, поскольку то, что для одного человека может быть тяжелым пьянством, другому может показаться умеренным употреблением. Такое утверждение не базируется на наблюдаемых фактах и, вероятно, может вызвать у задетого индивида противодействие субъективному мнению ведущего. Однако, ведущий может провести гораздо более надежную конфронтацию, если сфокусирует свои наблюдения на демонстрируемых фактах. К примеру, ведущий в этой же ситуации мог сказать:

«Для тебя может быть полезным осторожно и реалистично подойти к последствиям своего пьянства. Твоя жена разводится с тобой, потому что ты становишься невыносимым, когда пьешь. Тебя дважды арестовывали, что стоило тебе колоссальных денег из-за непомерных выплат адвокатам и возросших страховых выплат. Твой шеф грозится выгнать тебя, потому что эффективность твоей работы и посещаемость серьезно страдают от твоих пьянок на выходные. Это уж точно не нормальное питье. Такой набор трудностей говорит о том, что ты можешь быть алкоголиком, или же, если тебе некомфортно с этим словом — человеком, у которого серьезные проблемы с выпивкой».

Разница между двумя этими конфронтациями очевидна. Первая может быть названа субъективной, предвзятой и самоуверенной. Вторая оперирует наблюдениями и фактами, которые невозможно отрицать. Даже несмотря на то, что второе утверждение высоко конфронтационно, оно не выражает гнева или неуважения. Конфронтации никогда не должны производиться за счет целостности или достоинства пациента. Правильно осуществленная конфронтация никогда не ранит человека, хотя может вызвать довольно болезненное осознавание. Ведущие групп, которые «разносят в пух и прах» пациентов «для их же блага», должны тщательно исследовать альтернативы. В большинстве случаев они обнаружат, что существуют более эффективные способы донести ту же самую информацию без какого бы то ни было ущерба для действенности переданного послания. Пример поможет прояснить сказанное.

Джон, мужчина тридцати одного года, злоупотреблявший приемом разнообразных наркотиков, начал лечение из-за все возрастающих сложностей и беспокойства, связанного с увеличением доз наркотиков и алкоголя. Его вторая жена инициировала процедуру развода, а он начал замечать серьезные физические осложнения (т.е., потерю памяти, дрожь, судороги, алкогольный делирий), имеющие прямое отношение к употреблению наркотиков и алкоголя. Проведя две недели в терапевтической группе, которая встречалась ежедневно, он начал становиться все более разговорчивым, тогда как вначале сидел тихо и пассивно, пока прояснялось его мышление и стабилизировалось физическое состояние. По мере того, как он набирал силу и трезвость, к нему возвращались его обычные защитные маневры. Он стал доминировать на групповых встречах, утомляя всех своими бесконечными, сумбурными рассказами о странных событиях и обстоятельствах своей жизни. Ведущий со всей тщательностью установил, что эта проблема требует внимания и корректировки, поскольку такое поведение не просто наносит вред группе, но является защитным маневром, который отдаляет других от Джона; кроме того, в этом же заключалась серьезная жалоба его жены. Предоставленный самому себе, Джон долгие месяцы приходил бы к осознанию этого. В начале следующей сессии Джон пустился в подробный рассказ о своей сестре, описывая ее как «большое трепло» и, казалось, готов был вновь разыграть спектакль, которым он потчевал группу две последние встречи. В середине его рассказа ведущий кратко прервал Джона, сказав: «Джон, извини меня на секундочку, но прежде, чем ты продолжишь, я бы хотел задать тебе вопрос». Джон незамедлительно замолчал, его любопытство было возбуждено вопросом ведущего. В это время тот, мягко конфронтируя Джона, сказал: «Я задаю этот вопрос со всем уважением к тебе, Джон, и надеюсь тебя не обидеть: а она — единственное трепло в вашей семье?» Джон остановился и на секунду задумался, потом расхохотался, и с улыбкой, вызванной осознанием своего поведения, сказал: «Да уж, теперь, когда ты это сказал, я понял, что, пожалуй...». Остальная группа посмеялась вместе с Джоном; все начали делиться тем, что тоже заметили его склонность к непродуктивной болтовне, но не хотели ничего говорить: он был таким тихим две предыдущие недели, что все боялись — скажи они что-нибудь, и Джон вновь спрячется в свою раковину. Дальнейший обмен репликами среди членов группы привел к осознанию тех способов, с помощью которых он и другие использовали слова для сокрытия своих настоящих чувств. Вследствие этой конфронтации, продуктивное исследование страхов и защит участников происходило на протяжении всей этой сессии, вплоть до конца.

В этом примере ведущий мог бы легко вступить в конфронтацию с Джоном раньше, или сделать это прямее. Такое утверждение, как «Вот это как раз и есть треп», было бы гораздо более провокативным и бьющим в цель. Однако, такое утверждение, вероятнее всего, обидело бы Джона, разозлило бы его и привело к уходу из группы. Кроме того, оно задало бы в группе такой тон, последствия которого для открытости, доверия и безопасности были бы далеко идущими и зловещими. Также этот пример ясно демонстрирует, что конфронтации не должны производиться в гневе или с целью наказания. Благоразумно примененная интервенция, с оттенком юмора и иронии, может быть такой же (если не более) продуктивной, как та, что произнесена в слишком твердой, провокативной или же догматической манере.

Целенаправленная, намеренная конфронтация должна быть тщательно взвешена, прежде чем применить ее в группе, состоящей из алкоголиков и наркоманов. Они обычно пользуются своими защитными механизмами как средством обезопасить себя от болезненных аффективных состояний, связанных с глубоким чувством стыда, низкой самооценкой, избыточным внутренним самобичеванием, омерзением и ненавистью к самим себе. Поэтому преждевременная или неподходящая конфронтация с этими защитными механизмами может возыметь обратный выздоровлению эффект. Если в своих конфронтациях ведущий группы ограничивается лишь паттерном поведения алкоголика или же сопутствующим кругом поведенческих механизмов, то на ранних этапах лечения этого человека он должен избегать опасностей, связанных с подходом «дробовика», типа «стреляй во все, что движется». Ведущий будет стоять на более твёрдой теоретической почве, если будет следовать аксиоме, гласящей, что обращение с защитными механизмами выздоравливающих или активно употребляющих алкоголиков и наркоманов должно быть иным, чем с защитными механизмами неаддиктивных индивидов. Поскольку необходимо мощно конфронтировать с употреблением алкоголя или наркотиков и всеми защитными операциями, связанными с этим употреблением, то отсутствие конфронтации с другими защитами и демонстрация эмпатического понимания и поддержки, смягчение чувств, не связанных с употреблением, будет гораздо полезнее. Многие очевидные непоследовательности и ригидные защиты недавно вступившего на путь выздоровления или же активно употребляющего алкоголика или наркомана, возможно, будут требовать терпимого отношения со стороны ведущего до тех пор, пока эти люди не станут готовыми взглянуть на эти темы более реалистично и честно. Терапевту следует придержать многие из своих конфронтаций до тех пор, пока он не почувствует большую уверенность в том, что наркоман или алкоголик способен выдержать их без срыва и отступления в дальнейшее употребление алкоголя или наркотиков.

Ведущий группы, работающий с аддиктами, должен поддерживать тонкий баланс конфронтации и поддержки. Слишком большая поддержка только поощрит некоторых из них к продолжению употребления алкоголя или наркотиков. Преждевременная и неподходящая конфронтация, с другой стороны, может спровоцировать срыв или возрастание дерзкого сопротивления у других. К сожалению, неуместные или несвоевременные конфронтации не всегда исходят от ведущего. Таким образом, важно, чтобы ведущий был искусен в ведении и управлении конфронтациями, возникающими между членами группы. Иногда точная и эмпатическая конфронтация, исходящая от кого-нибудь другого, может оказать гораздо более выраженное воздействие на пациента. Однако, обычно больше шансов на то, что конфронтация другого члена группы будет деструктивной, поскольку она часто бывает вызвана гневом. Если, когда такая конфронтация происходит, ведущий способен быстро ответить, то он сможет провести взаимодействие так, чтобы оно не было вовсе лишено заботы и поддержки. Пример поможет нам проиллюстрировать вышесказанное.

Фред, незрелый и высокомерно-дерзкий девятнадцатилетний ветеран, был откомандирован Американской Армией для участия в стационарной реабилитационной программе для наркоманов больницы Администрации по делам ветеранов. Несколькими месяцами ранее он был досрочно демобилизован (на очень почетных условиях) в связи с повторяющимися дисциплинарными проблемами, вызванными употреблением наркотиков. В течение трех недель пребывания в больнице он неизменно оставался дерзким, гневным и оппозиционным. На десятой встрече дневной стационарной группы ведущий заметил, что Дейв, другой участник, покачивает головой и свирепо смотрит на Фреда, продолжающего одно из своих частых разглагольствований о врожденной злобности и несправедливости персонала, докторов и всей американской армии в целом. В конце ежедневной тирады Фреда ведущий тихо спросил Дейва — крупного, дюжего, очень уважаемого и даже вызывающего некоторый страх тридцативосьмилетнего ветерана Вьетнама, — что он чувствовал в связи с высказываниями Фреда. Дейв, никогда не выбиравший выражений, ответил: «Да это просто куча дерьмовой жалости к себе, вот что я вижу». Поскольку Дейв, наркоман, сидящий на внутривенном героине, вызывал большое уважение и страх всех остальных ветеранов отделения, Фред был захвачен врасплох его комментарием. Вместо того, чтобы остановить конфронтацию на этом моменте, ведущий спросил Дейва, кого Фред ему напоминает. Дейв, сначала поражённый вопросом, все же быстро ответил: «Ты гонишь, как я девятнадцать лет назад и, мужик, если ты не изменишь своего отношения, ты и кончишь, как я — наркоманом, или сдохнешь, или сядешь». По мере того, как ведущий исследовал обмен репликами между Дейвом и Фредом, становилось все более очевидным, что за гневным противостоянием Дейва крылось много беспокойства. Несмотря на то, что это было нечто, не очень характерное для Дейва, он продолжал демонстрировать мягкую, заботливую сторону себя Фреду и группе. Это смягчило изначальную резкость его конфронтации и сделало ее гораздо более приемлемой для Фреда. Подобная конфронтация утратила бы большую часть своей эффективности, если бы исходила от ведущего, или если бы была остановлена на первоначальном заявлении Дейва. Исследования причин, стоящих за конфронтацией, привели Фреда к такому осознаванию себя, которым он ранее не обладал.

Конфронтации, проведенные подобным образом, могут быть очень эффективными. Но ведущий должен помнить, что конфронтация не есть вещь в себе. Её нужно применять стратегически, и когда она используется в союзе с другими клиническими приемами и знаниями, она может значительно улучшить качество работы с отрицанием и сопротивлением лечению. Конфронтация не всегда должна быть прямой или лишенной теплоты и заботы. Парадоксальные интервенции, использующие преимущества метафор, юмора, иронии и задействование противонаправленных сил, позволяют ведущему пребывать в теплом, эмпатическом состоянии, в то же время возлагая ответственность за изменения прямо на плечи алкоголика или наркомана, где она и должна находиться, что снижает фрустрацию ведущего и делает лечение более эффективным. Трезвость и абстиненция невозможны, если алкоголик или наркоман не подготовлен к принятию ответственности за это изменение. Конфронтации работают только тогда, когда они являются мотивирующими и фасилитирующими по своей природе. Ведущий не может и не должен заставлять или пытаться заставить алкоголика или наркомана измениться. В такой борьбе не выигрывает никто. Наркоман или алкоголик находит другой предлог для продолжения приема химикатов, а ведущий лишь оказывается все более фрустрированным и обескураженным.

Мы надеемся, что обсуждение конфронтации в этой главе прояснило некоторые критически важные места касательно природы и адекватного использования конфронтаций в групповой терапии. Конфронтации, так же, как хорошие интерпретации и разъяснения — это попытки привести пациентов к осознанию поведения, которого они раньше не осознавали. По мере того, как они развивают более точное и реалистичное понимание самих себя, могут быть исследованы защиты, которыми они пользуются, и причины их использования. Во время работы с алкоголиками или наркоманами сдвиг от ясного осознавания своего пьянства и наркомании к пониманию своих защитных механизмов и причин, лежащих в основе их использования, может занять месяцы, а в некоторых случаях и годы. При работе со многими алкоголиками или наркоманами бессознательные мотивы их поведения не должны исследоваться до тех пор, пока они не достигнут достаточной трезвости и эмоциональной и жизненной стабильности, чтобы справиться с этим осознанием. Это наиболее значительный и важный момент, который должен быть усвоен групповым терапевтом, работающим с химически зависимыми пациентами.

Переход от конфронтации (которая ограничивается поведением, установками и действиями, имеющими прямое влияние и связь с поддержанием трезвости) к более глубокому изучению подсознательных мотивов, стоящих за всеми защитными действиями — это стратегическое решение, которое должно быть тщательно взвешено для каждого отдельного пациента. Некоторые будут готовы к такому сдвигу в лечении довольно быстро, другим потребуется значительно больше времени. Как только ведущий почувствует, что выздоравливающий алкоголик или аддикт способен иметь дело с исследовательской формой психотерапии, он может перевести последнего в более продвинутую группу, или же изменить фокус данной группы.

Принцип перевода бессознательного в сознательное изначально был провозглашен Фрейдом. «Там, где было ид, должно стать эго» (Фрейд, 1936, стр.80), — это положение ясно обобщает позицию Фрейда в психотерапии. Психотерапевт или ведущий группы должен донести до осознания пациента (эго) то, что прежде было подсознательным (ид). Однако, Фрейд никоим образом не намеревался делать обращение бессознательного в сознательное конечной целью психотерапии. Другими словами, конфронтация не должна выполняться во имя конфронтации. Еще раз, словами Фрейда: намерение психоанализа заключается в том, чтобы «укрепить эго, сделать его более независимым от супер-эго, расширить его поле восприятия и увеличить его организованность — так, чтобы оно могло усваивать новые порции ид» (1936, стр.80). Так или иначе, Фрейд предполагал, что помощь пациентам в осознании собственного бессознательного зависит от укрепления их способности (силы эго) выносить это осознание.

Это точное описание стратегической позиции, которую должен занять ведущий, работающий с группой алкоголиков или наркоманов. Нужно также иметь в виду, что от самого по себе возросшего осознания бессознательного не следует ждать изменений поведения. Эксплицитная цель конфронтации, а в конечном счете и интерпретации — это перевести мысли и чувства, которые человек не осознает и не может контролировать, в сознание, где человек сможет исследовать их, поразмыслить над их отношением к другим мыслям и чувствам, и взять их под некоторый сознательный контроль — в той степени, в которой они влияют на поведение. Для того, чтобы выполнить эту задачу, ведущий должен научиться тому, как менять свою тактику в группе с позиции конфронтации к интерпретации и поддержке.

Еще один ингредиент, абсолютно витальный для ведущего, который хочет помогать алкоголикам или наркоманам в работе по более точному осознаванию их бессознательных мотивов — это здоровое, информированное, недвусмысленное и расслабленное отношение к алкоголю, питию, пьянству, алкоголизму и наркотикам. Ведущий группы, наиболее эффективно работающий с алкоголиками и наркоманами — это тот, кто обладает способностью глубоко делиться с другими, и кто относится к этим другим с надеждой. Некоторые люди, похоже, обладают естественной способностью глубоко чувствовать тех, кто эмоционально и физически уязвлен. Эту способность к эмпатии можно культивировать путем самоосознания, но невозможно выучить как технику или ремесло.

Однако, существуют еще и хорошие, солидные, базовые коммуникационные навыки, которыми ведущие должны обладать, прежде чем они смогут надеяться на реалистичное общение с химически зависимым пациентом. Во-первых, прежде чем делать какие бы то ни было попытки объяснить психологическое состояние человека во время эмоционального кризиса и физической болезни, необходимо сделать некоторые допущения. Эмоциональные волнения и телесные недуги зачастую рассматриваются как причины и следствия. Это основано на ошибочном предположении, что люди состоят из двух фундаментально различных субстанций — разума и тела, и что две эти субстанции каким-то образом влияют друг на друга. Сейчас модно обходить досадную проблему дуализма сознания и материи. Допущение, принятое психоанализом, состоит в том, что базовое единство, реагирующее на стимулы — это не разум и не тело, но организм в целом. Ни один элемент не преобладает над другим. Событие, огорчающее эмоционально, может вызвать физическое расстройство, а физиологическое нарушение закончится эмоциональной реакцией.

Общаясь с алкоголиком и наркоманом, следует учитывать характер их зависимости и соблюдать фундаментальные принципы техники интервью. Ведущий должен обращать внимание скорее на форму и стиль того, что говорит пациент, нежели на содержание. Умение слушать — это искусство. Р. Д. Лэйнг (1972) предлагает использовать при консультировании пациента понятие паралингвистики. Обращайте внимание не только на то, что сказано, но и на то, как это сказано, на то, что опущено, на жесты, манеры, выражение лица и тому подобное. Общение с пациентами, аддиктивны они или нет, должно включать в себя нечто большее, чем просто язык. Алкоголик или наркоман в возбужденном эмоциональном состоянии может быть чрезвычайно восприимчивым к скрытым планам ведущего. Если пациенты верят, что результат их реабилитации волнует его больше как отражение его профессиональных возможностей, а не является подлинным, искренним беспокойством за пациента, лечению и выздоровлению может быть нанесен ущерб.

Психоанализ оперирует двумя базовыми принципами — подавление и вытеснение. Косвенные методы интервьюирования проявляют не только важные фантазии индивида, но также ход его мыслей. Что, таким образом, позволяет пациенту строить свободные ассоциации, то есть наблюдать и сообщать все идеи, проносящиеся в его сознании. Если ведущий слишком часто перебивает, или привносит слишком много собственных идей в поток ассоциаций, то этот поток может быть загрязнен или искажен, и подспудный мотивирующий фактор не будет выявлен. И действительно, благодаря нормальному нежеланию любого из нас раскрывать все свои мысли и фантазии, подлинное свободное ассоциирование — редко достижимый идеал. Более того, наблюдение за тем, в какой области пациент, кажется, удерживает идеи и сопротивляется нестесненному потоку мыслей, предоставляет важную информацию о его (или ее) личностной структуре в целом.

Ведущий должен удерживаться от нетерпеливого прерывания, преждевременных интерпретаций или личных реминисценций. Он должен знать, когда хранить молчание, даже если пациенты тоже молчат, чтобы позволить им сказать то, что они хотят сказать — по-своему, в своем ритме. В то же время, ведущий должен наблюдать за поведением пациентов — за их движениями, жестами, тоном голоса, телесными проявлениями аффектов — в поисках ключей к областям эмоциональных конфликтов. Ведущий должен знать, что и когда говорить. Содержание вопросов зависит от знания того, какие темы пациенты готовы обсуждать, а выбор времени для них — от того, какой момент подходит для такого обсуждения.

Ведущий должен также знать, чего не говорить. Он должен знать, когда дать совет, а когда мудрее промолчать. Он должен чувствовать, когда пациенты готовы общаться. Он должен знать также, когда подбодрить и поддержать пациентов, чтобы уменьшить невыносимую тревожность, а когда провоцировать ее, чтобы процесс общения продолжался. Слишком часто терапевты чересчур озабочены рациональным зерном того, что они стремятся донести до пациентов, упуская скрытые ключи, указывающие на возможные реакции и страхи последних.

Отчеты и находки многочисленных исследований указывают на то, что программы лечения, которые подчеркивают роль ин- сайт-ориентированной терапии с алкоголиками или наркоманами, не столь успешны или эффективны, как терапия, базирующаяся на подходе АА. Вне зависимости от избранного вида лечения, общение и психотерапия должны все же оставаться неотъемлемой частью процесса реабилитации алкоголиков и наркоманов. Успешное лечение зависимости требует кооперации специалистов различных дисциплин. Хотя полное исцеление невозможно, аддикция может быть приостановлена, и групповая терапия остается одним из апробированных подходов к ее лечению. Под надлежащим руководством групповая терапия может улучшить процесс выздоровления алкоголика или наркомана.

Интервенция

Ведение группы алкоголиков или наркоманов, чье отношение к абстиненции остается двойственным, и которые неохотно признаются в том, что их болезнь является для них проблемой — в своем роде уникальная черта лечения от алкоголя или наркотиков. Представление о том, что алкоголики или наркоманы должны достичь дна, что они должны пережить экзистенциальный кризис в жизни, прежде чем действительно сможет начаться реабилитация — популярная максима в лечении аддиктов. Проблема кризиса, его признания, его последствий и проявлений, и методы интервенции, которые должны использоваться в лечебном подходе — все это важные факторы, которые ведущий должен принимать во внимание. Но прежде, чем терапевт ринется в процесс лечения, он должен осознавать те игры и тактики, которые таковой процесс часто в себе заключает. Штайнер признает, что игры алкоголиков являются неотъемлемой частью их болезни. Он утверждает, что люди выбирают для себя роли в раннем возрасте, и что эти роли могут превратить их в алкоголиков. Он предупреждает также, что некоторые формы лечения могут принести больше вреда, чем пользы. Он пишет:

«Работа терапевта заключается в первую очередь — и это самое важное — в том, чтобы не играть в «игру алкоголика». То есть, он не должен играть ни одну из этих ролей — Преследователя, Спасителя, Простака, Посредника — дабы ему самому не пришлось обеспечивать пациента выигрышем. Это насущная необходимость терапии алкоголизма... как только терапевт видит, что саморазрушительное пьянство является не результатом дефекта эго, а произвольным стратегическим маневром для достижения определенных целей, он становится гораздо более способным к тому, чтобы лечить алкоголиков» (Steiner, 1971; стр. 38).

Несмотря на то, что сам Штайнер не признавал модели алкоголизма как болезни, он, тем не менее, мог дать ведущим хороший терапевтический совет. Наиболее важная его рекомендация заключается в том, чтобы они принимали меры предосторожности, предотвращающие надувательство со стороны алкоголиков или наркоманов. В то время как алкоголики или наркоманы в действительности могут быть физиологически зависимыми от своих наркотиков или этанола, в игру вступает и социальное научение, а жизненные сценарии действительно играют значительную роль в их болезни. Если, как утверждает Штайнер, алкоголики и наркоманы отыгрывают жизненный сценарий, то заставить их идентифицировать свою проблему и допустить, что их сценарий деструктивен и негоден — вот что оказывается ключевым ингредиентом успешного лечения. Как только аддикты и алкоголики встречаются лицом к лицу с тем, что они не способны контролировать потребление наркотиков и выпивки, и что именно это является причиной их проблем, они вполне в силах выбрать новый жизненный сценарий.

Выбор продолжает оставаться критической точкой. Алкоголики или наркоманы должны взять на себя ответственность за свои действия и на самом глубоком, «нутряном» уровне решить изменить свою жизнь. «Всякий раз, когда вы пытаетесь спасти алкоголика», — предупреждает Джонсон, — «вы откладываете полезное лечение» (1973, стр.59). Обычно пойти на такой выбор алкоголик или наркоман отваживается лишь в результате жизненного кризиса. Джонсон продолжает: «Когда вы изучаете жизнь тех, кто утверждает, что страдал этим, вы обнаруживаете, что именно нарастание кризиса вынудило их взглянуть на реальность своего положения. Единственный путь обратно к реальности проходит через кризис» (стр.59) Но Джонсон предупреждает, что бессмысленно и опасно ждать того момента, когда алкоголик или наркоман дойдут до дна. Кризис, избежать которого алкоголику или наркоману все пытались помочь, может в действительности быть использован для прорыва через их защиты. Для того, чтобы остановить спираль, ведущую вниз — к смерти — часто требуется акт интервенции. Вернон Джонсон экспериментировал с полезными альтернативными методами использования кризиса на ранних стадиях болезни. Ведущий группы, говорит Джонсон, должен настроиться на крик о помощи и осознать его. «Кризис не нужно выдумывать или создавать проблема состоит в том, чтобы консультанты обладали достаточными знаниями для того, чтобы творчески его использовать» (стр.59).

Последние свидетельства в общем поддерживают использование интервенций, которые акцентируют значимость работы и судебных решений, а не семьи. Вернон Джонсон соглашается: «Согласно первому принципу интервенции, служащий рангом выше или босс оказываются наиболее фундаментальными фигурами. Так что босс может устраивать конфронтацию вместо члена семьи» (1973. стр.98).

Значимость интервенций в лечении алкоголиков и наркоманов была давно признанным требованием для тех, кто знаком с ранней историей Анонимных Алкоголиков. Анри Тиебу (Henry Tiebout, 1961), пожизненный член Американской Психиатрической Ассоциации и бывший президент Американского Совета по Алкоголизму, много писал о важности интервенции в жизни алкоголика. Поскольку зависимость стремится как изолировать индивидов, так и привести их ко впадению в ригидные, грандиозные, нарцис- сические защиты, интервенция несет в себе важное послание из реального мира. По словам Тиебу, она информирует людей о том, что их действия и поведение имеют последствия. Поведение алкоголика ставится в нужную перспективу, и до него твёрдо доводится сообщение о том, что он больше не может существовать в блаженном эгоцентризме. Интервенция, предпринятая должным образом, помогает объективному проникнуть через отрицание. Терапевт, желающий совершить интервенцию, передает важное послание. Терапевт — это кто-то, кому до тебя достаточно дела, чтобы указать на болезненную правду, и кто достаточно силен для вмешательства; кроме того, терапевт доставляет послание о том, что он (или она) — это сила, это объективная репрезентация реальности, с которой необходимо считаться.

Интервенции — это способ заставить алкоголика или наркомана стремиться к лечению, потому что употребление ими алкоголя и наркотиков обладает необратимыми психологическими, физиологическими и социальными следствиями, не говоря уже об осложнениях в браке, на работе и в отношениях с правоохранительной системой. Наряду с эффективными программами помощи служащим, есть еще один источник ранней идентификации и интервенции — это система уголовного права. Это особенно верно для тех, кто познакомился с ней в результате пьяного вождения (DUI или DWI). Использование интервенций с таким контингентом требует особых подходов в связи с динамиками, характеризующими этот подход. Хотя их применением руководят общие принципы интервенции, модель для их использования с пьяными водителями будет здесь представлена и тщательно обрисована. Для начала будут обсуждены причины использования этого подхода к правонарушителями ВСИ («Вождение в состоянии интоксикации»), поскольку это поможет объяснить теоретическое основание, на котором зиждутся все модели эффективных интервенций.