Священная римская (византийская) империя

 

Государство, о царственных династиях которого пойдёт речь, представляет собой совершенно беспрецедентное историческое явление. Впервые появившись на карте мира в виде скромного поселения на берегу Тибра, Рим, спустя тысячелетие, предстал перед современниками в виде Вселенской Империи, объемлющей огромные территории от северных берегов туманной Британии до знойного Иерусалима. Римская империя просуществует ещё целое тысячелетие — ни одно другое государство мира не обладало такой жизнеспособностью и живучестью. Воюя почти ежегодно, периодически впадая в жесточайшие кризисы (как внутренние, так и внешние), Римская империя неизменно возрождалась, как птица Феникс из огня, поражая своих многочисленных врагов удивительной жизнеспособностью.

Конечно, это явление не может быть объяснено исключительно материальными причинами. На её институтах и её истории, как детища Христа, явственно, непосредственно и промыслительно чувствуется рука Создателя. В известной степени Византия божественна как плод не человеческих рук, а воли Творца. Именно взращивание Православия составляло главнейшую цель жизни Империи, и именно этим Византия дорога всему православному миру[1].

Но и сама смерть оказалась бессильной перед данным феноменом истории: став некогда матерью всех без исключения европейских держав, колыбелью и центром христианской культуры, даже после своего трагичного падения в 1453 г. Римская империя сохранила вплоть до сегодняшних дней значение мирового очага человечества. Кладовая её духовных сокровищ необъятна и неисчерпаема — вновь и вновь она притягивает к себе многие страждущие взоры.

На примере Византии, как перерожденной во Христе и через Христа языческой Римской империи, Господь явил такой идеал, который был бы способен затмить языческий римский аналог, поражающий своим видом умы современников. Христос дал не только идеал личной веры на примере подвигов первых мучеников, подвижников, святых. Он даровал (самим человеком такой идеал, естественно, не мог быть ни замышлен, ни создан) нам политический (иногда говорят — общественный) идеал, как особый политико-правовой тип государственного устройства, при котором цели и задачи земной Церкви органически становятся альфой и омегой государственной политики. Иными словами, Спаситель указал, при каком государственном устройстве для Церкви формируются наиболее благоприятные условия «ловления человеков» и перерождения ветхого человека в сына Бога.

Практическое воплощение Царства Божьего на земле в лице Империи и есть квинтэссенция византинизма, смысл жизни и существования Византии как первого православного государства. Отсюда, как следствие, генерируются все остальные правовые и социальные конструкции, создающие устойчивый политикоправовой и культурный образ идеального государства.

Основная идея политико-правовой системы Римской (Византийской) империи заключалась в наложении закона Церкви на государство, известном отождествлении задач Церкви и государства, воцерковлению человека. «Церковь в Византии именно и стремилась выразиться в государстве, свой закон сделать законом государства». Для Византии «существование в государстве с правами гражданскими и политическими таких лиц, на которых закон Церкви не распространялся, и для которых неисполнение церковного закона не соединялось с гражданским и политическим бесправием», было полным абсурдом, немыслимой ситуацией[2].

Как следствие, в идеале отождествляются государственная и христианская этика, правила и обычаи человеческого общежития, культура, государственное и церковное право[3].

Как справедливо отмечают, онтологически существует только две мировые модели — Перворимская и Константинопольская. Римский имперский вариант — это мировая трансляция имперской мощи, организационной силы, цивилизационного устроения. «Константинопольский вариант» — в первую очередь, трансляция веры, христианский призыв ко всему человечеству[4].

 

«Сегодня многие — и не только извне, но также изнутри Православной церкви — резко критикуют Византийскую империю и ту идею христианского общества, которую она олицетворяла. Но можно ли считать, что византийцы всецело заблуждались? Они верили, что Христос, живший на земле как человек, искупил каждую сторону человеческого бытия, а потому возможно крестить не только отдельных людей, но и общество и его дух в целом. Таким образом, они стремились к такому устроению общества, которое было бы полностью христианским в принципах управления и в повседневной жизни. Фактически Византия была не чем иным, как попыткой вывести все возможные следствия из воплощения Христа и применить их на практике. Конечно, такая попытка была сопряжена с известным риском: в частности, византийцы зачастую отождествляли земное царство Византии с Царством Бога, а греков — точнее, «ромеев», если воспользоваться самообозначением византийцев — с народом Божьим. Конечно, Византии часто недоставало сил, чтобы подняться на высоту собственного идеала, и такая недостача порой оказывалась весьма прискорбной и даже катастрофической. Рассказы о византийском двоедушии, насилии, жестокости слишком хорошо известны, чтобы нуждаться в повторении. Они правдивы — но составляют только часть правды. Ибо за всеми недостатками Византии всегда различима великая перспектива, вдохновлявшая византийцев: утвердить здесь, на земле, образ небесного божественного правления»[5].

 

Византия представляет собой не только «Церковь-государство», но — и это её неотъемлемый признак — ещё и «государство-Империю». Имперское сознание органично перешло от языческой державы в православное государство св. Константина Равноапостольного, чтобы создать новый вид государственности — «Церковь-Империю». И, безусловно, данный процесс был очень длительным и далеко не простым. Многие, очень многие политические и правовые идеи были заимствованы православной Византией из языческого арсенала, чтобы обогатиться, по-новому раскрыться, заиграть невиданными гранями и раскрыть иной смысл, который нехристианский ум ещё не улавливал. Этот тезис напрямую относится к истории возникновения и формирования самой имперской идеи.

Неправильным было бы предположение, будто изначально своим возникновением Римская империя обязана попыткам практической реализации некой заранее и чётко сформулированной имперской идеи — как известно, римляне вообще никогда не отличались склонностью к философствованию. Скорее, нужно признать, во-первых, что они руководствовались некоторыми общераспространенными и безусловными для античного мировоззрения аксиомами. И, во-вторых, что, создав великое государство, они были вынуждены осмыслить содеянное, объяснить те мотивы, которые двигали ими, и предпринять необходимые меры для сохранения наследия предков.

Для древнего сознания империя неизменно ассоциировалась с вселенским масштабом деятельности, а необходимость её создания основывалась на естественном стремлении человечества воссоединиться в рамках одного общества. Далеко не тщеславие и не желание обогатиться (или не они одни) двигали фараонами Египта, царями Вавилона и Персии, Александром Македонским и римскими полководцами, но убеждённость в том, что империя является идеальной формой государственного устройства. Только империя представляет собой государство, которое, обладая по своей природе признаком универсальности, могло объять весь свет. И, как мы знаем, именно способность государства и его деятелей обеспечить стабильность этого главнейшего для имперского тела признака определяла жизнеспособность и сроки существования очередного имперского образования. Из всех предшествующих попыток только Римская империя оказалась способной выполнить эту задачу — она существовала более 2 тысяч лет.

Окинув взором свои владения, Рим вольно или невольно использовал единственно возможную линию поведения в отношении завоёванных народов, зачастую копируя ту стратегию, которую использовали до него хеттские и персидские цари. Уже хетты своими стереотипами и принципами миросозерцания во многом отличались от иных народов — завоевателей. Они не ставили перед собой задачу систематического грабежа завоёванных племен — в первую очередь, их отличала терпимость к окружающим народам и отсутствие желания навязывать им свои представления. При условии, разумеется, безальтернативного признания их политической власти.

Ещё более эта модель поведения проявилась в реформах Персидского царя Дараявауша (Дария I). На нижнем уровне персы сохранили местные традиционные социально-государственные институты и старались не вмешиваться в местные дела. Прекрасно понимая, что ломка старых отношений приведёт только к хаосу, следующим шагом Дарий провёл кодификацию местного права и правовых обычаев, вследствие чего каждый народ жил по своим законам, и царский (персидский) закон применялся исключительно к отдельным, наиболее тяжким видам преступлений. Местные царьки сохранили свои династии и право чеканки собственной монеты, признавая одновременно над собой власть Персидского царя.

Над местной знатью возвышались сатрапы — царские наместники, наверху иерархической лестницы располагалась царская администрация, к которой сходились все нити государственного управления. Вся территория Персидской империи подверглась единому кадастровому налогообложению, и повсеместно развернулось строительство прекрасных дорог, соединяющих провинции между собой. Но главное — приняв зороастризм, космическую религию, персы смогли, наконец, завершить строительство вселенской модели государства. В итоге, Персидская империя дала своим народам мир, экономическую стабильность и благосостояние. Даже завоевание Персии Александром Македонским не привело к исчезновению этого великого имперского образования — Македонский царь широко использовал персидские институты. Сохранился институт сатрапов, только персидских наместников заменили греко-македонцы, остались неизменными царский церемониал и даже методы управления. По существу, Персидская империя продолжала существовать в своём неизменном виде, поменялась лишь правящая династия и национальный состав политической элиты[6].

Это был прекрасный образчик, и, как мы увидим, правители Римской империи действовали аналогичным образом. Верховная власть не стремилась уничтожить местные общины, сохранив их быт и социальную структуру. В римский пантеон богов охотно включались другие божества, если, конечно, они не отрицали римские религиозные устои. А римское право, несмотря на свою изначальную элитарность, обеспечило процесс интеграции всех инородцев в римское общество и формирования из них граждан единой державы. В значительной степени именно римское право сыграло решающую роль в примирении местных и общегосударственных интересов и противоречий. Ведь с правовой точки зрения все завоёванные народы являлись подданными Римской империи и пользовались теми благами, которые им даровало римское право. Процесс признания всех не латинян римскими гражданами носил, конечно, длительный характер, но он решил главную задачу — обеспечил единство политической власти и целостность территории Римского государства. Примечательно, что формирование из сравнительно небольшой Римской республики Священной Римской империи происходило бок о бок с развитием римского права и с расширением круга лиц, могущих требовать его защиты.

Согласно основному принципу древнего римского права, изначально только римский гражданин, civis Romanus, пользовался защитой со стороны государства и мог считаться полноценным членом римского общества. И право римского гражданства мог получить исключительно житель города Рима — доминанта этнического принципа очевидна и безусловна. Всякий не гражданин, hostis, то есть враг, находящийся вне сферы действия права, должен был быть уничтожен или стать рабом. Позднее появляется некоторая промежуточная правовая категория лиц — latini, жители латинских общин на территории Италии, но не римляне, имевшие полную имущественную правоспособность, но не обладавшие политическими свободами римских граждан[7]. Все чужестранцы, кроме римлян и латинян, назывались в Италии перегринами, peregrine. Правовая охрана перегринов существенно разнилась от римлян, в частности, jus civitas было для них недоступно. Но они подлежали охране со стороны jus gentium, «права народов», и потому уже не были совсем бесправными.

Период появления первых императоров характеризуется распространением национального права римлян на провинциалов.

Это происходило двумя способами: 1) предоставления тем или другим местным общинам jus latinum, в связи с чем жители этих общин, выбранные на публичные должности, получали права римского гражданина и становились таковыми; 2) дарования римского гражданства тем или иным частям территорий или отдельным общинам.

Все остальные не римляне оставались под юрисдикцией права peregrine, но затем различие между cives latini и peregrine фактически сглаживается. С постепенным угасанием народных собраний политическая сторона этого различия становится совершенно незаметной. В 212 г. по эдикту императора Каракаллы (211–217), которым руководили, правда, чисто фискальные соображения (желание распространить на провинциалов римские налоги), все подданные Римской империи, за исключением лишь некоторых низших слоёв населения, получили право римского гражданства. Как следствие, римское право распространилось на всю территорию Империи и стало господствующим, хотя, конечно, местные обычаи, не противоречащие ему, всё ещё продолжали существовать и использовались местным населением[8].

Главное — закон императора Каракаллы даровал civitas всем подданным Империи, но все не подданные (в первую очередь, варвары — германцы) по-прежнему ещё долго считались перегринами. Однако само римское право к тому времени уже настолько пропиталось принципами jus gentium, что по крайне мере в области гражданского права все различия между римскими гражданами и варварами практически стёрлись[9].

Принятие христианства при императоре св. Константине Великом и последующая интенсивная христианизация населения ещё более упрочили общеполитическое единство государства, граждане которого были теперь спаяны не только единой политической властью императора и римским законом, но и духовно. Они ощущали себя членами единой Кафолической Церкви и гражданами Римской империи — единственно законного и цивилизованного государства своего времени. Фракийцы и германцы, галлы и испанцы, греки, армяне, исавры и сирийцы с гордостью называли себя римлянами, входили в политическую элиту Империи, становились императорами и проливали кровь в битвах с варварами и персами под римскими знамёнами.

Как видим, христианство дало идее империи качественно новое понимание. Чтобы не передавать современными понятиями древнюю мысль, позволим себе процитировать историка IV в. Евсевия Памфила.

 

«Все древние на земле народы жили раздельно, и весь род человеческий делился на епархии, народоначалия, местоначалия, тирании и многоначалия, от этого противоборства и войны не прерывались, без опустошения полей и порабощения городов никогда не обходилось. А отсюда — тысячи предметов для истории, отсюда — примеры любодеяния и похищения женщин, отсюда — бедствия Илиона и припоминаемые всеми людьми трагедии древних. И ты не погрешишь, если причиной этого признаешь многобожие. Но после того, как спасительный организм, — само пресвятое Тело Христово, явилось выше всякой деятельности демонского обмана и показало Себя на словах и на деле чуждым его бедствиям, после того, как Оно вознеслось победным, отвращающим древнее зло трофеем над демонами, — все дела демонов тотчас разрушились: с того времени не стало уже ни местоначалий, ни многоначалий, ни тираний, ни демократий, а вместе с тем прекратились и происходившие от них опустошения и порабощения городов, осада деревень и областей, с того времени всем начали проповедовать единого Бога, для всех расцвело и одно Римское царство, и от века неутомимая и непримиримая вражда между людьми мгновенно угасла. Когда же всем людям преподано было познание единого Бога и показан один образ благочестия — спасительное учение Христово; когда же в одном царстве, в одно и то же время находящемся под владычеством одного римского правителя, всё начало наслаждаться глубоким миром, тогда вдруг, как бы по мановению единого Бога, произросли для людей две отрасли добра: Римское царство и учение благочестия»[10].

 

Таким образом, до Христа люди жили разрозненно, и отсюда — все беды и войны. После пришествия Спасителя всё изменилось — как чудо, возникла Кафолическая Церковь и Вселенская империя, Римское царство, детище Христа. Как Церковь объемлет собой весь мир и может быть только Церковью Вселенской, так и православное государство, хранитель веры и благочестия, могло быть только всемирным. Римская империя явилась зримым воплощением идеи единства христианского мира, а императоры — его главы[11]. Без Римской империи немыслима сама Кафолическая Церковь; но эта связь была взаимной — Римская империя без Церкви также существовать не может. Она получила своё сакральное обоснование и прочную основу в сознании своих подданных.

Время и фактические события, вследствие которых границы Империи постоянно изменялись (как правило, в сторону уменьшения территорий), не смогли тем не менее убить имперскую идею. Она настолько глубоко укоренилась в римском сознании именно в указанной редакции, что многие императоры вели длительные и тяжёлые войны, преследуя своей целью реставрацию некогда обширнейшей державы мира. При св. Юстиниане I Великом (527–565) Римская империя, хотя и ненадолго, едва ли не полностью восстановила свои прежние владения. И историк особенно отмечает то обстоятельство, что эти войны, вследствие которых от ариан были освобождены обширные территории, носили религиозный характер [12]. При последующих императорах — Ираклидах, Исаврах, Македонцах идея восстановления единой христианской Империи также являлась неизменным мотивом внешней политики византийских василевсов. В конце VII века, когда арабы захватили Иерусалим, Александрию, Антиохию, Отцы Трулльского Вселенского Собора, игнорируя фактическую сторону дела, утверждают, что именно римский император «принял управление родом человеческим по мановению свыше» [13]. Позднее император Мануил I Комнин (1143–1180) гордился, когда его называли «новым Юстинианом». Он тоже мечтал о воссоединении Италии с Римской империей и даже замышлял перенести столицу в Рим[14].

Это была без всякого преувеличения величественнейшая держава, причём не только в политическом, правовом, военном и экономическом отношении, но и культурном. Весь мир грезил о Константинополе, как о городе чудес, окружённом золотым сиянием, в котором уже в VI в. проживало более 500 тыс. человек. «О нём мечтали в туманах Скандинавии, на берегах русских рек, которыми северные искатели приключений спускались к несравненному Царьграду; о нём мечтали в феодальных замках далёкой Франции, куда героические поэмы, например поэма о путешествии Карла Великого в Иерусалим, доносили чудесную весть о славе Византии; о нём грезили в венецианских банках, где знали о богатстве византийской столицы и о выгодных сделках, которые можно совершать на Босфоре. И со всех сторон мира Константинополь привлекал к себе иностранцев. Скандинавские викинги приходили сюда, чтобы служить в императорской гвардии, и рассчитывали составить себе здесь состояние; русские записывались в императорскую армию и флот и давали им хороших солдат; армяне входили в состав лучших корпусов византийской армии. В Константинопольском университете вокруг знаменитых учителей толпились ученики со всей Европы, иностранцы, стекавшиеся сюда из арабского мира и даже иной раз с Запада. Константинополь, по одному меткому определению, был Парижем средних веков. Его чудеса приводили в восхищение путешественников» [15].

Как подсчитали последующие исследователи, только один Константинополь давал императорам ежегодно не менее 83 млн. золотых сольдо, и этот город жил в какой-то неописуемой роскоши. Но и остальные торговые и промышленные центры Римской империи мало отставали от Константинополя. Александрия по праву считалась центром торговли и промышленности, Фивы и Коринф славились изготовлением шелковых тканей, в Патрасе шили пурпурные одежды. Фессалоники являлись цветущим и богатым городом, и большие толпы иностранцев заполонили его улицы и особенно порт и рынок. В мастерских вырабатывались медь, железо, цинк, свинец, стекло, и объёмы производства были столь велики, что могли удовлетворить любые нужды. Помимо этого, процветали торговые города: Дуррацио, Анкона, Корфу, Боница, Корона, Навпль, Афины, Халкида, Деметриа, Хризополис, Переферион, Абидос, Адрианополь, Апрос, Гераклея, Родос и многие другие. Всё, всё, произведённое в любом цивилизованном уголке Древнего мира, стекалось в Византию[16].

Власть Римского императора была единственно легитимной во всей Вселенной — и эта аксиома была ясной, как Божий день, практически для всех современников, вне зависимости от их национальной и политической принадлежности. Поскольку миссия императора как главы и первого защитника Кафолической Церкви заключалась в распространении повсюду света веры, а Вселенная по пророчествам обетована Царствию Небесному, то, следовательно, вся земля по «божественному праву» принадлежит императору. Как следствие, император не только имел право (или даже был обязан) требовать назад всё захваченные варварами земли, но и открыть и владеть остальными, ещё неведомыми ему. Поэтому, император являлся естественным сюзереном, выражаясь европейскими понятиями, всех варварских государей, основавших на римских и даже смежных территориях свои государства[17].

Даже в XIV в., когда от Византии оставалась одна тень, современники по-прежнему были убеждены в том, что единственно легитимным государством в мире является Священная Римская империя. Хрестоматийным примером выступает известное сочинение Данте Алигьери (1265–1321) «Монархия», написанное в 1313 г., в котором присутствуют интересные строки. «Светская монархия, — пишет Данте, — называемая обычно империей, есть единственная власть, стоящая над всеми властями во времени и превыше всего, что измеряется временем». Для него Римская империя — «универсальная цель гражданственности человеческого рода». Бог пожелал, чтобы всё было подобно Ему в той мере, в какой это предусмотрено природой вещей. И человеческий род хорош, когда он един, так как только в одном Боге заключаются подлинные основания единства. А это возможно только в том случае, когда человечество подчинено одному правителю. И, наконец, аргумент, совершенно отметающий все сомнения: если Римская империя существовала не по праву, то Христос бы не родился в это время[18].

Не удивительно, что варварские короли испытывали глубокое благоговение перед Римской империей и готовы были повторять слова одного из своих товарищей: «Да, император — земной бог, и всякий, кто поднимет на него руку, должен заплатить за это преступление своей кровью!». Они настойчиво добивались признания за ними римских титулов и называли императора «своим повелителем». Чувствуя себя вассалами царя, они почтительно принимали от него распоряжения, подчинялись его решениям и обращались к нему как высшему судье, если между ними происходили недоразумения. Даже франки, славящиеся своим свободолюбием, называли императора «достославным повелителем» и «отцом» и в известных пределах готовы были признать его власть над собой[19].

Как великую награду, гуннские и готские вожди принимали согласие императоров (к примеру, св. Юстиниана Великого) стать их воспреемниками при совершении таинства крещения. Лангобарды и гепиды разрешали у царя свои территориальные споры и считали его своим «крайним судьей». Африканские маврусии имели закон, согласно которому никто не вправе властвовать над ними, прежде чем римский император не пришлёт ему, даже если в тот момент они воевали с Римом, знаки царской власти[20].

В Италии наиболее верным и послушным вассалом империи была Венеция, где также преобладали этнические греки. Императоры доверяли венецианцам надзор за порядком на Адриатике, а с конца X в. (992 г.) предоставили им значительные торговые привилегии. В Южной Италии особенно тяготели к Византии республики Неаполь, Гаэта и Амальфи. Лангобардские государи Салерно, Капуи и Беневента, хотя и не были столь надёжными вассалами, в целом приняли византийский протекторат. На северо-западе Балканского полуострова и по всему побережью Адриатического моря союзниками Империи, особенно против болгар, были славянские государства Хорватия и Сербия, обращённые императором Василием I Македонянином (867–886) в христианство и подчинённые Римской империи. На востоке, на берегу Чёрного моря, Херсон служил ценным наблюдательным пунктом, проводником политического и экономического влияния на хазаров, печенегов и русских. На Кавказе правители Алании, Абхазии, Албании гордились тем, что носили византийские титулы и получали от Византии субсидии[21].

Однако с течением лет Римская империя всё более и более утрачивала свои территории. Вначале откололась западная её часть, заполоненная германцами и в IX в. вошедшая в состав франкского государства. На Востоке были постепенно потеряны Сирия, Египет, Малая Азия; позднее были захвачены Балканы. Но едва ли не до последнего дня византийцы считали эти земли временно оккупированными, своими. Да, на них не распространялась политическая власть Римского императора, однако даже после завоевания территорий Иерусалимского, Антиохийского и Александрийского патриархатов арабами, а потом турками, Византийский царь по-прежнему назначал на вдовствующие кафедры архиереев, а каноническая власть патриарха Восточной Церкви распространялась и на эти области. Акты, принятые Константинопольскими Поместными Соборами или Синодом, Вселенским патриархом либо императором, подлежали безусловному исполнению христианами, проживающими на этих территориях и принадлежащими к Православной Церкви.

По некоторой иронии судьбы, руководствуясь самыми различными мотивами, потомки искусственно разделили хронологию Римской империи на два периода, так что с некоторого времени последние десять веков существования этого государства начнут именовать в специальной литературе «Византийским периодом». Так, помимо Римской империи виртуально вдруг возникла никогда не существовавшая отдельно Византийская империя. Главная причина такой «переработки» истории заключалась в желании поздних историков придать видимость законности существования, начиная с VIII в., Священной Римской империи германской нации — плод исторических трудов франкского племени, и обосновать её в качестве единственного законного наследника римской цивилизации. Для этих целей некоторые позднейшие западные исследователи искусственно представили позднюю Державу в виде нового государства греков, якобы не имевшего ничего общего с Римской империей. И небольшой городок на берегу Босфора под названием Византий, расположенный на месте нынешнего Константинополя, где святой и равноапостольный Константин Великий основал новую столицу, невольно подарил своё имя новой легенде. Так возник миф о «Византийской империи», миф — совершенно необоснованный историческими фактами и событиями, если противопоставлять её Римской империи.

И нет ничего удивительного в том, что до сих пор отсутствует единая точка зрения о том, с какого момента можно говорить не о Римской империи, а об её «детище» — Византийской империи. Некоторые отсчитывают летопись Византии со времени правления императора св. Константина Великого, другие — императора Аркадия. Третьи называют рождением Византии время св. Феодосия II Младшего, наконец, по четвёртой, но далеко не последней версии — св. Юстиниана I Великого. Но название привилось — оно действительно очень красиво и таинственно, — и сейчас, как слова синонимы, повсеместно употребляют два термина: «Римская империя» и «Византийская империя». Не отклоняясь от этой традиции, мы также будем использовать оба именования в качестве равнозначных, но — не более того.

Никаких объективных оснований противопоставлять Византию Римской империи, конечно, нет. Дело в том, что за основу этого «научного» разделения были взяты границы, установленные ещё в IV в. при императоре Диоклетиане, и различие этносов, доминировавших на Западе и на Востоке. Однако формальное разделение некогда монолитной Римской империи на Западную и Восточную части не следует воспринимать как распад государства на вотчины или наделы. Реформа императора Диоклетиана, разделившего верховную власть и провинции, касалась лишь вопроса оптимизации административного управления, не затрагивая при этом основу основ римской государственности — её имперскую идею.

Св. Константин Великий (306–337) также руководствовался исключительно административной необходимостью, даже не представляя, что его мероприятия могут быть квалифицированы как раздел Империи между различными правителями. Римское государство мыслилось древним сознанием только в единственном числе, никакой альтернативной Империи, кроме уже существующей Римской, быть в принципе не могло. Западные и восточные императоры (или соимператоры) активно участвовали в решении военных и религиозных проблем друг друга, вполне резонно полагая, что их акты касаются жизни всей Империи в целом.

Когда Аркадий (394–408) был объявлен властителем Востока, а Гонорий (395–423) — Запада, обе половины Римской империи при всей раздельности их существования не представляли собой самостоятельных государств, и законы по-прежнему издавались от имени обоих императоров. Это было единое государство, и только с большой натяжкой, переиначивая древние понятия на современные термины, можно говорить о западной и восточной частях Римской империи и их относительной автономии. Несколько позднее, уже в те времена, когда Италия практически была оккупирована варварами, папа Геласий обращается к императору Анастасию I с такими словами: «Я люблю, почитаю и принимаю тебя, как римского императора». И дальше, рассуждая на богословские темы, специально оговаривается, чтобы смягчить возможное недовольство царя: «Молю тебя, да не сочтёт Римский государь, что та истина, которую я сообщаю ему, нарушает его право» [22].

Действительно, на протяжении веков Римское государство существенно менялось как по характеру своей внутренней жизни, так и внешне. Этнические латиняне — некогда титульная нация и родоначальники Вселенского государства первоначально доминировали в Италии. Однако за границами Апеннинского полуострова латиняне представляли значительное меньшинство по сравнению с коренным населением. С течением веков латинское начало было ещё более разбавлено германскими элементами, залившими своими волнами территорию Италии, Галлии, Испании, Британии.

Иная картина была на Востоке. Ещё издавна греки облюбовали для себя этот край, и вскоре на карте появилось множество греческих городов, где довлел греческий этнос и сохранялся традиционный для греков уклад жизни: Сизика, Никея, Магнезия, Пергам, Эфес, Смирна, Тарс, Атталия, Антиохия, Александрия. В эпоху Птолемеев и Селевкидов, всячески поощрявших греческую культуру, греческая цивилизация подчинила себе почти все сферы жизни городов и деревень многих областей Востока. По мере того, как их родина Древняя Эллада нищала и опустевала, многочисленные толпы греков направлялись на Восток, где был хлеб, масло, вино и безопасность. И если далеко не везде греки доминировали численно, то их влияние на иные цивилизации Востока и в целом на восточную культуру было безальтернативным. Даже в армии употреблялись воинские звания греков, и сама она была сформирована по греческому образцу[23].

Философский ум грека гораздо раньше Рима воспринял проповедь Христа, и христианских общин на Востоке было несравнимо больше, чем на Западе. Именно в Антиохии и Александрии образовались первые богословские школы, известные своими учителями веры, ораторами и проповедниками. Завоевание Востока римлянами мало изменило жизнь греческих полисов: римляне сохранили греческое муниципальное устройство и административную систему управления; они вообще не столько стремились романизировать греков, сколько эллинизировались сами. Вместе с тем, тщательно охраняя свою культуру, очень ревниво относясь к попыткам противопоставить греческой цивилизации римскую, куда менее содержательную и богатую, этнические эллины считали себя гражданами Римской империи и гордились этим статусом.

Уже в VII в. старинные латинские титулы или исчезают на Востоке или эллинизируются. Вместо них появляются новые названия — логофеты, эпархи, стратиги, друнгарии. Поскольку в армии преобладали азиатские и армянские элементы, греческий язык становится «армейским» языком, на котором отдаётся команда. И хотя Византийская империя до последнего дня продолжала называться «Римской империей», тем не менее там совершенно не понимали латыни, и слово «ромей»» означало «грек». Появляется простонародный греческий язык, ставший разговорным для большинства населения Империи[24]. По этой причине в последующем мы будем использовать в качестве синонимов именования «византийцы», «римляне», «ромеи» и «греки».

Позднейшее завоевание Запада германцами во времена Карла Великого также вовсе не означало автоматического отделения этих земель от Римской империи. В те времена речь шла только о том, кто является её законным правителем, и здесь были задействованы различные варианты. Карл неоднократно предпринимал попытки примерить на себя диадему византийских императоров (через сына, а потом — посредством своей женитьбе на императрице св. Ирине), но безуспешно. Затем, играя на иконоборчестве восточных императоров, не признавая их, как еретиков, законными царями Рима, он инсценировал собственную коронацию Римским папой. Конечно, его права не были признаны в Константинополе, где его считали пусть и выдающимся, но всё-таки узурпатором.

И лишь впоследствии, когда его преемники пришли к окончательному и безрадостному для себя выводу о том, что Константинополь никогда не признает легитимности их власти над Италией и остальным Западом, была создана в качестве альтернативы Константинополю Священная Римская империя германской нации. Не трудно догадаться, что византийцы её также не признали.

Надо сказать, что новая Западная империя существенно отличалась от римского аналога. Да, у германцев сохранились вселенские амбиции и желание подчинить своей власти весь мир. Но, важное уточнение: во-первых, даже на Западе им вскоре пришлось мириться с фактом появления многих других европейских христианских государств — результат распада державы Карла Великого при его детях. Во-вторых, хотя римское право и римские политические институты сыграли серьёзную роль в деле становления германской цивилизации, но та имела свои собственные индивидуальные черты, качественно отличавшиеся от раздавленной немцами римской культуры. Германцы оставались германцами и не принимали столь привычного на Востоке обращения «римляне». Наконец, в отличие от римлян, германцы начинали свою экспансию завоёванных земель полной стерилизацией местных политических, правовых и социальных институтов.