Инициация: смерть и возрождение

 

Каждая инициация есть смерть и воскресение. Но воскресению в новом качестве предшествует путешествие через потусторонний мир и узнавание его тайн.

Умереть значит стать иным, приобрести новое сильное «тело» и новые возможности: способность видеть, слышать и свободно перемещаться в мире бесплотных сущностей.

Путешествие сказочного героя тоже является путешествием в потусторонний мир. Об этом говорят посох, хлеб, «железные» сапоги – те предметы, которыми снабжали умерших, провожая их в мир иной.

Баба Яга охраняет вход в царство смерти. Но неофит всегда знает волшебную формулу, открывающую двери в иное царство, куда он проникает по собственной воле. Нужно отметить, что после сражения с владыкой смерти – Кощеем Бессмертным – он возвращается обратно, в мир живых. Сказка – это не только приключение, это прежде всего смерть и воскресение. Чтобы воскреснуть, нужно прежде умереть. Внутренний рост всегда сопровождается смертью чего‑то старого и воскресением с новым, более возвышенным сознанием.

Сказка рассказывает о жизни и смерти. Сущностью ее действий, которые для читателя происходят в мире живых, является инициатическая смерть. И поскольку Тридесятое царство является царством потусторонним, можно сделать вывод, что сказка, подобно многим мифам, считает этот другой мир более важным, более подлинным, чем мир обычного, профанного существования.

 

Заключение

 

Изучая сказку, мы можем установить ее основные характеристики, узнать в сказочных действиях схему инициации и внутренних психологических процессов. Мы можем согласиться с современными психологами и, хотя бы в качестве гипотезы, принять идею индивидуализации и самореализации, к которым стремится сознание.

Но этим не решается вопрос происхождения сказки и инициации, как и вопрос о природе самого сознания. Согласно всем философско‑религиозным учениям древности, инициация передана человечеству высшими Существами после его падения из рая, или утраты осознания собственного бессмертия. Цель инициации – восстановить утраченное. Даже современные теории, касающиеся смысла существования человека, которые утверждают, что сознание стремится к росту и к самоосуществлению, теряют всякий смысл, если отвергают идею о бессмертии человеческой души. С принятия этой идеи начинаются и нравственность, и достоинство, и гуманность.

Перестав верить в существование «иного», отрицая бессмертие души и мира духовного, люди не решили встающие перед ними вопросы как гносеологического и онтологического, так и этического характера. Это отрицание, или, лучше сказать, вытеснение, только увеличило страх перед неизвестным, которое стало для нас еще более иррациональным. Сфера наших интересов ограничилась чувственным миром, который стал пределом для человеческой мысли, стремлений и опыта. Если человек – лишь думающее животное, то это его трагедия, ибо в отличие от других существ он знает, что должен уйти с исторической сцены, и это знание давит на него грузом страха и жажды жизни, не позволяя смотреть на мир глазами ребенка, для которого жизнь – и чудо, и зов.

Забыв главное, утратив идею центра и опоры, мы растекаемся в горизонтальной плоскости. Вертикаль исчезла, а вместе с ней ушло и чувство трансцендентности существования.

Сказка говорит о зове. Этот зов естественен, герой сказки не сомневается, стоит ли ему идти. Он просто отправляется в сказку.

Чтобы меняться, необходима ярко выраженная, не знающая сомнений потребность изменить форму своего существования в мире, способность умирать и возрождаться, подобно героям сказки. Лишь в этом случае жизнь – так же, как и сказка, – будет наполнена оптимизмом, и все приключения, какими бы страшными они ни казались, будут иметь счастливый конец.

 

 

Сказки для детей и взрослых

Илья Барабаш

 

На дворе высокотехнологичный XXI век, мировой кризис, а мы о детских сказках?.. А почему бы и нет? Может, самое время поговорить о чем‑то ином, чем проблемы, в которых мы крутимся каждый день? И пусть сказки кажутся подобными снам, фантазиям, где случаются самые невероятные и самые удивительные события, невозможные в реальности, не зря говорят: «Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». И кроме того, все в этом мире относительно, в том числе и ложь, которая при определенных условиях может стать глубокой правдой. Вспомните: вечер, настольная лампа, теплое одеяло, потрепанная книжка в руках мамы… Или старый диван в бабушкиной комнате… Тогда сказочные герои были для нас очень реальными, заставляли переживать за себя. И мы действительно радовались за Ивана‑царевича, жалели Маленького Мука. Они были очень близкими и настоящими. И возможно, даже теперь, когда мы уже взрослые, они все еще остаются нашими друзьями, пусть мы о них и не вспоминаем. На вопрос, кто написал о Рахметове – Достоевский или Тургенев, мы будем долго морщить лоб, зато куда и зачем шла Красная Шапочка и кто такой Иванушка‑дурачок, скажет, наверное, любой. Эти герои все еще живут в нас. И на самом деле значат для нас гораздо больше, чем мы обычно считаем.

В чем секрет притяжения миров, созданных братьями Гримм, Андерсеном, Толкином? Давайте не будем списывать все на инфантилизм, возможно, корни явления гораздо глубже. Рассказывая сказки детям, мы тем самым учим их особому языку. Не обыденному, привычному, а скорее метафизическому. Ведь язык – это не просто набор слов для обозначения тех или иных предметов, окружающих нас. Язык – это мировоззрение, способ видеть мир и себя в нем, способ понимать мир, способ говорить и способ думать. Неслучайно, наверное, одним из первых, кто дал толчок исследованию сказки, был Вильгельм Гумбольдт, положивший начало языкознанию. Ребенок усваивает язык сказок и язык понятий, принципов, законов, действующих в мире. Но эти законы – не физические, а моральные. Вы заметили, как часто в сказках хитрая лиса оставляет в дураках более сильных волка или медведя, но сама терпит фиаско при встрече с храбрым петухом, как в сказке о зайце в лубяной избушке? Понятие силы относительно. А если ты просто бескорыстно поможешь кому‑то, то добро обязательно вернется к тебе. Скромность и трудолюбие вознаграждаются, хотя герой вовсе не стремится к награде. А тот, кто ищет только награды, оказывается ни с чем. В конечном итоге успех ждет не того, кто пытается добиться цели любой ценой, а того, кто больше внимания обращает как раз на пути, на средства, которыми эта цель достигается. И добро всегда побеждает зло.

Если присмотреться к некоторым современным фильмам, особенно боевикам, разве не ту же знакомую картину мы там увидим? Хорошие парни всегда побеждают плохих парней, это вечный закон, и он вовсе не такой уж сказочный.

Но вопрос действия сказок не только в усвоении морали. Здесь мы немного отойдем от сказок в узком смысле слова. Помните Дон Кихота? Историю его «безумия» и «выздоровления»? Она тоже была связана со своего рода сказками – рыцарскими романами. Но трагедия безумного идальго – это и трагедия нашего языка, который обедняется, утрачивая некоторые вечные понятия, а стало быть, и трагедия нашей души, чье бытие ограничивается лишь вполне земными делами. «Если же основная цель подобных романов – услаждать, то вряд ли они ее достигают, ибо они изобилуют чудовищными нелепостями», – говорит один из «врачевателей» Дон Кихота. Но «нелепость», как мы уже говорили и о лжи, – понятие относительное.

Сказка открывает еще одно измерение. Измерение необыденного. Пространство, в котором наша жизнь получает другой, более глубокий смысл. И наш выбор заключается в том, существуем ли мы в этом пространстве или наша жизнь целиком протекает только в мире вполне осязаемых вещей. Вопрос реальности сказок – вопрос языка, на котором мы говорим. И как для нас сказки могут быть выдумкой или чем‑то глубоко истинным, так и для того мира наша жизнь может быть чем‑то реальным, а может – мимолетной тенью, иллюзией, не оставляющей в нем следа…

Потому, уважаемые взрослые, читайте сказки, и не только детям. И если ребенок лишь чувствует и переживает происходящее в сказке, то нам предстоит сделать шаг дальше. Нам важно, не утратив этого чувства, научиться понимать происходящее, не попадая при этом во власть сказочных персонажей. Сказка – игра, но в нашей жизни все – игра, вопрос только в выборе игрушек и в отношении к ним. Каким скучным и серым был бы этот мир, не будь в нем игры сказочной!

Перечитайте, пожалуйста, заново эти бессмертные строчки: «Там лес и дол видений полны…» – и если у вас родится ностальгия, не медлите, возвращайтесь в Лукоморье…

Однако мы люди взрослые. Попробуем понять, о чем говорят нам сказки.

Вопрос смысла и истоков сказки занимал многие великие умы. Наиболее известны братья Вильгельм и Якоб Гримм, которые были не только собирателями сказок, но в первую очередь исследователями фольклора. А в России Владимир Даль, Александр Афанасьев и, конечно же, Владимир Пропп. Это еще и Эдвард Тейлор, и Джозеф Кэмпбелл, и, конечно же, Джон Рональд Руэл Толкин. И наконец, основоположник глубинной психологии Карл Густав Юнг.

Когда‑то исток сказки искали в «прамифе», некоем «пранароде», от которого – путем заимствования ли, передачи традиции ли – сказки распространились по всему миру. И потому у разных народов в далекие друг от друга эпохи мы находим схожие элементы. Не похожи ли по сути русская сказка о Финисте – Ясном Соколе и античная «Амур и Психея»? Нет ли родства между Персефоной, унесенной Аидом, и Василисой Премудрой, похищенной Кощеем? Где же эта удивительная родина сказки? Где же это загадочное Лукоморье? Возможно, не на земной карте надо искать его координаты, а в нашей собственной душе. Как бы далеки ни были народы друг от друга и в географическом, и в культурном отношении, душа человека была всегда одна и та же, со всеми вечными вопросами о пути, о судьбе, о жизни и смерти, со всеми стремлениями и мечтами, страданиями и страхами.

Говоря о смысле сказок и мифов, мы видим в них отголоски древних учений о пути героя, пути инициации, или посвящения. Юнг говорил о пути становления индивидуальности человека, пути внутрь собственной души, пути самопознания. Этот путь подразумевает переход в новое, более совершенное состояние, преображение героя. Так, Иванушка‑дурачок становится Иваном‑царевичем. Посвящение – введение в новый мир, а может быть, в новое видение того же самого мира. Открытие в этом мире новой глубины, доселе неведомой. Уже очень много написано о том, что миф – это не история когда‑то произошедших событий, а вечная драма, разворачивающаяся в нашем внутреннем пространстве. Все герои мифа живут в нас самих. Это наши достоинства и недостатки, наше Я, наши стремления и то, что им противостоит. Сказка построена по тем же самым законам. Коснемся здесь наиболее важных и значимых, на наш взгляд, моментов.

Как правило, сказка начинается нарушением по неведению или просто по глупости какого‑либо запрета, правила. Так происходит в сказке «Царевна‑лягушка» с Иванушкой, чересчур торопящимся избавить свою суженую от лягушачьей шкурки. Или в «Марье Моревне», в которой герой, несмотря на просьбу Марьи, пробирается в запретный подвал, где пленен Кощей, и по наивности выпускает его на волю. За этим следует несчастье, избавления от которого можно достичь лишь с помощью больших усилий, пройдя долгий путь испытаний, истоптав несколько пар железных башмаков, истерев несколько железных посохов… Чтобы в конце пути обрести утраченное, но обрести уже новым человеком – героем, царевичем. Или в жизнь персонажа вторгается вдруг нечто неожиданное, потустороннее, некие волшебные, неведомые силы, меняющие всю судьбу героя и заставляющие меняться его самого, как это происходит в «Финисте» или «Коньке‑горбунке». Невольно всплывает в душе бетховенское: «…так судьба стучится к нам в дверь». Не то же ли и в нашей жизни? Вопрос не в том, чье обличье выберет судьба, чтобы постучаться в нашу дверь, встреча с какими «каликами перехожими» перевернет нашу жизнь. Может, это будет книга, может, встреча в поезде, может, сон. Вопрос в той силе, которая за ними стоит. Антрополог Мирча Элиаде называл это вторжением священного – а мы бы сказали волшебного – в нашу мирскую жизнь. В любом случае мы не сразу поймем это. Разве что спустя много лет, оглянувшись, увидим этот путь более‑менее ясно. Так или иначе, границы нашего привычного мира открываются, равновесие нарушается, и нам нужно искать новую гармонию, но уже на новом уровне. Возвращение к старому уже невозможно, гибельно для души человека. Если присмотреться, на этих же принципах построена античная трагедия, и не только античная, например «Царь Эдип» Эсхила, «Гамлет» Шекспира.

А кто знает, что за Кащей Бессмертный таится у нас где‑нибудь в запертом чулане души и когда мы вдруг обнаружим его там? В нашей жизни тоже немало запретов, даже если мы их так не называем. Но есть устоявшиеся модели, которые диктуют, как жить правильно, а как нет, и которым мы бессознательно следуем. Модели эти создаются многими десятилетиями, даже веками в коллективном сознании, формируя определенную культуру и определяя путь человека от рождения до смерти: семья, дети, учеба, работа, карьера, пенсия… Но если когда‑то они предусматривали выход за свои собственные границы, развилки (помните витязя на распутье?), переход к иным моделям, то сейчас это осталось в прошлом, несмотря на видимое возрождение религиозной жизни. Сегодня существует огромное количество жизненных моделей, субкультур, проблема лишь в том, что по преимуществу они лежат в одной мирской плоскости, отличаясь лишь формами, а не сутью. Инициация же подразумевает встречу со священным, путь в глубину, изменение самой сути и человека, и его судьбы без впадения при этом в другую крайность – наивные беспочвенные фантазии, в которых мы уже видим себя великими героями, посвященными, магами и «светом миру».

Важно, что вначале герой не знает, куда ему идти дальше. «Пошел Иванушка, куда глаза глядят» или «Иди туда, не знаю куда» и так далее. Цель этого пути не рациональная, ее невозможно поставить так, как мы ставим себе цель сделать карьеру или жениться. Это путешествие в другое измерение, совершенно незнакомое страннику, ему предстоит его освоить. И очень важно, что на этом пути герою предстоят встречи с волшебными существами. Существами иной реальности, именно это делает сказку волшебной.

Но о каком «ином» мире идет речь? Мир волшебного, мир магических существ, являющихся нам не только в сказках и мифах, но и в нашем непосредственном опыте в образах сновидений, – это мир воображения. Там живет музыка, которую еще никто не услышал, слова, которые еще никто не произнес, вдохновение, которого еще никто не испытал. Там живет очень важная часть нашей души, которую мы только предчувствуем и без которой существуем лишь наполовину. Там живет опыт, который мы еще не пережили, опыт священного, вечного. Об этом мире говорили Платон и Джордано Бруно, Джон Рональд Руэл Толкин и Мирча Элиаде, средневековые алхимики и современные психологи.

Итак, первая часть странствий героя – это еще, собственно, и не путь, а блуждания наугад, без понимания, куда же идти. Осознанный путь начинается с пересечения героем границы, разделяющей два мира – мир обыденный и волшебное царство. Это может быть переход через реку, дремучий лес или море. Часто это встреча с Бабой Ягой. Она испытывает героя и при благоприятном исходе указывает, куда и как ему идти дальше. Неблагоприятные же исходы обозначены наглядно черепами на тыне вокруг ее избушки, но их судьбы в сказку не попадают. Баба Яга – хранитель перехода в иную сферу. Ее символизм связан с миром мертвых. Похожим образом, в таких «домовинах», стоявших на столбах над землей, хоронили покойников, причем вход в подобный склеп был обращен действительно в сторону леса, то есть в сторону, противоположную миру живых. Герой должен отправиться в это царство, но для того, чтобы вернуться обратно победителем, обновленным, способным соединить оба мира в своей душе: реальность обыденную, рациональную и реальность иную, мир мечты, мир воображения, мир смыслов. Баба Яга парит героя в бане, омывая и очищая его от грязи мира земного для дальнейшего и еще более опасного приключения, в котором его ждет встреча с Кощеем Бессмертным.

В образе Бабы Яги – ужасной старухи с костяной ногой – запечатлелось отношение человека к миру иному. Этот образ пугает, отталкивает. Но не потому мы ее боимся, что она такая безобразная, а она такая безобразная именно потому, что мы ее боимся. Баба Яга – это наше видение мира, выходящего за рамки привычного. Это отражение наших собственных слабостей и страха перед неведомым. А в жизни самое неведомое для нас то, что связано со смертью, с миром потусторонним. В этой сфере мы можем полагаться только на веру, на интуицию, на то, что сегодня считается чем‑то эфемерным, ненадежным. Единственное, что остается герою в этой ситуации, – действовать решительно: «…не напоила, не накормила, баню не истопила, а уже расспрашиваешь». В этой роли Баба Яга близка к Горгоне Медузе, чья голова находится на эгиде Афины, богини мудрости и справедливой войны, а заодно и к самой Афине, научающей героя, с помощью чего можно одолеть Кощея.

Это еще один урок волшебной сказки – смотреть глубже. То, что видят наши земные глаза, – обманчиво. Двойственность Бабы Яги, страшной и мудрой, помогающей герою, отражает двойственность нашей души. Мы боимся, нас ужасает необходимость усилий, нас отталкивает то, что мы должны расстаться с чем‑то в себе, даже если это «что‑то» – наши недостатки, например лень, но ведь они наши, они часть нас самих… Однако именно встреча с этим трудным и первая победа над ним (над собой, по сути дела) позволяет нам идти дальше. Впрочем, к еще более трудному.

…К Кощею Бессмертному, победить которого обычными способами невозможно. Ни мечом, ни каким‑либо оружием его нельзя убить, ведь он бессмертный. Фигура Кощея загадочна. На Руси кощунами в дохристианские времена называли сказки, басни, мифы. Слово сказка, которое, кстати, получило знакомый нам смысл лишь в XIX веке, имеет такое же значение – «описание, повествование». А «кощуна» уже в XI веке приобрела оттенок чего‑то ложного, нечистого, «срамословия». Закон таков, что боги старой эпохи становятся демонами в новой. Так произошло и с древнеславянскими традициями и божествами, замещенными христианством. Возможно, когда‑то под именем Кощея скрывались волхвы, знатоки традиций и хранители знаний, передававшихся через сказки и мифы из поколения в поколение. И тогда становится более понятным, почему роль Кощея в некоторых сказках выполнял Змей Горыныч – дракон, старинный символ мудрости.

Кощей – магический корень сказки. Он незримо присутствует в ней уже с самого начала повествования, создавая своего рода возможность волшебства, ткань волшебства. Так и сказка изначально зреет в душе человека. Мы его еще не видим, но знаем, что он есть. В той же «Царевне‑лягушке» он проявляется в чарах, наложенных на героиню, гораздо раньше, чем как действующий персонаж. И это «вторжение» в жизнь героя заставляет последнего начать свое инициатическое путешествие.

Смерть Кощея, как говорят сказки, в яйце, яйцо в утке, та в зайце и так далее. А все это в сундуке, либо подвешенном на дубе, стоящем на острове посреди моря‑океана, либо спрятанном среди его корней. Но точнее будет сказать, что не смерть Кощеева там спрятана, а жизнь, источник жизни. Именно до него надо добраться герою. И неслучайно этот источник связан с яйцом и деревом – древними символами мироздания. И неслучайно для того, чтобы добраться до этого источника, нужно познать все четыре стихии (землю, воду, воздух и огонь), из которых построен мир, – четыре стихии, которые в разных сказках символизируют утка, щука, заяц, медведь или другие животные. Так и в традиционных культурах путь инициации включал в себя испытания землей, водой и так далее – символами наших собственных психологических состояний. Герою нужно было преодолеть инерцию земли, пробудить силу жизни, которую имеет вода, или способность преображать себя и мир вокруг, подобно огню.

Некоторые исследователи связывают Кощея с Корочу‑ном (Карачун, Корчун). Этим именем на Руси называли самую долгую ночь в году – ночь зимнего солнцестояния. Как считалось, в этот день умирало старое солнце и рождалось новое (позднее в это время стали отмечать Рождество). От этого имени веяло смертью, стужей, мраком, окостенением. Но это же и начало возрождения новой жизни, новой, пока еще будущей весны.

А дальше Иванушка‑дурачок превращается в Ивана‑царевича. Очень часто сказка заканчивается тем, что герой играет свадьбу и иногда становится царем в своем государстве, как в сказке «Пойди туда, не знаю куда». Таким образом обретает он полноту жизни. Соединяются две части нашей души – голова и сердце, разорванные противоречиями между стремлением к материальному комфорту и одновременно к благам духовным. В финале героя ждет мудрость и зрелость как способность связывать красивые и глубокие состояния души и конкретные реалии нашей повседневной жизни. А быть царем в сказочном мире не значит ли прежде всего быть царем самому себе? Ведь мы говорили, что все действие сказки разворачивается внутри человека. И если в начале сказки герой лишь следует за более сильными, чем он сам, обстоятельствами, то в конце он становится способным их побеждать и подчинять.

Так и в чем же «намек», о чем все это говорит нам? Может быть, о том, что иногда нам необходимо совершить путешествие внутрь самого себя, в загадочный мир воображения, чтобы вывести оттуда на свет белый свою Василису Прекрасную. Путешествие в Тридесятое царство нашей души, в котором все еще томятся наши замыслы и мечты, чтобы дать им жизнь здесь, на земле, в нашем земном мире. Может быть, о том, как важно поверить в реальность воображаемого, и создать с ним узы, и быть очарованным им, но не ослепленным. Может быть… Намек он и есть намек.

 

 

Символы через века

 

Врата

Дмитрий Захаров

 

Человек странствует по дорогам Времени. Эти дороги отмечены вехами, которые помогают нам увидеть, сколько пройдено, дают возможность знать, куда мы идем и что ждет нас впереди. Самые простые из них, своего рода «верстовые столбы» дорог Времени, – это моменты встречи Нового года. Но из всех вех особо выделяются те, что отмечают начало новых этапов – как в жизни отдельного человека, так и для больших и малых групп людей.

С древнейших времен начало любого нового этапа символизировалось открытием или прохождением врат, переходом через порог. Римляне строили триумфальные арки для встречи своих воинов‑победителей, греки специально разбирали часть городской стены для торжественной встречи героев Олимпийских игр, Вещий Олег прибил свой щит к вратам Цареграда в знак победы, – все это знаменовало новые этапы в жизни народа. Даже символическое разрезание ленточки – это отголосок той же традиции открытия врат, символизирующего разрушение преграды, стоящей на пути.

Врата всегда связаны с понятием Пути и не могут существовать без него. Будет ли это путь, который начинается за дверью, либо путь, проходящий через врата и идущий дальше, либо путь, оканчивающийся воротами, – врата может увидеть и пройти только идущий, двери может найти и открыть только ищущий. Об этом очень красиво говорит древнейший текст «Голоса Безмолвия»: «Ты должен проложить путь свой через семь врат, семь твердынь, охраняемых жестокими и коварными силами – воплощениями страстей».

Ворота символизируют этапы пути, они – основные точки, которые придают пути свойство «измеримости», давая возможность увидеть пройденное и определить скорость своего движения. Поэтому прохождение ворот – это всегда подведение итогов. Например, проходя двери Нового года, мы каждый раз констатируем, что нам удалось, а что нет и почему, так как без этого невозможно осознанно шагнуть в следующий год.

За вратами всегда ожидает неизвестность. Даже если нам кажется, что мы очень хорошо знаем, что ждет за порогом, вмешивается Судьба со своими «случайными» или непредвиденными обстоятельствами, и казавшееся знакомым тут же обращается в неизвестное. Скрытое за вратами пространство символически всегда таит в себе таинственные силы. Поэтому прохождение врат – это всегда испытание на смелость, на готовность и способность столкнуться с неизвестным и с честью выйти из этого столкновения.

Двери в неведомое обещают нам встречу с Тайной (пугающей или прекрасной – зависит от нас) и тем самым дают нам возможность измениться, стать другими. Само прохождение врат возможно только в том случае, если человек изменяется, ведь он не может оказаться «по ту сторону» таким же, каким был до того. Без глубокого внутреннего изменения человека переход не состоится и никакой новый этап его жизни не сможет начаться. При этом результат такой встречи с Тайной всегда непредсказуем, его нельзя «просчитать», ведь человек открывает двери будущего.

Врата – будь то ворота города, двери храма или вход в святилище – предназначены для того, чтобы охранять самое ценное, самое священное, поэтому и сам акт прохождения врат носит характер священнодействия, церемонии. Недаром в празднествах важнейшую роль играет открытие «священных врат». Например, и в Древнем Египте, и в Вавилонии во время соответствующих религиозных праздников открывались закрытые все остальное время года двери храмов и боги отправлялись в «путешествие» на встречу друг с другом либо вокруг города или храма. Отголоском этой традиции является крестный ход на Пасху. Сами праздники символически распахивают двери между миром Божественным и миром людей, позволяя им соединиться внутри сакрального пространства и времени праздника. Во время праздника боги «спускаются» к людям, чтобы находиться среди них, благословляя и направляя, давая силы и вдохновение на следующий этап.

Для того чтобы пройти врата, надо быть не только смелым, ищущим, идущим, но и мудрым. Если обычный человек пожинает в будущем плоды того, что с ним произошло, то мудрый – того, что он осознанно совершил, а это рождает уже совершенно иное отношение и к будущему, и к настоящему. Ответственность за свое и общее будущее заставляет человека умудренного не только задумываться над тем, что он делает и как, но и отвечать на более важные вопросы – для чего он это делает, к чему стремится, чего хочет для себя и других.

«Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко…» Так же, как бывает очень сложно пройти в узкие двери, будучи нагруженным всяческим скарбом, так и врата на пути нельзя пройти, если не определить для себя, что является самым главным, что – менее важным, а без чего можно и вовсе обойтись. Только взяв с собой самое важное и ценное, сосредоточив на главном все свои усилия, можно рассчитывать на то, что оно будет сопровождать нас и в дальнейшем.

Поэтому прохождение врат всегда несло символический аспект очищения, освобождения от всего лишнего, ненужного, устаревшего, мертвого. (Не в этом ли корни итальянской традиции: в новогоднюю ночь выбрасывать из окон все старые вещи, даже мебель?) Это момент глубокого внутреннего переосмысления и очищения, шаг на пути освобождения души. Кульминацией его является возрождение, когда, избавившись от всего лишнего и мешающего, открыв для себя главное и осознав его важность и глубину, человек начинает совершенно новый этап своей жизни, словно рождаясь заново. Уходят старые проблемы и чувство неудовлетворенности, появляется большое желание жить и работать – так что для человека действительно начинается новая жизнь.

…Пройдут новогодние праздники, жизнь вернется в привычную колею – и магические врата Нового года и Рождества закроются. А мы будем ждать следующего благоприятного момента, подаренного нам природой и судьбой, чтобы снова попытать счастья и пройти через эти удивительные двери Времени из нашего обыденного мира в другой, где мы имеем удивительную возможность встретиться с самим собой, узнать себя и стать ближе к своей судьбе. И кто сказал, что в нас нет смелости, духа поиска и мудрости для того, чтобы сделать это!

 

Гвоздика

Любовь Кудрявцева

 

 

 

Ярко‑красная гвоздика считается сегодня мужским цветком, и оказывается, даря мужчине букет этих цветов, мы следуем очень старой традиции.

Считается, что гвоздика попала в Европу в эпоху крестовых походов. По легенде, в 1270 году, во время осады города Туниса, в 60‑тысячном войске французского короля Людовика Святого началась чума. Как ни бились врачи, все их усилия оказались тщетны. Тогда король, разбиравшийся в целебных свойствах трав и уверенный, что в стране, где так часто свирепствует эта болезнь, должно быть и лекарство от нее, стал искать его среди растений. Свой выбор он остановил на турецкой гвоздике и, сделав отвар из ее прелестных цветков, стал поить им заболевших. И чума отступила. Только самого Людовика гвоздика исцелить, увы, не смогла…

На память о своем добром короле вернувшиеся во Францию крестоносцы привезли с собой и гвоздику. Вскоре она стала популярной во всей Европе. Француженки и итальянки, провожая любимых в Святую землю воевать с сарацинами, дарили им букетики гвоздик, веря, что этот хрупкий талисман убережет их от смерти и дарует победу.

С гвоздикой связано много легенд. Как рассказывает од на из них, юная итальянка графиня Маргарита Ронсекко подарила белую гвоздику своему жениху Орландо – накануне их свадьбы, выполняя свой долг рыцаря и христианина, он отправился в крестовый поход… Вместе с печальной вестью о гибели возлюбленного Маргарите принесли засохшую гвоздику, ставшую красной от пропитавшей ее крови Орландо. Рассматривая цветок, девушка заметила, что семена в нем созрели, и посеяла их. Из семян выросли гвоздики, но не белые, как тот цветок, что Маргарита подарила юноше, а с красным пятном в середине. Они словно напоминали о жертве, принесенной Орландо, – и потому украсили герб той, которую он любил сильнее всего на свете.

Представления о храбрости и отваге так тесно оказались связаны с этим цветком, что уже в XIX веке Наполеон I, утверждая высший знак отличия Франции – орден Почетного легиона, выбрал для его ленты цвет красной гвоздики…

Чем любимее цветок, тем богаче его символика. В Англии и Германии, например, гвоздику дарили и в знак искренней дружбы и постоянства, в Бельгии она была цветком бедняков. А в Испании заменила розу, став символом любви. Был даже особый язык гвоздик, которым пользовались влюбленные, назначая час свидания…

Но это уже другая история.

 

Дерево

Елена Сикирич, президент культурной ассоциации «Новый Акрополь» в России

 

 

 

С самой далекой древности дерево является одним из самых любимых, самых таинственных и самых универсальных символов духовной культуры человечества. Символика дерева глубока, богата и многогранна; одна только библиография на эту тему составила бы весьма внушительную по объему книгу. Практически невозможно найти традицию, народ или эпоху, которые не строили бы свои основные учения на символике Древа жизни и Древа познания. Дерево как символ заключало в себе глубокие и самые разнообразные знания и истины. Оно символизировало центральную ось мира, соединяющую Небо и Землю; человека и его путь к духовным высотам; циклы жизни, смерти и возрождения; Вселенную и ее процессы вечного обновления; сокровенную Мудрость и таинственные законы бытия. В древности его связывали с богами и мистическими силами природы. Каждый народ имел свое священное дерево. Считалось, что дерево имеет душу и обладает особой, только ему свойственной священной мистической силой. Этими животворными флюидами пропитано все вокруг дерева, их удивительное воздействие распространяется на всех, кто находится рядом с ним. Люди древности верили, что деревья владеют великой мудростью и что человек, тонко чувствующий душу дерева, может многому у него научиться.

 

Древо жизни – центр мира

 

Древо жизни, или Мировое древо, – это древний символ, который занимал центральное место в учениях, мифах и традициях всех времен и народов. Древо жизни – не из этого мира. Его корни проникают глубоко в подземный мир, мир таинств и сокровенных истин. Его ствол, словно мост, протягивается от Земли к Небу. Его ветви поднимаются до самых высоких небесных сфер, достигают загадочного мира истоков всего сущего, где живут звезды, боги, высокие Мечты и Идеалы, где царит вечная весна. Это центр Вселенной, стержень, вокруг которого происходит видимая и невидимая жизнь всего Космоса, не имеющая ни начала, ни конца. Ствол этого Древа является осью пространства и времени, но его корни и ветви выходят далеко за их пределы, за пределы самой жизни и самой смерти. Соки Древа жизни – это небесная роса, животворный напиток, дающий возможность возрождения, а тот, кто вкушает плоды его, становится бессмертным.

Мифы и легенды о Древе жизни в традициях всех народов мира прекрасны по своему содержанию и глубоки по своей символике. В древнескандинавской космогонии рассказывается о знаменитом Иггдрасиле, ясене, Древе Вселенной, времени и жизни. Оно имеет три корня, которые опускаются до Хела, таинственного подземного мира, и расходятся оттуда к Етунхейму, царству великанов, и Мидгарду – земле, обители людей. Иггдрасиль – самое красивое и самое большое дерево на свете. Его крона простирается над всем миром, защищая все живущее в нем. Его верхние ветви достигают Неба, а самая высокая из них дает тень Валгалле – высшей небесной сфере, где живут боги и павшие герои. Иггдрасиль вечно свеж и зелен, так как Норны, три сестры‑пророчицы, Владычицы Судьбы, имена которых Прошлое, Настоящее и Будущее, ежедневно поливают его водами жизни из источника Урд, находящегося на нашей земле. В ветвях священного Древа живет орел, золотая птица, владеющая сокровенной Мудростью и всеведением.

Боги собираются у подножия Иггдрасиля, чтобы решать судьбу миров. Во время великих космических потрясений, когда умирает старая Вселенная, Иггдрасиль выдерживает все испытания и не умирает вместе со всеми, чтобы сохранилось зерно для рождения новой, молодой Вселенной. Он остается неподвижным, прямым и непобедимым. Ни огонь, ни лед, ни Тьма не могут его уничтожить. Он продолжает служить убежищем для тех, кто выжил во всех потрясениях и благодаря кому на земле вновь возродится жизнь, а с ней и новые поколения людей. Легенды говорят, что Иггдрасиль засохнет и исчезнет только в тот день, когда окончится последняя битва между Добром и Злом, когда с победой Добра исчезнут границы пространства и времени, жизни и смерти и станет возможным существование за их пределами, познание Вечности и бессмертия.

Китайское Древо жизни Киен‑Му растет в центре мира. Оно не создает тени; вокруг него царит полная тишина. Оно имеет семь корней, которые пронизывают семь источников, сокрытых в недрах земли, и семь ветвей, которые возвышаются до семи небес, населенных богами. Древо жизни в Древнем Китае – это одновременно и лестница, ведущая к бесконечным далям, по которой поднимаются и опускаются не только Солнце и Луна, но также короли, владыки, мудрецы – герои и Учителя людей, те, на кого возложена миссия вестников, посредников между Небом и Землей.

Ассирийское Древо жизни Ашера – колонна с семью ветвями на каждой стороне, увенчанная шарообразным цветком с тремя исходящими лучами. «Милосердный, кто мертвых к жизни воскрешает» – эту молитву произносили перед Ашерой на берегах Евфрата.