Вашингтон, 26 октября, вечер

 

Сообщение Джона Скали о завтраке с Александром Феклисовым попало в госдепартамент к концу дня в пятницу. Оно дало Роджеру Хилсмену, директору Бюро разведки и исследований госдепартамента, слабую надежду на разрешение кризиса. Скали и Хилсмен были друзьями. Хилсмен считал вероятным, что об этом известно советским представителям, а следовательно, Москва решила использовать Скали как новый канал для передачи информации госдепартаменту. Хилсмен написал соответствующий доклад Дину Раску и в Белый дом, выделив в сообщении Скали основные пункты предложений Москвы, и рекомендовал их тщательно рассмотреть «Мы были заинтересованы в контакте Скали‑Фомин (он же Феклисов), – объяснял позже Хилсмен, – ибо знали, что Фомин – сотрудник КГБ»^{50}. Раек усмотрел в предложениях советского руководства первые конкретные признаки возможности разрешения конфликта. Послания, которыми обменивались Кеннеди и Хрущев, привели лишь к ужесточению позиции сторон. Раек не мог уполномочить Скали принять советские предложения. Он попросил журналиста поскорее назначить следующую встречу, дабы довести до сведения Москвы, что высокопоставленные лица в Вашингтоне верят в реальность переговоров^{51}.

Около 7:30 вечера Скали и Феклисов встретились в отеле «Статлер» близ посольства СССР. Во время очень короткого разговора Скали передал новое сообщение. Он «уполномочен высокопоставленными лицами» заявить что в советских предложениях «содержатся реальные возможности» и что «представители СССР и США в Нью‑Йорке могут начать двусторонние переговоры, а также обсудить эти предложения при участии У Тана». Феклисов внимательно слушал и затем, чтобы быть уверенным в точности понимания, повторил сказанное Скали. Он также попросил американца подтвердить, что тот говорит от имени Белого дома. Наконец, он заявил, что недостаточно провести проверку демонтажа советских ракет; необходим отвод войск США из Флориды и других южных штатов США, где идет подготовка к вторжению, под наблюдением инспекторов ООН. Последний пункт не обговаривался со Скали, и он не знал, что ответить. На этом разговор завершился^{52}.

Новость о второй встрече Скали с Феклисовым дошла до Исполкома в тот момент, когда госдепартамент узнал о письме Хрущева. Оно пришло в советское посольство примерно в 10 часов утра по вашингтонскому времени и только через восемь часов достигло госдепартамента. Поскольку письмо было длинное и передавалось кусками, то лишь в 9 часов вечера госдепартамент получил ту часть, в которой Хрущев призывал Кеннеди «проявить государственную мудрость» и предложить гарантии Кубе в обмен на демонтаж советских ракет. Когда наконец все письмо Хрущева стало известно Кеннеди и его команде, переговоры Скали‑Феклисов, похоже, подтвердили сдвиг в советской позиции^{53}. Позднее Раек отмечал: «При контактах с КГБ вы должны внимательно отслеживать то обстоятельство, выражает ли КГБ реальную точку зрения правительства или ведет некую игру. При встречах Скали и Феклисовым было очевидным, что КГБ практически подтвердило то, что мы узнали из послания Хрущева и что решение будет предусматривать вывод ракет с Кубы и обязательства США не предпринимать военную интервенцию на Кубу»

В 10 часов вечера снова собрался Исполком На нем рассматривалось письмо Хрущева и предложения Феклисова‑Скали. Исполком констатировал важное изменение в позиции СССР и возможность переговоров. Роберт Кеннеди позволил себе «осторожный оптимизм». «Письмо при всей своей риторике, – считал он, – предполагает некоторое смягчение позиции, возможность некоего соглашения»^{54}. Президент был более оптимистичен. Ему представлялся ряд приятных альтернатив. Впервые с момента начала кризиса стало очевидным, что Хрущев также желает избежать военного столкновения. Однако положение оставалось напряженным, а письмо Хрущева не содержало ничего конкретного, чтобы могло служить основой урегулирования. На Кубе по‑прежнему размещались 24 ракеты, нацеленные на США.