Древние предки: australopithecus garhi, эфиопия, 2001 год

По мере того как ученые все глубже проникают в древнейшие главы эволюции человека, они находят, что меняющееся поведение приматов являлось главной движущей силой в возникновении людей, изготавливавших орудия. Эффектные открытия последних лет показали, что великое разнообразие форм гоминидов существовало в саваннах Восточной Африки 2,5 миллиона лет назад. Но когда палеоантрополог Тим Уайт (Tim White) со своими коллегами нашли Australopithecus garhi, то они обнаружили, что в этом гоминиде замечательно перемешаны черты человека и обезьяноподобного. (Слово garhi означает «удивительный» на местном диалекте афар.) У новой находки, возраст которой, как считают, составляет 3,2 миллиона лет, примитивно выглядящее выступающее лицо, маленькая черепная коробка, но чрезвычайно крупные задние зубы, что является уникальной чертой (рис. 14.1). Другие окаменевшие кости на том же памятнике говорят о том, у Australopithecus garhi были длинные человекоподобные ноги, его рост составлял 1,47 метра. Однако передние конечности были обезьяноподобными и длинными. Эти черты позволяют расположить нового гоминида между более примитивным и более древним Australopithecus afarensis, представленным известной Люси палеоантрополога Дона Йохансона, и древнейшими известными формами настоящего человека.

Поблизости от найденных окаменевших костей гоминидов археологи нашли разломанные и измельченные кости антилопы и дикой лошади, на них имелись отметины, оставленные, возможно, каменными орудиями, но сами орудия на памятнике найдены не были. Окаменевшие кости были разбиты по краям, как если бы гоминиды пользовались каменными молотками для того, чтобы извлечь костный мозг. Хотя это и не является прямым свидетельством того, что эти гоминиды действительно использовали каменные орудия и разделывали туши животных, но все же это побочные свидетельство о подобной практике, имевшей место 3 миллиона лет назад. Использование каменных орудий для добычи мяса и костного мозга могло бы быть основным достижением в эволюции гоминидов, так как такие артефакты помогли бы нашим предкам прокормить себя в более широких обстоятельствах. Регулярный доступ к таким питательным веществам, как костный мозг, сыграл бы свою роль в увеличении размеров мозга гоминидов. Эксперименты и наблюдения в долине Серенгети в Восточной Африке заставили археологов отказаться от первых интерпретаций наших первых предков как охотников. Сейчас большинство специалистов считают, что они добывали себе мясо в тех местах, где хищники убивали свои жертвы.

 

 

Рис. 14.1. Australopithecus garhi

 

Археологи используют аналогию на многих уровнях. На простом уровне исследователь делает заключение, что маленькие заостренные кусочки камня являются метательными наконечниками, потому что имеются этнографические материалы о племенах, которые изготавливают маленькие заостренные куски камня в качестве наконечников копий или стрел. Люди часто употребляют этнографические наименования, такие как наконечник стрелы, в качестве ярлыка для артефакта. Поступая таким образом, они предполагают, что этот тип артефакта, который они определяют по атрибутам, наличие которые нельзя объяснить природными процессами, идентичен по форме другим, известным наконечникам стрел, используемыми людьми, которые изготовили вид рассматриваемого артефакта (рис. 14.2). Но эта простая аналогия далека от претендующих схожестей — или аналогий, — между тем, как в доисторической культуре, о которой идет речь, использовались наконечники стрел, и тем, как их используют в живущем сообществе. Если допустить одинаковость этого, то это означает предположение, что в течение веков форма и функция артефакта осталась неизменной. Если объяснять прошлое просто аналогией с настоящим — значит, предположить, что за много поколений люди не узнали ничего нового и что прошлое не очень отличается от настоящего или не отличается вообще.

 

Рис. 14.2. Эскимос демонстрирует лук и стрелу с наконечником из слоновой кости на выставке в Чикаго в 1893 году. Археологи часто употребляют этнографическое наименование, такое как наконечник стрелы, предполагая, что их артефакт идентичен наконечникам стрел и, соответственно использовался теми людьми, которые изготовили артефакт. Это простой пример археологической аналогии

 

Многие археологи используют аналогии, основанные на технологии, стиле и функциях культур, как они определены археологически. Дж. Г. Д. Кларк (J. G. D. Clark, 1952) описал экономику доистористорической Европы и систематически и разумно использовал аналогию для интерпретации таких артефактов, как копья для пресноводной рыбы, которые были обычными для исторической европейской народной культуры. Такой тип аналогии достаточно несомненен, так же как и те, что касаются маленьких заостренных кусков камня, которые, как утверждают, являются наконечниками стрел (Уайли — Wylie, 1985). Их было достаточно много найдено застрявшими в костях животных и людей, чтобы мы убедились в том, что, скорее всего, они использовались в метательном оружии. Но до сих у нас нет возможности узнать, использовались ли они в ритуальных действиях и на охоте. Подобным образом археологи могут получить информацию о том, как строили дома, как они выглядели, какие выращивали растения и как их готовили, возможны и сведения об утвари гробниц. Но они не узнают того, что думали строители о том, как должен выглядеть хороший дом, каких родственников следует приглашать на строительство, какие духи отвечали за хороший урожай, кто в доме обычно готовил пищу и как верили люди в загробную жизнь. Большинство аналогий с мыслями и верованиями современных людей вряд ли являются адекватными.

Археологи разрабатывают аналогии многими путями. Одним из подходов является прямая историческая аналогия, в которой используется простой принцип от известного к неизвестному. При решении археологических проблем известными являются живущие люди с письменными документами об их образе жизни, а неизвестными являются их предки, о которых нет письменных материалов. В аналогиях с «поддержкой» в виде письменных документов для интерпретации археологических данных используются письменные материалы. Айвор Ноэль Хьюм, работая в колониальном поселении Мартинз Хандридз в штате Виржиния, в подвале одного из домов нашел несколько коротких золотых и серебряных нитей. Каждая из них была толщиной с нить для шитья, такие в начале XVII века использовали для украшения одежд. В поиске аналогии Ноэль Хьюм обратился к историческим материалам. Он нашел европейские картины, на которых были изображены военные в одеждах, украшенных золотом и серебром, и постановление губернатора Виржинии и его совета от 1621 года, в котором только советникам и сотникам разрешалось носить золото на своих одеждах (Ноэль Хьюм — Noel Hume, 1982). Используя эту и другие исторические аналогии, он смог идентифицировать владельца дома — Уильяма Хэауда, члена совета и главу Мартинз Хандрида.

Сторонники прямого исторического подхода указывают на то, что уверенность в интерпретации жизненных укладов прошлого уменьшается по мере продвижения от исторических к доисторическим временам.

Аналогии с живущими народами становятся менее несомненными, когда мы отрываемся от письменных материалов. Тем не менее многие археологи приняли функционалистический подход к аналогии.

Функционалистические этнографии интегрируют различные аспекты культуры друг с другом и с адаптацией культуры как целого к ее окружающей среде. Функционализм подчеркивает понятие о том, что культуры не состоят из случайного выбора характерных черт, но черты культуры различными путями интегрируются и влияют друг на друга достаточно предсказуемыми образами. Большая часть процессуальной археологии, с ее акцентом на адаптацию в культурных системах, подпадает под общее название функционалистической археологии. Функционалистическое мышление проявляется в том, как многие археологи выбирают аналогии из этнографических сведений для помощи в интерпретации своих археологических находок. Поскольку некоторое число этнографически известных культур может обеспечить разумные аналогии, то функционально ориентированные ученые предлагают выбирать те, которые более всего напоминают археологическую культуру по бытию, технологии и окружающей среде и менее отстранены от археологической культуры во времени и пространстве.

Мы могли бы захотеть узнать о роли изготовления сандалий среди индейцев Большого Бассейна шесть тысяч лет назад. Кто их изготавливал — мужчины или женщины, одиночки или группы людей? Если мы рассматриваем изготовление сандалий как аспект технологии, то мы можем обратиться к этнографической литературе об австралийской материальной культуре или о племени сэн, где иногда упоминаются сандалии. Как в племени сэн, так и у австралийских аборигенов домашнюю работу обычно выполняют женщины, работающие с одним или двумя помощниками. Аналогия может привести нас к утверждению, что среди индейцев Большого Бассейна изготовление сандалий считалось домашней работой и ее выполняли женщины в одиночку. И наоборот, среди индейцев пуэбло плетением занимались мужчины в специальных церемониальных комнатах; поскольку большая часть ритуалов в их среде сегодня отражает древние ритуалы, то, следуя аналогии, мы могли бы сделать вывод, что шесть тысяч лет назад плетение не считалось среди индейцев Большого Бассейна домашней работой, так как выполнялось мужчинами. Не важно, какой вариант мы выбираем, скорее всего, у нас не будет уверенности в верности выбора.

Выбор возможно подходящих аналогий из этнографической литературы все более рассматривается как первый шаг на пути к интерпретации. Когда выбрано несколько аналогий, то значение каждой из них точно формулируется и затем проверяется по археологическим данным. В нашем примере с изготовлением сандалий среди индейцев Большого Бассейна этнографическая литература дает противоречивые аналогии. Если мы хотим достичь уверенности при предпочтении одной аналогии по отношению к другой, мы должны эксплицитно (ясно) сформулировать смыслы и значения каждой для археологических данных и затем рассматривать эти данные в свете каждого из значений. Если изготовление сандалий является домашней работой, выполняемой отдельными женщинами, то мы могли бы ожидать обнаружения сырья для производства сандалий в комплексе с инструментами, которые бы с большой вероятностью представляли женский труд, такими как камни для помола при приготовлении пищи. Мы также могли бы ожидать, что найдем инструменты для изготовления сандалий — шила и скребки для изготовления волокон — среди остатков на бытовых памятниках. Мы также могли бы ожидать, что изделия, изготовленные отдельными женщинами, были бы более многообразными, чем изготовленные группами или отдельными ремесленниками, работающими в компании других специалистов. Также можно было бы составить перечень противоречащих значений для вероятности того, что сандалии делали мужчины, и обе части его можно было бы поверить по археологическим данным.

Составление тестовых характеристик — не легкая задача. Чтобы найти меру количества вариаций в конечном продукте, которую можно ожидать при определенных условиях производства, требуются сложные вычисления, различные статистические действия и часто экспериментальная работа среди групп людей. Археологи, желавшие предпринять усилия в рамках этого подхода, обнаружили, однако, что они в состоянии узнать много больше о древних сообществах, чем прежде считалось возможным. Рассуждение по аналогии, конечно, является важной частью этого процесса, но это всего лишь один шаг в работе археолога. Аналогии дают материал, из которого извлекаются тестовые характеристики; они не кончаются в себе. Таким образом, аналогия не обязательно является вводящей в заблуждение, при условии, что правильные критерии и исследовательские стратегии используются для упрочнения и оценки умозаключений, сделанных на основании этнографических и других аналогий (Уайли — Wylie, 1985).

Большое количество археологических аналогий основано на предположении, что раз артефакт используется сегодня определенным образом, то таким образом он использовался тысячу лет назад. Большой вклад процессуальных археологов заключается не в их поиске общих законов, но в их настойчивом утверждении о том, что для проверки и верификации заключений по исследованиям, раскопкам и лабораторным анализам должны использоваться независимые данные. Основной целью использования гипотез и дедукции — научного метода, с вашего позволения, — является не формулировка законов, но исследование взаимоотношений между прошлым и настоящим. Предполагается, что у этого отношения имеется две части. Первая — прошлое мертво и познать его можно только через настоящее. Вторая — точное знание о прошлом необходимо для понимания настоящего (Леон — Leone, 1982).

Каков бы ни был подход к археологии, основной проблемой в археологической аналогии является дать настоящему обслуживать прошлое. Многие археологи пытаются подойти к этой стороне с помощью трех взаимосвязанных подходов, которые помогают им изучать прошлое, используя настоящее.

1. Теория средней дистанции: методы, теории и мысли настоящего, которые могут быть применимы к любому периоду и в любом месте для пояснения того, что мы открыли, раскопали или проанализировали из прошлого.

2. Этноархеология: изучение живущих сообществ, дополняющее некоторые аспекты изучения и интерпретации археологического материала.

3. Экспериментальная археология: контролируемые современные опыты с древними технологиями и материальными культурами, которые могут послужить основой для интерпретации прошлого.

 

Теория средней дистанции

 

Социологический термин теория средней дистанции используется для описания той части теории, что возникает по мере того, как археологи дорабатывают методы вывода умозаключений, которые перебрасывают мосты над брешами между тем, что действительно произошло в прошлом, и археологическим материалом сегодняшнего дня, являющимся хроникой древних времен (Бинфорд — Binford, 1977). Теория средней дистанции основана на представлении о том, что археологический материал является статичным и современным явлением — тем, что дожило до сегодняшнего дня из когда-то динамичного прошлого. Как могут исследователи делать выводы о прошлом, если им неизвестны связи между динамичными причинами и статичными последствиями? Динамические элементы прошлого давно ушли. Бинфорд (Binford (1981b:211)) и другие давно ищут «Розеттские камни… (примечание: камень, найденный в XVIII веке при завоевании Наполеоном Египта у г. Розетта и давший ученым ключ к переводу древнеегипетских иероглифов на языки Европы) которые позволили бы точно переходить от изучения статики к заключениям о динамике».

Теория средней дистанции начинается с трех основных предположений.

1. Археологический материал является статическим современным явлением — статической информацией, сохранившейся в структурированных композициях вещества (structured arrangements of matter).

2. Статическое состояние наступило тогда, когда энергия прекратила подпитывать культурную систему, сохранившуюся в археологическом материале. Таким образом, содержание археологического материала является сложной механической системой, созданной как в результате действия давно умерших людей, так и последующими механическими силами и процессами формирования (Шиффер — Schiffer, 1987; см. также главу 4).

3. Для того чтобы понять и объяснить прошлое, мы должны постичь взаимоотношения между статическими материальными свойствами, присущими как прошлому, так и настоящему, и давно погасшими динамическими свойствами прошлого.

По Бинфорду, теория средней дистанции помогает объяснять трансформацию от прошлой культурной динамики к физическим остаткам в настоящем. Она помогает реконструировать давно умершие культурные системы, содействуя реконструкциям, основанным на соответствующей интерпретации археологического материала. В противоположность этому, общая теория стремится к тому, чтобы обеспечить основу для интерпретации и пояснения последовательности культурных систем, показывая, как они изменились во времени, опять основываясь на археологических свидетельствах, считанных по последовательным культурам. Общая теория строится на информации, полученной посредством теории средней дистанции.

Теория средней дистанции часто рассматривается как актуалистическая, поскольку она изучает совпадение статического и динамического в культурных системах только в одной хронологической рамке — в настоящем. Она предоставляет концептуальные инструменты для объяснения образцов артефактов и других материальных явлений из археологического материала. Майкл Шиффер (Michael Schiffer, 1987) утверждает в противоположность этому, что предметом археологии является взаимоотношение между действиями человека и материальной культурой во все времена и во всех местах. Бинфорд (1981a, 1981b) считает, что археологический материал должен быть статичным и материальным, не содержащим прямой информации об объекте, каким бы он ни был. Теория средней дистанции является связующим элементом между прошлым и будущим (Шэнкс и Макгуайр — Shanks and McGuire, 1966), и, как утверждает Хэролд Чаунер (Harold Tschauner, 1996), как процессуальные, так и постпроцессуальные археологи используют независимые блоки информации для реконструкции прошлого. (По поводу критики этого предмета см. Ходдера (Hodder, 1999) и Триггера (Trigger, 1995).)

 

Этноархеология

 

Теория средней дистанции важна для археологии, независимо от того, считать ли, что она определяет взаимоотношения между действиями человека и материальными остатками или что она должна пояснять детерминанты структурирования и структурных свойств археологического материала.

Как можно использовать настоящее с его значительными сведениями о современном жизнеобеспечении, климате, свойствах почвы и мириадах других явлений для интерпретации прошлого? И еще один аналогичный вопрос: нужно ли нам изучать настоящее для того, чтобы понять прошлое? Внизу, под нами, под нашим миром с его разнообразными ландшафтами, лежит археологический материал: тысячи памятников и артефактов захоронены там, где их оставили их создатели тысячи лет назад. Теоретически, в любом случае у нас есть множество данных, которые можно использовать для интерпретации прошлого, для того, чтобы перебросить мостик между памятниками и людьми прошлого и сохранившимися археологическими сведениями.

Форма «живой археологии», этноархеология, появилась в 1970-х годах (Дэвид и Кремер — David and Kramer, 2001, см. библиографии у Дэвида и других, 1999). Ричард Ли был среди тех антропологов, которые изучали племя канг сэн в Калахари, одно из последних в мире племен охотников-собирателей. Он понимал трудности археологов, и у него в группе работал Джон Йеллен, археолог, изучавший остатки давно оставленных стоянок и сравнивавший их с современными поселениями (Ли — Lee, 1979; Йеллен — Yellen, 1977). Приблизительно в то же самое время Льюис Бинфорд (Lewis Binford) работал с эскимосами-нунамиутами и индейцами навахо, сравнивая живые культуры и археологический материал и стараясь разработать рабочие модели культур как точные критерии для изучения изменчивости (Бинфорд — Binford, 1978). Недавние исследования сконцентрировались на таких группах охотников-собирателей, как хэдза на севере Танзании, на земледельческих сообществах, таких как калинга на Филиппинах (Лонгакр — Longacre, 1991), а также на некоторых племенах в Юго-Восточной Азии.

Этноархеология является изучением живых сообществ, которое служит дополнением для понимания и интерпретации археологического материала. Живя, скажем, в лагере охотников-эскимосов, изучая деятельность его обитателей, археолог рассчитывает зафиксировать археологически наблюдаемые структуры, узнать, какая деятельность привела к их возникновению. Иногда исторические документы можно использовать для развития наблюдений в поле. Археологи действительно жили на стоянках в племени сэн, а затем, позднее, возвращались и фиксировали разброс артефактов и занимались раскопками (Йеллен — Yellen, 1977). Самые первые этноархеологические работы сосредотачивались на специфических скоплениях артефактов и на изучении лагерей охотников-собирателей, что могло бы помочь интерпретировать древнейшие памятники в Олдувае и других местах. Но в последующих работах основное внимание уделялось разработке археологических методов формирования выводов, которые соединяли бы прошлое с будущим (Кэмерон и Томка — Cameron and Tomka, 1993).

Многие археологи рассматривают этноархеологию просто как массу полученных сведений о поведении человека, из которой они могут извлечь подходящие гипотезы для анализа и сравнения с находками из их раскопок (Гулд — Gould, 1980). Такая интерпретация совершенно неверна, так как фактически этноархеологическое исследование имеет дело с динамическими процессами в современном мире (Лейтон — Layton, 1994).