Фашистские секты в Дании, Швеции и Швейцарии

 

В Дании основанная в 1930 году Датская национал-социалистская рабочая партия (ДНСРП, «Danmarks Nationalsocialistiske Arbej-der Parti») осталась незначительной сектантской партией. На парламентских выборах 1935 года она получила 16 300 голосов, то есть едва 1% всех поданных голосов. В 1939 году она получила 31 000 голосов, то есть меньше 2%, но смогла все же послать в парламент 3 депутатов. Даже на выборах 1943 года, когда страна была оккупирована немецкими войсками, ДНСРП снова получила лишь три места».

Полной неудаче ДНСРП весьма способствовал тот факт, что она с самого начала прибегла к примитивной и курьезной имитации германской НСДАП. Имитацией были коричневые мундиры, свастика как символ партии, «штурмовые отряды» («Storm Afdelinger»), а также партийная программа – почти дословный перевод 25 пунктов программы НСДАП. Даже официальный партийный гимн был датской версией песни о Хороге Весселе.

Ввиду этого прямо-таки рабского подражания немецкому образцу неудивительно, что датских национал-социалистов отвергали не только социал-демократы, с 1924 года управлявшие страной вместе с левыми либералами («Radicale Venstre»), но и консерваторы, и правые либералы («Venstre»). Здесь действовали антинационал-социалистские и антинемецкие мотивы. В самом деле, последняя война Дании с Германией (т е. с Пруссией и Австрией) в 1864 году завершилась поражением. Аннексированный тогда Северный Шлезвиг по Версальскому договору был возвращен Дании, но многие из датских националистов не были этим удовлетворены. В конце концов Дания согласилась признать результат референдума во Фленсбурге и в Среднем Шлезвиге, где население однозначно высказалось в пользу Германии; но, как и раньше, могущественный южный сосед вызывал недоверие. Рост национал-социализма, уже в первый период добившегося успехов именно в Шлезвиг-Гольштейне, еще более усилил эту отрицательную установку в отношении Германии, проникнутую страхом и недоверием.

Тем более удивительно, что именно в Северном Шлезвиге, отошедшем к Дании по референдуму 1920 года, ДНСРП имела свою опорную базу. На парламентских выборах 1935 года она получила здесь 4,4% голосов, а в 1939 году – 4,7%. Этот, впрочем, относительный успех можно объяснить тем обстоятельством, что мировой экономический кризис особенно сильно поразил этот сельскохозяйственный регион. Сверх того, ДНСРП могла здесь использовать в своих целях конфликт внутри местной крестьянской партии. Но решающее значение имел тот факт, что вождь партии врач Фриц Клаузен происходил из Северного Шлезвига.

В 1933 году Клаузен вынудил основателя и первого лидера ДНСРП, бывшего офицера Кая Лембке, уйти со своего поста. Но алкоголику Клаузену так и не удалось стать настоящим «фюрером». У него вовсе не было харизматических свойств и способностей. Во время оккупации многие датчане выражали это ироническим пожеланием: «Боже, спаси короля и Фрица Клаузена!». Даже немецкие оккупационные власти не сочли Клаузена достаточно способным и сильным, чтобы сыграть роль датского Квислинга. Его партия почти не участвовала в управлении и владении страной. Несмотря на это, именно во время немецкой оккупации датчане относились к членам ДНСРП с крайним презрением. В деревнях и небольших городах соседи и земляки датских национал-социалистов безжалостно и последовательно их бойкотировали. Некоторые из них были даже казнены датским движением Сопротивления.

На почти полную изоляцию датских национал-социалистов среди населения указывает и тот удивительный, необычный для фашистской партии факт, что после 1940 года 25% членов ДНСРП были женщины. Такое возрастание доли женщин в партии объяснялось бойкотом семей, где были члены ДНСРП. Это привело к тому, что некоторые женщины отреагировали солидаризованностью со своими отцами, братьями и сыновьями, вступившими в ДНСРП или в добровольческие подразделения СС. Некоторые из датских национал-социалистов пытались избежать бойкота и презрения своих сограждан, переселяясь из деревень и небольших городов в столицу, где они рассчитывали жить анонимно и спокойно. После 1940 года ДНСРП была сильнее представлена в Копенгагене и других крупных городах, чем на периферии. Впрочем, это перемещение региональных центров партии следует связать также с экономическими условиями. После 1940 года безработица в городах особенно возросла, потому что датская промышленность в городах была отрезана от источников сырья и рынков сбыта, тогда как в сельском хозяйстве дела шли лучше, поскольку его продукцию можно было – или даже приходилось – экспортировать в Германию.

Высоко урбанизированная Дания, где до 1940 года 2,5 миллиона из 4 миллионов населения жили в городах, все же сильно зависела от сельскохозяйственной продукции, составлявшей от 75% до 80% датского экспорта, и когда во время мирового экономического кризиса цены на эту продукцию катастрофически упали, это тяжело отразилось на экономическом положении страны. И все же из этого экономического кризиса не развился ни социальный, ни политический кризис, который могла бы использовать датская фашистская партия. Хотя в 1932 году 200 000 датчан, в том числе одна треть организованных трудящихся, были безработными, датские социал-демократы смогли одержать полную победу на выборах и сформировать вместе с левыми либералами сильное правительство, которое сумело, решительно вмешавшись в хозяйственную жизнь, справиться с безработицей. Правда, столь выраженный интервенционистский курс был встречен резкой критикой консерваторов и правых либералов, но эти внутриполитические и экономические конфликты не привели к непреодолимой поляризации политической системы.

В то время как коммунистическая партия Дании была слабой и не имела политического влияния, социал-демократы и левые либералы были согласны с оппозиционными консерваторами и правыми либералами в решительном сопротивлении национал-социалистской партии Дании, хотя и по разным мотивам. Антисоциалистические и антидемократические цели ДНСРП критиковались столь же решительно, как ее подражание образцу немецкой НСДАП. Когда же датские национал-социалисты, рассматривавшиеся и раньше как своего рода «пятая колонна», принялись открыто сотрудничать с немецкими оккупационными властями, то все слои датского общества последовательно изолировали их, бойкотировали и боролись с ними.

Так же, как в Дании, различные фашистские партии Швеции оставались совершенно незначительными сектантскими группами, решительно отвергнутыми подавляющим большинством населения по демократическим и национальным мотивам[175]. Шведские фашистские партии неспособны были добиться избирательных успехов – они никогда не получали больше 1% поданных голосов, – а также не могли преодолеть разделявшие их персональные и идеологические разногласия.

Первой фашистской партией Швеции был «Шведский национал-социалистский союз свободы» (ШНССС, «Svenska Nationalsoci-alistiska Frihetsforbundet»), основанный в августе 1924 года братьями Фуругорд – Виргером, Гуннаром и Сигурдом. В 1916—1918 годах врач Гуннар Фуругорд находился в России на службе Красного Креста. Он вернулся оттуда убежденным антикоммунистом и антисемитом, поскольку у него сложилось впечатление, что большевистскую революцию устроили главным образом евреи. С осени 1923 года он и его брат Сигурд поддерживали контакты с Люден-дорфом, Гитлером и другими ведущими национал-социалистами, такими, как Йозеф Тербовен, Грегор Штрассер, Генрих Гиммлер и Юлиус Штрейхер. ШНССС была устроена в точности по национал-социалистскому образцу. Она выдвигала антисоциалистические и антисемитские цели и решительно выступала против иммиграции, по ее выражению, «низших рас», а в особенности евреев. Кроме того, эта партия требовала экономической поддержки для своих сторонников, происходивших из городской буржуазии и крестьянства. Она не могла привлечь на свою сторону рабочих, хотя изменила с этой целью свое имя на «Шведскую национал-социалистскую крестьянскую и рабочую партию» («Svenska Nationalsocialistiska Bondeoch Arbetarpartiet»). На росте этой партии, которую в конце концов возглавил Биргер Фуругорд, отрицательно отразилось образование уже в 20-е годы двух других фашистских группировок, составивших ей конкуренцию.

Одна из них была создана в 1925 году Элофом Эриксоном под названием «Национальное движение единения» («Nationella Samlingsrorelsen»). Эриксон требовал более интенсивного заселения северной части Швеции, но, сверх того, резко выступал против якобы господствующего влияния евреев в шведской экономике и управлении. Когда он открыто оскорбил семью Валленбергов – еврейского происхождения и действительно очень влиятельную в шведской экономике, – осенью 1935 года издаваемая Эриксоном газета была запрещена правительством. После этого его фашистская секта рассеялась.

Наконец, в 1926 году была основана еще третья фашистская партия, сначала называвшаяся «Фашистской боевой организацией Швеции» («Sveriges Fascistiska Kamporganisation»), а с 1930 года Национал-социалистской партией Швеции (Sveriges Nationalsoci-alistiska Partiet»). Как видно уже из перемены названия, она ориентировалась вначале на итальянский фашизм, а потом на немецкий национал-социализм. Ее немногочисленные члены были главным образом чиновники и бывшие офицеры и унтер-офицеры, которые, как и основатели партии Свен Хеденгрен и Свен-Олоф Линд-хольм, были исключены из шведской армии в ходе военной реформы, проведенной в 1925 году социал-демократическим министром обороны Пером Альбином Ханссоном. Эта партия, руководимая Линдхольмом и поддержанная банкиром по имени Арвид Хогман, выступала против марксизма, к которому она причисляла также реформистски настроенных шведских социал-демократов.

В 1929 году произошло – как предполагают, по инициативе Гитлера – слияние группировок Фуругорда и Линдгольма. Новая партия назвала себя Национал-социалистской народной партией («Nationalsocialistiska Folkpartiet») и однозначно ориентировалась на немецкий образец. Но уже в 1932 году, после ожесточенных внутрипартийных конфликтов, Линдхольм был исключен и затем основал организацию под названием Национал-социалистская рабочая партия («Nationalsocialistiska Arbetarpartiet»). Новая партия Линд-хольма пыталась не только устроить свои собственные профсоюзы, что ей в конечном счете не удалось, но также преследовала подчеркнуто антикапиталистические цели, например, национализация банков, участие рабочих в доходах предпринимателей и введение корпоративной системы. Было и требование антисемитского характера, чтобы шведские евреи получили юридический статус иностранцев. Новая партия Линдхольма точно так же осталась совершенно незначительной, хотя ему и удалось в значительной мере вытеснить своего конкурента Виргера Фуругорда. После того как Фуругорд был смещен в 1937 году своими собственными сторонниками, а его преемник, полковник Мартин Экстрем, потерпел неудачу в попытках объединить различные фашистские группировки в Национал-социалистский блок («Natinalsocialistiska Blocket»), немногочисленные члены этой фашистской секты примкнули к партии Линдхольма.

С 1938 года Линдхольм всячески старался избегать слишком отчетливого подражания немецкому образцу. Он дал своей партии новое, более невинно звучавшее имя «Шведское социалистическое объединение» («Svensk Socialistisk Samling») и принял в качестве партийного символа вместо прежней свастики крест династии Ваза. Теперь сторонники Линдхольма приветствовали друг друга уже не возгласом «зиг хайль», а лозунгом «Швеция для шведов». Ввиду все более агрессивной внешней политики «третьего рейха» – шведские избиратели понимали этот лозунг в буквальном смысле и еще больше прежнего избегали шведских национал-социалистов, видя в них агентов иностранного и потенциально враждебного государства. После немецкого нападения на Норвегию шведские фашистские партии полностью потеряли значение. Но только в 1946 году, по «закону против клеветы», они были окончательно запрещены.

Шведская политическая и общественная система, подобно датской и нидерландской, оказалась устойчивой по отношению к приманкам фашизма. Под руководством Яльмара Брантинга и Пера Альбина Ханссона, известных далеко за границами Швеции и уважаемых даже их политическими противниками, реформистски настроенные социал-демократы правили страной, с некоторыми перерывами, с 1920 года. Им удалось ослабить последствия мирового экономического кризиса с помощью интервенционистской политики государства. При этом социал-демократов поддерживала партия «Крестьянский союз». Эта коалиция основывалась на прочном альянсе рабочих и крестьян. Тем самым удалось воспрепятствовать возникновению и радикализации крестьянского движения протеста, с антипарламентскими и антисоциалистическими целями. Если учесть, что именно в междувоенное время происходила особенно быстрая индустриализация и урбанизация Швеции – в 1940 году 35,7% населения были уже заняты в промышленности и только 32% в сельском хозяйстве, – то становится ясно, как важен и необходим был этот компромисс между промышленными рабочими и крестьянами. В отличие от Германии и других стран шведским фашистам не удалось использовать в своих целях различие интересов рабочих и крестьян и политические конфликты между буржуазными партиями и социал-демократической партией.

Поскольку Швеция, некогда бывшая великой державой, после мирного урегулирования спора об Аландских островах не имела каких-либо реваншистских целей, шведские фашисты с их националистической агитацией старались впустую. В Швеции не было также проблемы меньшинств, поскольку саами (лопари) в то время еще не ощущали своей национальной особенности, а евреев – притом полностью ассимилированных – в Швеции было очень мало. И все же антисемитская агитация фашистов имела некоторые последствия.

Начиная с 1929 года в университетских городах возникали демонстрации, в которых принимали участие от 12 000 до 15 000 человек, главным образом студентов. Эти студенты требовали резкого сокращения иммиграции иностранцев, и особенно – с 1933 года – лиц еврейского происхождения, претендовавших в Швеции на академические должности. Эти лозунги, направленные против иностранцев и евреев, были первоначально выдвинуты фашистами, но затем переняты также Юношеской организацией консервативной партии (ЮНСШ, «Sveriges Nationella Ungdomsforbund»), требовавшей, кроме того, запрета всех коммунистических организаций и учреждения сильного корпоративно организованного государства.

Впрочем, далеко не все студенты, протестовавшие по антисемитским и экономическим мотивам против приема еврейских беженцев из Германии, голосовали за фашистские партии. Юношеская организация консервативной партии тоже не была фашистской, хотя в значительной степени ориентировалась на фашистские образцы. И все же эти явления показывают, что идеологическое влияние фашизма в Швеции было несомненно сильнее, чем об этом свидетельствуют число членов фашистских партий и результаты их участия в выборах. Хотя демократический консенсус между шведскими партиями и общественными группировками остался прочным и незыблемым, Швеция не только согласна была вести с «третьим рейхом» активную и выгодную для обеих сторон торговлю, но и занимала ограничительную позицию в вопросе об иммиграции. Когда власти «третьего рейха» изъяли 5 октября 1938 года заграничные паспорта немецких евреев, чтобы пометить их красным знаком «J» [От Jude (нем.) – «еврей». – Прим. перев.], это было сделано лишь после дипломатических переговоров со шведским и швейцарским правительствами. Таким образом, за сохранение демократического консенсуса и за успешное сопротивление фашистской опасности во внутриполитической области шведам пришлось уплатить во внешнеполитическом отношении очень высокую и морально сомнительную цену.

Подобным образом обстояло дело и в Швейцарии. Она тоже соглашалась на сотрудничество с «третьим рейхом», пропуская через страну немецкий военный транспорт и проводя все более ограничительную иммиграционную политику, особенно затрагивавшую еврейских беженцев, часть из которых высылалась обратно в Германию[176]. Этот курс частичного приспособления, проводимый, впрочем, параллельно усилиям по вооружению швейцарской армии и усилению обороноспособности страны против угрозы немецкого нападения, соединялся, как и в Швеции, с внутриполитическими мотивами. Правительство Швейцарии пыталось противостоять националистической и антисемитской агитации швейцарских фашистов, влияние которых оно ограничивало энергичными и успешными политическими и административными мерами. В целом ни существование фашистских группировок, ни указанные защитные меры не представляли серьезной угрозы для старой и прочно сложившейся демократической системы Швейцарии. Но, с другой стороны, заслуживает внимания тот факт, что фашизм мог найти сторонников и в такой стране, которая по праву считалась оплотом свободы и демократии в Европе.

После начала мирового экономического кризиса, сильно затронувшего также Швейцарию – безработица дошла в январе 1936 года до 124 000, – здесь также возникла критика демократических учреждений и традиций. При этом вопрос о меньшинствах и национальностях в многоязычной Швейцарии вообще не играл роли. Напротив, в 1938 году в результате референдума ретороманский язык был признан четвертым официальным языком страны. Поскольку в то же время были расширены и защищены языковые и культурные права итальянцев Тессина, Швейцария могла по праву гордиться, как европейская страна, где вопрос о языках и вопрос о меньшинствах были гармонично и образцово решены. Противоречия между буржуазными партиями и социал-демократами тоже были в Швейцарии не столь резко выражены, как в других странах (в то время как коммунистическая партия была небольшой и почти не имела влияния). И все же, несмотря на такое относительное спокойствие во внутриполитической области, даже в Швейцарии обсуждался вопрос, нельзя ли и не следует ли разрешить кризис авторитарными и фашистскими методами.

Во всяком случае, к таким выводам приходили некоторые студенты и преподаватели Цюрихского университета, собиравшиеся с 1930 года в дискуссионном клубе под названием «Новый фронт». Для политического воплощения и осуществления этих выводов один из членов «Нового фронта» по имени Ганс Фонви основал осенью 1930 года политическую организацию «Национальный фронт», издававшую свою газету, где проводились националистические, антидемократические и антисемитские тенденции и установки. Из статей этой газеты, носившей название «Железная метла», видно, что члены «Национального фронта» все более разделяли фашистские и национал-социалистские представления. Когда и в других городах немецкой Швейцарии весной 1933 года возникли различные «фронты», в апреле 1933 года «Новый фронт» и «Национальный фронт» объединились в политическую партию, отчетливо отражавшую в своей идеологии и организации влияние национал-социалистского образца.

Швейцарский «фронтизм» выдвигал антибольшевистские, антисемитские, антисоциалистические и антидемократические цели, призывая возродить идеализированное средневековье и прославляя в романтическом и реакционном духе такие понятия и ценности, как «народ», «отечество», «сословие» и «родная земля». Точно так же «фронтовое движение» следовало немецкому образцу и в организационном отношении. «Фронты» имели обмундированные подразделения, носившие название Harst [«Отряд» (швейцарский диалект немецкого языка). – Прим. перев.] и состоявшие из членов арийского происхождения, приветствовавших друг друга старошвейцарским возгласом «Haarus». В различных предприятиях устраивались ячейки, и был даже учрежден партийный суд. Но, несмотря на официальное провозглашение «принципа фюрерства», этой партии, разделенной на местные и окружные группы, так и не удалось преодолеть повторявшиеся конфликты в ее верхушке. Вначале ее возглавляли целых три фюрера, два из которых происходили из «Нового фронта», а третий – из «Национального фронта».

В области пропаганды партия также переняла фашистский стиль. Это относилось к «окружным партийным съездам», сопровождаемым массовыми собраниями и демонстрациями, и к насильственным столкновениям с политическими противниками. Такая пропаганда привела вначале к некоторым, хотя и небольшим, успехам. На коммунальных выборах в Цюрихе в сентябре 1933 года «Национальный фронт» получил 10 из 125 мест в городском парламенте. В апреле 1935 года он получил на цюрихских кантональных выборах 6 мест из 180. В это время «Национальный фронт» насчитывал, по-видимому, 10 000 членов, происходивших почти исключительно из буржуазии. Если принять во внимание, что социал-демократическая партия Швейцарии, ставшая на выборах осенью 1935 года важнейшей политической силой страны, насчитывала около 50 000 членов, то отсюда видно, что «фронты» превратились в серьезное политическое движение.

Впрочем, с лета 1935 года можно было заметить некоторое обратное развитие. После ряда насильственных столкновений в рабочих округах некоторых городов Немецкой Швейцарии полиция энергично выступила против «Нового фронта». Правительство запретило его юношеской организации и «отрядам» («Нагst») носить мундиры, в том числе принятую движением серую рубашку. В феврале 1934 года в Цюрихском кантоне швейцарский аналог СА был даже полностью запрещен и распущен. Швейцарская общественность также все более отрицательно относилась к «фронтизму», считая его «нешвейцарским», импортированным из-за границы явлением. «Фронты» напрасно пытались задержать отчетливо наметившийся упадок, взбадривая свои организации и заключив соглашение с действовавшим во Французской Швейцарии «Национальным союзом» («Union Nationale»), в котором они обязывались ограничить свои операции немецкоязычными регионами Швейцарии. Но все усилия по разграничению и реорганизации ни к чему не привели. На национальных выборах 1935 года «фронты» получили только одно место – в Цюрихе. На коммунальных выборах в Цюрихе в марте 1938 года и на цюрихских кантональных выборах в марте 1939 года «Национальный фронт» потерял все до тех пор полученные места. Кроме того, с 1936 года в нем возникли резкие внутренние столкновения, которые привели к его расколу на умеренную Швейцарскую социальную рабочую партию («Eidgenossische Soziale Arbeiter-Partei») и радикальный «Союз верных швейцарцев национал-социалистского мировоззрения» («Bund treuer Eidgenossen nationalsozialistischer Weltanschauung»). Впрочем, обе группировки остались совершенно незначительными. После ареста в феврале 1940 года Роберта Тоблера, добившегося тем временем отнюдь не бесспорного руководящего положения во «фронтовом движении», партия большей частью распалась. Наследовавшие ей организации «Швейцарское собрание» («Eidgenossische Sammlung») и «Национальное сообщество» («Nationale Gemeinschaft») остались незначительными сектантскими кружками с общим числом членов не более 3 000. Все же «Национальному сообществу» удалось привлечь к себе также некоторое число рабочих, чего никогда не могли добиться «фронты». Осенью 1943 года мелкие организации, оставшиеся от «фронтового движения», были окончательно запрещены и распущены правительством.

Таким образом, «весна фронтов», ожидавшаяся и внушавшая опасения многим наблюдателям в 1933 году, не состоялась. Подъем «фронтового движения», казавшийся в то время возможным, был предотвращен решительным отпором демократических сил, в частности социал-демократов, и правительства, запретившего швейцарским фашистам шествия в мундирах и собрания, вызывавшие все более резкую критику швейцарской общественности. В этом сыграли роль не только демократические, но и некоторые национальные моменты, поскольку «фронтистов» упрекали прежде всего в «нешвейцарском» подражании иностранным образцам. Такая же судьба постигла и другие, еще менее значительные фашистские движения в междувоенной Европе.

Норвежское «Национальное единение» – между сектой и коллаборационистской партией

Фашистская партия Норвегии никогда не получала на выборах больше 2% поданных голосов». До немецкого нападения на Норвегию «Национальное единение» («Nasjonal Samling») оставалась совсем незначительной фашистской сектой. Положение изменилось, когда немецкий рейхскомиссар Тербовен 25 сентября 1940 года объявил «Национальное единение» единственной законной политической партией Норвегии. Под руководством Видкуна Квислинга «Национальное единение», насчитывавшее в тот момент 57 000 членов – больше, чем было когда-либо голосовавших за нее избирателей, – стало ведущей коллаборационистской партией страны, впрочем, остававшейся в зависимости от немецких оккупационных властей. Таким образом, норвежское «Национальное единение» можно причислить и к фашистским сектам, и к тем крайне трудным для классификации пограничным случаям, о которых пойдет речь в следующем разделе.

В то время как большинство других фашистских движений было основано людьми, почти неизвестными в политической жизни своей страны, – в этом отношении Муссолини, Примо де Ривера, Дорио и Мосли были исключениями – Видкун Квислинг, создавший свое фашистское «Единение», был уже известный, хотя и весьма критикуемый политик. Квислинг провел много времени в России – сначала в качестве норвежского военного атташе, а затем был сотрудником Нансена в программе помощи Красного Креста. По возвращении в Норвегию он присоединился к основанной в 1921 году Крестьянской партии («Bondepartiet»). С мая 1931 до марта 1933 года, когда Крестьянская партия составила правительство меньшинства, он был министром обороны, но должен был уйти в отставку после победы Норвежской рабочей партии на выборах 1933 года.

Затем Квислинг, прежде резко нападавший на Рабочую партию, пытался использовать Крестьянскую партию или хотя бы ее часть в качестве базы для своего «Национального единения». Но эти усилия не имели успеха. Вместо этого Крестьянская партия сблизилась с Рабочей партией и в конечном счете образовала с ней в 1935 году коалиционное правительство. Точно так же не удались Квислингу и попытки привлечь на свою сторону национал-либералов («Frisennede Folkspartiet») и крайне правую, находившуюся под влиянием итальянского фашизма «Отечественную лигу» («Fedrelands-laget»). Когда переговоры с «Организацией крестьянской помощи» («Bygdefolkets Krisehjelp») также не привели к успеху, Квислинг смог принять в свое «Национальное единение» лишь три небольших фашистских группировки, состоявших почти исключительно из студентов. Таким образом, усилия Квислинга создать широкое антисоциалистическое объединение потерпели неудачу.

Его идеология была странной попыткой синтеза демократии, национал-социализма и коммунизма, и в дальнейшем она также находила мало сочувствия. И хотя Квислинг неустанно пропагандировал свою излюбленную идею («Советы без коммунизма»), он все более отчетливо сближался с фашизмом: «Национальное единение» создало, по немецкому образцу, военизированную организацию под названием «Отряды» («Hird») с юношеским подразделением «Молодые отряды» («Smahird»). Проект создания рабочих групп не удался, поскольку «Национальное единение» в значительной степени отказалось от своих мнимо-социалистических требований. Также и другие цели «Национального единства» – националистические, антидемократические, антисоциалистические и – вначале умеренные – антисемитские – не имели у норвежских избирателей почти никакого успеха.

После того как на парламентских выборах в октябре 1933 года «Национальное единение» получило 2,2% поданных голосов – чего не хватило даже на одно место, – на коммунальных выборах 1934 года его доля снизилась до 1,5%, а на парламентских выборах 1936 года до 1,8%. Наконец, на коммунальных выборах 1937 года она составила лишь 0,06%.

Подробный анализ выборов 1933 года, когда «Национальное единение» выставило своих кандидатов в 17 из общего числа 29 избирательных округов, показал, что эта партия получила наибольшую поддержку в северных областях, граничащих с Советским Союзом, а также в сельских регионах Восточной Норвегии. Этот – впрочем, относительный – успех в Восточной Норвегии объясняли тем, что в этих местах с вековой крестьянской культурой и традицией нашла некоторый отклик норвежская версия лозунга «Кровь и почва» – «Дом и семья» (heim og oett). Сверх того, на этом регионе, в значительной степени жившем за счет экспорта, особенно тяжело отразился экономический кризис. Далее, «Национальное единение» могло использовать здесь социальные конфликты между богатыми и бедными крестьянами, а также сельскохозяйственными рабочими, вследствие которых крестьяне отвергали деятельность относительно сильных профсоюзов, находившихся под влиянием коммунистов. Напротив, в западных областях Норвегии «Национальное единение» было крайне слабым, а местами не имело вовсе никакой поддержки, так как здесь не было значительных социальных противоречий, а изолированно жившие весьма религиозно настроенные крестьяне отвергали националистическую пропаганду с «культом викингов», рассматривая его как языческое учение. К этому добавлялось традиционное, но демократически окрашенное недоверие к вмешательству центрального правительства в Осло, переходившее на агитаторов партии, большей частью приезжавших из столицы.

В целом, почти полную неудачу «Национального единения» с его расистской идеологией можно свести к следующим причинам. Хотя Норвегия лишь в 1905 году добилась независимости, разорвав унию со Швецией, то есть национальное государство образовалось здесь очень поздно, это все же не привело к возникновению агрессивного национализма, на который мог бы опереться Квислинг с его пропагандой. Пограничные проблемы со Швецией и спор с Данией по поводу суверенитета над Гренландией были вскоре улажены. Не было и проблемы национальных меньшинств, поскольку у лапландцев (саами) еще не развилось специфическое национальное сознание. А поскольку в 1930 году во всей Швеции было лишь 1 359 евреев и до 1940 года было принято лишь 500 еврейских беженцев, то антисемитизм «Национального единения» также не находил отклика. Точно так же не находили опоры и антидемократические цели норвежской фашистской партии. Парламентская система была введена в Норвегии уже в 80-е годы 19-го столетия. В 1898 году норвежцы получили всеобщее избирательное право для мужчин, а в 1913 году – также для женщин.

Далее, Норвежская рабочая партия стала неотделимой частью общепризнанной парламентской системы. В начале 20-х годов норвежские социалисты были еще весьма радикальны и вследствие этого примкнули к Коммунистическому Интернационалу. Но в 1927 году левое большинство соединилось с меньшинством социалистов, образовавшим еще в 1921 году свою собственную норвежскую социал-демократическую партию. Возникшая таким образом Норвежская социал-демократическая рабочая партия проводила отчетливо выраженную реформистскую политику, между тем как коммунистическая партия осталась слабой и незначительной. Уже в 1928 году Норвежская рабочая партия смогла образовать правительство, впрочем, потерявшее власть в 1931 году. Но в 1935 году был заключен уже упомянутый союз с Крестьянской партией. Этой коалиции удалось преодолеть последствия мирового экономического кризиса (когда 42% организованных трудящихся потеряли работу) и вместе с тем приступить к построению социального государства. Хотя это неизбежно вело к повышению налогов, находившиеся в оппозиции консерваторы (Hoire) по-прежнему не хотели сотрудничать с Квислингом.

Такое положение не изменилось и после оккупации страны немецкими войсками. Напротив, «Национальное единение», сотрудничавшее с немецкими оккупационными властями, было почти единодушно отвергнуто подавляющим большинством норвежского народа, хотя фашистской партии удалось все же привлечь к себе 57 000 членов, что составляло 1,8% населения. Это были главным образом служащие и чиновники, вступавшие в партию по корыстным мотивам, но отчасти полагавшие, что они только таким образом могут воспрепятствовать полному господству немцев в стране. Впрочем, если до 1940 года это была чисто буржуазная партия, то затем число рабочих в ней выросло на 30%, так что за время немецкой оккупации «Национальное единение» превратилось во «внеклассовую» партию. Но такая социальная структура и численность, заметно снизившаяся с 1943 года, не дают ясного представления о характере «Национального единения». Эта партия стала в значительной степени органом немецких оккупационных властей. Возникает вопрос, можно ли вообще причислить такую партию, существенно изменившую свою политическую функцию с 1940 года, к группе фашистских партий, поскольку все они занимали самостоятельное положение. Эта дифференциация между «партией коллаборационистов» и в основном независимой фашистской партией не связана с какими-либо моральными суждениями. Если даже речь идет «только» о партии коллаборантов, то неуместно никакое сочувствие Квислингу, казненному еще в 1945 году, и его последователям, приговоренным к длительным срокам заключения. То же относится к суждениям о «пограничных случаях», рассматриваемых в следующем разделе. Необходимую в таких случаях дифференциацию не следует понимать как стремление в каком-то смысле «улучшить» репутацию режимов, о которых пойдет речь.