Наши господа, рабы или партнеры?

 

Джон Маркофф

Ведущий автор отдела науки в New York Times; автор книги «Homo Roboticus? Люди и машины в поисках взаимопонимания» (Machines of Loving Grace: The Quest for Common Ground Between Humans and Robots)7

Гегель сказал, что в отношениях между господином и рабом человеческий облик теряют оба. Эта идея взволновала широкий круг мыслителей, от Маркса до Бубера, не стоит забывать о ней и сегодня.

Хотя нет никаких доказательств, что вот‑вот появятся машины, способные мыслить подобно человеку, неоспорим тот факт, что в мире, где все связано через интернет, скоро искусственный интеллект научится имитировать большую часть человеческой деятельности – и физической, и интеллектуальной. Так каковы же будут отношения между нами и нашими все более и более одаренным копиями?

Мы уже проводим немало времени, либо общаясь с другими людьми посредством компьютеров и сетей, либо напрямую взаимодействуя с «умными» машинами – в видеоиграх, в различных консалтинговых системах от так называемых FAQ‑ботов, которые выдают текстовые ответы на набранные с клавиатуры вопросы, до человекоподобных программных аватаров. Станут ли эти аватары нашими рабами, помощниками, коллегами или в них будет понемногу от всех трех ипостасей? Или же, что выглядит куда более зловеще, они станут нашими господами?

Сама идея о том, чтобы размышлять о роботах и искусственном интеллекте с точки зрения общественных отношений может поначалу показаться неправильной. Однако мы склонны наделять свои машины человеческими качествами, даже когда их способности минимальны, и уж тем более будем делать это, если они станут независимыми. Компьютеры с функциями речевого взаимодействия уже сейчас слишком похожи на людей. Таким образом, разработчикам роботов будущего следует создавать товарищей, а не слуг, написать программу, действующую как музыкальный аккомпаниатор, а не как раб.

Если нам это не удастся, то может повториться исторический прецедент. Создав в умных электронных помощников, мы, вполне вероятно, столкнемся с той же проблемой, что и древние римляне, которые переложили собственную административную работу на рабов‑греков и вскоре уже были не в состоянии думать самостоятельно.

Возможно, мы уже катимся по той же скользкой дорожке. Например, появляется все больше подтверждений, что, полагаясь на GPS в выборе маршрута и исправлении ошибок навигации, мы теряем способность к запоминанию направлений движения и пространственному мышлению – полезные для выживания навыки.

Этот пример указывает и на еще одну большую проблему: опасность передать контроль над повседневным решениями неким сложным алгоритмам.

Для нынешнего юного поколения мир перевернут вверх дном. Вместо того чтобы задействовать автоматы для рутинной работы и освободить время для серьезных мыслей, близких отношений и проявления собственной индивидуальности, творчества и свободы, молодежь обращается к смартфонам за советами. То, что началось как интернет‑технологии для обмена тем, что нравится, по сути, стало разрастающейся массой алгоритмов, жаждущих новых данных и принимающих решения за нас.

Теперь уже интернет незаметно задает нам жизненные направления. Это могут быть мелочи вроде выбора лучшего в окрестностях корейского ресторана, причем выбора, основанного на все более качественном понимании Сетью ваших личных желаний и потребностей, или вещи более значимые, такие как сервисы для подбора супругов. Компьютер подберет вам не только ресторан, подарки или цветы, но и человека, с которым вы свяжете жизнь.

Основная мысль состоит в том, что разработчики программного обеспечения, специалисты по искусственному интеллекту, робототехники и хакеры, которые проектируют системы будущего, обладают властью менять общество.

Почти век назад Торстейн Веблен написал оказавшую серьезное влияние статью с критическим анализом промышленного мира начала XX века – она называлась «Инженеры и система ценообразования». Поскольку производственные технологии обрели силу и общественное значение, он полагал, что политическая власть перейдет к инженерам, чьи глубокие технологические знания станут основой для системы управления нарождающейся промышленной экономики. Все, конечно, вышло совсем не так. Веблен искал компромисс между марксизмом и капитализмом. Возможно, он опередил свое время, но его основная идея около тридцати лет спустя, на заре компьютерной эры, эхом отозвалась в работах Норберта Винера и, по‑видимому, оказалась верной.

Возможно, Веблен не ошибся, а просто немного поторопился. В наше время инженеры, которые создают программы и роботов с элементами искусственного интеллекта, имеют огромное влияние на то, как именно мы их используем. По мере того как компьютерные системы все глубже проникают в повседневную жизнь, противоречия между дополненным интеллектом и искусственным интеллектом становятся все более заметными.

У Норберта Винера было ясное понимание того, какое значение имеют взаимоотношения между людьми и мыслящими машинами. Он видел преимущество автоматизации в устранении человека от рутинной работы, но также ясно сознавал и возможность порабощения человечества. Прошедшие с тех пор несколько десятилетий только обострили дихотомию, которую он обнаружил первым.

Дело в нас, в людях, и в том, какой мир мы создадим. Дело не в машинах, и неважно, насколько гениальными они станут.

Я, со своей стороны, не стану приветствовать ни роботов‑повелителей, ни роботов‑рабов.

 

Спроектированный интеллект

 

Пол Дэвис

Физик ‑ теоретик, космолог, астробиолог; один из руководителей исследовательского центра BEYOND, Университет штата Аризона; ведущий исследователь Центра по взаимодействию физических наук и биологии раковых заболеваний; автор книги «Зловещая тишина: Одиноки ли мы во Вселенной» (The Eerie Silence: Renewing Our Search for Alien Intelligence)

Обсуждение искусственного интеллекта имеет отчетливый привкус 1950‑х, и самое время прекратить уже использовать термин «искусственный». В действительности мы имеем в виду спроектированный интеллект (СИ). В просторечии такие слова, как «искусственный» и «машина», используются как антонимы слова «естественный» и содержат намеки на металлических роботов, электронные схемы и компьютеры, которым противопоставляются живые, пульсирующие, мыслящие биологические организмы. Сама идея о том, что у металлической штуковины, начиненной проводами, могут быть права или что она вдруг не подчинится людским законам, не просто жутка – она абсурдна. Но это совершенно не тот путь, которым идет СИ.

Очень скоро граница между искусственным и естественным исчезнет. Спроектированный разум будет все больше полагаться на синтетическую биологию и органические материалы, в которых выращенные из генетически модифицированных клеток нейронные сети станут произвольно самоорганизовываться в функциональные модули. На первых порах проектировщиками будут люди, но их очень скоро заменят более умные системы СИ, и начнется процесс безудержного усложнения. В отличие от ситуации с человеческими мозгами, которые довольно посредственно коммуницируют друг с другом, системы СИ будут связаны непосредственно и всесторонне, так, что понятие личного «я» перестанет существовать, а уровень познавательной деятельности поднимется до беспрецедентных высот. Возможно, что часть такой спроектированной нейронной сети будет включать в себя квантовые эффекты, приближаясь к идее Фрэнка Вильчека о «квантовом сознании». Такие сущности окажутся настолько далеки от сферы индивидуального человеческого мышления и сопутствующих ему квалиа⁸, что почти все привычные вопросы, касающиеся возможностей и опасностей искусственного интеллекта, станут неактуальны.

Что же тогда будет с людьми? На пути дополненного человеческого разума, использующего схожую технологию, стоят только этические барьеры, и об этом уже давно размышляют философы‑трансгуманисты. Генетически модифицированные люди с дополненными мозгами могли бы существенно развить и улучшить человеческие знания.

В таком случае у нас есть три варианта будущего, со своими этическими проблемами в каждом. В первом сценарии люди воздерживаются от усовершенствования самих себя и соглашаются отказаться от гегемонии в пользу СИ. Во втором сценарии люди, вместо того чтобы ограничивать себя, модифицируют собственные мозги (и тела), используя ту же технологию, что и при создании СИ, а впоследствии передают ему управление подобными усовершенствованиями – и тогда они становятся этакими сверхлюдьми, способными сосуществовать с СИ, но все же остающимися слабее него. Наконец, возможен и такой сценарий, при котором в определенный момент произойдет слияние СИ и дополненного человеческого интеллекта.

Если мы не одиноки во Вселенной, то нам следует ожидать контакта не с разумными существами плоти и крови, привычными нам по научно‑фантастическим произведениям, а с возникшим много миллионов лет назад СИ, обладающим невообразимой мощью разума и решающим непостижимые для нас задачи.

 

Сверхразумный отшельник

 

Кевин Хэнд

Заместитель начальника отдела исследований Солнечной системы, Лаборатория реактивного движения НАСА, Калифорнийский технологический институт

Неизбежность появления мыслящих машин давно волнует тех из нас, кто смотрит в ночное небо и задается вопросом: живем ли мы во Вселенной, где кишит жизнь, или же она встречается чрезвычайно редко?

Проблема отлично сформулирована Энрико Ферми в виде вопроса: «Где они?» Если считать ориентиром нашу цивилизацию, разумные машины должны появиться в относительно краткосрочной перспективе (меньше нескольких тысяч лет после того, как были созданы компьютеры), а затем непосредственной задачей этих машин – так называемых зондов фон Неймана – станет распространение по другим звездным системам и быстрое воспроизводство. Таким образом, Галактика будет колонизирована в течение нескольких сотен миллионов лет, а это довольно быстро в сравнении с возрастом Вселенной (13,8 миллиарда лет) и даже Солнечной системы (4,6 миллиарда лет). Согласно парадоксу, сформулированному Ферми, если сверхразумные машины возникли где‑нибудь в пределах Галактики, то они должны уже быть здесь. Так как мы их не наблюдаем, утверждают некоторые, технологически развитой жизни в Галактике еще нет.

Но совсем не обязательно сверхразумное существо должно испытывать то же эволюционное давление, которое заставляет нас исследовать окружающий мир (говоря «нас», я имею в виду непрочные водянистые кульки, именуемые людьми). Действительно ли исследование – это и биологический, и технологический императив? Будет ли у разумных машин мотивация для экспансии?

Основные причины, побуждающие нас заниматься исследованиями, следующие: свобода, любопытство и доступ к ресурсам. Из этих трех мотивов только последний может оказаться императивом для сверхразумного существа, поскольку первые два должны быть в значительной степени разрешены в процессе его становления. Доступ к ресурсам, конечно, сильный стимул, но совсем не обязательно для сверхразума «больше» всегда значит «лучше». В определенный момент материальных и энергетических ресурсов в пределах одной звездной системы должно быть достаточно на любые вычисления или симуляции. Воспроизводство, которое является разновидностью ресурсных потребностей, теряет актуальность для бессмертной машины, способной к самовосстановлению. Исследование ради стабильности в долгосрочной перспективе, конечно, придется принять во внимание: такие звезды, как наше Солнце, через несколько миллиардов лет могут прислать космическое уведомление о выселении. Правда, на то, чтобы найти недвижимость рядом с хорошим стабильным карликом класса М, не должно понадобиться слишком много времени, и нам остается только гадать, двинется ли сверхразум дальше после первого переселения. Будут ли у него какие‑то причины, чтобы продолжать странствия?

Желание проверить какие‑либо собственные компьютерные модели или теории о строении Вселенной могли бы побудить сверхразумное существо к исследованиям. Но такие эксперименты не требуют колонизации. Например, научные программы, проводимые НАСА, не очень сильно мотивированы необходимостью колонизации. Нет нужды рисковать жизнями людей, для того чтобы исследовать океан Европы, спутника Юпитера (хотя там, наверное, есть на что посмотреть). Мне кажется, что сверхразум для исследования черной дыры и проверки своих расчетов просто пошлет флот из роботов навстречу ненапрасной, хоть и неминуемой гибели. Любопытство⁹ в случае со сверхразумным существом запросто может принять форму робота под управлением робота.

Отмечу, что интеллект и исследование физического мира не всегда были тесно связаны и в нашей цивилизации. Возможно, из‑за с стремления к самосохранению или просто из‑за желания сосредоточить мысль на чем‑то конкретном один и тот же индивид редко пытался раздвинуть и границы разума, и границы физики (Дарвин, вероятно, стал одним из редких исключений). Почему то же самое не может быть справедливо для разумных машин?

Не исключено, что их удел состоит в том, чтобы вращаться вокруг нежаркой, стабильной звезды класса M, год за годом прогоняя через себя симуляции окружающего мира из чистого любопытства и удовольствия от получения верных результатов. Эти сверхразумные существа могли бы быть космической версией мудреца‑отшельника, живущего в лесной хижине, которому вполне хватает для счастья собственных размышлений и самопознания.

 

Это будет дикая гонка

 

Джон Мазер

Главный астрофизик Лаборатории наблюдательной космологии, Центр космических полетов им. Годдарда, НАСА; автор книги «Самый первый свет: Подлинная история научного путешествия к началу Вселенной» (The Very First Light: The True Inside Story of the Scientific Journey Back to the Dawn of the Universe)

Мыслящие машины эволюционируют точно так же, как описанные Дарвином живые (и мыслящие) биологические виды, – посредством конкуренции, сотрудничества, борьбы за выживание и воспроизводства. Машины становятся интереснее по мере того, как они учатся понимать физические объекты и управлять ими либо непосредственно, либо при участии людей.

Мы пока не обнаружили такого закона природы, который препятствовал бы появлению настоящего универсального искусственного интеллекта, так что я думаю, что это произойдет, и довольно скоро, учитывая триллионы долларов, что люди инвестируют в электронные аппаратные средства, а также те триллионы, которые заработают потенциальные победители. Эксперты говорят, что мы недостаточно хорошо понимаем, что такое интеллект, чтобы его построить, и тут согласен, но набор из сорока шести хромосом этого тоже не понимает и тем не менее управляет формированием известного нам самопрограммируемого биокомпьютера. Другие эксперты говорят, что закон Мура скоро перестанет работать, и мы не сможем позволить себе совершенствовать аппаратные средства в прежнем темпе; даже если это и так, «скоро» – понятие растяжимое.

Я пришел к выводу, что мы уже поддерживаем эволюцию мощного искусственного интеллекта, а он, в свою очередь, повлияет на развитие привычных нам могущественных сил: бизнеса, индустрии развлечений, медицины, государственной безопасности, производства оружия, власти на всех уровнях, преступности, транспорта, горнодобывающей промышленности, производства, торговли, секса – да чего угодно!

Я думаю, что результаты нам не понравятся. А они могут появиться очень быстро, настолько быстро, что великие империи падут и на их месте вырастут новые, а у людей будет самый минимум времени, чтобы приспособиться к жизни в новой действительности. Я не знаю, окажется ли кто‑нибудь достаточно умным и одаренным для того, чтобы сохранить власть над этим джинном, потому что контролировать, возможно, придется не только машины, но и людей, дорвавшихся до новых технологий и имеющих злые намерения.

Что случится, когда умные роботы станут справляться с большинством наших рутинных дел? Кто будет их строить, кто будет ими владеть и кто потеряет работу? Будут ли роботы распространены только в странах с развитой экономикой или начнется коммерческая экспансия высоких технологий в остальные части мира? Будут ли они достаточно дешевыми, чтобы вытеснить всех фермеров с полей? Будет ли каждая машина обладать собственной личностью и не придется ли нам думать, в какой детский сад ее отправить, в какую школу или колледж? Будут ли роботы конкурировать друг с другом за рабочие места? Станут ли они величайшими гиперсоциальными хищниками, вытеснив людей и сделав их гражданами второго сорта или даже чем‑то меньшим? Будут ли они заботиться об окружающей среде? Будут ли обладать чувством ответственности, и если да, то будут ли наделены им изначально или же разовьют его самостоятельно? Нет никакой гарантии, что они станут следовать трем законам робототехники Айзека Азимова.

С другой стороны, я ученый, и мне интересно, как можно применить искусственный интеллект к исследованию новых наук и технологий. Преимущества для космических исследований очевидны: машинам не нужно дышать, они могут выдерживать экстремальные температурные и радиационные условия. Так что им будет куда легче, чем нам, колонизировать Марс. Они смогут отправиться во внешнюю область Солнечной системы, имея больше шансов выйти оттуда на связь, чем нынешние автоматические космические аппараты, а когда‑нибудь смогут и полететь к звездам – если захотят.

Так же дело обстоит и с морскими глубинами. У нас уже есть тяжелая техника, работающая на донных буровых установках, но про морское дно мы все еще почти ничего не знаем, а ценность находящихся под водой минеральных и энергетических ресурсов неисчислима. Не исключено, что когда‑нибудь случится война роботов в глубинах океана.

Мыслящие машины могут оказаться похожими на нас, с таким же желанием все исследовать, но могут быть и совсем другими. Зачем мне или роботу отправляться в путешествие длиною в тысячу лет к другой звезде через темноту космоса, не имея ни связи с товарищами, ни надежд на спасение, если что‑то пойдет не так? Кто‑то на такое согласится, кто‑то нет. Возможно, мыслящие машины окажутся во многом похожими на свои биологические прототипы.

Это будет дикая гонка далеко за пределами наших самых смелых фантазий или кошмаров. Нет другого способа построить галактическую цивилизацию, за исключением варп‑двигателя¹⁰, и, возможно, кроме нас, никто во всем Млечном Пути не способен на это. Но не факт, что мы переживем столкновение с иным разумом, который сами же и создали.

 

Этой штукой кто ‑ нибудь управляет?

 

Дэвид Кристиан

Профессор истории, Университет Маккуори (Сидней); автор, совместно с Синтией Стокс ‑ Браун и Крэйгом Бенджамином, книги «Карты времени: Между ничем и всем» (Maps of Time: Between Nothing and Everything)

Вселенная существует 13,8 миллиарда лет, люди – 200 000 лет, этот временной отрезок – всего 1/69 000 возраста Вселенной. Менее 100 лет назад люди создали машины, способные самостоятельно выполнять затейливые вычисления. Чтобы увидеть мыслящие машины в правильном свете, нам надо подумать об истории мышления.

Мышление как таковое и мышление все более и более сложное – это явления, принадлежащие большой истории, истории того, как наша Вселенная создавала все более и более сложные сети вещей, скрепленных между собой энергией, причем каждая такая система обладала новыми эмерджентными свойствами¹¹. Звезды – структурированные облака протонов, скрепленные энергией термоядерного синтеза. Когда разрушались большие звезды и образовывались сверхновые, возникали не существовавшие прежде типы атомов; электромагнетизм стягивал атомы в скопления льда и минеральной пыли, а сила тяжести спрессовывала молекулы в большие системы, которые мы называем планетами. Мышление возникло в рамках еще более сложных систем, сформированных живыми организмами. В отличие от объектов, которые существуют в состоянии равновесия, таких как звезды или кристаллы, биологическим существам приходится выживать в нестабильной окружающей среде. Они плывут через постоянно меняющуюся кислотность, температуру, давление и т. п. Таким образом, они должны все время приспосабливаться. Мы называем это гомеостазом – именно он создает ощущение, что у живых организмов есть цель и способность делать выбор. Короче говоря, они как будто думают. Они могут выбирать варианты действий, оставляющие достаточное количество энергии, чтобы организм продолжал функционировать. Так что их выбор отнюдь не случаен. Наоборот, естественный отбор – это процесс, в котором большую часть времени большинство организмов будут совершать действия, увеличивающие их шансы контролировать энергию и ресурсы, необходимые им для выживания и воспроизводства.

Нейроны – это такие занятные клетки, которые хорошо умеют принимать решения. Когда они образовывают сети, получается мозг. Система из нескольких нейронов уже способна принимать разные решения, и число таковых увеличивается экспоненциально по мере расширения сети нейронов. Решения, которые принимает мозг, чтобы реагировать на вызовы окружающей среды, бывают весьма изощренными. По мере того как организмы становились более сложными, клетки объединялись в сети и создавали величественные органические конструкции – биологические эквиваленты Эмпайр‑стейт‑билдинг или Бурдж‑Халифа. Нейроны в мозгах этих организмов создавали еще более замысловатые сети, чтобы получить возможность управлять неповоротливыми телами с исключительной точностью и изобретательностью и обеспечить им выживание и воспроизводство. Прежде всего мозгам надо было обеспечить своим организмам возможность подключиться к потокам энергии, производимой Солнцем и пригодной для потребления посредством фотосинтеза.

Люди добавили еще один уровень организации сети, когда язык связал между собой мозги из разных регионов и поколений, создав обширные региональные интеллектуальные сети. Это называется коллективным обучением. Его мощь увеличивалась по мере того, как росла эффективность сотрудничества людей в рамках все более и более многочисленных сообществ, которые учились использовать все более значительные потоки энергии. За последние два века эти сети стали глобальными, а мы научились использовать огромные запасы окаменевшего солнечного света, хранящиеся под землей миллионы лет. Вот почему наше воздействие на биосферу в ходе антропоцена оказалось настолько значительным.

Коллективное обучение также породило средства, расширяющие мышление, – от устных преданий до письменности, книгопечатания и науки. Каждое из них усиливало мощь поразительной мыслящей машины, составленной из сети человеческих мозгов. Однако за последний век в результате сочетания ископаемого топлива и вычислительных машин она развилась гораздо больше, чем за всю предыдущую историю. Поскольку компьютеры за последние 30 лет выстроили собственные сети, они многократно увеличили коллективную мощь человечества.

Самая могущественная из известных нам на сегодняшний день разумных машин собрана из миллиардов человеческих мозгов, каждый из которых представляет собой огромную сеть нейронов. Все эти мыслящие единицы сперва были объединены в пространстве и времени, а теперь еще и усилены миллионами объединенных в сети компьютеров.

Этой штукой кто‑нибудь управляет? Что‑то удерживает вместе ее элементы? Если да, то кому она служит и чего хочет? А если ею никто не управляет, то неужели колосс современного общества вообще неуправляем? Жутковато, не правда ли? Меня больше всего волнует даже не то, о чем именно думает эта огромная машина, а то, является ли ее мышление хоть сколько‑нибудь последовательным. Не будут ли отдельные части тянуть ее в разных направлениях, не сломают ли они ее в конце концов и не обернется ли это катастрофой для детей наших детей?

 

Свидетель Вселенной

 

Тимо Ханней

Исполнительный директор в Digital Science, Macmillan Science and Education; один из основателей Sci Foo

Если отталкиваться от одного из определений слова «мыслить» – «собирать, обрабатывать информацию и действовать на ее основе», можно сделать вывод, что Землю наводнили основанные на кремнии мыслящие машины. Все – от термостатов до телефонов – устройства, которые привносят в нашу повседневную жизнь удобство и радость, теперь наделены настолько впечатляющим интеллектом, что мы уже привычно говорим о них, без тени иронии, что они умные. Наши самолеты, поезда, а теперь еще и автомобили становятся практически полностью самостоятельными, и, наверное, недалек тот день, когда они смогут избавиться от одной из главных причин поломок, задержек и аварий – людей‑операторов.

Мало того, навыки этих машин быстро развиваются, что обусловлено доступом к большим, чем когда‑либо, объемам данных и вычислительным мощностям вместе со стремительным (хоть и не всегда понятным) улучшением алгоритмов. После десятилетий несбыточных обещаний специалисты в технических науках вдруг обнаружили, что их творения способны на сверхчеловеческий уровень производительности в таких ранее сложных для них областях, как распознавание голоса, рукописного текста и изображений, не говоря уже о тестах на общую эрудицию. Модель развития по схеме «стой – иди» была настолько необыкновенной, что если бы кого‑нибудь переместили во времени из 2010‑го в 2015‑й, то он был бы поражен нынешним состоянием техники куда больше, чем путешественник во времени, прибывший из середины XX века или более ранней эпохи.

Но если индустрия искусственного интеллекта уже не шутка, то не превратилась ли она во кое‑что похуже – в плохой фильм ужасов?

Машины теперь знают намного больше, чем любой из нас, лучше справляются со многими задачами, нисколько не уставая, – так чего им стоит перехватить инициативу и стать нашими хозяевами? И не наступит ли время, когда самые продвинутые из наших творений породят еще более умные машины, которые мы вообще не сможем ни понимать, ни контролировать?

Возможно, такие риски и стоит учитывать. Но если нас и ждут эти проблемы, то лишь в отдаленном будущем. Искусственный интеллект хоть и выглядит впечатляюще в определенных областях, все еще остается достаточно ограниченным и негибким. Самая замечательная особенность биологического разума состоит не в его мощности, а в удивительной универсальности – от отвлеченного полета фантазии до высочайшего совершенства в физическом развитии, иначе говоря, от Дворжака до Джоковича¹².

По этой причине люди и машины скорее продолжат дополнять друг друга, чем станут конкурировать, а самые сложные задачи – навигация в физическом мире, лечение болезней, сражение с врагом на поле битвы – будут лучше всего выполняться в ходе совместной работы углерода и кремния. Пока что наибольшую опасность для человечества представляют сами люди. Чтобы оказаться реальной угрозой, машинам сначала надо стать более похожими на нас, а сейчас почти никто не пытается создать ничего подобного – гораздо проще и интереснее делать людей.

И все же если мы действительно рассматриваем долгосрочные перспективы, то существует серьезная причина сделать машины более похожими на нас по одному важнейшему – и пока что совершенно не учитываемому – критерию. Если отталкиваться от другого определения слова «мыслить», то машинам это вообще не свойственно, потому что ни одна из них не обладает самосознанием. Точнее говоря, мы не можем знать или даже с достоверностью предполагать, есть ли вероятность появления сознания у основанного на кремнии интеллекта, хотя большинство из нас считает, что нет. Есть три объяснения, почему создание действительно обладающего сознанием искусственного интеллекта – это хорошо. Во‑первых, так мы получим свидетельство, что у нас есть в целом приемлемая теория насчет того, что необходимо для получения субъективного опыта. Во‑вторых, сам факт, что одно мыслящее существо намеренно (позволено ли мне будет сказать «сознательно»?) конструирует другую форму разума, займет достойное место в ряду важнейших событий истории.

В‑третьих, Вселенная без интеллекта, обладающего самосознанием и способного ее наблюдать, в конечном счете бессмысленна. Мы не знаем, есть ли где‑то там другие существа, но можем не сомневаться, что рано или поздно исчезнем. Сознательный искусственный интеллект мог бы пережить наш неизбежный конец и даже грядущую гибель всего живого на Земле, когда Солнце вздуется и превратится в красного гиганта. Задача такой машины будет состоять не только в том, чтобы мыслить, но также и в том – и это куда важнее, – чтобы не дать угаснуть мерцающему пламени сознания, стать свидетелем Вселенной и чувствовать ее чудо.

 

Давайте подготовимся!

 

Макс Тегмарк

Физик, космолог, Массачусетский технологический институт; директор по научным исследованиям в Институте основополагающих вопросов; один из основателей Института основополагающих вопросов; автор книги «Наша математическая вселенная» (Our Mathematical Universe)

Самый интересный для меня вопрос об искусственном интеллекте состоит не в том, что мы думаем о нем, а в том, что мы с ним делаем. В связи с этим в нашем недавно созданном Институте основополагающих вопросов мы привлекаем к обсуждению будущего отрасли многих выдающихся мировых специалистов по искусственному интеллекту. Вместе с ведущими экономистами, правоведами и другими экспертами мы изучаем все классические вопросы, такие как:

• Что произойдет с людьми, если машины постепенно заменят их на рынке труда?

• Когда, если это вообще произойдет, машины превзойдут людей во всех интеллектуальных задачах?

• Что будет потом? Произойдет ли взрывное развитие машинного разума, которое оставит нас далеко позади, и если да, то какая роль останется людям после этого (и останется ли вообще хоть какая‑нибудь)?

 

Необходимо провести огромное количество исследований прямо сейчас, чтобы не только обеспечить функциональность систем искусственного интеллекта, но также гарантировать их надежность, полезность и управляемость.

Как и в случае с любой новой технологией, здесь вполне естественно сначала будет сосредоточить внимание на том, чтобы она заработала. Но как только забрезжит успех, придется задуматься о воздействии технологии на общество и выяснить, как нам беспроблемно пользоваться преимуществами искусственного интеллекта и избегать опасностей. Вот почему, научившись добывать огонь, мы разработали огнетушители и нормы пожарной безопасности. Для более современных технологий, таких как ядерная энергия, синтетическая биология и искусственный интеллект, оптимизация социального воздействия становится еще более важной задачей. Короче говоря, наша технологическая мощь должна соответствовать нашей мудрости в плане ее применения.

К сожалению, необходимый нам здравый подход к выбору задач для научных исследований, практически полностью глушит какофония невежественных суждений, охвативших блогосферу. Позвольте вкратце перечислить самые громкие из них.

1. Паникерство: страх увеличивает доходы от рекламы и рейтинг Нильсена¹³, а многие журналисты, кажется, не способны написать статью про искусственный интеллект без картинки с роботом, несущим оружие.

2. «Это невозможно»: будучи физиком, я знаю, что мой мозг состоит из кварков и электронов, организованных и действующих подобно мощному компьютеру, и что нет такого закона физики, который препятствовал бы тому, чтобы мы построили еще более разумные сгустки кварков.

3. «Это произойдет не при нашей жизни»: мы не знаем, каковы шансы, что машины достигнут человеческого уровня во всех когнитивных задачах при нашей жизни, но большинство исследователей, работающих в области искусственного интеллекта, на прошедшей недавно конференции высказывались в пользу того, что вероятность этого выше 50 процентов, таким образом, было бы глупо с нашей стороны отбрасывать такую возможность, считая ее просто научной фантастикой.

4. «Машины не могут контролировать людей»: мы способны управлять тиграми не потому, что мы сильнее, а потому, что умнее, так что если мы сдадим позиции самых умных на планете, то рискуем утратить свободу.

5. «У машин нет целей»: многие системы искусственного интеллекта запрограммированы таким образом, чтобы иметь цели и максимально эффективно их достигать.

6. «Искусственный интеллект сам по себе не злонамерен»: верно, но его цели могут однажды столкнуться с вашими. Люди обычно не питают ненависти к муравьям, но если б мы захотели построить плотину ГЭС, а на ее месте оказался бы муравейник, то муравьи столкнулись бы с проблемами.

7. «Люди достойны того, чтобы их заменили машины»: спросите любого родителя, как бы он отнесся к идее заменить своего ребенка машиной и хотел бы он иметь право голоса в этом вопросе.

8. «Те, кто беспокоится по поводу искусственного интеллекта, не понимают, как работают компьютеры»: это утверждение прозвучало на вышеупомянутой конференции, и собравшиеся там специалисты по ИИ сильно смеялись.

 

Давайте не будем позволять шумихе вокруг этих «красных селедок»¹⁴ отвлекать нас от главной проблемы. Воздействие искусственного интеллекта на человечество неуклонно растет, и, чтобы гарантировать, что это воздействие останется положительным, необходимы общие усилия по исследованию ряда сложнейших проблем – междисциплинарных, касающихся и общества, и искусственного интеллекта, а потому требующих сотрудничества исследователей во многих областях. Начинать работу над этими проблемами нужно уже сейчас.

Сперва мы, люди, придумали, как воспроизвести некоторые природные процессы с помощью машин и получили рукотворный ветер, молнии и лошадиные силы. Постепенно мы поняли, что наши организмы также являются машинами, а после открытия нервных клеток граница между телом и разумом начала размываться. Тогда мы стали строить машины, способные превзойти нас не только в силе, но и в интеллекте. Так не станем ли мы анахронизмом, выяснив, кто мы на самом деле?

Появление по‑настоящему мыслящих машин будет самым важным событием в истории человечества. Станет ли это лучшим или худшим из всего случившегося с человечеством, зависит от того, как мы подготовимся, и сейчас самое время начинать. Не нужно быть сверхразумным искусственным интеллектом, чтобы понять: двигаться навстречу величайшему событию в истории человечества и не готовиться к этому – просто глупо.

 

Вопросы для расширенного теста Тьюринга

 

Томазо Поджо

Профессор отделения когнитивистики и наук о мозге, директор Центра изучения мозга, разума и машин, Массачусетский технологический институт

В последние несколько месяцев мы наблюдали охватывающее все более и более широкие слои общества обсуждение вопросов, касающихся опасности искусственного интеллекта, и в частности сильного искусственного интеллекта (СИИ). Некоторые – и в их числе физик Стивен Хокинг – назвали ИИ главной угрозой существованию человечества, а такие фильмы, как «Она» (Спайк Джонз, 2013) и «Превосходство» (Уолли Пфистер, 2014), подкрепили общие настроения. И даже разумные замечания экспертов в данной области – среди которых были Род Брукс и Орен Этциони – не то чтобы смогли направить обсуждение в позитивное русло.

Я утверждаю, что изучать то, как мы думаем о мыслящих машинах и их создании, полезно для общества. Я призываю к исследованиям, которые объединят нейронауки, когнитивистику, информатику и собственно разработку искусственного интеллекта. Понимание природы мышления и репликация его в машинах идут рука об руку с осознанием того, как выполняет свою работу мозг.