Радиограмма Керенского с обращением к народу

 

От министра‑председателя.

26‑го августа ген. Корнилов прислал ко мне члена Гос. Думы Вл. Ник. Львова с требованием передачи Временным правительством ген. Корнилову всей полноты гражданской и военной власти с тем, что им, по личному усмотрению, будет составлено новое правительство для управления страной. Действительность полномочий чл. Г. Думы Львова – сделать такое предложение – была подтверждена затем ген. Корниловым при разговоре со мною по прямому проводу.

Усматривая в предъявлении этого требования, обращенного в моем лице к Временному правительству, желание некоторых кругов русского общества воспользоваться тяжелым положением Государства для установления в стране государственного порядка, противоречащего завоеваниям революции, Временное правительство признало необходимым для спасения родины, свободы и республиканского строя уполномочить меня принять скорые и решительные меры, дабы в корне пресечь все попытки посягнуть на верховную власть в государстве, на завоеванные революцией права граждан. Все необходимые меры к охране свободы и порядка в стране мною принимаются и о таковых мерах население своевременно будет поставлено в известность.

Вместе с тем приказываю:

1) Генералу Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего генералу Клсмбовскому, главнокомандующему армий Северного фронта, преграждающего пути к Петрограду. Генералу Клембовскому временно вступить в должность верховного главнокомандующего, оставаясь в Пскове.

2) Объявить город Петроград и Петроградский уезд на военном положении, распространив на него действие правил о местностях, объявленных состоящими на военном положении…

Призываю всех граждан к полному спокойствию и сохранению порядка, необходимого для спасения родины. Всех чинов армии и флота призываю к самоотверженному и спокойному исполнению своего долга – защиты родины от врага внешнего!

Министр‑председатель, военный и морской министр

А. Ф. Керенский

Август 27, 1917. [201]

 

 

Приложение № 2

 

Ответ Корнилова на радиотелеграмму Керенского

 

«Телеграмма министра‑председателя за № 4163 во всей своей первой части является сплошной ложью. Не я послал члена Государственной думы Владимира Львова к Временному правительству, а он приехал, ко мне как посланец министра‑председателя. Тому свидетель член I Государственной думы Алексей Аладьин.

Таким образом, совершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу отечества.

Русские люди, великая родина наша умирает!

Близок час кончины!

Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба, и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри.

Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в бога, в храмы, – молите господа бога о явлении величайшего чуда, чуда спасения родимой земли.

Я, генерал Корнилов, сын казака‑крестьянина, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо кроме сохранения великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни.

Передать же Россию в руки ее исконного врага – германского племени – и сделать русский народ рабами немцев я не в силах и предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли.

Русский народ, в твоих руках жизнь твоей родины.

Генерал Корнилов

^{27 августа 1917 г.}

^Ставка [202]»

 

 

Глава 21

Подготовка мятежа

 

Описывая заключительные стадии и провал Корниловского мятежа, я уделил все внимание внешней канве событий в том виде, как они представлялись в то время мне и другим членам Временного правительства. В этой главе я изложу более полную историю подготовки этого неудачного переворота, используя для этого более поздние свидетельства открытых и тайных участников заговора. Все эти свидетельства стали результатом напряженной работы, которой я занимался в течение более 20 лет (1917–1937 годы). Именно столько лет потребовалось для того, чтобы все причастные к заговору сказали правду. Я видел в этом цель трудов своих не только потому, что стремился отвести от себя все безосновательные обвинения в связи с этим заговором, но и потому, что. хотел в полной мере восстановить истину о решающей роли корниловских заговорщиков в деморализации русской армии и, следовательно, в гибели свободной России.

Заговор с целью установления военной диктатуры возник в первые же дни после Февральской революции на основе широкоразветвленного, но аморфного движения с участием некоторых групп офицерства и ряда ведущих петроградских финансистов. В движении в той или иной степени участвовало немало влиятельных лиц, роль которых в его организации была неоднозначна.

Наиболее видными участниками движения от финансовых кругов были А. И. Путилов и А. И. Вышнеградский.[203] В апреле 1917 года Путилов основал «Общество содействия экономическому возрождению России», в которое немедленно вошли директора всех банков и крупнейших страховых компаний. Когда в конце апреля 1917 года Гучков вышел из кабинета, его пригласили занять пост председателя общества. Официальной целью общества был сбор средств в поддержку «умеренных» кандидатов на выборах в Учредительное собрание, с тем чтобы «противодействовать социалистическому влиянию на фронте и по всей стране». В действительности же, как признали позднее и Путилов и Гучков, собранные ими на эти цели 4 миллиона рублей было решено передать генералу Корнилову, который только что был назначен командующим 8‑й армией Юго‑Западного фронта.

Еще одной ключевой фигурой движения был В. С. Завойко, которого Корнилов взял с собой на фронт в качестве своего «ординарца». В прошлом уездный предводитель дворянства, а также финансист, Завойко был тесно связан с крупным нефтяным магнатом Лианозовым. Учитывая все эти данные биографии Завойко, весьма необычно выглядит решение генерала Корнилова взять с собой на фронт этого немолодого финансиста на столь скромную должность, не дающую даже права на офицерское звание. Сам же Корнилов всегда утверждал, что на его решение в огромной степени повлияли литературные способности Завойко.[204]

В апреле 1917 года с фронта в Петроград прибыл барон Петр Врангель – офицер аристократического гвардейского полка, который прославился участием в кавалерийской атаке на германскую батарею. Свой приезд в Петроград барон Врангель объяснил двумя причинами: во‑первых, желанием принять участие в подготовке офицерского корпуса для борьбы за установление военной диктатуры; во‑вторых, стремлением подыскать на роль диктатора подходящего генерала с «демократическим именем».

Поначалу барон Врангель и два его ближайших друга граф Пален и Шувалов склонялись к кандидатуре генерала П. А. Лечицкого. Не приняв окончательного решения, проведя несколько бесед с Завойко, они вскоре вошли в контакт с Корниловым.

Начало заговорщической деятельности генерала Крымова также относится к весне 1917 года. По словам генерала Деникина, Крымов считал в то время, что армия находится на грани распада и что нет никаких надежд на успешный исход войны. В соответствии с этим он стал вербовать офицеров, в основном из своего 3‑го Конного корпуса, для участия в тайной группе, которая бы подготовила условия для броска с юга на Петроград и Москву:

В начале мая под эгидой Верховного главнокомандующего генерала Алексеева был создан Союз офицеров армии и флота. Этот союз возник в тот период, когда представители самых разных профессий – врачи, учителя, инженеры и т. д. – основывали союзы для улучшения своего положения и защиты своих интересов. У рядовых солдат были свои «солдатские комитеты», но у офицеров профессиональной организации до той поры не было. Учитывая трудное положение офицеров, сложившееся в то время, князь Львов и я благословили Алексеева на создание офицерской организации и делали все возможное для защиты ее от нападок левых демагогов.

К сожалению, в Центральном комитете Союза офицеров с самого начала была создана тайная военно‑политическая группа. Действуя без сомнения под руководством генерала Алексеева, она поставила перед собой задачу координировать действия антиправительственных офицерских организаций на фронте, в Петрограде и Москве, а также установила тесные контакты с движением гражданских лиц, стремившихся к установлению диктатуры. Связь с гражданскими лицами была возложена на полковника Генерального штаба Л. Н. Новосильцева, который был избран председателем Центрального комитета союза. Новосильцев – выходец из аристократической московской семьи – являлся членом Центрального комитета партии кадетов и был избран в IV Думу, хотя вскоре и отказался от депутатского мандата. Играя активную роль в правом крыле своей партии, он имел широкие связи в либеральных и консервативных кругах Москвы.

Политические связи между Союзом офицеров в Ставке и гражданскими лицами в Москве и Петрограде осуществлялись с соблюдением величайшей осторожности. Хорошее представление о том, как устанавливались такие контакты, дает эпизод, описанный Владимиром Львовым, который в то время все еще занимал пост обер‑прокурора Святейшего синода. Владимир Львов рассказывает: «Это было в июне месяце 1917 года…

Я сидел за письменным столом в кабинете обер‑прокурора Святейшего синода в здании Святейшего синода, как вдруг зазвонил телефон. Меня вызывали, спрашивая, когда можно меня видеть. Я отвечал, что кончил свои занятия в Синоде, автомобиль подан и что через пять минут могу быть у того, кто меня вызывал.

«Вот и прекрасно», – ответили мне. Я сел в автомобиль и уехал на квартиру, где меня ждали.

Вошедши в столовую, я застал там хозяина квартиры Шульгина, члена Государственной думы, и полковника Новосильцева, председателя Центрального Комитета Союза офицеров при Ставке. Не успел я поздороваться, как Шульгин огорошивает меня заявлением, что готовится переворот, о котором он меня предупреждает, дабы я вышел в отставку. Я не придал значения заявлению Шульгина, думая скорее, что он по каким‑то соображениям желает заставить меня подать в отставку, и отвечал, что в отставку я выйти не могу, пока не созван Церковный собор. «Когда же собор будет созван?» – спросил меня Шульгин. – «15 августа», – отвечал я. – «Но помните, что после этого числа вы обязательно должны выйти в отставку». – «Я согласен», – ответил я. Продолжать дальше разговор на эту тему мне, состоявшему членом Временного правительства, было крайне неудобно, а потому я резко прервал разговор, предложив Шульгину поехать со мной в автомобиле обедать».[205]

Лишь в конце 1936 года в полной мере прояснилась та роль, которую сыграли петроградские финансисты в подготовке Корниловского мятежа. Из разного рода мемуаров, опубликованных в то время, стало известно, что в апреле 1917 года, когда «Общество содействия экономическому возрождению России» приняло решение о передаче генералу Корнилову четырех миллионов рублей, Г учков отправился для встречи с ним в Ставку. Именно к этому времени и относится начало конкретной подготовки переворота. Следующий шаг описан П. Н. Финисовым,[206] видным членом центральной организации заговорщиков: «В мае 1917 года на квартире Ф. А. Липского, члена совета Сибирского банка, собрались, кроме хозяина, генерал Л. Г. Корнилов, К. В. Николаевский, П. Н. Финисов, бывший член Думы Аладьин и полковник Шувалов. На этом собрании был учрежден «Республиканский центр».[207] Поначалу все выглядело так, будто своей главной задачей «Республиканский центр» считал ведение антибольшевистской пропаганды на фронте и по всей стране, а также субсидирование многочисленных военно‑патриотических организаций, возникших в Петрограде.

Однако уже в начале июля, в период германского контрнаступления, большевистского восстания (4 июля) и Тарнопольского прорыва, «Республиканский центр» занялся тем делом, ради которого и был создан. Еще раньше офицерские группы заговорщиков начали готовить захват Петрограда «изнутри», который должен был совпасть с подходом к столице войск генерала Крымова. Один из участников этого заговора гвардейский полковник Винберг[208] признал, что их планы предусматривали захват всех бронеавтомобилей в Петрограде, арест членов Временного правительства, а также арест и ликвидацию наиболее видных эсеров и социал‑демократов. Ко времени подхода к столице войск генерала Крымова все ведущие революционные силы должны были быть подавлены и разоружены, что свело бы задачу генерала Крымова лишь к восстановлению в городе закона и порядка.

Только в июле руководители «Республиканского центра» осознали, что их организация служит прикрытием для подрывной деятельности Путилова, Гучкова, Вышнеградского и их сообщников. Но даже и тогда они были в абсолютном неведении о существовании «Общества содействия экономическому возрождению России», поскольку финансовая поддержка центра осуществлялась через частные банки и деловые компании. Однако, когда их работа развернулась в полном объеме и в военную секцию центра Ставка назначила полковников Дюсиметьера и В. И. Сидорина,[209] размеры такой помощи должны были возрасти.

Финистов пишет: «Первая связь «Республиканского центра» с «Обществом содействия экономическому возрождению России» возникла после июльского восстания. Липский получил тогда от H. X. Денисова[210] из Гурзуфа письмо или телеграмму с просьбой прислать ответственного представителя «Респ. центра» в Крым по важному делу. Ни Липский, ни Николаевский покинуть Петербург не могли. Послали меня. Приезжаю в Гурзуф и в кабинете H. X. Денисова встречаю А. И. Путилова. Осведомленный уже Денисовым, Путилов просил меня вновь рассказать подробно о «Респ. центре». Выслушав и одобрив, он сказал: «Передайте Липскому и Николаевскому, что мной организовано «Общество содействия экономическому возрождению России», которое охотно вас поддержит. Вернусь в Петербург в конце июля, и тогда поговорим…»…[211] Уехав из столицы 2 или 3 августа в Одессу, Николаевский оставил записку с указанием, сколько денег нужно выдать за счет «Общества экономического возрождения» разным воинским организациям и «на контрразведывательные органы. К этому времени из Ставки было получено, сначала по прямому проводу, а затем лично от полковника Сидорина и полковника Пронина сообщение, что вторичное выступление большевиков должно состояться 2–3 сентября. От нас требовалась полная готовность. Выяснилось, что нужно около 500 000 руб. для захвата броневых частей и радиостанции в Царском Селе, передвижения из Луги в Петербург броневого отряда капитана Орла и затопления барж с камнями морского канала, чтобы воспрепятствовать подходу военных судов из Кронштадта».[212]

Все эти три последовательные события – встреча представителей центра с Путиловым, выделение финансовых средств «Республиканскому центру» на военные нужды и сообщение от Сидорина и Пронина – явились, без сомнения, результатом прямых переговоров между заговорщиками в Ставке и руководителями «Общества содействия экономическому возрождению России».

Свою заговорщицкую деятельность Новосильцев, Пронин, Сидорин и другие члены Центрального комитета Союза офицеров держали в секрете от Верховного главнокомандующего генерала Брусилова и его начальника штаба генерала Лукомского. Однако тот факт, что эта деятельность не составляла секрета для преемника Брусилова генерала Корнилова, позднее подтвердил Деникин, наиболее искренний из fccex генералов. В написанной им статье Деникин не оставил ни малейших сомнений в том, что Корнилов не только был в курсе тайной деятельности заговорщиков, но, по сути дела, возглавлял военный заговор, направленный на свержение Временного правительства.[213]

После назначения генерала Корнилова Верховным главнокомандующим его пост командующего Юго‑Западным фронтом занял Деникин, который ранее командовал Западным фронтом.

В конце июля, отправляясь к месту своего нового назначения, Деникин прибыл в Ставку для встречи с новым Верховным главнокомандующим, который в то время был занят разработкой проекта военных реформ. Деникин принял участие в совещании, на котором рассматривался этот проект, и рассказал о том, что состоялось после совещания: «По окончании заседания Корнилов предложил мне остаться и, когда все ушли, тихим голосом, почти шепотом сказал мне следующее: «…Они предлагают мне войти в состав правительства… Ну, нет! Эти господа слишком связаны с Советами… Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там – пусть делают, что хотят… Могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

– В полной мере…

Мы сердечно обняли друг друга и расстались».[214]

В своих воспоминаниях генерал Деникин более сдержан, чем в статье в «Последних новостях», но, вместе взятые, эти материалы со всей убедительностью свидетельствуют, что генерал Корнилов занял свое место в Ставке уже будучи заговорщиком и немедленно приступил с помощью своих сообщников из Союза офицеров к осуществлению подготовленного ранее плана. Почти сразу же от генерала Деникина потребовали подтвердить его обещание об оказании помощи. По предложению Корнилова он направил в Ставку Верховного главнокомандующего генерала Крымова, которого ранее рекомендовал на должность командующего 11‑й армией. Поступая таким образом, Деникин делал вид, будто он или не знал, или не захотел согласиться с ранее сделанной рекомендацией штаба Корнилова. Со своей стороны в качестве военного министра, получив такую рекомендацию о назначении генерала Крымова на пост командующего 11‑й армией, я сообщил о ней членам Временного правительства и информировал Ставку Верховного главнокомандующего об ее одобрении.

Судя по всему, это был обманный ход, сделанный с целью усыпить мою бдительность, ибо в то время как военное министерство утвердило назначение генерала Крымова командующим на фронте, он на самом деле отправился в самый канун открытия Государственного московского совещания в Могилев в Ставку Верховного главнокомандующего. В Ставке Корнилов поручил ему разработать план захвата Петрограда, и мы знаем из мемуаров генерала Лукомского, что Корнилов, отправившись на Государственное московское совещание, взял с собой Крымова.

В это же самое время Деникин предпринимал все от него зависящее, чтобы обеспечить поддержку заговорщиков вооруженными силами, находившимися под его командованием. Процитируем его собственные слова: «Наконец, в двадцатых числах обстановка несколько более разъяснилась. Приехал ко мне в Бердичев офицер и вручил собственноручно письмо Корнилова, в котором мне предлагалось выслушать личный доклад офицера. Он доложил:

– В конце августа, по достоверным сведениям, в Петрограде произойдет восстание большевиков. К этому времени к столице будет подведен 3‑й конный корпус во главе с Крымовым, который подавит большевистское восстание и заодно покончит с Советами… Вас Верховный главнокомандующий просит только командировать в Ставку несколько десятков надежных офицеров – официально «для изучения бомбометного и минометного дела»; фактически они будут отправлены в Петроград в офицерский отряд.

Распоряжение о командировании офицеров – со всеми предосторожностями, чтобы не поставить в ложное положение ни их, ни начальство, – было сделано…»[215]

Я подозреваю, что встреча с молодым офицером, который передал генералу Деникину секретное послание Корнилова, на самом деле состоялась несколько ранее 20 августа, до падения Риги, поскольку 21 августа, сразу же после падения Риги, генерал‑квартирмейстер И. П. Романовский, ближайший сподвижник Корнилова, направил телеграмму начальникам штабов всех фронтов, в которой содержалась инструкция[216] об откомандировании в Ставку офицеров на специальные курсы «для ознакомления с системой бомбометов и пулеметов». Совершенно очевидно, что к тому времени, как были отправлены эти инструкции, все штабы уже были информированы об истинной цели «курсов».

Молодые офицеры, отобранные для этой миссии, качали прибывать в Петроград приблизительно за десять дней до корниловского ультиматума. Некоторые из них позднее подверглись аресту и дали показания Чрезвычайной комиссии по делу генерала Л. Г. Корнилова и его соучастников. Показания одного из этих офицеров хранятся в советских архивах и опубликованы в сборнике документов по Корниловскому делу.[217]

«25 августа с. г. я получил предписание выехать з Ставку Верховного главнокомандующего якобы «для изучения бомбометов и пулеметов английского образца». Прибыв в Ставку 27 августа, я встретил на вокзале капитана Генерального штаба Роженко, который дал предписание немедленно отправиться в штаб для испытания минометов и бомбометов английского образца. Вместе с приказанием он дал мне такую инструкцию: на днях в Петрограде ожидается выступление большевиков, которые хотят захватить власть в свои руки и арестовать Временное правительство. Поэтому вас, офицеров, мы посылаем туда для водворения порядка. Вместе с этим он дал мне адреса, к кому явиться в Петрограде за получением дальнейших инструкций и распоряжений, а именно: 1) Сергиевская улица, № 46 – генерал Федоров; 2) Фурштадская, № 28, кв. 3 – полковник Сидоренко или хорунжий Кравченко; 3) Фонтанка, № 22 – полковник Дюсиметьер. Нас было много, около 46 человек; поэтому нам дали отдельный классный вагон. В нем ехали офицеры разных полков III и X армий. Капитан Роженко говорил, что было вызвано из полков разных фронтов более трех тысяч офицеров в Петроград под различными предлогами…»

К 10 августа все приготовления к захвату Петрограда, включая отвод войск с Северного фронта в разгар германского наступления и их переброску в Петроград и Москву, были завершены генералами Корниловым, Крымовым и Романовским без ведома генерала Лукомского. В своих мемуарах генерал Лукомский весьма живо описывает ту роль, которую он сыграл в этих событиях.[218] «Если не ошибаюсь, 6(19) или 7(20) августа, генерал‑квартирмейстер, генерал Романовский доложил мне, что генерал Корнилов просит меня отдать распоряжение о сосредоточении в районе Невель – Н. Сокольники – Великие Луки 3‑го конного корпуса с туземной дивизией (кавалерийской). Эти части находились в резерве Румынского фронта и за несколько дней до этого доклада генерала Романовского у меня был разговор с генералом Корниловым о необходимости для усиления Северного фронта перевести значительную кавалерийскую группу с Румынского фронта.

– Но почему же в районе Невель – Н. Сокольники – Великие Луки? – спросил я генерала Романовского.

– Я не знаю. Передаю Вам точно приказание Верховного главнокомандующего.

– Когда Вы его получили и каким путем?

– Вчера, после двадцати трех часов, генерал Корнилов меня вызвал и приказал доложить Вам об этом сегодня утром».

Мне все это показалось несколько странным; странно, почему это приказание было отдано не непосредственно мне, а через генерал‑квартирмейстера; непонятно было, почему выбран указанный район сосредоточения…

Я пошел к генералу Корнилову.

Сказав ему, что генерал Романовский передал мне его приказание, я попросил объяснить, почему выбран для конницы указанный район сосредоточения.

Генерал Корнилов мне ответил, что он хочет сосредоточить конницу не специально за Северным фронтом, а в таком районе, откуда легко было бы в случае надобности перебросить ее на Северный фронт или на Западный, что выбранный им район наиболее удовлетворяет этому требованию.

Я сказал, что нам вряд ли есть основание опасаться за Западный фронт, где имеются достаточные резервы, и было бы лучше сосредоточить конницу в окрестностях Пскова.

Но Корнилов остался при своем решении.

– Я, конечно, сейчас же отдал необходимые распоряжения, но у меня получается, Лавр Георгиевич, впечатление, что Вы что‑то недоговариваете.

Выбранный Вами район сосредоточения конницы очень хорош на случай, если бы ее надо было бросить на Петроград или на Москву; но, на мой взгляд, он менее удачен, если идет речь лишь об усилении Северного фронта.

Если я не ошибаюсь и Вы действительно что‑то недоговариваете, то прошу – или отпустите меня на фронт, или полностью скажите мне Ваши предположения. Начальник штаба может оставаться на своем месте лишь при полном доверии со стороны начальника».

Генерал Корнилов несколько секунд подумал и ответил:

«Вы правы. У меня есть некоторые соображения, относительно которых я с Вами еще не говорил. Прошу Вас сейчас же отдать распоряжение о перемещении конницы и срочно вызовите сюда командира 3‑го конного корпуса генерала Крымова; а мы с Вами подробно поговорим после моего возвращения из Петрограда…»

После этого генерал Корнилов вернулся к разговору, бывшему у меня с ним до его поездки в Петроград.

«Как Вам известно, все донесения нашей контрразведки сходятся на том, что новое выступление большевиков произойдет в Петрограде в конце этого месяца; указывают на 28–29 августа (10–11 сентября).

Германии необходимо заключить с Россией сепаратный мир и свои армии, находящиеся на нашем фронте, бросить против французов и англичан.

Германские агенты – большевики, как присланные немцами в запломбированных вагонах, так и местные, на этот раз примут все меры, чтобы произвести переворот и захватить власть в свои руки.

По опыту 20 апреля (3 мая) и 3–4 июля (16–17 июля) я убежден, что слизняки, сидящие в составе Временного правительства, будут сметены, а если Временное правительство чудом останется у власти, то, при благосклонном участии таких господ, как Черновы, главари большевиков и Совет рабочих и солдатских депутатов – останутся безнаказанными.

Пора с этим покончить.

Пора немецких ставленников и шпионов, во главе с Лениным, повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался.

Вы правы. Конный корпус я передвигаю, главным образом, для того, чтобы к концу августа его подтянуть к Петрограду, и если выступление большевиков состоится, то расправиться с предателями родины как следует.

Руководство этой операции я хочу поручить генералу Крымову. Я убежден, что он не задумается, в случае, если это понадобится, перевешать весь состав Совета рабочих и солдатских депутатов.

Против Временного правительства я не собираюсь выступать. Я надеюсь, что мне, в последнюю минуту, удастся с ним договориться.

Но вперед ничего никому говорить нельзя, так как гг. Керенские, а тем более Черновы, на все это не согласятся и операцию сорвут.

Если же мне не удалось бы договориться с Керенским и Савинковым, то возможно, что придется ударить по большевикам и без их согласия. Но затем они же будут мне благодарны и можно будет создать необходимую для России твердую власть, не зависимую от всяких предателей.

Я лично ничего не ищу и не хочу. Я хочу только спасти Россию и буду беспрекословно подчиняться Временному правительству, очищенному и укрепившемуся.

Пойдете ли Вы со мной до конца и верите ли, что лично для себя я ничего не ищу?»

Я, зная генерала Корнилова, как безусловно честного и преданного родине человека, ответил, что верю ему, вполне разделяю его взгляд и пойду с ним до конца…

Генерал Корнилов мне ответил: «Теперь я Вас прошу никакой армии не принимать, а остаться у меня начальником штаба.

До сих пор я с Вами не говорил, предполагая, что Вы захотите принять армию.

Я уже кое‑что подготовил, и по моим указаниям полковник Лебедев и капитан Роженко разрабатывают все детали.

У Вас, как у начальника штаба, слишком много работы, а потому уже доверьтесь, что я лично за всем присмотрю и все будет сделано как следует.

Во все это посвящены мой ординарец Завойко и адъютант полковник Г олицын».

Я, к сожалению, на это согласился и никакого участия в разработке операции не принимал.

Как последующее показало, сам генерал Корнилов, за неимением времени, подготовкой операции не руководил, а исполнители, не исключая и командира корпуса, генерала Крымова, отнеслись к делу более чем легкомысленно, что и было одной из главных причин, почему операция впоследствии сорвалась.

12(25) августа в Ставку приехал генерал Крымов, но так как генерал Корнилов, до отъезда в Москву на Государственное совещание, не имел времени с ним поговорить, то предложил ему ехать с ним в Москву, чтобы переговорить дорогой».

Окончательное соглашение между генералами Корниловым, Крымовым и Калединым[219] было достигнуто в Москве в личном поезде Верховного главнокомандующего.

Поскольку пребывание генерала Крымова в Москве держалось в тайне, Милюков не упоминает о нем в своей книге «История второй русской революции», когда касается своих переговоров с Корниловым и Калединым в Москве, и объясняет, что координацию своих планов военных действий против правительства они провели во время Г осу дарственного совещания.

 

23 августа после встречи со мной в Петрограде Владимир Львов побывал в московской гостинице «Националь» у Аладьина, где встретил И. А. Добрынского.[220] Вскоре после прихода Львова в номер зашел ординарец и вручил Аладьину письмо из Ставки, которое он вскрыл и тут же прочитал. Это был приказ Верховного главнокомандующего генералу Каледину о переброске к Москве его донских казаков. Приказ был немедленно передан Каледину.[221]

План захвата Петрограда и установления военной диктатуры был разработан до созыва Государственного московского совещания. Во второй половине августа стала стремительно приближаться дата отставки Владимира Львова, на которой настаивали в беседе с ним Новосильцев и Шульгин. Настало время установить более тесные контакты между заговорщиками в армии и теми группами гражданских лиц, которые знали о предстоящем перевороте и выступали в его поддержку.

 

«Около этого времени группа молодых офицеров из Ставки, – пишет С. И. Шидловский,[222] – пожелала переговорить совершенно конфиденциально с некоторыми из более видных членов Думы; было устроено совершенно тайно небольшое собрание, на котором офицеры заявили, что они уполномочены Корниловым довести до сведения Думы, что на фронте и в Ставке все готово для свержения Керенского и что только нужно согласие Государственной думы на то, чтобы весь замышляемый переворот велся от ее имени и, так сказать, под ее покровительством.

Члены Думы отнеслись к этому предложению с большой осторожностью, стали подробно расспрашивать офицеров о том, что организовано да как, и послр продолжительного допроса пришли к единогласному заключению, что все это поставлено до такой степени несерьезно, что никакого значения придавать делаемому предложению нельзя, и поэтому отказались даже разговаривать по этому предмету с Корниловым.

Из всех членов Думы поехал к Корнилову в его поезд один Милюков, имевший с ним разговор, содержание которого мне неизвестно».[223]

Члены Думы, проявив политическую зрелость, отказались обсуждать с генералом Корниловым замыслы, в которых не увидели шансов на успех. Однако они ничего не предприняли, чтобы остановить заговорщиков, и даже не посчитали нужным сообщить об этих замыслах наиболее заинтересованному лицу, а именно мне!

О сути своих продолжительных бесед с Корниловым и Калединым Милюков и не заикался вплоть до того времени, когда правду о своем участии во всем этом деле в какой‑то степени раскрыли Деникин и Фини_г сов,[224] и лишь после этого он признал, что такие беседы действительно имели место, о чем он и упоминает во второй части своей книги «История второй русской революции»:[225]

«Теперь, как Корнилов лично мне говорил при свидании в Москве 13‑го августа… момент открытого разрыва с правительством Керенского представлялся ему совершенно определившимся, вплоть до заранее намеченной даты, 27 августа. Это представляет в несколько ином свете недавно опубликованные свидетельства, которые не в полной мере совпадают с моими показаниями. Я уже касался другого аспекта нашей беседы и желал бы вновь напомнить о нем. В личной беседе с Корниловым в Москве (13 августа) я предупреждал его о несвоевременности борьбы с Керенским – и не встретил с его стороны решительных возражений. Об этом я сообщил и генералу Каледину, посетившему меня в те же дни. Все это, видимо, соответствовало, что и подтвердилось позднее, намерению Корнилова сохранить Керенского в кабинете.

Могу добавить к уже сказанному следующее: генерал Корнилов не входил во все детали предстоящего переворота, однако он выразил желание получить поддержку конституционных демократов в случае реорганизации в критический момент кабинета министров. Я ответил, что мы не сможем поддержать его, если, как свидетельствует тональность его высказываний, дело дойдет до кровопролития или насилия. На это Корнилов ничего не ответил. В заключение беседы я заметил, что со стороны генерала Корнилова крайне неблагоразумно окружать себя людьми вроде Аладьина, который выходил из вагона Корнилова, когда я входил в него…»[226]

 

Таким образом, после беседы с Корниловым Милюков знал точную дату переворота, знал о предложении убрать кадетов из Временного правительства, знал о намерении пустить в ход силу, но он предпочел умолчать обо всем этом.

Шидловский и другие руководители «Прогрессивного блока», которые беседовали с молодыми офицерами, направленными генералом Корниловым, заняли такую же позицию. Если бы я знал о двуличии Корнилова, если я хотя бы за две недели получил известие о готовящемся перевороте, я был бы способен положить конец этой опасной игре судьбой России. Однако Милюков и другие, кого Корнилов посвятил в свои планы, хранили молчание, движимые симпатией к его замыслам и желанием оказать ему, по крайней мере, пассивную поддержку.

Перед возвращением в Ставку Корнилов вызвал к себе в вагон руководителей «Общества содействия экономическому возрождению России» Путилова, Вышнеградского и Мещерского.[227] Поскольку Мещерского в то время в Москве не было, на встречу явились лишь Путилов и Вышнеградский. Отчет об этой тайной ночной встрече позднее дал Путилов,[228] уже после того, как с разоблачениями выступили Деникин, Милюков и ряд других лиц. Однако и в этом отчете не содержится полной правды, зато в нем немало лживых утверждений вроде тех, будто генерал Корнилов заявил, что действует «с полного согласия Керенского», будто они вплоть до Государственного московского совещания в глаза не видели генерала, будто Верховный Главнокомандующий и слыхом не слыхивал о деньгах, которые они собрали для него, и будто Корнилов обратился к ним только потому, что знал их как людей состоятельных, и т. п.

И все же из отчета Путилова со всей очевидностью можно сделать один главный вывод. Генерал сообщил им, что он посылает в Петроград корпус для разгрома большевиков, но одного разгрома мало. Их надо еще и арестовать. А чтобы избежать уличных боев и не допустить бегства большевиков из их штаб‑квартиры в Смольном институте, следует оказать поддержку генералу Крымову внутри города.[229] Корнилов также попросил предоставить ему средства для содержания верных людей и получил ответ, что такие средства уже собраны и могут быть переданы в любое время. На это он сказал, что прямых контактов в подобных делах следует избегать, и добавил: «Я сообщаю Вам фамилии четырех полковников генерального штаба: Сидорин, Дюсиметьер, Пронин и… (Путилов скрыл фамилию четвертого человека – полковника Новосильцева). Если с Вами войдет в контакт кто‑либо из них, знайте, что они действуют от моего имени».