Азиатская экспансия и «Восточный вопрос»

 

Но непосредственной причиной большой войны стал «Восточный вопрос»: столкновение геополитических интересов европейских стран (прежде всего двух сверхдержав) на востоке.

Расти в западном направлении России было уже некуда – границы там были зафиксированы Венской системой, и Николай декларировал себя гарантом их нерушимости. Поэтому империя – поскольку этот тип государства всегда нацелен на экспансию – стремилась расширяться на юге и на востоке.

На совсем далеком востоке это движение было облегчено отсутствием сильной конкуренции: Цинская империя пребывала в упадке, Соединенные Штаты еще только начинали осваивать Тихоокеанские просторы, а Британская империя могла использовать на такой дистанции только свой флот. Но царя мало интересовали те далекие земли и моря, которые через несколько десятилетий приобретут огромное торгово‑стратегическое значение. Николай Первый плохо умел заглядывать в будущее – намного хуже, чем держаться за прошлое.

Поэтому, имея собственный сухопутный выход к великому океану, русские не слишком активно пользовались этим преимуществом. Употребленные на это усилия по сравнению с ресурсами, потраченными на «ближнеазиатские» планы, были просто мизерными.

Базы в Калифорнии и на Аляске, отданные в управление полугосударственной Российско‑Американской компании, по сути дела были оставлены без попечения. В девятнадцатом веке пушнина стала пользоваться меньшим спросом, и торговля ею получалась убыточной, а Петербург своим промысловикам помогал очень скупо. В 1841 году царь санкционировал продажу калифорнийских владений (за смешную сумму в 30 000 долларов) американскому бизнесмену Джону Саттеру. Семь лет спустя там будут обнаружены огромные запасы золота. Та же участь в скором будущем ожидала и заброшенную русскую Аляску. Нет, российское правительство определенно не отличалось историческим предвидением.

Петербург начал больше интересоваться Тихоокеанским регионом, только когда там активизировались англичане. После Первой опиумной войны (1840–1842) они открыли для себя китайские порты и основали Гонконг – плацдарм для будущей экспансии. Тут Николай спохватился и выделил некоторые средства на освоение дальневосточных закоулков своей бескрайней империи.

В 1849 году на Камчатке была заложена Петропавловская крепость. В следующем году военная экспедиция Г. Невельского колонизовала течение Амура – эта спорная территория была объявлена русской. Но главный океанский порт с говорящим названием «Владивосток» будет построен уже после Николая.

Весь западный мир видел, какие выгоды Англии принесло торговое проникновение в Китай, и теперь началось состязание: кто раньше откроет Японию – не в географическом смысле (где она находится, было известно), а в буквальном, как открывают запертую дверь. Большая и по слухам богатая страна уже два с половиной века отказывалась пускать в свои порты иностранцев.

Петербург снарядил в долгое плавание морскую экспедицию под командованием адмирала Е. Путятина, но ее опередили – даже не британцы, а североамериканцы, новые активные игроки в состязании за тихоокеанские рынки.

Впрочем, Николая сильнее занимала «Большая игра» – такое название у историков получило многолетнее соперничество России и Британии за контроль над обширными областями в Центральной и Южной Азии.

Англичане пытались добраться до Персии, Афганистана, Бухары и Хивы из уже освоенной Индии. Русские тоже пробовали закрепиться в Средней Азии, но пока довольно вяло. Основные средства расходовались на более насущную задачу – покорение Кавказа (об этом будет рассказано в следующей главе). Толчком к большей активности в Средней Азии, как и на Дальнем Востоке, стала агрессивная напористость англичан. В 1839 году те вторглись в Афганистан и посадили на эмирский престол своего ставленника.

Тогда зашевелились и русские.

Большой контингент под командованием оренбургского военного губернатора В. Перовского, шесть с половиной тысяч солдат, выступил в поход на Хиву. Было объявлено, что цель экспедиции – защита от степных набегов и освобождение захваченных в рабство русских поселенцев. В случае успеха планировалось, по британскому рецепту, утвердить на хивинском престоле хана, послушного России.

Предварительно, под видом исследовательской экспедиции, вперед отправился отряд, создавший два промежуточных опорных пункта с сильными гарнизонами.

Затем двинулись основные силы – в ноябре, чтобы избежать зноя и суши. Однако зимой пустыня оказалась не гостеприимнее, чем летом. Тридцатиградусный мороз и снежные бураны очень замедляли и осложняли поход. Затем начались бои с хивинцами – более упорные, чем ожидалось.

Перовский был вынужден вернуться обратно, потеряв четверть личного состава убитыми, замерзшими и заболевшими.

Летом 1853 года тот же Перовский предпринял еще одну попытку: с большим трудом взял Кокандскую крепость Ак‑Мечеть. Но тут началась Восточная война, и движение остановилось.

Эти интересы – и дальневосточный, и центральноазиатский – для империи пока были второстепенными.

Всё свое царствование Николай был прежде всего занят европейскими и «ближнеазиатскими» проблемами – кавказской, персидской и турецкой, тесно связанными между собой.

 

Закавказские приобретения

 

Обострение отношений с южным соседом, Персией, произошло из‑за присоединения Грузии четвертью века ранее. Россия намеревалась занять всё Закавказье – в качестве плацдарма для дальнейшего движения в Переднюю Азию, а также для того, чтобы замкнуть в кольцо враждебные северокавказские племена.

Персидская война (1804–1813) получилась такой трудной главным образом из‑за своей несвоевременности. Мир с шахом заключили второпях, чтобы не отвлекаться от главной задачи: борьбы с Наполеоном.

Обе стороны, и российская, и персидская, сложившимся положением были не удовлетворены.

Принц Аббас‑Мирза, который доставил русским столько хлопот в предыдущую войну, потратил минувшие годы на модернизацию армии. При шахе Фетх‑Али (1797–1834) Персия вообще более или менее привела в порядок свою внутреннюю жизнь и существенно окрепла.

Английский посланник убеждал шаха и наследника, что более удобного момента для реванша не будет: новый царь слаб, его власть поколеблена декабристским восстанием, у русских назревает война с Турцией, а они не могут справиться даже с кавказскими горцами. Тут Николай еще и совершил дипломатическую ошибку. Желая улучшить отношения с шахом, он предложил вернуть часть азербайджанских земель в обмен на обещание нейтралитета. Персы восприняли это как знак слабости и перешли к решительным действиям.

В середине июля 1826 года, не озаботившись объявлением войны, Аббас‑Мирза начал наступление, действуя тремя колоннами. В общей сложности персидское войско насчитывало около 40 тысяч человек. Им противостояло всего 3 тысячи солдат и казаков, которым пришлось отступать.

Персы намеревались прогнать русских за Кавказский хребет. При таком соотношении сил задача казалась вполне реальной.

Война началась для русских скверно, с унизительного поражения. Большой отряд был окружен и после жестокого боя, потеряв половину людей, сложил оружие, чего в прежних войнах не бывало.

Затем Аббас‑Мирза осадил самую сильную русскую крепость Шуша. Гарнизон, к которому присоединились армянские добровольцы, держался с отчаянной стойкостью, и эта оборона сбила темп персидского наступления. Под Шушой принц простоял целых семь недель. За это время русский командующий Ермолов сумел собрать у Тифлиса все наличные силы и подкрепления – около 8 тысяч штыков и сабель.

Этого было уже достаточно, чтобы нанести ответный удар. В сентябре русские войска начали одерживать победы: отбили атаку на Тифлис и деблокировали Шушу. Затем генерал Паскевич – у него было уже 10 тысяч воинов – потрепал под Елисаветполем (современная Гянджа) главную армию Аббас‑Мирзы. Это была первая большая победа нового царствования, к тому же одержанная личным назначенцем Николая, поэтому Паскевич был награжден шпагой с алмазами, а через несколько месяцев назначен Кавказским главнокомандующим вместо нелюбимого царем Ермолова.

В следующем 1827 году русские перешли в наступление. Теперь основные сражения развернулись в Армении.

В августе, осаждая Эчмиадзин, принц Аббас‑Мирза чуть не уничтожил прорывавшийся на выручку отряд генерала Красовского, но тот все же пробился и спас национальную армянскую святыню.

После этого Паскевич уже шел только вперед. В октябре он взял Ереван, а затем углубился на собственно персидскую территорию и завладел Тебризом, столицей Аббас‑Мирзы.

Теперь у шаха не было иного выбора, кроме как признать поражение и просить мира. Он был заключен зимой под Тебризом, в Туркманчае. К России перешли Ереван с областью и Нахичеванский край. Персия обязалась выплатить гигантскую контрибуцию, которая должна была надолго обескровить этого проблемного соседа – на русские деньги 20 миллионов рублей. До полного расчета русские войска оставались в иранском Азербайджане.

Война, так тяжело начавшаяся и так победоносно завершившаяся, очень воодушевила и окрылила Николая.

Он решил, что теперь можно заняться и турецкой проблемой.

 

Турецкий соблазн

 

Пресловутый «Восточный вопрос», о котором так много писали и говорили в XIX веке, в переводе на язык политический звучал примерно так: какая из держав с наибольшей выгодой воспользуется ослаблением Османской империи? «Европейский больной» (так называли Турцию, самые богатые земли которой находились в Европе, на Балканах) давно уже пребывал в затяжном кризисе и никак не мог из него выбраться. Главным претендентом на турецкое наследство являлась Россия, аппетиты которой все время возрастали. Когда‑то, при Петре I, желанной (и недостигнутой) целью было просто получить выход к Черному морю. На протяжении восемнадцатого столетия удалось добиться куда большего: завоевать все Северное Причерноморье и Крым, затем – побережье Кавказа, Молдавию. Но Турция продолжала слабеть, и это представляло собой большой соблазн для крепнущей Российской империи. «Черноморского пруда» Петербургу было уже мало. Екатерина готовилась забрать себе Грецию, все славянские области и сам Константинополь – уже подрастал внук с подходящим именем Константин, которого можно будет посадить на престол нового царства.

«Венская система» с ее гарантией нерушимости европейских границ побудила Александра отказаться от завоевательных планов, и Николай постоянно подтверждал верность этому принципу, но он изобрел иную терапию для лечения «европейского больного»: учреждения над ним опеки и проведения череды ампутаций. Первая из этих целей достигалась превращением Турции в российского сателлита – тогда заветные проливы открывались и закрывались бы по воле царя. Европейским державам подобная перспектива, конечно, не нравилась, однако нарушения Венских договоренностей тут не было. (Англия с Францией активно действовали в том же направлении – по временам успешно.) Иное дело – «ампутации», то есть отсечение от Турции христианских регионов и предоставление им независимости. Политический расчет Петербурга строился на том, что новые страны Балканского полуострова, обязанные своим появлением российской поддержке, станут послушными союзниками.

На деле способствуя национально‑освободительным движениям на территории Османской империи, Россия всячески изображала свою непричастность к этим восстаниям. В. Ключевский описывает этот повторяющийся спектакль в ироническом тоне: «…Племя восставало против Турции; турки направляли на него свои силы; в известный момент Россия кричала Турции: „Стой!“; тогда Турция начинала готовиться к войне с Россией, война проигрывалась, и договором восставшее племя получало внутреннюю независимость, оставаясь под верховной властью Турции. При новом столкновении России с Турцией вассальная зависимость уничтожалась».

 

Николаю I пришлось иметь дело с двумя султанами: Махмудом II (1808–1839) и Абдул‑Меджидом I (1839–1861). Эти правители все время пытались реформировать свою архаичную, распадающуюся на куски страну. Махмуд реорганизовал правительство, учредив министерства, и модернизировал армию по западному образцу. В 1826 году он упразднил янычарский корпус, вечный рассадник смут и переворотов. «Счастливое событие» (Вака‑и‑Хайрие), как этот ключевой момент называется в турецкой истории, существенно укрепило государство.

Следующий султан Абдул‑Меджид развернул реформы еще шире. Его программа «Танзимат» («Упорядочение») не только предусматривала важные социально‑экономические преобразования, но провозглашала новую политическую доктрину «османизма», согласно которой все народы империи объявлялись равноправными. Если бы эта мера была принята раньше, возможно, Константинополю и удалось бы пригасить освободительное движение в инокультурных и иноверных провинциях, но к тому времени процесс зашел уже слишком далеко, и главной проблемой турецкого государства являлись даже не христиане, а чрезмерно усилившиеся наместники‑мусульмане.

Борьба с могущественными сепаратистами составляла главную заботу Стамбула. И если Махмуд II сумел совладать с непокорным вассалом, албанским наместником Али‑пашой Янинским, то справиться с египетским губернатором Мухаммедом Али‑пашой центру оказалось не под силу.

Тяжелые потрясения были постоянным фоном турецкой государственной политики и очень облегчали вмешательство России во внутренние дела Порты. Мы увидим, что иногда это происходило по просьбе самого Константинополя и позволяло царю Николаю изображать из себя миротворца.

 

Однако дипломатические декларации Петербурга никого в Европе, конечно, не обманывали. Для Англии, Франции (да и Австрии, имевшей собственные планы касательно Балкан) «Восточный вопрос» постепенно начинал звучать иначе: как положить конец николаевской экспансии?

Решением «Восточного вопроса» в этой новой его формулировке станет «Восточная война» 1853–1856 годов. В исторической перспективе события предшествующих десятилетий выглядят не более чем прелюдией к общеевропейскому макроконфликту. Его бы не произошло, если б Россия в своей турецкой политике не добилась ряда военных и дипломатических побед.

 

Военные победы

 

Как уже говорилось, Александр I устоял перед искушением воспользоваться греческой революцией в национальных интересах своей страны. Новый император, точно так же не одобряя повстанцев, взбунтовавшихся против пускай мусульманской, но законной власти, повел себя иначе. Неожиданным союзником здесь оказалась Англия, у которой были свои причины поддержать греков – не в последнюю очередь надежда ослабить австро‑российский союз, основу Венской системы. (Вену очень тревожило, что православная Греция станет русским плацдармом на Балканах.)

Весной 1826 года, то есть всего через три месяца после восшествия Николая на престол, в Петербурге был подписан англо‑русский протокол о совместных действиях. Вслед за тем Россия предъявила Турции ультиматум: признать греческую автономию (о перекраивании государственных границ речи пока не шло). Заодно уж Порта должна была даровать самоуправление Сербии и предоставить России свободу прохода через проливы. Франция присоединилась к протоколу, Пруссия уклонилась, Австрия же и вовсе заявила протест. Но довольно было солидарности и трех держав; в 1827 году они подписали Лондонскую конвенцию. В документе шла речь о мирном посредничестве в переговорах между султаном и греками, но имелась и секретная часть, где стороны уславливались в случае необходимости применить силу.

Махмуд II на давление не поддался. Собственных сил для отпора у него не хватало, и он обратился за подмогой к египетскому наместнику Мухаммеду Али‑паше, который фактически давно уже являлся независимым владыкой и был могущественнее своего номинального сюзерена.

В Наваринской бухте (полуостров Пелопоннес) собрался турецко‑египетский флот. К тому же месту прибыла и объединенная англо‑французско‑русская эскадра – формально для защиты международного мореплавания, на самом же деле для того, чтобы заставить Турцию покориться.

Демонстрация силы, особенно двухсторонняя – тактика взрывоопасная. Пугая турок, союзники чересчур приблизились к их якорной стоянке, и вследствие недоразумения началась пальба, переросшая в полномасштабное сражение. Невзирая на поддержку береговых батарей, флот султана был истреблен и потоплен, погибло 6 тысяч турецких и египетских моряков. Качество кораблей и экипажей у европейцев было несравненно выше.

 

Наваринское сражение. И.К. Айвазовский

 

Сражение при необъявленной войне в эпоху, когда уже сложилось твердое представление о международном праве, было чем‑то неслыханным. Допустим, в подцензурной России только ликовали, славя Наваринский бой как триумф отечественного флота (хотя вообще‑то союзниками командовал английский адмирал Кодрингтон), но в Европе с ее свободной прессой реакция была совсем не бравурной.

В Лондоне продолжала заседать конференция по греческому вопросу. Постановлением этой конференции от 4 ноября 1828 г. и протоколом от 10 марта 1828 г. греческая область Морея, занятая в конце 1828 г. французами, была вверена охране союзных держав, а протокол от 10 марта 1829 г. выработал детали будущего устройства Греции. Греция провозглашалась автономным турецким протекторатом; эта зависимость выражалась в уплате ежегодно дани в 1,5 млн пиастров. Ее внутреннее управление должно было быть независимым. Правителем должен был стать принц‑христианин, не родственный династиям, правящим в Англии, России или Франции, причем государственное устройство должно было «приближаться» к монархии.

В Австрии бурно протестовали, в Англии и Франции общественное мнение разделилось, но возобладала точка зрения, что ввязываться в войну с Турцией не следует. В обеих странах из‑за политического кризиса сменились кабинеты.

После этого Англия и Франция дали понять, что в дальнейшей эскалации участвовать не будут. Теперь исполнения решений Лондонского протокола добивалась одна Россия. Видя это, турки уступать передумали. Наоборот, они обострили отношения, заперев проливы для русских судов.

Под впечатлением свежих побед над персами Николай не устрашился воевать с Портой и в одиночку. 14 апреля 1828 г. он объявил султану войну. К тому времени войска уже были стянуты к границе. В Европе – Дунайская армия опытного фельдмаршала Витгенштейна (95 тысяч солдат); в Азии – Кавказский корпус победителя персов Паскевича (25 тысяч). У турок на западном театре стояло стопятидесятитысячное войско, на восточном – пятидесятитысячное, но к численному превосходству «азиатского» неприятеля русские были привычны, им случалось побеждать и при худшем соотношении сил.

Однако кампания 1828 года проходила тяжелее, чем ожидалось. Витгенштейн не блистал инициативностью и прежде (вспомним, как в 1813 году он не удержался на посту главнокомандующего союзными войсками), а с тех пор он моложе не стал. Положение фельдмаршала осложнялось еще и тем, что в действующую армию прибыл Николай, захватив с собой начальника Главного штаба графа Дибича, в прошлом витгенштейновского адъютанта. Царь и его помощник не брали на себя командования, но во всё вмешивались, поэтому командующий оказался в довольно неприятной ситуации. Его бывший подчиненный теперь был более важной, а главное, более приближенной к государю персоной. Все успехи приписывались Дибичу, все неудачи сваливались на Витгенштейна.

Армия бодро оккупировала Молдавию и Валахию, где не было вражеских войск, но целый месяц провозилась с форсированием Дуная и застряла у первой же сильной турецкой крепости – Браилова. Попытка взять ее штурмом не удалась. Гарнизон сложил оружие только в июне, после ожесточенного сопротивления.

Задачей кампании было взять три ключевых пункта, находившихся в Болгарии – Варну, Силистрию и Шумлу. Около последней расположилась укрепленным лагерем главная турецкая армия.

Русские действовали во всех трех направлениях: осадили Силистрию с Варной, а основные силы Витгенштейн повел на Шумлу. В результате войск повсюду не хватало. Силистрия с Варной держались. Под Шумлой шли мелкие бои – главнокомандующий не решался затевать большое сражение, пока не прибыли подкрепления. Начались болезни, падеж лошадей. Обсуждался вопрос – не отступить ли. На выручку варнинскому гарнизону двигалась новая турецкая армия. В середине сентября она опрокинула русский заслон и прорвала блокаду.

В начале осени дела выглядели совсем скверно, но Варну все же удалось вынудить к сдаче. Победу обеспечили военные инженеры – род войск, которому Николай оказывал особое покровительство. Они подорвали турецкие бастионы и сделали дальнейшее сопротивление невозможным.

Но взятием Варны успехи и ограничились. Силистрия устояла, а от Шумлы пришлось отойти, причем турки немедленно перешли в контрнаступление.

На Кавказском фронте русская армия воевала лучше. Паскевич взял несколько важных крепостей, в том числе сильно укрепленный Карс, и занял три пашалыка (губернии), однако судьба войны решалась не на этом второстепенном театре.

 

К 1829 году Турция мобилизовала дополнительные силы, обеспечив себе еще большее численное преимущество, особенно на Кавказе, где Паскевичу, не получившему подкреплений, теперь противостояла 100‑тысячная армия.

Но приготовились к новой кампании и русские.

Витгенштейна царь снял, поставил на его место своего любимца Дибича, который оказался более деятельным и удачливым командующим. К тому же у него были развязаны руки, поскольку царь покинул ставку и вернулся в Петербург.

30 мая у местечка Кулевча (восточная Болгария) Дибич нанес поражение армии великого визиря Решида Мехмед‑паши. В июне наконец пала Силистрия. Русская эскадра блокировала Константинополь. Главное же – Дибич переиграл визиря стратегически. Тот стянул все силы к Шумле, ожидая, что русские опять двинутся туда, но вместо этого Дунайская армия в июле перешла Балканский хребет и пошла вглубь Турции. Почти беспрепятственно она достигла Адрианополя (Эдирне), откуда до вражеской столицы оставался недельный переход.

Блестяще действовал и Паскевич. Не дожидаясь наступления превосходящих турецких сил, нанес удар первым и в конце июня взял хорошо укрепленный Эрзерум [подробности этой смелой операции увековечены находившимся при армии Пушкиным].

Султан попросил прусского короля о посредничестве для заключения мира. Нескладно начинавшаяся война завершилась для России полной победой.

По условиям Адрианопольского договора, подписанного 2 сентября 1829 года, Турция признала греческую автономию, а фактически – независимость, выплатила большую контрибуцию, уступила России кавказское побережье Черного моря от Кубани до Поти и южную Грузию (поскольку это была не Европа, Венскому принципу нерушимости границ это не противоречило).