Глава 2. Талиг. Оллария бергмарк. Агмштадт

 

400 год К. С. 7-й день Летних Молний

 

1

 

То, что она висит на руках раненого мужчины, и не абы какого, а самого Проэмперадора, Луиза сообразила, едва открыв глаза. Госпожа Арамона приходила в себя, как и просыпалась, сразу, правда, объятия полуодетого окровавленного Савиньяка на пробуждение походили мало. Стараясь не шевелиться — Лионель казался половчей Эйвона, но страх быть уроненной продрал глаза вместе с хозяйкой, — госпожа Арамона обеспокоенно заметила:

— Сударь, вас надо перевязать!

Граф односложно согласился и, не выпуская ноши, куда-то отправился. Захлюпало — в довершение всего ее тащили по воде. Луиза видела только Савиньяка по грудь и веселенькое синее небо, а вертеться было себе дороже.

— Поставьте меня. Вы ранены, я пойду сама.

— Вы промочите ноги.

Луиза могла бы возразить, что лучше промочить ноги, чем плюхнуться в лужу, но спор был чреват именно плюханьем, и капитанша смолчала. В конце концов, это ее несли, а не она изображала маршальскую лошадь. Путь оказался недолог, через несколько шагов Проэмперадор успешно поставил даму на травку рядом с брошенным мундиром и, достав платок, зажал рану на груди — кажется, неопасную.

— Сударыня, — отрывисто спросил он, — вы что-нибудь помните?

«Что-нибудь» Луиза помнила. Собственные корыстные намерения, торских кобылок и галантного бергера, от которого она с трудом избавилась.

— Я хотела с вами переговорить, но так, чтобы об этом…

— Госпожа Арамона, на экивоки нет времени. Вы видели Олларию?

— Какую, причеши те… Сударь, я вас не понимаю.

Надо отдать графу должное, непонятливую бабу он не придушил, и вряд ли из страха перед выходцами.

— Я полагал, что вам может привидеться Оллария. Скорее всего, Ноха или ее окрестности.

— Я забыла, — брякнула Луиза и поняла, что лучше объяснить: — Я не запоминаю сны. И бред тоже. Вас надо перевязать.

— Позже, — отмахнулся Савиньяк и твердым шагом куда-то направился. Луиза проследила за ним взглядом и в сотне шагов обнаружила двоих всадников и четырех лошадей. Следующим открытием стало, что саму ее вот-вот вывернет наизнанку.

Прикрыв ладонью рот, госпожа Арамона бросилась в кусты, благо те зеленели у самого берега. Она успела, хоть и с трудом.

 

2

 

Вернувшийся в очередной раз Пьетро тихо сказал, что пора, и Арлетта, напоследок проверив спрятанную за корсаж бумагу, послушно подхватила узелок с обмотанной шалью маской. Ткань глушила дрожь металла, а тащить с собой футляр графиня сочла излишним. Закрытую со всем тщанием шкатулку заперли в бюро, куда прежде всего и полезут мародеры. Арлетта охотно распихала бы гайифскую радость по всему аббатству, но в их с баронессой распоряжении был всего один сувенир, правда, отменный.

— Будем надеяться, добыча достанется самому мерзкому, — шепнула притихшей спутнице графиня и вслед за Пьетро шагнула на лестницу. Монах спускался достаточно быстро, но женщины поспевали за ним без особых усилий. Ступеньки не скрипели, монастырские сандалии ступали бесшумно, лившийся сверху и сбоку свет создавал ощущение сна. Очень короткого, в тридцать шесть не слишком крутых ступенек. Нижняя прихожая была пуста, в ней еще пахло железом и кожей, по Габетто ушел и увел своих солдат, подчинившись то ли графине, то ли секретарю его высокопреосвященства.

— Минуту, сударыни. — Пьетро слегка приоткрыл дверь, впустив в тревожную тишину лязг и вопли. Очень близкие. Средь бела дня они звучали не столько страшно, сколько неуместно. Левий за несколько месяцев умудрился-таки превратить Ноху в благолепное эсператистское гнездо, и вдруг кто-то кого-то режет…

— Идемте, — коротко велел монах. — Вплотную к стене и быстро, как только можете. Не отставайте и не бойтесь.

— Мы поняли. — Арлетта взяла баронессу за руку, на которой не осталось ни единого кольца. Грабеж Марианне больше не грозил, только насилие.

— Да, — подтвердила Звезда Олларии, — мы не отстанем.

Сомневаться в талантах столь уверенно тащившего их куда-то скромника было поздно, а Левий в людях разбирался — раз оставил с ними именно Пьетро, значит, так нужно. Монашек охотящейся лаской выскользнул за дверь, женщины, не расцепляя рук, двинулись за ним. Арлетта, безбожно щурясь, шла первой, но смотреть в пустом дворике было не на что. Они без приключений добрались до угла, и шум обрел плоть — в проеме арки серые гвардейцы яростно сражались с оравой каких-то оборванцев. Выучка и отличное оружие церковников уравнивались многочисленностью налетчиков. Оборванцы один за другим валились под стремительными и точными ударами, но через невысокий внутренний забор лезли все новые и новые, и было это всего в паре десятков шагов.

Пьетро поднял руку, и дамы за его спиной замерли, из-за угла разглядывая топчущееся на месте побоище, потом раздался быстро приближающийся топот. С другой стороны и совсем рядом. Марианна вздрогнула, Арлетта покосилась на Пьетро: тот был спокоен, значит — свои. Правильно, за правым плечом монаха возникла серая фигура с перевязью.

— Выводишь? — Хриплый прерывистый голос казался знакомым. — Сейчас поможем… Отбросим эту мразь и будем уходить… Через калитку в восточной стене… Ребята от главных ворот отступят туда же… Ланцо, не тяни!

— Да, капитан! — проорал не позабывший о субординации сержант, пробегая мимо во главе уже не серых, а серо-буро-красных солдат. Графиня представила бойню, из которой они вывалились, и вспомнила, как однажды на охоте ее саму окатило кровью — благородной, оленьей, не то что эта… От отвращения женщину передернуло. Марианна не поняла, в чем дело, и успокаивающе погладила спутницу по руке. У маршала Эпинэ будет толковая жена. Если будет, конечно, если они все будут.

— …но вот дамы? — Сержант и солдаты уже вовсю дрались, а охрипший офицер все еще разглагольствовал. — Слишком опасно…

— Я не стану подвергать госпожу графиню лишнему риску, — заверил вояку Пьетро. — Выполняйте свой долг, а я постараюсь выполнить свой.

— Удачи тебе…

— Благослови вас Создатель.

Гвардеец, выхватив палаш, огромными прыжками устремился к своим подчиненным. Пьетро оглянулся на дам, вздохнул и, ангельски улыбнувшись — мол, с помощью Создателя выберемся, взялся за четки.

— Подождем, пока не очистят двор от одержимых, — объяснил он, — это не займет много времени.

 

3

 

Лионель торопливо шел по трупам и пытался понять, каким образом вперемешку с зарезанными, застреленными, убитыми дубиной или камнем очутились мертвецы, которых не убивали. Да, маршал не мог перевернуть тело, да, он допускал, что на ком-то оказалось столько чужой крови, что своей не заметить, кого-то ухитрились прибить «колбаской» из набитого песком чулка, а кого-то ткнули стилетом, и он свалился раной вниз, но не десятками же им таким валяться. К тому же в одном месте: там, где дрались подданные «Тени». Дрались и проиграли, потому что толпа вновь была едина в своей ненависти и мушкеты эсператистов ее уже не сдерживали.

За время отсутствия Савиньяка положение у Нохи изменилось к худшему; собственно говоря, оно стало безнадежным. Если, разумеется, в казармах не держали резервы, а на стенах не имелось молчащих до поры пушек. Увы, в подобное диво маршал не верил, а на площадь с прилегающих улиц выплескивались все новые и новые стаи и стайки, видимо, все же людей. Таких разных, но охваченных единым исступленным желанием добраться до Нохи. Что именно тянет эту сволочь к аббатству, Ли не понимал, но с такими мордами к Создателю не бегут.

Черная лента на рукаве. Лигист! И с ним пара дюжин одетого, как лавочники, зверья. Неужели они когда-то улыбались и предлагали мыло, простыни, пудру? Вот эти? То, что творилось, «было противоестественно и весьма непривлекательно». Так выразился об Октавианских погромах Рокэ… Не из-за этого ли он устроил блокаду? И почему было не сказать прямо?! По крайней мере, мать с Бертрамом не затеяли бы эту проклятую поездку!

Ли еще ускорил шаг, теперь он почти бежал сквозь оскалы, дубины, горящие, несмотря на день, факелы, в шестнадцатый раз пытаясь на ходу представить флигель, в котором видел мать.

Без толку. Пересчитанные окна и трубы на крыше не приближали к цели ни на шаг, он все равно возвращался туда же, откуда «выходил», — к «Солнцу Кагеты». Мало того, он потерял слишком много времени на госпожу Арамона и теперь мог опоздать. Ли не видел смерти отца, но если сейчас…

Додумать рвущуюся то с тыла, то в лоб мысль маршал себе не позволил. Ноха еще не сдана, а Левию нужна живая графиня Савиньяк. Живому Левию, но кошачьего эсператиста нигде не видно, как и его воинства. Церковники не пророки, кардинал тоже может угодить как кур в ощип. И Проэмперадор может, особенно если это Эпинэ, а «фульгаты» Реддинга выскочат к предместьям не раньше, чем дня через три-четыре. И они еще не будут ничего знать.

Ворота. Еще целые, еще стоят, сверху бьют мушкеты. Не могли за зиму дюжиной мортир разжиться, слуги Создателевы! Хотя держатся серые отлично — ни суеты, ни ссор. Одни заряжают, другие стреляют, перед воротами трупов, как мешков, хоть баррикаду наваливай, но хорошо, что толпа тупо колотится о ворота, а не лезет на стены, хотя могли бы и догадаться. Или то, что превратило горожан в исходящих злобой тварей, лишило их разума?

Мимо маршала твердой поступью прошел давешний капитан, серьезный и хмурый, впору бергеру. Что-то сказал такому же ветерану-сержанту, тот кивнул. Мушкетеры продолжали делать свое дело, а над воротами солдаты пристраивали вывороченные из мостовой камни и статую какого-то святого: тот, кто ворвется первым, получит эсператистское благословение. Очень весомое.

Бравый, как в любой армии, горнист поднес к губам трубу, и отдыхавшие внизу закопченные стрелки быстро двинулись… нет, не на стены — в глубь аббатства. По тому, как они оборачивались, Савиньяк понял: уходят. Совсем. Незримый маршал Талига коротко отсалютовал исполнившим свой долг серым и ринулся к «материнскому» флигелю. Столь ценную гостью защитники Нохи не оставят, но он должен убедиться, что мать благополучно вывели, а потом придется вернуться и досмотреть все до конца. Нужно знать и кого благодарить, и кого при первой же возможности отправить в Закат. Желательно на морисский манер.

 

4

 

Быстрым шагом вокруг дома, в противоположную от драки сторону. Тр-рах! Что-то твердое, камень, наверное, с силой врезается в стену, разлетаются осколки кирпича, бьют по шее и плечу. Ерунда. Сейчас это ерунда… Сзади вскрикнула Марианна, Пьетро обернулся на ходу, увидел, что женщины невредимы, и только поторопил. Вот и угол.

— Ближе к кустам, сударыня. До соседнего флигеля… Быстрее!

Быстрее только бежать, но Пьетро не бежит, и они тоже. Над головой снова плывет ворон. Ничего, он просто провожает… Почему бы ему не проводить союзников? Проросшая между плит трава, уже длинные предвечерние тени, шум позади, шум сбоку — там, где главный храм и резиденция Левия. Там, где ночами подпирает расколотую луну зеленый луч…

— Мы пришли. Минуту терпения.

Нишу в боковой стене сразу и не заметишь. Дикий виноград свисает почти до земли, он еще зеленый, ни единой пестрой прядки. Пьетро ныряет в эту завесу, как нырял в ночное сиянье, но как же не похожи зелень живая и призрачная. Рядом судорожно дышит Марианна, выбившиеся из-под платка пряди прилипли к белому лбу. Жарко. Вообще жарко, а они еще почти бежали…

— Погромщики на площади, — понимает баронесса.

Да, укрыться в монастыре было не лучшим решением, хотя, если вспомнить взбесившихся философов, в городе вряд ли слаще. Иначе вернулся бы Левий, примчался бы Карваль, да и Ро… Если он не здесь, то с принцем. Создатель или кто-нибудь!.. Катарина и Ро расплатились за родню сполна, так защитите малыша Октавия и Марианну. Резкий каменный скрежет. Это в нише, это Пьетро… Шум боя за спиной все нарастает и, кажется, приближается.

— Прошу вас!

Монашек раздвигает тяжелые плети и почти пихает своих подопечных в нишу. Полумрак, пляшут резные тени, в стене — прямоугольная дыра, из нее тянет прохладой. Уж не этой ли дорогой Марсель увел Росио?

— Быстрее, быстрее! Пригнитесь!

Арлетта все еще идет первой, Марианна за ней. Узко, не повернуться. Вниз уходит, теряется во тьме коридор, а у них ни факела, ни фонаря… Что ж, если иначе нельзя, пойдем ощупью, главное — идти, не стоять, не ждать, а идти! Снова скрежет, и уже кромешная чернота. Проход закрыт. Наверное, так и надо — виноградная завеса не слишком надежна.

— Не волнуйтесь, прошу вас. Свет сейчас будет.

Чирканье кресала, еще раз… еще… и в самом деле появляется свет — в руках у Пьетро ласково мерцает большой фонарь. Под балахоном такой не спрячешь, значит, подготовил заранее. Ага, вон их ещё три штуки в уголке лежит.

— Пойдемте. Осторожно, скоро будет лестница.

— Кто нашел этот ход?

— Его высокопреосвященство. По всей вероятности, этим путем воспользовался маршал Алва.

— В таком случае на том конце будет безголовая статуя.

— Она там есть.

Вот они, Валмоны! Заплатили единожды, а пообедали дважды, Бертрам будет рад узнать, что она вывернулась благодаря трюку его наследника. Наследник придет в восторг от того, что походя выручил и батюшкину подругу, и свою помощницу в похищении Алвы, хотя предпочел бы получить назад еще и собачку. С бароном ли, без ли…

— Пьетро, прошу вас, подождите.

— Что-то случилось? — Нет.

Как туго она, оказывается, может затягивать узлы. Прощай, ноготь, но, кажется, подается… Конечно, это глупость, последняя глупость, — в подземелье выпутывать маску, но она должна проверить! Чуть шуршит ткань, послушно освобождая недобрую древность. Впрочем, смысла разворачивать до конца нет: гальтарская маска больше не дрожит, а почему, подумаем позже.

 

5

 

Приличные дамы своих спасителей не убивают, как бы навязчивы и болтливы те ни были, а лошадиный бергер ее спас даже больше, чем Проэмперадор. Это Луиза понимала даже сквозь не желающую уходить тошноту, к которой добавилась головная боль. Больше всего женщине хотелось очутиться в своей найтонской спаленке, но это было невозможно, приходилось сидеть на очередном плаще, ждать занятого невесть чем Савиньяка и слушать спасителя.

Госпожа Арамона уже уразумела, что свалилась меж сараев и лежать бы ей там и лежать, не вздумай лошадник проследить за прекрасной гостьей. Исключительно из служебного рвения, вестимо. Из того же рвения он послал не только за лекарем, но и за маршалом, под чьим покровительством находилась прекрасная — да-да, именно прекрасная — госпожа Арамона. Бывший поблизости коновал, пользовавший не только коней, но и конюхов, попытался помочь, но добился лишь стонов и криков.

— Омерзительное, наверное, было зрелище, — с чувством прошипела Луиза, старясь не клацать зубами, так как тошноту сменил озноб. Галантный бергер с оценкой стонавшей красотки не согласился. Судя по его рассказу, обморочная Луиза выглядела не рожающей козой, но зачарованной принцессой, каковой, по мнению коновала, и являлась.

— Фас уфодили, — клокотал бергер, — мы были бессильны и могли только змотреть…

И тут явился рыцарь Савиньяк, подхватил в седло и умчал спасать. То есть взвалил на своего серого и увез к разливавшемуся летом ручью, посреди которого торчала высохшая добела лиственница. Теперь от солнечных зайчиков на воде уже не мутило, и Луиза разглядела за золотистыми бликами светлую прямую свечу. Значит, дело и впрямь было плохо, но почему — днем?!

Холод сменился жаром, невидимая игла пару раз злобно ткнула под глаз, бергер пошел рябью, покраснел, как прогоревшие угли, и вся пакость исчезла. Капитанша, живая и здоровая, только измученная, будто после весенней уборки, сидела на берегу очень славного озерца, а к ней строевым шагом приближался маршал, которого она караулила с полудня.

— Надеюсь, — сказал он, — вам лучше.

— Да. — Луиза постаралась отвести взгляд от красно-бурого пятна на маршальской сорочке, не до конца скрытого шейным платком.

— Вы сможете ехать со мной или лучше прислать носилки?

— Смогу. — Как бы ни болело, да не померло, а упускать такой случай она не вправе, уж больно удачно сложилось. Все сделали обморок и лошадник, а околдовать могут любого, только кому она здесь дорогу перейти успела? Вот в Найтоне, там пара дур, имевших виды на доброго пивовара, вполне могла…

— Вам удобно? — поинтересовался Савиньяк, разбирая поводья.

— Вполне.

— И вы уже знаете, что с вами произошло?

— Мне обо мне рассказали целую балладу.

— Не удивляйтесь, смотритель конного двора в кровном родстве с Дидерихом. Госпожа Арамона, вы все еще не помните?

— Я даже не помню, как упала.

— Подумайте. Есть основания полагать, что вы видели Ноху и озверевшую толпу, которая собиралась ее штурмовать?

— Толпу?

Четверо беглецов, взмывающий вверх камень, позеленевшее солнце…

— Я вижу, вы все-таки вспомнили.

— Только Октавианские дни. Я шла в церковь, навстречу вывалилась толпа лигистов. Они хотели убивать, они убили.

— Теперь они снова хотят. — Голос маршала был спокоен, но Луиза поняла, что переводить разговор на маркграфиню не нужно. И отнюдь не потому, что Савиньяк разозлится.

— Я слышала, — почти не покривила душой госпожа Арамона, ведь вопросы задают, чтоб услышать ответ, — ваша матушка сейчас в Олларии. Ей грозит опасность?

— Пожалуй.

 

Глава 3. ТАЛИГ. ОЛЛАРИЯ

 

400 год К. С. 7-й день Летних Молний

 

1

 

За плечом Пьетро в скачущем желтом свете показалась винтовая лестница — путешествие подошло к концу. Легким его Арлетта не назвала бы, но в подземелье было, по крайней мере, безопасно и не гнусно, а вот что творилось за поджидавшим по ту сторону хода безголовым святым? Во что вообще успел превратиться город? Пьетро туманно обещал некое «спокойное место». Что таковое в Олларии имелось, графиня не сомневалась: Левий не мог не обзавестись голубятней, в которую можно быстро перепорхнуть, если Ноха вдруг станет опасна. Однако опасной оказалась не только и не столько Ноха, так что «спокойных мест» могло и не остаться.

— Сударыни, осторожней. Шестая ступенька расшатана.

— Спасибо, Пьетро.

Вверх так вверх… Хорошо, они в сандалиях, ступени — из металлической решетки, каблук наверняка застрял бы. И тесно, юбки, даже такие, обтирают стены от многолетней грязи. Ну и компания выберется наружу — две грязные мещанки и агнец Создателев.

— У выхода приготовлены плащи, — словно подслушал мысли агнец, вешая фонарь, который теперь светил вверх. Желтый теплый росток напомнил о ночном монстре с нохского двора, воспоминания сплелись с шорохом и скрежетом. Серебристый лучик прыгнул вниз, к золотистому, который тут же поблек.

— Еще день, — тихо сказала поднимавшаяся последней Марианна. Значит, баронесса тоже глядела на светлую полоску над головой и тоже думала, как они пойдут по взбеленившемуся городу.

— Ночь или день — сейчас безразлично.

Полоска стала сперва подковой, потом полумесяцем — Пьетро не спешил не то что вылезать, даже голову высовывать. В дыру лился слабый свет, пахло дымом, в Эпинэ тоже им пахло, но городской мятеж оказался хуже.

— Выходим.

Руку дамам монах не предложил, стоял у края облупленной ниши и озирался по сторонам, но подернутые дымком, будто туманом, задворки не привлекли даже собак. Изгрызенная веками стена, рядом полуразвалившаяся, с деревцами на крыше, церковь, дальше — заваленный мусором пустырь, за ним — почти скрытые белесой мглой дома… Уныло и все равно страшно. Каменная рука с раскрытой книгой — Эсператия? — дернулась и поползла назад: статуя возвращалась на место. Любопытно, что за голова была у каменного ликтора? Книга уцелела, а глаз, чтобы прочесть, и мозгов, чтобы понять прочитанное, не осталось. Аллегория прямо-таки издевательская.

— Пойдемте, — решился наконец Пьетро. — Плащи накиньте.

Пошли. В противоположную от пустыря сторону, вдоль стены, — что там, Арлетта представляла с трудом, но монах шел уверенно, хоть и не быстро. Вокруг было спокойно, вернее, было бы, если бы позади, за стенами, не трещали выстрелы и не поднимался столб, нет — уже два столба дыма.

Они почти добрались до угла, когда Пьетро резко остановился, и тут же навстречу, из-за поворота, выскочила парочка оборванцев самого отталкивающего вида. Первый лохматый, второй лысый, как колено, они очень спешили, о возможных встречах не думали и едва не врезались в застывшего монашка, после чего тоже замерли, дав разглядеть себя во всей красе. Драная одежда, пятна крови, не лица, а настоящие морды, удивление на которых быстро сменилось радостным оскалом.

— Глянь-ка! — Лохмач легонько ткнул своего приятеля шипастой дубинкой в бок. — Там не сдохли, а теперь вот… Ха! Скажи, повезло?

Лысый обошелся без слов: выдернул из-за спины показавшийся огромным нож, и тут же навстречу, ссутулившись сильнее обычного, шагнул Пьетро.

— Братья, — еле слышно прошелестел он, — не творите зла! Дайте дорогу слуге Создателя нашего и добрым дочерям Его и будете спасены. И воздастся вам за кротость вашу жизнью долгой…

— Нам вот прямо сейчас и «воздастся», — осклабился лохматый. Покачивая дубинкой, он уже нависал над монахом. — А тебя, крысеныш…

— Братья, я смиренно про… — резкий взмах руки словно бы рассек слово надвое, — … шу Создателя о милости к новопреставленным грешникам.

Большой нож падает наземь, лысый тоже. Он хрипит и булькает, вцепившись себе в горло, и лапы его стремительно алеют. Бородач озирается… Озирался.

— А-а-ах! Чтоб тебя Лево…

В этот раз Арлетта успела заметить быстрое движение левой руки, и это было отнюдь не благословение.

— Мэратон. — Лохматый владелец дубинки, скрючившись, валится в дорожную пыль, не закончив проклятия, и затихает. Лысый еще бьется в судорогах, но это недолго — Пьетро быстро наклоняется, будто что-то подбирает, и разбойник успокаивается. Навсегда. Теперь можно разглядеть: из горла покойника торчит нечто бурое. Близорукость не дает разобрать подробности, но главное понятно — смиренный брат Пьетро и в метании ножей неплох.

— «И будете спасены», — повторяет, будто заведенная, Марианна, — «спасены…»

 

2

 

Гвардейский патруль, объезжавший прилегающие к дворцу улицы, «обрадовал» Проэмперадора столицы очередной несуразицей — жители оной столицы в большом количестве скапливаются у Старого парка. Новые беспорядки? А что же еще? Не сбор же маргариток! Эпинэ отнял так и льнущие к глазам руки и посмотрел на привезшего новость корнета.

— Кто-то убит? Ранен?

— Нет, что вы! — Офицерик казался слегка растерянным. — Люди ведут себя очень мирно… Очень. Много пожилых и детей, просто все очень хотят в парк, но стражу слушают. И еще, Монсеньор, они с вещами, в каретах, повозках.

— Ладно, идите. Жильбер, что у нас сейчас?.. Можешь не отвечать, разве что-то новое появилось.

— Только про парк, Монсеньор.

— Только про парк… Только… — В Старом парке так спокойно. Шелестят деревья, поет вода, и никого… А если спуститься в нижний храм, к колодцу, сесть на край, опустить руку в воду и хотя бы на полчаса забыть о том, что творится? Нет, не для того он сам врал и подбил Никола с Левием на ложь, чтобы прятаться по подвалам. Вот глянуть на «мирных горожан» не помешает, благо в Старом городе и вокруг дворца все более или менее спокойно. В Новом ребята Халлорана справляются и без полковника, городом Франциска занимается Никола, а где Никола, там сделано все и больше.

— Жильбер, поехали. Посмотрим, кому так нужно в парк. — Да и положение на левом берегу надо бы получше себе представить. — Карваль, если что, пусть ищет нас у Драконьего источника.

Под дверью торчал Салиган, непривычно тихий, синюшный и слегка похожий на удавленника.

— Мы едем кататься? — Неряха чихнул и подхватил Проэмперадора под руку.

— Я еду, — огрызнулся Эпинэ, — а вы сидите здесь и приходите в себя. Что с вами, кстати?

— Чуть не изгадил собой Закат, — едва ли не с сожалением сообщил маркиз, — но кошки такое не едят, и я по-прежнему с вами.

— Сидите здесь и приходите в себя. При казарме должен быть лекарь.

— Врачи, священники и палачи — это для людей приличных, а я уже не помер, в отличие от нашей с вами деточки. Мне ее не хватает, а вам?

— Салиган! — Робер резко остановился. — Что вы несете?!

— Как и в большинстве случаев — правду, что и роднит меня с Вороном. Это вы всю жизнь врете, чужим во спасение, себе во самоуничижение. Куда едем?

— В Старый парк, — сдался Иноходец. — Откуда вы узнали? Про… девочку?

— Оттуда. А вам, выходит, как с гуся вода? Да уж, знатно она вас шуганула… Эпинэ, говорю вам, девчонке конец, и вылижи меня кошки, если это к лучшему.

— Монсеньор, мы готовы.

— Хорошо, Дювье. Салиган, вы точно не свалитесь?

— Если только вы меня не пристрелите, но заряды лучше бы поберечь.

— Заткнитесь.

Усиленный по случаю беспорядков конвой смыкается вокруг особы Проэмперадора и особы Салигана. Кони откровенно на взводе, люди тоже.

— Открыть ворота!

Цокот пары сотен копыт разбивает тишину. Арсенальная площадь, прилегающие улицы и проулки, первая алая прядь на помнящем едва ли не Франциска клене. Покой и безлюдье, едем дальше…

 

3

 

Бегство продолжалось. Оставив за спиной покойников, Пьетро со сноровкой хорошей овчарки быстро погнал своих дам дальше, то и дело прислушиваясь. О разбойниках не было сказано ни слова, но монах счел, что маску смирения можно сбросить, как и стесняющий движения балахон. Под эсператистским одеянием обнаружилась обычная куртка обычного горожанина, разве что с ножнами на предплечье, тут же, впрочем, перекочевавшими на пояс; в них отправился тщательно обтертый кинжал, а куда делся выдернутый из трупа метательный нож, Арлетта не заметила.

Очень хотелось верить, что его высокопреосвященство, где бы он ни был, в своем секретаре не слишком нуждается и что они с Левием еще выпьют шадди с корицей. Она пригубит и скажет, что отнюдь не удивлена талантами Пьетро, ведь возле такого змея, простите, «голубя» должны обретаться отнюдь не воробушки. Да уж… Двое в несколько секунд, и как красиво! Только какого демона эти головорезы позабыли в пустом тупике? «Там не сдохли…» Если «там» — это на площади, то и бежали бы прочь, а не кружили возле Нохи. Повезло им, видите ли!

Снова поворот, но Пьетро шага не замедляет. Переулок, в который выходят глухие задние стены, пуст, за третьим домом уютно зеленеет запущенный сад. Через забор перевешивается все тот же виноград, вдалеке торчит желтая колоколенка.

— Это Ласточки, — узнает Марианна, — дальше — город Франциска, ремесленные кварталы…

Опять отведенные в сторону плети ползучих растений, опять лаз, опять нагибаться. В саду пусто, мушкетная пальба то ли стихла, то ли здесь не слышна, но колокола продолжают вразнобой голосить, а глаза щиплет дурно пахнущий дым.

Арлетта предпочитала не думать, почему и откуда несет горелым мясом, она просто шла под руку с Марианной, приотстав на шаг от недавнего агнца, без которого они обе были бы либо покойницами, либо камнями на шее пробивающихся из города гвардейцев.

Навстречу между запущенных гряд вальяжными прыжками следовала жаба, а жаба — это сырость и вечер. Солнце ушло за деревья, и когда только успело? Впереди тихо, совсем тихо, будто вымерло. Листва поредела, сквозь нее проглядывают дома, пора опускать капюшон — графиня Савиньяк слишком долго стояла рядом с Проэмперадором у гроба королевы, а мимо шли и шли горожане. Тысячи, десятки тысяч переживших безумную зиму людей — как вышло, что лето сделало их зверьем?

Спокойно идущий впереди Пьетро уже знакомым почти незаметным движением обнажил кинжал, не забыв подать знак — стойте, мол, на месте. Ну сколько можно! Должны же Робер с Карвалем в конце концов навести в столице порядок, пусть даже для этого придется вешать и стрелять вдесятеро против зимнего.

— Парень, не стоит, — хрипло попросил смородинный куст. — Я не враг, можешь поверить. Не веришь, спроси госпожу баронессу.

— Джанис?! — Госпожа баронесса обладателя голоса явно знала, но что-то в тоне Марианны выдавало ее сомнения. — Ты один?

— Уже да.

— Я сейчас вернусь.

Баронесса быстро юркнула в кусты. Удерживать ее Пьетро не стал, но и кинжал не убрал, так и стоял, уже ничем не напоминая монаха.

— Он в самом деле один. — Марианна, брезгливо поморщившись, сняла с плеча улиточку. — Сударыня, Джаниса вы встречали в моем доме, он — «Тень».

— Тень? Ах да… — Тогда их с Ро ужасно заботило, кто и зачем убил гайифского посла. Вот так живешь и не замечаешь своего счастья.

В проходе меж кустов сидела еще одна жаба, за ней, на крошечной полянке, валялись трупы, по виду — родимые братья тех, кому столь душевно проповедовал Пьетро. Сам Джанис прислонился к корявому стволу, миролюбиво подняв обе руки. Лица «Тени» Арлетта не помнила, но цвет волос и ширина плеч вроде подходили.

— И что вы теперь делать собираетесь? — осведомился предводитель ворья, глядя главным образом на баронессу.

— А ты что посоветуешь?

— Надо убираться отсюда. Из города убираться. Если и дальше эти… «добрые горожане» такое вытворять будут… Нет, чую, такой штормяга заворачивается…

— Где еще «вытворяют»? — Пьетро принял решение и убрал кинжал, хотя с его сноровкой это мало что меняло.

— Я ж говорю, по всему городу! Этот вот, Соня, — «Тень» кивнул на одно из лежащих тел, — не совсем мой… Так, иногда словцо какое подкинет, денежное… Как раз прибежал с Золотой, говорил, там все друг друга режут, и солдаты, и мастера. У Квентина тоже заварушка вышла. Соня еще что-то рассказать хотел, а тут эти уроды вылезли. Боец из парня никакой, сразу ножик поймал, пришлось самому…

Значит, и этот — двоих. Разбойник и монах — отличный эскорт, если, конечно, «Тень» присоединится.

— Ты, случайно, не знаешь, что с бароном? — не выдержала Марианна.

— Не, не знаю. — Джанис быстро обежал глазами собеседников. — У него друзья не промах, помогут. Ежели умный, сделает то же, что я вам говорю. Или уже сделал.

 

4

 

Патруль не ошибался и не преувеличивал. Первые подтверждения Робер получил, едва свернув на Родниковую улицу: по ней в сторону парковых ворот действительно шли и ехали люди. При виде отряда они торопливо расступались, давая дорогу, и до Робера доносилось: «Южане… Слава Создателю… Проэмперадор… Я же тебе говорила… они придут!»

— Поздравляю, — с достойным мэтра Инголса выражением объявил уже не столь синий Салиган. — Вы любимы народом или, по крайней мере, его лучшей частью.

— Убирайтесь к кошкам!

— Не едят, — хмыкнул неряха, но заткнулся. Эпинэ заставил себя улыбнуться и кивнуть паре горожанок средних лет, волокших достойные вьючных ослов тюки. Лица женщин озарила неистовая радость, и Роберу от нее стало совсем худо. С ненавистью и недоверием на южан и их вожака глядели, было дело. У тех же халлорановских казарм, когда Проэмперадор с каменной, как хотелось думать, мордой сдерживал заводящегося Дракко, да и сегодня он раз за разом ловил зеленые от запредельной злобы взгляды. Только читать в чужих глазах ненависть не так страшно, как надежду, которую ты вряд ли оправдаешь. На Проэмперадора надеялись, от него ждали спасения и защиты, то есть чуда, а он мог лишь отдать приказ не жалеть пороха и… таких же горожан.

— Я вас правильно понял, вы не хотите стать королем? — напомнил о себе Салиган. — Меня тоже не тянет, но меня никто не просит, а вас не спрашивает. Я бы на вашем месте пустил эту ярмарку в парк. Траву они, конечно, вытопчут…

— Жильбер! — А ведь мог и сам додуматься, если б дурью не маялся. — Давай вперед, скажи открыть ворота.

Адъютант дал лошади шенкелей и скрылся за перегородившей полдороги колымагой. Опять взгляды, неуверенные улыбки, слезы. Горшочек с тоненькой веточкой на руках у старухи, руки морщинистые, худые, а на конце веточки огромный алый бутон. Парень со скулящими дайтами на сворке, тележка с какими-то вещами, двое держатся за руки: она высокая, крутобокая, он бледный и хилый. Что-то бренчит… Пустое ведро привязано к облезлой карете, из окошка таращится румяный старичок, глаза бессмысленные, как у младенца, только что пузыри не пускает. Опять женщины с узлами, девчушка в синем тащит клеточку с морискиллой, но о Капуль-Гизайлях он думать не будет.

— Не беспокойтесь, Эпинэ. Барон и сам не пропадет, и то, что полагает дорогим, не потеряет.

— Может быть… Баронесса и графиня Савиньяк в Нохе.

— Это хуже.

— Вы что-то знаете?!

— Ничего.

— Салиган!

— Виноват. Я знаю барона.

Толпа впереди медленно, но движется, не так уж она и велика, до Доры, слава Создателю, далеко. Без тачек, телег, живности и Желтой площади не заполнила бы. Сейчас не заполнила бы, а если это только начало?

— Бежать, да?! Думала, не найду! Да я ж тебя… Высокий, усатый, с писклявым голосом. Судя по шпаге — дворянин, судя по всему остальному — сволочь. У женщины синий плащ, капюшон опущен… Точно, дворяне, хоть и не знать. Она что-то шепчет, мужчина не слышит, хватает за плечо. Рывок, капюшон падает. Рыженькая, белокожая, совсем еще девочка, но на руке браслет.

— А ну пойдем!

— Нет!..

— Ты разве не слышишь, дама сказала «нет»?

— Вот это — дама?! — Усатый и писклявый осадной башней разворачивается к возвращающемуся Жильберу. — Да она, к твоему сведе…

Адъютант выстрелил за мгновение до того, как это сделал бы сам Робер. Женщина торопливо отскочила от грохнувшегося ублюдка и быстро опустила капюшон. Жильбер послал коня к Монсеньору.

— Стражники открыли ворота. Люди заходят.

— Пусть уберут тело.

— Монсеньор, я…

— Ты совершенно прав.

Таких только стрелять, но дворянин, на глазах Проэмперадора напавший на женщину, пусть она ему четырежды жена или любовница?! Пусть он мерзавец, мерзавцев тоже учат, как себя вести, и они ведут. Когда видят тех, кто сильнее… Этот тоже видел и все равно полез.

— Салиган, вы его не знали?

— Вы дурно обо мне думаете. Я обижен.

Однажды Эпинэ уже так хохотал. На дворцовой лестнице, когда его арестовывал Лаптон.

 

Глава 4. ТАЛИГ. ОЛЛАРИЯ

 

400 год К. С. 7-й день Летних Молний

 

1

 

Люди вели себя тихо, даже дети, и все равно Роберу было неловко, будто ему по дружбе доверили проследить за домом, а он впустил туда чужих. Чувство было глупым, но удивительно сильным. Когда давешний парень с дайтами спустился напоить своих высунувших языки питомиц, Эпинэ чудом на него не наорал, хоть и понимал, что собакам в жару нужна вода, и взять ее больше негде. Дурацкие мысли породили еще более дурацкие действия. Проэмперадор Олларии сорвал с пояса кошелек и высыпал все, что там нашлось, в Драконий источник. Это оказалось заразным — словно разом свихнувшись, беженцы ринулись к водопаду, и в разбуженную глубь золотым и серебряным дождем посыпались монеты, кольца, браслеты, серьги…

— Мародерам придется помыться, — сварливо заметил неотвязный Салиган, роясь в карманах, — но до чего же людишки привыкли откупаться!

Эпинэ промолчал. Маркиз все с той же брюзгливой миной вытащил украшенную крупной жемчужиной булавку, повертел ее в руках и швырнул в источник.

— Решили искупать лишнего мародера? — не выдержал Робер. — Или записали себя в людишки?

— Не дать взятку, когда все дают, равносильно вызову. Я не столь глуп, чтобы с кем-то бодаться без крайней на то необходимости. Судьбу мы подкормили. Что дальше?