Переводческая деятельность в Киевской Руси

 

Под Киевской Русью принято понимать восточнославянское государственное образование, возникшее в X – начале XI в. и просуществовавшее до монголо‑татарского нашествия (XIII в.). Появление письменной литературы в собственном смысле слова было связано, как и в большинстве других стран средневековой Европы, с принятием христианства при князе Владимире Святом (традиционная дата – 988 г.). Поскольку к этому времени на старославянском (церковнославянском) языке уже существовала достаточно обширная литература, главным образом переведенная с греческого, Древняя Русь получила уже в готовом виде и развитых формах корпус переводных произведений, созданных в других славянских землях, прежде всего в Болгарии («прияше святое крещение готово имуще Священное Писание и книги переведены с греческого языка»[134], по выражению одного древнерусского книжника). Объяснялось это тем, что, с одной стороны, будучи формально иноязычными, книги, написанные по‑церковнославянски, ввиду близости его языку восточных славян, были понятны последним, а с другой – использованием этого языка в его русском изводе (варианте) на Руси в качестве литературного. Иногда вопрос о том, где именно было переведено то или иное произведение – в Киевской Руси или за ее пределами – вообще не поддается однозначному разрешению, тем более что на Руси могли работать и болгарские книжники. В таких случаях можно говорить о едином фонде переводной литературы славянских народов, принадлежавших к православному миру (подобно тому, как это имело место с латиноязычными переводами на средневековом Западе).

Значение славянской переводческой традиции неоднократно отмечалось многими исследователями. «…Эти чужие переводы, – писал академик А.С. Орлов, – сыграли большую роль для России, особенно при начале ее книжности, научив ее славянской литературной речи, послужив для нее руководством к повествовательному изложению, что обусловило возможность к самостоятельной переводческой деятельности в России. Вскоре после появления иноязычных новостей и русские книжники испытали свои силы: принимались частью натурализовать их изложение, подвергали его переработкам в соответствии с современностью, частью же подражали чужим повестям, извлекая отсюда для своих произведений то сюжет, то идею, то поэтические образы»[135]. Именно благодаря переводам в сознание славянских народов, в том числе и древнерусского, вошло множество ранее не существовавших понятий религиозного, философского и научного содержания. Наконец, нельзя забывать и о том, что, поскольку основным источником славянской книжности была Византия и абсолютное большинство переводов выполнялось с греческого языка, древнерусские читатели опосредованно – через христианскую интерпретацию – в определенной степени получили возможность соприкоснуться с античным наследием.

Бытовавшая на Руси переводная литература отличалась достаточно большим жанровым многообразием. Прежде всего, разумеется, следует назвать различные библейские и богослужебные книги, а также примыкавшие к ним сочинения церковных деятелей (Иоанна Златоуста, Григория Наниазина, Василия Великого, Григория Нисского и др.). Широкой популярностью пользовались жития святых (к числу наиболее популярных относились «Житие Ирины» и «Житие Алексия, человека Божия»), патерики (сборники церковно‑религиозного содержания, состоявшие из кратких занимательных рассказов о подвижнической жизни монахов), апокрифы (произведения с библейским сюжетом, не вполне совпадавшие с каноническими) и др. Важную роль для дальнейшего развития древнерусской культуры, особенно в деле становления русского летописания, сыграли переводы византийских хроник, прежде всего «Хроники Георгия Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы[136]. В первой из них излагаются события мировой истории в религиозно‑христианском духе и с преимущественным вниманием к церковной истории. Вторая, написанная в отличие от первой безыскусным стилем, содержит некоторые античные мифы, события римской истории, а главным образом посвящена истории византийской. Имела хождение и литература светская по содержанию, хотя и насыщенная религиозно‑назидательными поучениями: восходящая к сирийским источникам: «Повесть об Акире Премудром», представлявшая собой христианизированную обработку жизнеописания Будды, «Повесть о Варлааме и Иоасафе» и др. Своеобразным рыцарским романом являлось собой «Девгениево деяние» – прозаический перевод византийской эпической поэмы о богатыре Дигенисе Акрите. Знали в Киевской Руси и «Александрию» Псевдо‑Калисфена, которую считали реальной биографией Александра Македонского, а не вымыслом со значительной долей фантастики. Наконец, можно назвать и литературу естественно‑научного (в тогдашнем понимании) содержания – «Физиолог» и «Шестоднев», в которых давались сведения об окружающем мире и самом человеке, хотя наряду с реальными описывались и вымышленные существа – единорог, кентавр и т. д. Была известна на Руси и книга путешествий – «Христианская топография» византийского купца Косьмы Индикоплова, побывавшего в первой половине VI в. странах Востока – Аравии, Египте, Эфиопии. Причем значительная часть названных выше и ряда других произведений, по мнению исследователей, была переведена именно в Киевской Руси.

Как сообщает начальная русская летопись – «Повесть временных лет», большую роль в организации просветительско‑переводческой деятельности сыграл киевский князь Ярослав Мудрый (ум. в 1054 г.), который «собра писце многы и прекладаша от грек на словенское письмо… насея книжными словесы сьрдца верных людий»[137].

Вопрос о методах работы славянских переводчиков, а также о качестве выполнявшихся ими переводов не получил в специальной литературе однозначного разрешения. Большинство исследователей указывало на стремление древних книжников к пословной передаче иноязычных текстов. Причем здесь принимаются во внимание как жанровая принадлежность того или иного памятника, так и традиция, в рамках которой выполнялся перевод. С одной стороны, произведения сакрального характера, прежде всего библейские и богослужебные книги, должны были строже следовать за оригиналом, нежели литература светского характера[138], а с другой – техника работы восточнославянских переводчиков позволяет предположить их меньшую скованность параметрами исходного текста, нежели это наблюдалось у болгарских книжников. В этом отношении особо выделяют созданную на Руси версию «Истории иудейской войны», написанную по‑гречески в I в. н. э. Иосифом Флавием (Иосифом Бен Матафием). Напомним, что ее автор, участвовавший в иудейском восстании против римского владычества, впоследствии перешел на сторону римлян и рассказал о ходе восстания, за которым последовало взятие и разрушение римлянами иудейской столицы – города Иерусалима. Сочинение Иосифа Флавия отличалось высокими стилистическими достоинствами, передача которых представляла немалые сложности. Древнерусский переводчик, стремясь сделать текст более доступным и понятным для читателей, в ряде случаев изменял порядок слов по сравнению с греческим текстом, вносил в последний отдельные элементы привычного быта, распространял описание боевых эпизодов, заменял повествовательную и косвенную речь диалогической формой изложения. Он широко использовал образные средства (метафоры, сравнения и т. п.), отсутствовавшие в греческом тексте, применял фразеологические выражения переводящего языка. Ярче и красочнее, чем у самого автора, даны описания природы, применен и способ диалогической организации речи, ритмо‑методического членения фраз и др. Аналогично обстояло дело и с некоторыми иными памятниками, которые могли сокращаться, дополняться вставками из других произведений и т. д.

Интенсивная переводческая деятельность, с одной стороны, и усвоение славянского, главным образом болгарского, книжного наследия – с другой[139], привели к превращению Киевской Руси в центр славянской письменности, прежде всего именно переводной. Иногда говорят даже об особом киевском переводе существования славянской письменности. Однако на дальнейшем развитии ее (как и всей древнерусской культуры в целом) крайне неблагоприятно сказались события, связанные с монгольским нашествием.

 

Перевод в XIII–XV веках

 

Во второй половине XIII – первой половине XIV столетия переводческая деятельность на Руси если и не прекращается целиком, то в значительной степени замирает. Однако благодаря сохранившимся контактам с православными южнославянскими землями на Русь поступает значительное число переводных памятников, созданных в Болгарии, Сербии, а также монастырях Греции, Иерусалима, Синая. Среди них можно назвать «Сказание об Индийском царстве», «Повесть о Макарии Римском», имеющие византийское происхождение, «Слово о двенадцати снах Шаханши», восходящее к буддийским источникам, «Чин православия», дополненный пунктами, отражавшими распространившуюся в этот период доктрину исихазма[140], новые редакции «Александрии» и «Троянской войны», относящиеся к басенно‑сатирическому жанру сказания о Соломоне и Китоврасе, сборник басен «Стефанит и Ихнилат», сюжеты которого заимствованы из индийской «Панчатантры». Заслуживает упоминания также относящийся к XIV столетию перевод произведений Псевдо‑Дионисия Ареопагита с комментариями Максима Исповедника, причем переводчик (инок Исайя), по предположению некоторых исследователей, родом серб, ставший впоследствии игуменом Пантелеймоновского монастыря на святой горе Афон, как и его западные коллеги в IX в. (Иоанн Скотт Эриугена и Анастасий Библиотекарь) отмечал «тяжесть прелагания» греческого текста. И здесь пословный характер перевода часто приводил к затемненности смысла, а порой и полной его непонятности. Интересна попытка Исайи передать предпосланные книгам Псевдо‑Дионисия стихотворные эпиграммы.

В XIV в. на Руси получил распространение еще один перевод – «Диоптра» («Душезрительное зеркало») Филиппа Монотропа (Пустынника). Ее текст представляет собой поэму души и плоти, переведенную прозой, причем перевод почти буквален.

Не останавливаясь на перечислении других памятников, впервые переведенных южными славянами в указанный период (среди которых большое место занимала литература аскетического содержания, что объяснялось отмеченным выше влиянием идей исихазма), напомним об изменении подхода к технике передачи иноязычных произведений, связанных с деятельностью патриарха Евфимия и Константина Констенчского. Этот процесс сопровождался эмиграцией с Балканского полуострова многих церковных и культурных деятелей, спасавшихся от османского нашествия. Названный момент, естественно, отразился и на переводческой деятельности в самой Руси, где она стимулировалась уже начиная с XIV столетия московскими митрополитами, причисленными к лику святых, – Алексием (конец XIII в. – 1378 г.), переводившим с греческого Новый Завет и так называемые «учительские послания» (сочинения раннехристианских богословов, признанных «отцами церкви»), и его преемником Киприаном (ум. в 1406 г.), который, как сообщают источники, «многия святыя книги с греческого языка на русский язык преложи»[141]. В следующем столетии влияние нового подхода к передаче иноязычных текстов сказалось весьма сильно, способствуя утяжелению и архаизации последних, поскольку проводившаяся южнославянскими книжниками реформа мыслилась прежде всего как возвращение к истокам, т. е. к языковым формам, использовавшимся во времена Кирилла и Мефодия. Отсюда и труднодоступность создававшихся в названную эпоху версий для недостаточно подготовленного читателя. «Переводная литература той поры, – писал один из крупнейших специалистов по истории русского языка Б.А. Ларин, – отличается даже для читателя‑специалиста чрезвычайной сложностью и неясностью языка, особенно переводы из богословских и научных сочинений. Знаменитый дипломатический деятель, дьяк московского князя Дмитрий Герасимов был одним из крупнейших переводчиков XV в. Он впервые перевел на литературный язык Московской Руси латинскую грамматику Доната… Но нельзя сказать, чтобы это был перевод на русский язык. Язык перевода – в основном язык старославянский. Читать эту книгу так трудно, что надо удивляться, как все‑таки могли многие русские люди изучать латинскую грамматику… Не менее трудно изложены переводы богословских сочинений ряда крупных византийских писателей»[142].

Процитированное высказывание Б.А. Ларина привлекает внимание прежде всего благодаря упоминанию имени Дмитрия Герасимова (ок. 1465 – ок. 1530), родившегося в Новгороде и предположительно прожившего несколько лет в Ливонии. Владея латинским и немецким языками (а также, возможно, итальянским и древнегреческим), Герасимов стал «толмачом» на государственной службе. При выполнении различного рода дипломатических поручений ему часто приходилось бывать за границей, в том числе и в центре католицизма Риме. Однако особенно важную роль сыграло его сотрудничество с новгородским архиепископом Геннадием (ум. в 1506 г.), происходившим из дворянского рода Гонзовых. Ведя непримиримую борьбу с так называемой «ересью жидовствующих», сторонников которой обвиняли в тайной приверженности иудаизму, Геннадий поручил Герасимову перевод антииудейских трактатов Николая де Лиры и крещеного еврея Самуила, а также некоторых других произведений религиозно‑богословского характера. В связи с этой борьбой архиепископ организовал и наиболее крупное переводческое предприятие своего времени – создание первого на Руси полного корпуса библейских книг, часть которых отсутствовала в имевшихся церковнославянских переводах. Помимо Дмитрия Герасимова, в реализации замысла Геннадия участвовало несколько других переводчиков – Влас Игнатов, монах‑доминиканец Вемианин (южнославянского происхождения), Николай Булев. Работа над составлением библейского свода была завершена в 1499 г., причем, как неоднократно отмечалось, опирались его создатели не только на уже существующие славянские версии, но и в значительной степени на текст латинской Вульгаты. «Это выразилось и в соответствии ветхозаветного канона латинской традиции, и в переводе недостающих книг по Вульгате, и в упорядочении по ней некоторых старых переводов…»[143] Использовалась также и немецкая Библия по Кельнскому изданию 1478 г.

Подобного рода влияние католической традиции на труд, целью которого являлось торжество православия, объясняют целым рядом причин, важнейшую из которых видят в том, что новгородский епископ в борьбе с еретиками стремился использовать богатый опыт, накопленный в этой области западной церковью. Сыграло свою роль, вероятно, и падение авторитета греческой церкви после истории с Флорентийской унией 1439 г. (попыткой объединить католическую и православную церкви под властью Папы Римского, вызвавшей резкое неприятие в Московской Руси), и гибель Византийской империи, в результате которой константинопольский патриарх оказался под турецким владычеством, – а это, в свою очередь, не могло не отразиться и на престиже греческой духовной литературы. Указывали также на отсутствие надежных греческих списков и квалифицированных переводчиков с греческого; не исключено и влияние личных пристрастий самого архиепископа. Как бы то ни было, на рубеже XV–XVI столетий (который иногда называют новгородским периодом в развитии переводной литературы) наблюдается невиданное ранее интенсивное использование западноевропейской книжности: при почти полном отсутствии переводов с греческого сотрудники Геннадия охотно пользуются латинскими и в определенной степени немецкими источниками. Помимо указанных выше произведений, можно назвать Псалтырь, над которой Дмитрий Герасимов и Влас работали в 1498–1500 гг., трактат о времяисчислении Вильгельма Дурандуса, частично переведенный Булевым, «Прение живота со смертью», проникнутое эсхатологическими[144] настроениями (переведено с немецкого в конце XV в.), прение Псевдо‑Афанасия Александрийского с Арием, переведенное с латинского греком Мануилом Дмитриевым, и др. Западное влияние проявлялось в том, что тексты Ветхого Завета дополнялись предисловиями и комментариями, отражавшими традицию средневековой схоластики.

С другой стороны, в рассматриваемый период было сделано и несколько переводов с еврейского («Шестокрыл», «Тайная Тайных», а также «Логика» крупнейшего еврейского средневекового философа Моисея бен Маймонида[145]). Традиционно их считали результатом деятельности основных врагов Геннадия – «жидовствующих», вместе с тем указывалось, что само по себе использование названных текстов отнюдь не отвергалось ни самим архиепископом, ни другими солидарными с ним иерархами.

Бурная переводческая деятельность Геннадия и его сподвижников прервалась в 1504 г., когда новгородский архиепископ был лишен сана, а центр переводческой деятельности переместился в Москву, куда перебрались и некоторые бывшие помощники Геннадия.