Доклад на конференции всэи, по совместным работам с С. Гавриленковым

Доклад, прочитанный М. Хазиным в феврале 2005 года на конференции, организованной Вятским социально-экономическим институтом в г. Кирове (Вятке)

Часть 1. Системы ценностей

То, что нашей страной последние лет 20 управляют скверно, очевидно практически каждому. За исключением нескольких десятков тысяч «персонажей», которые получили на этом «управлении» многомиллионные (а то и миллиардные) барыши и которые, в целом, уже не считают себя частью «этой» страны.

Однако вопрос, что именно «скверного» они сделали, приводит к яростным спорам, доходящим до драк. Причем споры эти уже давно дошли до такой стадии, когда оппонентов просто не слушают. «А, это либераст», или «а, это коммуно-патриот» – стандартная фраза, которая обычно произносится не после, а до начала выступления конкретных лиц, чья позиция, в общем, более или менее определенна и понятна. А иногда и не то чтобы понятна, просто известно, в каких компаниях это лицо бывает. Если бывает во всех, это еще хуже, поскольку, ясное дело, мы имеем дело с беспринципным интриганом, у которых, как известно, твердой позиции быть не может в принципе. А если не бывает нигде, то разве мог он достать информацию, на основании которой можно делать какие-то разумные выводы? Все это вовсе не шутки – со всеми этими доводами автор доклада сталкивался лично, причем его обвиняли как в работе в «команде Чубайса – Уринсона», так и в публикациях в газете «Завтра», как в том, что не может «эксперт-американист» не выезжать каждый месяц в США, так и в том, что он путешествовал по США на деньги USAID. Не говоря уже об обвинениях в антисемитизме и сионизме, одновременно разумеется! В общем, ясно только одно: при таком подходе никакие, даже вполне разумные доводы услышаны не будут, поскольку их просто никто не слушает.

Разумеется, групп, которые остальных не переносят в принципе, существенно больше двух. Только вот более или менее разумно их перечислить практически невозможно – каждая из них одни и те же слова и термины понимает по-своему, что неминуемо вызывает в адрес любых комментаторов (даже не оппонентов) обвинения в клевете. Причем особенно сильны эти обвинения как раз в сторону более или менее вменяемых комментаторов – чем объективнее анализ, тем лучше видно, что большинство этих сект органически неспособны к нормальному созидательному труду, а значит, не в состоянии принести реальную пользу нашей стране. Но вот борьбу за добывание «хлеба насущного» (как в виде грантов от различных коммерсантов или зарубежных организаций, так и в виде более или менее обеспеченных последователей) они вести могут – и ведут, подчас достаточно агрессивно.

Отметим, что раньше, скажем в 60-е или даже 20-е годы, такого распада общества не было. Да, разумеется, существовали непримиримые враги, но их позиции были хорошо известны и всем понятны, причем даже им самим. Разумеется, иногда устраивались такие достаточно безобразные спектакли, как, например, травля Б. Пастернака после получения им Нобелевской премии. Однако при этом все знали, что эта травля не имеет никакого отношения к содержанию романа «Доктор Живаго», который чуть не напечатали в СССР (да и напечатали бы через пару-тройку лет), а из-за того, что этот роман был напечатан на Западе, причем без соответствующего разрешения. Было ли при этом дано формальное согласие автора – вопрос до сих пор открытый, но вот прямого запрета точно не было.

Да, разумеется, с точки зрения нынешней (отметим, как раз западной) системы ценностей это воля и право автора, где и на каких условиях печататься. Но СССР придерживался альтернативной системы ценностей, которая была ничем не хуже западной, да и действовала практически в половине мира. И эта система, прямо скажем, не одобряла подобных действий. Можно, конечно, обозвать это западным словом «тоталитаризм», но ведь и сама западная система запрещала одно время сторонникам коммунистической партии или даже социалистических идей заниматься определенными профессиями (что в Германии 70-х, знаменитые «запреты на профессию», что в США 50-х, через активность знаменитых комиссий по запрету «антиамериканской» деятельности). Правда, там, у них, это называется «борьбой с терроризмом» или с тем же «тоталитаризмом». И не исключено, что этот запрет в СССР действовал как раз потому, что те, кто нашу страну создавал (прежде всего, И. В. Сталин), прекрасно осознавали, что может произойти с нашей экономикой и нашей жизнью, если допустить терроризм западный. Мы это уже, к сожалению, знаем или узнаем в ближайшем будущем, а советские люди того времени не могли себе подобный кошмар представить даже в страшном сне.

И, возвращаясь к упомянутому «спектаклю», необходимо отметить, что, хотя значительная часть «актеров» и произносила сакраментальные слова «Я Пастернака не читал, но скажу…», все они очень отдавали себе отчет в том, за что реально ругают Пастернака. И хорошо понимали, что, может быть, не все их слушатели в этом разбираются (например, по молодости), и именно по этой причине раз за разом повторяли, что содержание романа никакого отношения к делу не имеет.

Можно привести еще один пример того, как трудно сейчас понять реальный смысл произошедших событий, даже в том случае, когда они произошли не так давно. В конце 80-х – начале 90-х, когда имя Сталина всячески поносилось на волне «демократизации», одним из любимых исторических анекдотов, рассказываемых нашими «прорабами перестройки», был рассказ о реакции И. В. Сталина на рассказ Горького «Девушка и смерть». «Это посильнее „Фауста“ Гёте», – сказал Сталин после того, как прослушал рассказ Горького в его собственному исполнении, и эта фраза несколько лет служила доказательством «бескультурия» и «глупости» Вождя. И только через несколько лет более или менее разумные комментаторы донесли до сведения общественности, что из достаточно большого количества присутствующих реально читали Гёте только два человека – Горький и Сталин. И, таким образом, слова Сталина являлись блестящей шуткой высококультурного человека, который своим соратникам продемонстрировал уважение к Горькому (поскольку имя Гёте было известно всем), а самому Горькому – что уровень прослушанного произведения, мягко говоря, не внушает уважения…

Все эти примеры направлены, в общем, на одно – чтобы показать, что системы смыслов, которые вкладываются подчас в одни и те же слова, могут существенно различаться. И что сейчас у нас нет сколько-нибудь устойчивой системы таких смыслов, поскольку старые мы, в общем, утеряли, а с новыми, «западными», тоже возникают трудности, которые мы ниже еще перечислим.

Так вот, что-то принципиально изменилось к середине 80-х годов в нашей стране. Система смыслов (или, менее точно, но более понятно, система ценностей), в том числе и под действием западной пропаганды, существенно изменилась, ее дрейф в сторону Запада был очевиден. Отметим еще раз, что термин «система ценностей» не совсем верно отражает ситуацию, но пока, до тех пор пока не даны точные определения, его достаточно удобно использовать, он вызывает наиболее адекватные ассоциации.

А соответствующие механизмы защиты отечественной системы ценностей, наоборот, сильно ослабли. Именно к этому времени появляются знаменательные выражения типа «человек умеет жить», «неприлично задавать вопрос, откуда у людей деньги» и так далее. Но ведь такой дрейф произошел далеко не случайно – люди явно ощущали, что с конца 70-х годов «старая», отечественная, система ценностей явно не давала возможности столь же быстрого развития, как раньше. Пресловутый застой не был пропагандистской уткой, хотя только сейчас мы понимаем, как же хорошо было в рамках этого застоя жить.

Но ощущение, что в рамках устоявшихся правил жить дальше нельзя, не исчезало, а изменение правил возможно только вместе с изменением системы ценностей, которая эти правила ограничивает. И в этот момент настойчивые требования значительной части населения были подкреплены пропагандой системы ценностей западной, главной чертой которой (в соответствии с доступными рекламными материалами) была как раз адекватная оценка личных качеств человека. С учетом того, что традиционная советская система ценностей как раз в этом месте явно давала сбой, уклоняясь в сторону ценностей коллективистских, удар пришелся в самое слабое место. И страна сначала начала обсуждать необходимость изменения системы управления государством, а потом и прямо действовать в направлении развития новой системы ценностей.

Результат получился, мягко говоря, неважным. И хотя автор этого доклада, который в силу обстоятельств изнутри наблюдал многие управленческие процессы 90-х годов, отлично знает, что многих неприятностей можно было избежать. Однако страну к ним вполне целенаправленно подвели люди, которые были явными личными врагами нашей страны и наших ценностей. Тем не менее главной причиной распада экономики были не они. Цель и содержание развития страны, которые были окончательно утрачены где-то в 70-е годы (а 80-е стали уже следствием), не появились автоматически с заменой советской системы ценностей на западную. Более того, в последние годы практически всем стало ясно, что на базе западной системы ценностей мы уже никак не сможем построить самодостаточное общество и в лучшем случае станем придатком Европы и США. А в худшем – несколькими придатками.

В то же время и западный мир явно впал в тяжелую депрессию. Экономические проблемы стали лишь частью общего процесса, который все сильнее и сильнее напоминает начало распада. И имеется достаточно фактов (причем их количество все время растет), которые демонстрируют, что этот процесс затрагивает все стороны жизни населения западных стран. Падение рождаемости, резкое усиление наркомании, гомосексуализма, резкое падение уровня образования да и вообще категорическое нежелание за что-то бороться, становятся общим местом западной жизни. А если к этому еще добавить неминуемое разрушение систем государственной социальной поддержки практически во всех западных странах, то становится понятно, что этому миру и его системе ценностей жить осталось не так уж долго – десять, от силы пятнадцать лет. После чего она, может, и не погибнет, но явно потребует глобального и жесткого реформирования.

Самый главный вопрос, который стоит перед любым исследователем человеческого общества, независимо от того, представляет ли он коммерческую структуру, которая должна отстраивать свою стратегию на достаточно длительный срок, или государственную, или научную, – это какие силы будут определять направления движения. И какими терминами их можно описать. Все приведенные выше примеры очень показательны в том смысле, что их можно интерпретировать совершенно по-разному, в зависимости от того, какая система ценностей, система смыслов используется комментатором. А если еще учесть, что каждая система ценностей порождает свой собственный язык (а точнее, интерпретацию базовых понятий, то есть профессиональный жаргон), то как понять, можно ли на данном языке адекватно описать другую систему ценностей?

Можно привести еще несколько примеров. Например, одним из главных терминов западной системы ценностей является «свобода». Но что она собой подразумевает? Можно ли, например, считать, что в США есть свобода слова? На пропагандистском уровне (в «западной» терминологии, естественно) ответ – «да». А на самом деле? Скорее всего, все-таки «нет». И для доказательства этого можно даже не поднимать колоссальный пласт, разработанный советской пропагандистской машиной (просто потому, что у нее на этот вопрос ответ будет «нет» в любом случае, независимо от конкретики), достаточно лишь привести вполне убедительные факты: даже очень авторитетные американские журналисты, которые 11–12 сентября 2001 года усомнились в том, что организатором теракта стала «Аль-Каида» и лично бен Ладен (официальная версия), потеряли свою работу буквально в течение нескольких часов. И хотя сейчас, по прошествии нескольких лет, эта официальная версия кажется все менее и менее правдоподобной, разумеется, никакой компенсации эти люди никогда не получат.

Так какую же свободу реально имеют в виду представители западного мира? Для советских диссидентов 70–80-х это была свобода нарушать законы государства, в котором они жили, – обычно для достижения личной выгоды (и личной популярности на том же Западе, с соответствующими материальными выгодами), хотя были среди них и не очень умные идеалисты, и просто болезненно честные люди, которых вытесняли в маргинальную среду не всегда продуманные действия властей (которые в любой стране и в любое время найдутся в избытке). А что означает западная свобода для православных верующих или мусульман? Для них свобода в западном понимании означает право безнаказанно нарушать библейские заповеди, первой из которых является базовое условие самого существования западного общества – отмена запрета на ростовщичество!

А вторым, автоматически, – право людей, исповедующих западные ценности, самостоятельно выбирать, какие из библейских заповедей исполнять и когда. С точки зрения христианина – это гордыня, самый страшный из всех существующих грехов, поскольку заповеди эти были даны Богом и человек не в праве осуществлять такой выбор. Но для прикрытия подобных нарушений западный мир придумал термин «политкорректность», соблюдение которой является обязательным для всех и которая запрещает публично обсуждать подобные проблемы.

Иными словами, вместо библейских заповедей или «Морального кодекса строителя коммунизма» (которые, как мы увидим в дальнейшем, идеологически имеют много общего) западный мир предлагает свою систему заповедей, исполнение которых столь же обязательно: например, «свободы», понимаемую как отказ от системы ценностей предыдущих исторических эпох и «политкорректности» как запрет обсуждать эти самые системы ценностей. А ведь есть еще «демократия», «священное право» частной собственности, «права человека» и многое, многое другое.

Отметим, что сама по себе западная система ценностей тщательно маскирует свое отличие от предыдущих систем. Она (в рамках той же политкорректности) запрещает публичное обсуждение отличия феномена протестантизма от православия или католичества – чтобы не выпячивать свой реальный отказ от библейских ценностей. Она прилагает колоссальные усилия для того, чтобы максимально обелить банковскую деятельность, которую объявляют «достойной и уважаемой» профессией в течение всей истории человечества, хотя на протяжении 1500 лет христианского и (частично) мусульманского господства в Европе банкир (ростовщик) не мог считаться уважаемым членом общества, поскольку открыто и публично нарушал обязательные к исполнению библейские заповеди.

Наконец, западная система ценностей включает в себя тщательно разработанную концепцию развития истории, которая выводит традиции демократии из афинской демократии Древней Греции. Не будем обострять внимание на том, что все города-государства Древней Греции были рабовладельческими, отметим только, что они были языческими. И после прихода христианства ни о каких рабовладельческих демократиях и речи больше не было. Но западных историков это не смущает. Они радостно выстраивают единую линию исторического развития, для чего используют достаточно аморфный, но крайне обширный термин «цивилизация». Делается это неспроста. Дело в том, что, хоть система ценностей в рамках Европы только с XVI века изменилась по крайней мере трижды (причем в разных направлениях), культура, в общем, сохраняла преемственность. И по этой причине примат западных историков, защищающих свою систему ценностей, явно принадлежит культурному, а не ценностному пласту, поскольку именно в нем труднее увидеть принципиальные изменения, которые происходили за последние 500 лет и которые мы многими примерами иллюстрировали выше и еще опишем далее.

Ну и, наконец, следует отметить, что принципиальный отказ от библейских догматов, характерный для протестантизма (см. ниже), приближает его все-таки к язычеству. И в этом смысле выбор Афин в качестве образца является, скорее, попыткой затушевать отказ от христианства (и вообще от библейских ценностей), о котором все-таки открыто говорить пока рано.

А вот XVI век западные историки любят. Не потому, что отмечают в нем первое за полтора тысячелетия принципиальное изменение базовой системы ценностей для части населения Европы, а потому, что им очень нравится сама эта, возникшая в то время, система, то есть протестантизм, и ее идеологическая производная – Протестантская этика. И здесь мы видим подлог: сама Протестантская этика описывается во всем своем «великолепии», но нигде не говорится о том, что с точки зрения предыдущей системы ценностей (библейской, в широком понимании этого слова) она недопустима, поскольку является опасной и агрессивной ересью (то, что в русской традиции называется «тоталитарная секта»). В то же время те возможности, которые появились в связи с отменой, в частности, запрета на ростовщичество, западной пропагандой активно продвигаются, причем подразумевается, что они развивались и до XVI века, только с расцветом протестантизма скорость их развития существенно выросла.

Точно так же не обсуждается реальная система ценностей социалистических идей, которые возникли в конце XVIII века как ответ на совершенно человеконенавистническое капиталистическое общество и представляли собой фактически попытку вернуть запрет на ростовщичество в форме обобществления средств производства. Отметим, что в СССР был реализован достаточно радикальный вариант этих идей, но ведь он увенчался грандиозным успехом. Особенно если учесть, что, по мнению многих достаточно глубоких аналитиков, СССР в 70-е годы мог выиграть холодную войну и не преуспел в этом только потому, что его тогдашние руководители не боялись оказаться в той же ловушке, в которой сейчас застряли США. То есть в ситуации, когда мощи страны может не хватить на то, чтобы удержать от скатывания в хаос той половины мира, в которой вдруг исчезли «скрепы», обеспечивающие управление и порядок. Впрочем, специфика западной системы управления такова, что проблемы решаются «по мере поступления», – поэтому сначала мировая система социализма и СССР были разрушены, а потом все задумались о последствиях. И не исключено, что то состояние «надрыва», в котором явно сейчас находятся США и их экономика, связано именно с распадом альтернативной системы.

Если ретроспективно взглянуть на ценностные модели, которые были в России, то можно отметить, что в ХХ веке произошло по крайней мере два принципиальных изменения. Первое – в феврале 1917 года, когда была отвергнута система ценностей «православной империи», с небольшими вариациями существовавшая в России как минимум с XV века (и перенятая у Византии). Причем направление этого изменения было, скорее всего, первоначально, в сторону западной системы ценностей. Это видно и по тому, кто реально способствовал Февральской революции (а есть очень серьезные основания подозревать, что ее организовывали агенты Франции и Англии, которые очень боялись одностороннего перемирия между Россией и Германией), и по тому, кто по ее итогам пришел к власти, и по риторике, что велась в прессе.

Но, по всей видимости, различия между православной и западной системой ценностей оказались слишком сильными, и внедрить в Россию эту модель в тот момент не удалось. И тогда, на фоне идеологического вакуума, к власти пришла группировка, которая придерживалась одного из радикальных социалистических учений. Отметим, что исторически православие предшествовало западной системе ценностей, а социализм появился позже как попытка вернуть на место часть библейской догматики, отторгнутой в рамках западной модели. Именно по этой причине в ряде моментов христианская и социалистическая системы ценностей очень близки, что и позволило коммунистам во главе с Лениным «вменить» ее России.

Отметим, что СССР имел свою версию истории, основанную, что естественно, на собственной системе ценностей. Опыт последних 15 лет (которые в некотором смысле представляют из себя «растянутый» 1917 год) показал, что западная система ценностей принципиально противоречит многим «культурным кодам» советского (и, как частный случай, русского) народа. Особенно хорошо это видно на примере последнего интервью американской президентши в Латвии, Вике Фрайберге, которая искренне уверена в тождественности фашизма и коммунизма и абсолютно безнаказанно в рамках западной парадигмы эту точку зрения пропагандирует. И кризис последних лет, в частности, связан с тем, что невозможно (пока?) объяснить проживающему в России человеку, что фашизм победили США и Англия, что при СССР люди жили очень бедно (поскольку сейчас они живут значительно хуже), что при социализме отдельные люди не имели возможности свободно получать образование и иметь доступ к культуре, и т. д.

Хотя если вспомнить социалистическую версию истории, то и описание капиталистических стран в ней страдало серьезной однобокостью. Как, впрочем, и история Российской империи до 1917 года.

И это на самом деле не случайно. Все описанные выше примеры показывают одно: как только автор исторического (культурного, социологического и т. д.) текста выбирает базовую систему ценностей, он вынужден трактовать все описываемые события и следствия из них в ее рамках. А выбор такой необходим – без него, как мы видим и по опыту 1917 года и по опыту последних 15 лет, невозможно привести общество «к единому знаменателю» и дать ему цель. Такую цель, которая повела бы за собой большую часть нации и обеспечила бы стабильное развитии страны и повышение жизненного уровня населения. Как это было (давайте признаемся себе в этом) в 1930–70-е годы прошлого века.

Проблема только в том, что пока непонятно, как в нынешней ситуации такая система ценностей должна выглядеть. Мы не Чехия и даже не Польша, которые просто смогли себе позволить присоединиться к очередному сильному партнеру в расчете, что за лояльность они получат «пироги и пышки». Какие-то действительно были получены, а как будут обстоять дела в будущем – большой вопрос. Но Россия-то всегда имела собственную систему ценностей, уж на протяжении последних 600–700 лет точно (а то и 1000, с момента принятия христианства). А сейчас ее нет. И если в 1917 году нам ее предложили в практически готовом виде (к тому времени собственно системе ценностей уже было лет 150, а конкретно ее коммунистической версии – более 60 лет), то сейчас такой системы ценностей не видно. А все, что предлагается, выглядит настолько искусственным, что имеет минимальную жизнеспособность.

Единственное, что точно понятно, – это то, что попытки дальнейшего «обустраивания» России на базе западной системы ценностей приведут к ее окончательной гибели. И многочисленные варианты, которые обсуждаются упомянутыми выше группами, носящими явно сектантский характер, связаны именно с тем, что что-то делать надо, причем срочно, а как – непонятно. И эта коллизия создает в обществе колоссальное напряжение, которое пока не может найти конструктивного выхода. А какая система ценностей нас спасет, в общем, на сегодня не ясно. И что делать?

Поэтому все дальнейшие рассуждения посвящены одной-единственной задаче: описанию истории России (и всего мира, в той части, без которой обойтись будет никак нельзя) с точки зрения анализа смены систем ценностей. Поскольку не исключено, что в процессе этого анализа ответ найдется сам. А если станет понятна система ценностей, в рамках которой можно будет спасти Россию, и если это можно будет доказать достаточно большой части населения, то собственно технологическую часть проекта «новой» России отстроить можно будет достаточно быстро. В конце концов, у Ленина такого технологического проекта тоже в начале пути не было (точнее, он довольно быстро понял ошибочность своего первоначального замысла).

Отметим, что с точки зрения ортодоксальной исторической и социологической науки приведенный ниже анализ носит достаточно маргинальный характер. Дело в том, что общественные науки обычно развиваются в стабильных обществах, которые, как мы уже понимаем, имеют устоявшуюся базовую систему ценностей. И совершенно не склонны рекламировать альтернативные системы. Так существовала марксистско-ленинская социология, которая клеймила человеконенавистническую социологию капиталистическую. А последняя, в свою очередь, клеймила «тоталитарную» социалистическую социологию. Аналогичную коллизию в экономике мы видим собственными глазами каждый день, про историю и говорить нечего.

В приведенном ниже тексте сделана попытка описать историю с точки зрения смены господствующей системы ценностей, перейти, так сказать, к ценностному анализу, от анализа с точки зрения одной системы ценностей к изучению взаимодействия и смены различных систем ценностей. Также мы придем к выводу, каким же должен быть «проект Россия».

Часть 2. Глобальные проекты

Слово «цивилизация» плохо поддается определению. Большинство мыслителей, так или иначе занявшихся этим ускользающим предметом, связывали ее черты с культурой. Это дает возможность показать, но не объяснить причины того, почему технологическая цивилизация европейского типа склонна к глобальности, а цивилизация индуистская (никто ведь не станет утверждать, что это не цивилизация) особенно не стремится распространиться до пределов обитаемой Вселенной. Некая сила толкает одни страны выйти за пределы своих границ и распространять влияния, а другие – нет.

Говоря языком современного бизнеса, стремящиеся к экспансии своей цивилизации силы (которые вовсе не обязательно являются конкретными странами) формулируют глобальный проект, причем войти в него могут и территории, культура которых весьма далека от культуры «авторов» проекта.

Повторим это определение в более формальных формулировках. Основным понятием, которое, по мнению авторов, является базовым для описания глобальных тенденций развития государств, их коалиций и цивилизаций (то есть то, что сейчас модно называть словом «геополитика»), является «глобальный проект». По нашему мнению, глобальный проект (далее ГП или, если это не допускает другого толкования, просто «проект») – это наднациональная и надгосударственная идея, которая, в принципе, может стать базовой для определения системы ценностей любого человека на Земле. При этом принципиальным моментом является добровольность выбора участия в том или ином ГП для каждого конкретного человека. В базовые понятия любого проекта обязательно должно входить условие, что его ценности должны до любого человека доходить добровольно, в силу их универсальности и привлекательности.

Еще раз уточним оба слова в этом определении для того, чтобы не впадать в ненужные аналогии. Слово «глобальный» здесь не следует понимать в привычных в последнее время терминах, связанных с модным понятием «глобализации». В нашем понимании этот термин означает, что ГП изначально предполагает, что его адресатом является любой человек, независимо от того, где и как он живет. Однако, как мы увидим ниже, каждый проект формирует свою систему глобализации, в рамках которой выстраивает экономические, политические, культурные и другие связи на основе проектных ценностей.

Что касается слова «проект», то оно не означает, что данное образование создается и поддерживается за счет чьей-то конкретной воли. Скорее оно подразумевает, что идея, лежащая в его основе, достаточно богата, чтобы структурировать поведение и логику своих последователей в некоем едином направлении, позволяет им ясно ощущать и формулировать базу своего единства и общности целей.

Еще более точно – ГП предлагает каждому человеку некоторую систему ценностей, которую он самостоятельно может принять (или не принять). При этом сама концепция «проекта» предполагает, что это решение должно приниматься без насилия. Собственно насилие, безусловно, тоже имеет свое, иногда более, иногда менее ограниченное место, однако либо в рамках противоборства с другими ГП, либо на поздних стадиях проекта, когда закостеневшие механизмы продвижения проектных ценностей просто не успевают за изменяющейся обстановкой.

При этом, разумеется, далеко не каждая идея, претендующая на «надгосударственность» и «глобальность», может стать базой ГП. Собственно говоря, только история является тем инструментом, который отбирает из сотен и тысяч вариантов действительно глобальные.

Кроме идеи, которая является базой ГП, в него входит и набор социальных, государственных, культурных, исторических и других механизмов и традиций, которые возникают в процессе его функционирования. И именно взаимодействие этих механизмов в рамках конкуренции отдельных глобальных проектов и определяет основные направления мировой истории.

Цивилизация (или ее зародыш), стремящаяся сформулировать собственный глобальный проект, обязательно должна иметь в своем распоряжении Великую Надмирную Идею. Однако одного факта наличия подобной идеи недостаточно. Сейчас вряд ли сыщется человек, непоколебимо придерживающийся материалистических взглядов, однако даже интуитивная приверженность каким-либо экзотическим верованиям в мировой разум или поток энергии уж точно не приведет к нему массы сторонников. Это должна быть настоящая Идея, объясняющая мир видимый и невидимый, из которой непротиворечиво выводится система поведения и этические правила. Более того, эта Идея должна быть исключительной, предназначенной для всех людей без остатка, во всех уголках земного шара и во все времена.

В современном маркетинге подобная позиция называется USP – unique selling proposition, что представляет собой призыв типа: «Покупайте у нас! Только у нас все лучшее!» К тому же в структуре Идеи должна содержаться непоколебимая уверенность в том, что рано или поздно, но все люди действительно придут в лоно ее сторонников. Однако одной идеи мало. Необходимо, чтобы она соединилась с повседневной практикой жизнедеятельности, вобрала в себя обычаи, сформулировала набор правил и процедур, по которым должен существовать не только каждый отдельный человек, но и сообщество людей в целом – то есть выработать Норму. Норма – это буфер между Идеей как совокупностью неизменных догматов и повседневной жизнью. Норма принципиально важна с двух точек зрения: прежде всего, в Идее как совокупности исходных кодов ничего изменить и подправить нельзя, а вот в Норме, вобравшей в себя суровую прозу жизни, – можно.

Собственно говоря, разработка такой Нормы – это обычное дело для любого многонационального государства, такого как Россия, в котором необходимо привести к единому знаменателю совершенно различные по истории и культуре народы. Кстати, в этом есть одно из принципиальных отличий коммунизма и фашизма, упомянутых в первой части настоящего доклада: коммунизм – это форма

«красного» глобального проекта, который не только провозглашает, но и реально обеспечивает равноправие наций. А фашизм – это крайняя форма национализма, который любую нацию, кроме главной, просто уничтожает.

В Христианской Идее ростовщичество презираемо, но в норме жизни христианских государств – терпимо, особенно в тех, где христианство ослаблено за счет пропаганды Протестантской этики. Коммунизм предполагал мировую революцию, но с некоторого времени перестал вспоминать об этом тезисе, однако совсем избавиться от него не мог: у основоположников он был обозначен, а править основоположников было нельзя. Норма – вещь неписаная, это такая сложная система смыслов, являющаяся предметом молчаливого согласия. Однако именно она становится основой для создания сводов правил и процедур, которые можно назвать законами, кодексами, инструкциями, то есть разного рода формализацией Нормы. Все это – Практика, организующая ежедневно и ежечасно сложнейшие взаимодействия человеческого сообщества как внутри границ отдельных государств, так и вне их.

Именно здесь пролегает граница между системой смыслов и системой ценностей, о которой говорилось в начале доклада. Система ценностей – это, собственно говоря, и есть базовая система догматов проекта. Она достаточно жесткая и не может легко адаптироваться к сложившимся условиям. Система смыслов – это ее адаптация к конкретной жизни конкретного народа, и именно с ней мы имеем дело в повседневной жизни.

Невозможно удержаться, чтобы не привести пример: пресловутая монетизация льгот плоха не тем, что переводит их в материальную форму, и даже не их размером. В русской системе смыслов льгота есть выражение отношения государства к тем или иным социальным типам: ветеранам, инвалидам, детям и так далее, – причем отношения уважительного. Именно поэтому люди зачастую даже не возмущались, что льготы не действовали. Многим был важен сам факт признания их причастности. Вряд ли столь прямолинейное вторжение в систему смыслов останется без последствий в плане доверия граждан своему государству.

Можно сказать, что глобальный проект оформляется именно в Норме. Как разруха возникает в головах, так в головах возникает и образ будущего. Именно там зарождается и зреет могучий заряд энергии, заставляющий миллионы людей строить свою жизнь так, а не иначе. Но неясности и недоработки не допускаются: глобальный проект должен в каждый момент времени каждому социальному слою давать ответ на вопросы: зачем жить и как жить.

Любой проект, даже потенциально претендующий на то, чтобы стать глобальным, начинается как сетевой. Образуются и умножаются ячейки сторонников Идеи, совершенствуются ритуалы, формулируются правила поведения и взаимодействия. Пока что ячейки не связаны отношениями подчинения. Они договариваются по принципиальным вопросам (чаще всего на почве противопоставления своей, общей, проектной системы ценностей всем остальным), но действуют самостоятельно. Можно сказать, что, пока их ведет сама Идея, Норма еще только складывается.

В этой стадии развитие проекта происходит благодаря деятельности отдельных, не связанных друг с другом инициаторов и за счет активности неофитов. Никакого координационного центра в рамках сетевой стадии проекта не существует, он развивается спонтанно и по многим направлениям, что позволяет ему быстро адаптироваться к потребностям и запросам людей в рамках принимаемой ими системы ценностей конкретного проекта.

В качестве примера сетевой формы проекта можно привести христианство первых веков нашей эры, когда сотни и тысячи проповедников несли людям идеи этой, тогда еще новой, религии, или современное состояние Ислама, который, однако, представляет собой вторичное возрождение проекта.

Сетевым образом развивался «красный» проект в XIX веке, когда сотни и тысячи его сторонников несли в массы новую систему ценностей, противостоящую капиталистической. До сих пор в сетевой стадии находится проект «буддистский».

Как только численность сторонников становится существенной, неизбежно формулируется политическая составляющая. Иначе нельзя: необходимо постулировать правила общежития, определить систему управления, разграничить друзей и врагов.

Далее, для успешного развертывания глобальный проект должен утвердиться в опорной стране. Она должна быть крупной, мощной в экономическом и военном отношении. Только сильная страна, являясь признанным лидером проекта, может удержать прочие проектные государства от беспрерывных конфликтов между собой и обеспечить присоединение к проекту все новых и новых участников.

В этом процессе принципиально важно привлечь на свою сторону элиту или часть элиты подобной страны. Элита, в свою очередь, когда уговорами, а когда и насилием добьется поддержки народом нового проекта. Ни для кого не секрет, что принятие Русью именно православия было результатом осознанного политического выбора правителей того времени.