Но разве Мы не должны были стать счастливее.

Жизнь людей, рожденных в 1980–1990-х годах, проходила в отсутствие каких-либо болезненных исторических потрясений: мировая война не началась, и опасения по поводу возможности ядерного конфликта уменьшились. Террористическая угроза возникла уже после установления тенденции к нарастанию депрессивности. Поколение селфи никогда не призывалось в армию. Прогресс в областях здравоохранения и обеспечения безопасности означал, что все большее количество молодежи может рассчитывать на большую продолжительность жизни в лучших условиях. Все больше учащихся заканчивало полный курс среднего образования, а подростковая преступность стала снижаться по сравнению в началом 1990-х годов. Количество подростковых беременностей также существенно упало. Эти позитивные тренды в молодежной среде – единственное, в чем правы Хоу и Стросс в своем «Восходе миллениалов».

Во многих отношениях жить в наши дни хорошо, как никогда прежде. Только представьте себе все преимущества, которые есть у нас в отличие от предыдущих поколений: телевидение, сотовая связь, лучшая медицина, компьютеры и интернет, больше возможностей для образования, меньше физического труда, свобода выбора образа жизни, возможность переехать туда, где хочется жить. Однако последние два пункта из вышеперечисленных намекают на наличие глубинных проблем.

Растущая тенденция к главенствующей роли собственного «я» ведет к невиданному уровню свободы, но в то же время означает и то, что отдельно стоящая личность испытывает колоссальное давление.

Это негативная сторона сосредоточенности на себе – упорно охраняя собственную независимость и самодостаточность, мы одновременно преувеличиваем свои разочарования и огорчения, поскольку не фокусируемся на чем-либо еще. Поколение селфи научили рассчитывать на большее в то самое время, когда стало исключительно трудно получить хорошую работу и приобрести хорошее жилье. И слишком часто результатом этого становятся разрушительные депрессии и болезненная тревожность.

Или же люди просто-напросто несчастливы. В 2009 году получила широкую известность научная работа двух экономистов, в которой на основе данных общенациональных опросов делался вывод, что в период с 1970-х по 2006 год американки с каждым годом считали себя все менее и менее счастливыми. Все большее и большее количество людей соглашалось с утверждениями «я хотел бы бросить свою нынешнюю жизнь и заняться чем-то совершенно другим» и «если бы можно было начать жизнь заново, я бы сделал все по-другому». Интересно, что в 2005 году с утверждением «я более уверен в себе, чем другие» согласилось меньшее количество людей: это дает основание предположить, что в зрелом возрасте поколенческое самомнение начинает ослабевать, уступая место ощущению отсутствия счастья и сожалениям.

Одиночество и изоляция

Окончив университет, мой знакомый по имени Питер поселился в квартире в Северной части Чикаго. Когда я навестила его той осенью, он не выглядел слишком счастливым. Он рассказал несколько жутковатых историй про попытки знакомства с женщинами по объявлениям, в том числе про женщину, которая в первую же минуту знакомства сообщила, что он – отнюдь не красавец. Его университетские приятели либо продолжали жить рядом с кампусом, либо разлетелись по аспирантурам в разных уголках страны. У себя дома он показал мне приставку для кабельного телевидения, с помощью которой можно покупать фильмы. «Вот так я обычно и провожу свои выходные», – сказал он с грустной улыбкой.

Число американцев, считающих себя одинокими, выросло в наши дни в четыре раза по сравнению с 1957 годом. В своей книге «Боулинг для одного» Роберт Патнэм пишет о глубоком упадке всех видов социальных связей: люди все реже вступают в клубы и общественные организации, приглашают гостей или заглядывают к соседям. Многие исследования подтверждают, что те, кто не отказывается от подобных вещей, чувствуют себя намного более счастливыми и удовлетворенными жизнью. Патнэм считает, что регулярное участие в общественной деятельности или мероприятиях приносит столько же радости, сколько, например, получение университетского диплома или удвоение дохода. И тем не менее, тесные социальные связи становятся редкостью. Согласно одному из исследований, в 1985 году у среднестатистического американца было трое знакомых, с которыми «можно было поговорить о важных вещах», а к 2004 году это количество сократилось до нуля. По сравнению с предыдущими поколениями наши социальные связи ослабели.

Кажется, что поколение селфи изголодалось по душевности.

«Существует своего рода голод теплых межличностных отношений, соседской отзывчивости, увлекательной общественной деятельности и стабильной семейной жизни», – утверждает политолог Роберт Лэйн. Продолжая эту аналогию, можно сказать, что мы питаемся неправильно, поглощая фастфуд мессенджеров, постов в Фейсбуке, электронной почты и телефонных звонков вместо здоровой пищи живого человеческого общения. Одно из исключений: миллениалы больше взаимодействуют со своими семьями, поскольку чаще, чем раньше, продолжают жить с родителями и на третьем десятке.

Для многих из представителей поколения селфи нестабильность в личной жизни начиналась уже в раннем возрасте, с развода их родителей. Это напрямую связано с ростом депрессивности, поскольку дети разводов более склонны к тревожности и подавленности. Помимо статистики, боль, цинизм и неуверенность, которые могут быть следствием развода родителей, хорошо проиллюстрированы личными рассказами молодых людей, приведенными, например, в книге «Неожиданные последствия развода». В начальных классах школы Эшли, которой сейчас 24, посещала групповые психологические занятия, неофициально называвшиеся «клубом разведенных»: во время этих занятий дети «рассказывали о своей злости, печали и смятении и слушали своих сверстников, которые испытывали те же чувства».

Собственная личная жизнь у представителей поколения Y часто выглядит ненамного лучше. Даже когда знакомство удачно перерастает в роман, нет никаких гарантий, что он будет продолжительным. Повторяющиеся циклы из знакомства, влюбленности и разрыва – верный рецепт тревожности и депрессии. И хотя в прошлых поколениях люди также проходили через подобные перипетии личной жизни, они обычно не продолжались так же долго. Затянувшееся взросление поколения селфи привело к затянувшемуся периоду любовных страданий. Как выразилась Эмма Кениг в своей книге «К черту! Мне всего-то за двадцать», изданной в 2012 году, «хоть бы какую-то бонусную программу придумали за все эти бесконечные страдания, что ли».

Доля американских домохозяйств, которые ведутся одинокими людьми, достигла рекордных 28 %. Развод после немногих лет брака стал настолько привычным явлением, что Памел Пол написала об этом книгу «Закусочный брак». Очень немногие из миллениалов не переживали расставание после серьезного романа (или двух, или пяти, или десятка романов).

Предельный возраст деторождения (обычно в районе между 35 и 40) является предметом серьезного беспокойства для многих одиноких женщин.

Громкое тиканье биологических часов слышат даже (а возможно, и в особенности хорошо) женщины, которые живут со своими бойфрендами, если год за годом проходит без предложения о замужестве. Ожидание момента, когда парень выдавит из себя предложение, может быть не меньшей причиной для тревожности, чем одиночество. В интервью для книги «Затянувшееся взросление» Лори рассказывает, что в течение первых пяти лет жизни с мужчиной, за которого впоследствии вышла замуж, она «испытывала постоянный стресс оттого, что не знала наверняка, останемся ли мы вместе или я просто теряю драгоценное время своей жизни».

Но есть и огромное количество одиноких мужчин. В возрасте от 25 до 39 лет на каждую незамужнюю женщину приходится 1,2 неженатых мужчин – то есть одиноких мужчин на многие тысячи больше, чем одиноких женщин. Даже если сузить рассматриваемый возрастной диапазон, то окажется, что неженатых мужчин в возрасте от 35 до 39 лет намного больше, чем незамужних женщин.

В том, что касается одиночества, в поколении селфи установилось равноправие полов.

Современные практики знакомств, поздние браки и частые разводы заставляют очень многих проводить бо́льшую часть времени в одиночестве. В 1950 году лишь 9 % американцев жили в одиночестве. К 2010 году их стало 28 %. Почти половина домохозяйств в Вашингтоне, округ Колумбия, и на Манхэттене состоят из одного человека. Проведенное недавно детальное исследование установило, что жители Чикаго проводят в среднем примерно половину своей жизни вне брака. Вне брака – не обязательно значит в одиночестве, но для многих людей это зачастую именно так, особенно если они переехали и не имеют друзей, живущих поблизости.

Даже если человек никуда не переезжает, ему все труднее находить время для романтических свиданий и дружеских отношений. По сравнению с относительно разумным графиком прошлого «с девяти до пяти», в наши дни работают и по вечерам, и по выходным, и находить в таких условиях силы и время для других людей зачастую просто невозможно. «Спустя десяток лет после окончания школы занятость – наверное, главное, что мешает личной жизни моих однокашников», – пишет Колин. Семьдесят пять процентов женщин в возрасте от 25 до 35 лет считают, что их работа влияет на личную жизнь, а тридцать пять процентов – что это влияние крайне негативно.

То же относится и к мужчинам: в первые годы своей карьеры мой брат работал так много, что, придя к нему в гости, я обнаружила в холодильнике только бутылку воды («это я для тебя купил», – любезно сообщил он). Я стала составлять список продуктов, которые нужно купить, и вдруг остановилась, сообразив, что кроме продуктов может понадобиться что-то еще. «А кастрюли-то у тебя есть?» – спросила я. «Не кастрюли, а кастрюля», – ухмыльнулся он в ответ и распахнул дверцу шкафа, чтобы продемонстрировать свою единственную посудину.

Стало ли со всем этим получше в эпоху Фейсбука? Непонятно. Некоторые исследователи предполагают, что использование Фейсбука помогает человеку быть счастливее, другие – что это, наоборот, делает его несчастнее. Возможно, это зависит от того, заменяют ли социальные сети личное общение или же дополняют его. Будущее покажет, способствуют ли социальные сети построению здоровых и искренних общественных связей или же это сетевое взаимодействие слишком поверхностно, чтобы быть действительно полезным.

Изоляция и одиночество – явные предпосылки тревожности и депрессии.

Целые горы научных трудов посвящены доказательствам того, что чувство одиночества (и жизнь в одиночестве) ведет к негативным изменениям в психике. Одинокие и разведенные значительно больше предрасположены к депрессиям или другим проблемам с психическим здоровьем. Даже те, у кого не все хорошо в браке, в большей степени удовлетворены жизнью, чем те, кто в разводе. Во многих ситуациях развод необходим и является наилучшим решением на длительную перспективу, но и тогда это происходит болезненно и может вызывать депрессию. При том уровне отчужденности и одиночества, которые в наши дни ощущают многие молодые люди, кажется удивительным, что депрессии не подвержено еще больше народу. Многие из представителей поколения Y находятся буквально на грани или в шаге от депрессии – они не слишком хорошо укоренены в своей жизни, а их системы поддержки весьма поверхностны.

Грусть одиночества часто бывает оборотной стороной свободы и приоритета собственного «я». Следуя собственной мечте и делая собственный выбор, люди отдаляются от родственников и друзей. Общество, которое, подобно нашему, проникнуто духом независимости, никогда не примет порядки, поощряющие браки по договоренности или домохозяйства, состоящие из представителей нескольких поколений. Даже вступление в брак до достижения определенного возраста – сейчас это примерно 25 лет, – считается неразумным и избыточным ограничением личной свободы. Нет ничего плохого в личной свободе как таковой – она является одним из плодов социального прогресса последних десятилетий. Однако надо понимать, что у нее есть последствия, и часто одним из таких последствий является одиночество.

Одна из самых странных черт современной жизни состоит в уверенности, что справляться с расставаниями, переездами, разводами и всеми прочими бедами, которых так старались избегать в предыдущих поколениях, придется в одиночку.

Возможно, именно в этом состоит объяснение незначительного количества депрессий в прошлом: несмотря на все пережитые войны и лишения, люди всегда могли рассчитывать друг на друга.

Стрессы при поступлении в университет и на работу

Мы живем в мире растущей конкуренции, и нигде это не проявляется столь же очевидно, как при поступлении в высшие учебные заведения. Многие старшеклассники, нацеленные на поступление в элитарные университеты, изо всех сил борются за отличные оценки, высшие баллы на выпускных экзаменах и за максимально длинный перечень достижений во внеклассной работе и общественной деятельности. Однако в наши дни всех этих отличий может оказаться недостаточно. Гарвардский университет каждый год отказывает от 25 % до 50 % абитуриентов с блестящими результатами школьных выпускных экзаменов. Государственные университеты также стали разборчивее. В последние годы в число первокурсников Университета штата Висконсин попадали только абитуриенты, относившиеся к 10 % наиболее успевающих в своих школьных выпусках.

В то же время и молодые люди, и их родители все яснее и яснее осознают, что высшее образование (а иногда и высшее образование в правильно выбранном университете) необходимо для того, чтобы получить хорошую работу. Восемнадцатилетняя Эрика ощущала давление этого обстоятельства в старших классах школы: «Я злилась на себя за то, что не стараюсь как следует, или за то, что у меня не получается так хорошо, как могло бы. Я выжимала из себя максимум. Я знала, что хорошая успеваемость нужна мне, чтобы попасть в хороший университет. Ведь в наши дни получить достойно оплачиваемую работу без высшего образования очень трудно».

Такой высокий уровень конкуренции означает, что все больше и больше старшеклассников изо всех сил стараются отличиться. В 2012 году экзамены на углубленное знание предметов школьной программы сдавали два миллиона старшеклассников – это в четыре раза больше, чем в 1994 году. Журнал «Тайм» побеседовал с 17-летней Мэриэлл Вудс, которая участвует в двенадцати различных внеклассных программах и имеет средний балл 4.0. Это может приводить к серьезным стрессам. 23-летняя Джилл считает, что ее семья, где все нацелены на высшие достижения, – «просто тихий ужас». Хотя она хорошо училась в школе, она рассказывает, что «каждый, действительно каждый раз перед тем, как объявлялись оценки, меня накрывало густым облаком страха и депрессии. Каждый год я пребывала в полной уверенности, что вот сейчас это произойдет, вот сейчас выяснится, что я облажалась по полной. Это ужасная жизнь».

Битвы отнюдь не заканчиваются и с получением бакалавриата. Магистратуры медицинских и юридических факультетов, в особенности тех, которые относятся к престижным университетам, принимают лишь небольшую часть кандидатов. Больше половины кандидатов на поступление в магистратуры медицинских факультетов обычно не допускают даже до прохождения отдельных учебных курсов. Жесткая конкуренция имеет место и в других областях: например, в аспирантуры факультетов клинической психологии, как правило, принимают менее 10 % от числа кандидатов. Например, в объединенную аспирантуру по клинической психологии государственного и частного университетов Сан-Диего на факультете, где я преподаю, принимают не более 4 % от числа кандидатов. В бизнес-школы принимают чуть охотнее, хотя в лучших из них процент принятых колеблется в диапазоне между 10 и 15 %. И эти решения имеют огромное значение: многие экономисты считают, что наличие диплома о дополнительном высшем образовании сейчас столь же важно для будущего успеха, как наличие обычного университетского диплома в прошлом.

Молодые выпускники высших учебных заведений часто сталкиваются с трудностями при устройстве на работу даже в периоды экономического бума, особенно если они получили гуманитарное образование. «Я четыре месяца провалялся на диванах в квартирах друзей в поисках работы – любой, в диапазоне от составителя техдокументации до коридорного в гостинице, – пишет Кит, получивший диплом филолога. – Еще через год я работал грузчиком на складе. А потом начальство сократило нам смены. В конце концов я уволился и переехал жить в подвал к своему деду – в возрасте 24 лет». Трудности испытывают даже те, кто получил бизнес-образование. «Заканчивая университет, я была уверена, что без проблем найду себе подходящую работу. Это убеждение вытекало из того, что нам говорили штатные консультанты по развитию карьеры и вообще все вокруг. Как же я ошибалась! За первые полгода после выпуска я не смогла устроиться даже секретарем», – рассказывает Кристина в интервью для книги «Кризис юного возраста».

Уйти в науку в наши дни тоже не так просто, как это было раньше. Большинство свежеиспеченных кандидатов филологических и исторических наук не могут устроиться преподавателями в университеты и, соответственно, уходят из науки.

Кроме того, широко распространилась неуверенность относительно выбора профессии. Замечательно, если можно стать кем угодно, но кем именно? Особенную сложность этой проблеме придает сложность получения информации о том, что в действительности представляет собой профессия юриста, бухгалтера или инженера с точки зрения повседневной работы. Поэтому вполне может статься, что, проучившись четыре или семь лет в высшем учебном заведении, человек понимает, что избранное поприще ему совершенно не нравится. Или он начинает сомневаться в том, какую пользу обществу приносит его высокооплачиваемая работа.

Выбор дается миллениалам мучительно, а если этот выбор оказывается неправильным, то винить остается только себя.

Свобода личности – чудесная вещь, но зачастую она означает, что миллениалам не стоит рассчитывать на чью-либо помощь в решении своих проблем с выбором профессии.

На работе (или даже в аспирантуре) молодым людям часто приходиться трудно: по сравнению с более или менее понятной университетской жизнью здесь не всегда проходят «старания изо всех сил», а решения не столь очевидны. Дрю Лихтенбергер, с которым я познакомилась на одном из интернет-форумов по поколенческой тематике, когда ему было 28, назвал испытывающих повальный дискомфорт сверстников «сломленной молодежью» – и это задолго до экономического кризиса конца 2000-х годов. Даже его успешные друзья задавались вопросами своего предназначения, вроде «и это именно то, что мне надо от жизни» или «насколько все это действительно важно?». Он резюмировал опыт своих знакомых сверстников так: «Они считали себя суперуспешными людьми, а в настоящей жизни оказались просто новичками».

Новая экономика

Вот как выглядит сценарий для молодежи наших дней: чтобы получить хорошую работу, нужно высшее образование, причем желательно, чтобы это был диплом хорошего университета; поступить в хороший университет трудно, а учеба в нем стоит дорого; даже если удалось поступить и получить степень бакалавра, то поступить в магистратуру будет очень сложно, а найти после ее окончания работу может оказаться еще сложнее. Нашедший работу молодой человек находится под постоянной угрозой увольнения по сокращению или реорганизации фирмы. К тридцати годам к проблемам в связи с работой добавляются проблемы в связи с воспитанием детей: чтобы нормально существовать, работать должны оба родителя.

Проще всего сказать, что со стороны миллениалов это не более чем обычное нытье: жизнь никогда не была легкой, поэтому хватит жаловаться, привыкайте, ребята. Но если посмотреть на вещи объективно, то окажется, что жить молодому человеку действительно труднее.

Кроме того, неравенство доходов расширяет разрыв между имущими и неимущими. Дело не только в том, что богатые богатеют, а в том, что беднеют все остальные.

Раньше для содержания семьи, относящейся к среднему и даже рабочему классу, было достаточно одного источника дохода. Теперь это не так.

Многие рабочие места в производстве переместились за пределы страны, а работа служащих оплачивается не столь же хорошо, как прежде. «В наши дни нужно иметь высшее образование, чтобы получать доход, сопоставимый с доходами людей того же возраста на производстве двадцать-тридцать лет тому назад», – говорит социолог Джеймс Коте.

20-летняя Анна убедилась в этом на собственном опыте. «Во времена юности моих родителей было достаточно аттестата средней школы, чтобы получить нормально оплачиваемую работу. Но сейчас все стало куда жестче, и это заставляет поступать в университет и получать диплом. Похоже, что сегодняшнее поколение все больше погружается в депрессию, поскольку люди не могут осуществить мечту о собственном доме из-за того, что конкуренция в обществе сейчас намного острее», – говорит она.

Ощущение необходимости бороться за выживание на фоне роста богатств других людей подавляет.

В наши дни предметы первой необходимости стали стоить астрономических денег. Рост цен на образование, жилье, дошкольные детские учреждения и медицинское обслуживание намного опережает инфляцию, причем настолько, что все больше и больше молодых людей остаются жить в родительском доме, будучи вполне взрослыми.

Первым шагом на пути во взрослую жизнь для большинства миллениалов становится поступление в университет, и очень скоро они начинают понимать, насколько это может быть дорого. Сегодня объем задолженности американцев по образовательным кредитам превышает объем их долгов по кредитным карточкам. В 2010 году у 40 % американских домохозяйств с главой семьи моложе 35 лет имелась задолженность по образовательному кредиту, тогда как в 1989-м эта доля составляла лишь 17 %. В 1960-х и даже 1980-х годах студенты могли обеспечивать себя во время учебы подработками, но сегодня это практически невозможно. Ежегодные затраты на обучение в частном университете (оплата учебы, учебников, жилья и питания) составляют в среднем 44 750 долларов, а в государственном – 22 826 долларов. Итого за четыре года: больше 179 000 долларов за частный университет и 91 304 – за государственный.

После очередного платежа по образовательному кредиту самое время озаботиться оплатой внушительной суммы за ипотеку или аренду жилья. Сейчас это намного бо́льшая брешь в бюджете, чем раньше. Если оплачивать жилье трудно даже людям с шестизначной цифрой дохода, то налицо очевидная проблема: а что же с теми, кто зарабатывает действительно мало? Как говорит Агнос, «если честно, то для бедных в этом городе практически все кончено».

Не лучше обстоят дела и с покупкой домов. В 1970 году среднее значение цены дома равнялось примерно трем средним значениям годового дохода среднестатистического домохозяйства. На пике бума рынка жилья середины 2000-х годов, когда свои дома покупали многие представители поколения селфи (те, кто постарше) и поколения X (те, кто помоложе), среднее значение цены жилья равнялось шести средним значениям годового дохода. И даже после краха рынка среднее значение цены дома (около 200 000 долларов) в четыре раза превышает среднее значение годового дохода. Даже после того, как миллионы заложенных домов были отобраны банками-кредиторами, жилье продолжает съедать бо́льшую часть доходов молодых людей, чем в 1970-х. И мы говорим только о среднем доме в среднем районе со средним уровнем качества образовательных учреждений (что в большинстве случаев означает «не слишком хорошо» для каждого из этих показателей).

29-летняя Дженнифер – учительница из окрестностей Бостона. Просматривая объявления о продаже домов, она читает только те, где обозначена цена ниже 250 000 долларов. «Обычно хватает пары строк, чтобы наткнуться на что-то типа «с совладельцами», «на два хозяина», «автоприцеп», «требует серьезного ремонта» или «развалюха», – говорит Дженнифер. Посмотрев вместе с мужем несколько домов в интересующей их ценовой категории, она считает, что в объявлениях должны были писать примерно следующее: «Эта куча гнилого бруса состоит из четырех комнат и похожа на жилой автоприцеп двойной ширины. Все ненужное вам барахло можно свалить в затхлый сырой подвал, который напоминает декорации из фильмов ужасов», или: «Очень маленький домик всего в паре миль от гетто. Ваша дорогущая сараюшка будет предметом зависти всех окрестных бомжей со скарбом в тележках из супермаркета».

Некоторые спрашивали, не являются ли жалобы молодежи на стоимость жилья очередным проявлением их избалованности. Учитывая, насколько рост цен на жилье обгоняет показатели инфляции в подавляющем большинстве случаев, я так не думаю. Теперь подобные вопросы звучат все реже, поскольку в ряде крупных городов платить аренду становится трудно даже людям с шестизначными цифрами годового дохода.

Еще один контраргумент: некоторые указывали, что средняя площадь жилого дома сейчас больше по сравнению с 1950-ми и 1960-ми годами. Однако это обусловлено наличием громадных особняков в премиум-сегменте рынка и никак не касается абсурдно дорогих и зачастую совсем небольших домов, которые покупает поколение селфи. И даже при возросшей средней площади жилья многие жители многих городов не в состоянии позволить себе даже двухкомнатную кооперативную квартиру или таунхаус.

Дефицит доступного жилья продолжает расти даже притом, что заработки обслуживающего персонала остаются низкими. В своей книге «По мелочи» Барбара Эренрайх рассказывает о своих встречах с работниками сферы обслуживания, вынужденно живущими в автомобилях из-за отсутствия средств на съем даже маленькой квартирки. Ей было трудно найти даже что-то близко похожее на доступную цену, и большую часть своего годичного эксперимента в качестве прислуги Эренрайх жила в дешевых мотелях. «Если одинокая, вполне здоровая женщина, работающая в поте лица, едва сводит концы с концами, то это значит, что что-то неправильно, и весьма серьезно неправильно… Не надо быть дипломированным экономистом, чтобы видеть разницу между очень низкими зарплатами и очень высокой арендной платой за жилье», – пишет Эренрайх.

Многие из поколения селфи даже не пытаются справляться с высокой стоимостью аренды жилья.

Затраты на выплату образовательных кредитов и аренду жилья часто оказываются несопоставимы со скромными материальными возможностями тех, кому удается найти работу.

Это было так и до рецессии конца 2000-х годов. «Я прошла университетский курс за три года и получила диплом с отличием, но не могла найти работу, которая обеспечила бы мою финансовую независимость, – писала Триша Энгельхардт в письме в журнал Time в 2004 году. – И тогда я вернулась жить к родителям, с удивлением обнаружив, что большинство моих одноклассников поступили так же». К 2013 году все стало еще хуже. «Когда моим родителям было столько же, сколько сейчас мне, у них уже было свое жилье, а они ведь приехали из Мексики. Я – гражданка США с высшим образованием и в данный момент не могу достичь того же», – говорила 24-летняя Патриция Гуэрра газете Los Angeles Times.

Los Angeles Times опубликовала репортаж об Эндрю Посте. Во время учебы Эндрю считался суперзвездой: он поступил в колледж в 13 лет и получил степень в области права в 22. В возрасте 24 лет он продолжал жить у родителей. В 2010 году он оканчивал Университет Южной Калифорнии, и, по его собственным словам, ему «пришлось бороться за внимание всего лишь семи частных нанимателей и горстки госучреждений с тремя сотнями других выпускников моего курса». Работу он не нашел и стал обслуживать мелких предпринимателей в качестве юрисконсульта-почасовика. «Это были времена, когда мне приходилось выбирать: пообедать или заправить машину, чтобы доехать до суда. На последнем судебном заседании на мне было что-то купленное на благотворительной распродаже, а два юриста оппонентов были в костюмах, каждый из которых стоил больше, чем моя машина». В конце концов Пост устроился работать программистом оператора вебсайтов, но продолжает жить с родителями в основном потому, что его долг по образовательным кредитам составляет 215 000 долларов с ежемесячной выплатой не менее 2756 долларов.

А откуда же берутся деньги на жилье у тех, кому удается оплачивать аренду или ипотеку? В первую очередь из заработков женщин.

Многим семьям удается держаться на плаву потому, что оба взрослых работают.

На основе данных нескольких крупномасштабных исследований политолог Роберт Путнэм заключает: «Рост полноценной занятости среди американок в последние двадцать лет практически целиком обусловлен экономическими причинами, а не желанием самореализации».

Схема с двумя зарплатами работает до тех пор, пока женщина не захочет взять паузу, чтобы заняться ребенком. С падением уровня доходов и ростом затрат на самое необходимое для многих семей это становится практически невозможным. Некоторые из знакомых мне пар живут в многоквартирных домах или тратят на дорогу до работы по два часа в один конец просто потому, что не могут позволить себе ничего другого в отсутствие второго источника дохода в семье. Мои бездетные знакомые ломают голову над тем, удастся ли им сохранить свое жилье (или купить новое) после появления на свет детей, учитывая, что сейчас ради выплаты ипотеки работать должны оба, а ясли/сад на целый день стоят запредельных денег (обычно цены начинаются от 1200 долларов в месяц на ребенка). Когда я сказала своим аспирантам, сколько стоят ясли, они были потрясены – большинство полагало, что это стоит в пределах 500 долларов в месяц.

Из последнего ряда донесся тяжелый женский вздох, а затем печальные слова: «От детей придется отказаться».

Цены на медицинские услуги также ошеломляюще высоки. Даже тем, кто хорошо зарабатывает, часто приходится платить по 500 и более долларов в месяц за дополнительные услуги по медстраховке для членов семьи – это если такая страховка есть. Самозанятые могут выкладывать даже за элементарный пакет медицинских услуг по 1000 и более долларов в год. И цены все растут: за период с 2001 года затраты на дополнительные медицинские услуги по страховкам почти удвоились. Даже те, кто застрахован, могут столкнуться с серьезными финансовыми затруднениями, если кто-то из членов семьи или они сами серьезно заболеют.

Многие люди старшего возраста имеют весьма отдаленное представление о том, чего стоит растить детей в наше время, благодаря чему многие молодые родителя получают не слишком полезные советы. Сегодня в моде «естественное родительство» – это когда ребенка носят на себе в слинге, кормят грудью как минимум до годовалого возраста и укладывают спать вместе с собой.

Если вы собрались заводить детей и ваш супруг не зарабатывает в год больше ста тысяч долларов, то жизнь на одну зарплату в семье означает, что придется растить семейство в небольшой квартирке (и даже в таком случае в городе вроде Сан-Клементе вам придется выкладывать по 2000 долларов ежемесячно).

Баланс сведен в книге «Западня двух источников дохода» бывшей преподавательницы Гарвардского университета, сенатора Элизабет Уоррен. Объем постоянных затрат среднестатистической американской семьи в виде расходов на жилье, медицинскую страховку и дошкольные детские учреждения удвоился за период с начала 1970-х годов, а объем свободного остатка личных средств упал. (Разницу покрывает увеличение количества работающих женщин.) Вероятность банкротства семей с детьми намного выше, чем бездетных.

В итоге один из родителей должен сидеть с детьми, но чтобы позволить себе купить дом (а то и просто арендовать жилье), работать должны оба. «Выбирать» надо между дорогими и дефицитными дошкольными детскими учреждениями и арендой квартиры, где ребенку и поиграть толком будет негде. Даже при отсутствии детей придется платить огромные деньги за самое необходимое и погашать те самые образовательные кредиты. Все больше и больше людей объявляют о личном банкротстве или балансируют на его грани.