Сказка о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове

 

Ершишко‑кропачишко, ершишко‑пагубнишко склался на дровнишки со своим маленьким ребятишкам; пошел он в Кам‑реку, из Кам‑реки в Трос‑реку, из Трос‑реки в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Ростовское озеро и в этом озере выпросился остаться одну ночку; от одной ночки две ночки, от двух ночек две недели, от двух недель два месяца, от двух месяцев два года, а от двух годов жил тридцать лет.

Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу под добало подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу‑сом с большим усом:

– Будь ты, – говорят, – нашим судьей.

Сом послал за ершом – добрым человеком и говорит:

– Ерш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?

– Потому, – говорит, – я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня и до Ильина дня, выгорело оно снизу и доверху и запустело.

– Ни вовек, – говорит рыба‑сом, – наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?

– Есть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: соро́га‑рыба на пожаре была, глаза запалила, и понынче у нее красны.

И посылает сом‑рыба за сорогой‑рыбой. Стрелец‑боец, карась‑палач, две горсти мелких молей, туды же понятых, зовут сорогу‑рыбу:

– Сорога‑рыба! Зовет тебя рыба‑сом с большим усом пред свое величество.

Сорога‑рыба, не дошедчи рыбы‑сом, кланялась. И говорит ей сом:

– Здравствуй, сорога‑рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

– Ни вовек‑то, – говорит сорога‑рыба, – не гарывало наше озеро!

Говорит сом‑рыба:

– Слышишь, ерш, добрый человек! Сорога‑рыба в глаза обвинила.

А сорога тут же примолвила:

– Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

Ерш не унывает, на бога уповает.

– Есть же у меня, – говорит, – в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь‑рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче у него крылья красны.

Стрелец‑боец, карась‑палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:

– Окунь‑рыба! Зовет тебя рыба‑сом с большим усом пред свое величество.

И приходит окунь‑рыба. Говорит ему сом‑рыба:

– Скажи, окунь‑рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

– Ни вовек‑то, – говорит, – наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

Ерш не унывает, на бога уповает, говорит сом‑рыбе:

– Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: щука‑рыба, вдова честная, притом не мотыга, скажет истинную правду. Она на пожаре была, головешки носила и понынче черна.

Стрелец‑боец, карась‑палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:

– Щука‑рыба! Зовет рыба‑сом с большим усом пред свое величество.

Щука‑рыба, не дошедчи рыбы‑сом, кланялась:

– Здравствуй, ваше величество!

– Здравствуй, щука‑рыба, вдова честная, притом же ты и не мотыга! – говорит сом. – Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

Щука‑рыба отвечает:

– Ни вовек‑то не гарывало наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!

Ерш не унывает, а на бога уповает:

– Есть же, – говорит, – у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: налим‑рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче он черен.

Стрелец‑боец, карась‑палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят к налим‑рыбе и говорят:

– Налим‑рыба! Зовет тебя рыба‑сом с большим усом пред свое величество.

– Ах, братцы! Нате вам гривну на труды и на волокиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городе не бывал, пред судьям не стаивал, говорить не умею, кланяться, право, не могу.

Эти государские посыльщики пошли домой; тут поймали ерша и посадили его в петлю.

По ершовым‑то молитвам бог дал дождь да слякоть. Ерш из петли‑то да и выскочил; пошел он в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Трос‑реку, из Трос‑реки в Кам‑реку. В Кам‑реке идут щука да осетр.

– Куда вас черт понес? – говорит им ерш.

Услыхали рыбаки ершов голос тонкий и начали ерша ловить. Изловили ерша, ершишко‑кропачишко, ершишко‑пагубнишко! Пришел Бродька – бросил ерша в лодку, пришел Петрушка – бросил ерша в плетушку.

– Наварю, – говорит, – ухи, да и скушаю.

Тут и смерть ершова!

 

Байка о щуке зубастой

 

В ночь на Иванов день родилась щука в Шексне, да такая зубастая, что боже упаси! Лещи, окуни, ерши – все собрались глазеть на нее и дивовались такому чуду.

Вода той порой в Шексне всколыхалася; шел паром через реку, да чуть не затопился, а красные девки гуляли по берегу, да все порассыпались.

Экая щука родилась зубастая!

И стала она расти не по дням, а по часам: что день, то на вершок прибавится; и стала щука зубастая в Шексне похаживать да лещей, окуней полавливать: издали увидит леща, да и хвать его зубами – леща как не бывало, только косточки хрустят на зубах у щуки зубастой.

Экая оказия случилась в Шексне!

Что делать лещам да окуням? Тошно приходит: щука всех приест, прикорнает.

Собралась вся мелкая рыбица, и стали думу думать, как перевести щуку зубастую да такую торовастую. На совет пришел и Ерш Ершович и так наскоро взголцил:

– Полноте думу думать да голову ломать, полноте мозг портить; а вот послушайте, что я буду баять. Тошно нам всем тепере в Шексне: щука зубастая проходу не дает, всякую рыбу на зуб берет! Не житье нам в Шексне, переберемтесь‑ка лучше в мелкие речки жить – в Сизму, Коному да Славенку; там нас никто не тронет, и будем жить припеваючи да деток наживаючи.

И поднялись все ерши, лещи, окуни из Шексны в мелкие речки Сизму, Коному да Славенку.

По дороге, как шли, хитрый рыбарь многих из ихней братьи изловил на удочку и сварил забубённую ушицу, да тем, кажись, и заговелся.

С тех пор в Шексне совсем мало стало мелкой рыбицы. Закинет рыбарь удочку в воду, да ничего не вытащит: когда‑некогда попадется стерлядка, да тем и ловле шабаш!

Вот вам и вся байка о щуке зубастой да такой торовастой. Много наделала плутовка хлопот в Шексне, да после и сама несдобровала: как не стало мелкой рыбицы, пошла хватать червячков и попалась сама на крючок.

Рыбарь сварил уху, хлебал да хвалил: такая была жирная! Я там был, вместе уху хлебал, по усу текло, в рот не попало.

 

Терем мухи

 

Ехал мужик с горшками, потерял большой кувшин. Залетела в кувшин муха и стала в нем жить‑поживать. День живет, другой живет. Прилетел комар и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха‑шумиха; а ты кто?

– А я комар‑пискун.

– Иди ко мне жить.

Вот и стали вдвоем жить.

Прибежала к ним мышь и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха‑шумиха, да комар‑пискун; а ты кто?

– Я из‑за угла хмыстень.

– Иди к нам жить.

И стало их трое.

Прискакала лягушка и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха‑шумиха, да комар‑пискун, да из‑за угла хмыстень; а ты кто?

– Я на воде балагта.

– Иди к нам жить. Вот и стало их четверо.

Пришел заяц и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха‑шумиха, да комар‑пискун, из‑за угла хмыстень, на воде балагта; а ты кто?

– Я на поле свертень.

– Иди к нам.

Стало их теперь пятеро.

Пришла еще лисица и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха‑шумиха, да комар‑пискун, из‑за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень; а ты кто?

– Я на поле краса.

– Ступай к нам.

Прибрела собака и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха‑шумиха, да комар‑пискун, из‑за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, да на поле краса; а ты кто?

– А я гам‑гам!

– Иди к нам жить. – Собака влезла.

Прибежал еще волк и стучится:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха‑шумиха, да комар‑пискун, из‑за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, на поле краса, да гам‑гам; а ты кто?

– Я из‑за кустов хап.

– Иди к нам жить.

Вот живут себе все вместе.

Спознал про эти хоромы медведь, приходит и стучится – чуть хоромы живы:

– Кто в хоромах, кто в высоких?

– Я, муха‑шумиха, да комар‑пискун, из‑за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, на поле краса, гам‑гам, да из‑за кустов хап; а ты кто?

– А я лесной гнет!

Сел на кувшин и всех раздавил.

 

Мизгирь

 

В стары годы, в старопрежние, в красну вёсну, в теплые лета сделалась такая соморота, в мире тягота: стали появляться комары да мошки, людей кусать, горячую кровь пропускать.

Проявился мизгирь, удалой добрый мо́лодец, стал ножками трясти да мерёжки плести, ставить на пути, на дорожки, куда летают комары да мошки.

Муха грязна, строка некошна, полетела, да чуть не пала, да к мизгирю в сеть попала; то ее мизгирь стал бить, да губить, да за горло давить.

Муха мизгирю возмолилася:

– Батюшка мизгирь! Не бей ты меня, не губи ты меня: у меня много будет детей сиротать, по дворам ходить и собак дразнить.

То ее мизгирь опустил; она полетела, забунчала, известила всем комарам и мошкам:

– Ой еси вы, комары и мошки! Убирайтесь под осиново корище: проявился мизгирь, стал ножками трясти, мерёжки плести, ставить на пути, на дорожки, куды летают комары да мошки; всех изловит!

Они полетели, забились под осиново корище, лежат, яко мертвы.

Мизгирь пошел, нашел сверчка, таракана и клопа:

– Ты, сверчок, сядь на кочок испивать табачок; а ты, таракан, ударь в барабан, а ты, клоп‑блинник, поди под осиново корище, проложь про меня, мизгиря‑борца, добра молодца, такую славу, что мизгиря‑борца, добра молодца, в живе нет: в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

Сверчок сел на кочок испивать табачок, а таракан ударил в барабан; клоп‑блинник пошел под осиново корище, говорит:

– Что запали, лежите, яко мертвы? Ведь мизгиря‑борца, добра молодца, в живе нет: в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

Они возрадовались и возвеселились, по́ трою перекрестились, полетели, чуть не пали, да к мизгирю все в сеть попали.

Он и говорит:

– Что вы очень мелки! Почаще бы ко мне в гости бывали, пивца‑винца испивали и нам бы подавали!

 

Пузырь, соломинка и лапоть

 

Жили‑были пузырь, соломинка и лапоть; пошли они в лес дрова рубить, дошли до реки, не знают: как через реку перейти?

Лапоть говорит пузырю:

– Пузырь, давай на тебе переплывем?

– Нет, лапоть, пусть лучше соломинка перетянется с берега на берег, а мы перейдем по ней.

Соломинка перетянулась; лапоть пошел по ней, она и переломилась. Лапоть упал в воду, а пузырь хохотал, хохотал, да и лопнул!

 

Грибы

 

Вздумал гриб, разгадал боровик; под дубочком сидючи, на все грибы глядючи, стал приказывать:

– Приходите вы, белянки, ко мне на войну.

Отказалися белянки:

– Мы грибовые дворянки, не идем на войну.

– Приходите, рыжики́, ко мне на войну.

Отказались рыжики́:

– Мы богатые мужики, неповинны на войну идти.

– Приходите вы, волнушки, ко мне на войну.

Отказалися волнушки:

– Мы господские стряпушки, не идем на войну.

– Приходите вы, опенки, ко мне на войну.

Отказалися опенки:

– У нас ноги очень тонки, мы нейдем на войну.

– Приходите, грузди, ко мне на войну.

– Мы, грузди, – ребятушки дружны, пойдем на войну. – Это было, как царь‑горох воевал с грибами.