Влияние развода на положение детей

 

Так как существование или прекращение брака родителей не может иметь влияния на судьбу детей, уже родившихся в этом браке, то вообще развод не может изменить юридического положения детей. По общему правилу, развод оказывает влияние на право воспитания детей, но не на права, вытекающие из родительской власти (пользование детским имуществом, ср. Пр. ул. II, 2, __ 92-104; Саксонс., _ 17-19 и Франц. 302, 303, 386). Так и по уложению, представительствуя за свое несовершеннолетнее дитя, отец не лишается права пользовладения детским имуществом, хотя бы он и был признан виновным в разводе (__ 1627 и 1628, 1635 и 1649), потому что, с одной стороны, интерес дитяти требует, чтобы попечение об его имуществе было вверено тому из родителей, который способен приложить бoльшую заботу, а к этому в большинстве случаев способен отец; с другой стороны, из того, что отец признан виновным в разводе, не следует, чтобы он не мог надлежаще выполнять своих обязанностей по отношению к детям. Кроме того, другой порядок был бы непривычным нововведением среди немецкого народа и мог бы повлечь за собою столкновение между супругами (Мотивы. С. 622, 623).

Большинство немецких законодательств держатся о праве воспитания детей того мнения, что это право должно быть предоставлено невиновному супругу, если опекунский суд не найдет лучшим для блага ребенка отдать его другому супругу или постороннему лицу (ср. Пр., ст. II, 2, __ 92, 94, 97-100; Франц. улож., 302), другие (Сак., _ 1749) предоставляют решение этого вопроса всецело опеке. На этой же точке зрения стоит и новое уложение: при жизни разведенных супругов забота о ребенке принадлежит невиновному супругу; если оба виновны, то попечение о сыновьях принадлежит отцу, кроме мальчиков, не достигших 6 лет, т. е. школьного возраста, забота о дочерях - матери; но опекунский суд может, по соображениям интересов ребенка, установить и другой порядок. Такое разделение детей по полам оправдывают составители уложения тем, что было бы слишком жестоко по отношению к матери лишить ее совсем детей, и, с другой стороны, интерес дочерей требует надзора материнского (Мотивы. С. 620, _ 1635).

Равно было признано, что окончательное решение вопроса о призрении детей следует предоставить опекунскому суду, ибо обстоятельства случая могут иметь свои особенности. При этом составители уложения не усвоили себе правила о распределении детей между разведенными супругами по обоюдному их соглашению, так как забота о детях есть обязанность родителей, от которой они не вправе отказываться, и так как допустимость таких соглашений косвенно способствует облегчению разводов, чему не сочувствует уложение (Мотивы. С. 626, 627).

На обязанность содержания детей родителями, по взгляду общего немецкого права, развод не должен оказывать влияния, так как родство, а не брак - источник этой обязанности (Сакс., _ 1749; ср. Фр., ст. 303).

По Прусскому уложению муж имеет право требовать от признанной виновной в разводе жены на покрытие расходов по содержанию детей взноса, равного, по крайней мере, половине этого расхода, а если ей переданы дети до 4-летнего возраста, то она должна нести все расходы по содержанию их (II, 2, __ 103-107). Составители уложения признавали справедливым привлечь жену к содержанию детей, так как при разводе муж лишается того преимущественного положения, которым он пользовался в браке (Мотивы. С. 629). По уложению отец обязан давать содержание детям, но если право пользования детским имуществом предоставлено матери, то - мать (_ 1606).

Относительно определения степени участия разведенных родителей в содержании детей составители уложения рассуждали следующим образом: так как муж вследствие развода лишается права пользования и управления имуществом жены, то справедливо и при разводе привлечь жену к участию в содержании детей, как то бывает при установлении имущественной раздельности (Gutertrennung); при этом последовательнее всего было бы возложить на жену половину издержек. Это дало бы возможность избежать и тех затруднений, которые встречаются при определении относительной меры участия ее в содержании, но такое решение вопроса было бы несправедливо, если бы муж один был признан виновным в разводе.

Но ввиду того, что пользование детским имуществом предназначено для покрытия именно издержек по содержанию детей, справедливо привлекать жену к содержанию детей лишь в том случае, когда муж лишен этого пользования. Если же это пользовладение за ним сохраняется, то (согласно началу, выраженному в _ 1485) жена должна участвовать в содержании детей лишь в той мере, в какой оно не покрывается доходами с детского имущества. Этим муж не ставится, впрочем, в стеснительное положение, так как он имеет право отказаться от пользования и вместе с тем и от обязанности содержания детей. От такого распределения этой обязанности не страдают и интересы ребенка, потому что, хотя, по общему правилу, муж, оставаясь пользовладетелем детским имуществом, и не может требовать взноса от жены с этой целью, но, по другому правилу, раз отец не в состоянии дать содержание ребенку, последний имеет право требовать его от матери (_ 1485 по Проекту и _ 1606 по Улож.). В известных случаях, пожалуй, муж предпочтет отказаться от пользовладения, но и здесь интересы ребенка не пострадают, так как, отказываясь от пользовладения, он не может отказаться от управления детским имуществом (Мотивы. С. 629-630).

В результате право детей на содержание от разведенных родителей определяется так: при разводе различается, кому поручено попечение ребенка - если мужу, то жена обязана от доходов своих или из заработков делать взнос, если, впрочем, не хватит для содержания детей доходов, которые получает муж как пользовладетель детского имущества. Если жене поручена забота о ребенке и предвидятся значительные расходы на содержание его, то жена, в свою очередь, имеет право требовать от мужа взноса для покрытия ее расходов на содержание ребенка (_ 1585).

Общегерманское право, провозгласившее свою полную независимость в деле развода от правил церковных, на самом деле не осталось вполне чуждым этим правилам. Даже основной принцип его - виновность супруга как исходный пункт при установлении поводов к разводу есть, как было указано выше, и основное начало протестантского канонического права.

Вообще история и современный опыт показывают, что в постановлениях о разводе законодателю нелегко освободиться от воздействия церкви. Есть вопросы, при решении которых история всегда берет верх над современными течениями. Религия, и главным образом религия христианская - это такая сила, воевать с которой самым смелым законодателям оказывается нелегко, а еще труднее торжествовать победу. Казалось бы, что после той реакции, которую вызвал собою протестантизм в вопросах религиозных, после уменьшения поля действия церкви, после признания брака самим Лютером "делом светским" протестантским законодателям явится полная возможность совсем не считаться с требованиями вероисповедными при создании бракоразводных норм; но, однако же, этого нигде не случилось: и после реформации церковь продолжала ведать судом по брачным делам, и притом не только в государствах католических, но и протестантских, в том числе и в Англии. Естественно, что духовный суд не мог проводить в своих решениях начал, не согласованных с предписаниями церкви.

Получившая в конце XVIII в. распространение и проникшая в законодательства мысль об отделении в браке элемента церковного от светского и о подчинении брака ведомству законодательства и суда светского (так называемая секуляризация брака) - мысль, распространившаяся прежде всего во Франции (если не считать недолго существовавшего гражданского брака в Голландских Штатах и в Англии при Кромвеле и потом распространившаяся во всей Европе, тоже не повлекла за собою изъятия из гражданских кодексов церковных воззрений на брак и на развод.

Замечательно, что в той стране, где так усердно работали над секуляризацией брака правительство, юриспруденция и философия, - во Франции, законодатель по несколько раз переходил от запрета развода до разрешения его, но и, признав потребность в нем в последнее время, он в поводах к разводу старается держаться тех же правил, которые даны католической церковью для разлучения.

Италия имеет гражданский брак, но и слышать не хочет о разводе, не допускаемом ее национальной религией.

Нельзя не заметить внутреннего противоречия в этих постановлениях: брак признается делом светского законодателя в самом своем существе, в самом своем основании - государство определяет условия и порядок его заключения; но расторжение его определяется по началам постановлений церковных. Очевидно, что государству легче провозгласить общее начало (о светском характере брака), установить для него светскую (гражданскую) форму, чем взять в свои руки бракоразводное право. Оно и понятно: с голым принципом, не осуществившимся в жизненных фактах, могут примириться и не согласные с ним. Гражданская форма брака, даже и там, где она имеет общеобязательный характер, не ставит брачующихся в непременное столкновение с совестью убежденного католика или протестанта: записавши брак у гражданского чиновника, никому не запрещено тотчас же отправиться в церковь и обвенчаться по правилам своей религии. Но признать брак расторгнутым в то время, когда правила религии развода совсем не допускают - это значит войти уже в прямое противоречие с ними. Еще большим нарушением будет вступление в новый брак после развода, так как в этом случае будет разом совершено два преступления: незаконный развод и незаконный брак. У протестантов, при разногласии в бракоразводных постановлениях, церковных и светских, оно не может быть столь резким, как у католиков, совсем не знающих развода. Но все же оно возможно и бывало: и для протестанта брак после развода, церковью не признанного, не брак, а прелюбодеяние.

Неудобства таких столкновений между церковью и государством ясны всякому. Ни один благоразумный законодатель не станет на них напрашиваться, а напротив, постарается их избежать. Вот почему брачное право в современных кодексах далеко не отличается цельностью, единством начал и последовательным их проведением во всех его отделах.

Так и при составлении нового германского уложения составители его, с одной стороны, считались с основными началами церковного протестантского права, а с другой - в угоду католикам допустили разлучение, хотя в _ 1588 категорически говорится: церковных брачных обязанностей постановления этого отдела не касаются. Да, не касаются по букве закона, но по духу его касаются, и не раз.

Подведем в заключение итог тем основным положениям, которые внесены немецкими законодателями в свой новый кодекс.

1) Законодатели эти, желая во главу угла бракоразводных норм положить исключительно начала этико-юридические, не остались вполне чужды и соображениям религиозным.

2) Число поводов к разводу в новом уложении, сравнительно со старым немецким кодексом, прусским ландрехтом, сокращено.

Такие поводы к разводу, как неуживчивость и сварливость, оскорбления, беспорядочный образ жизни и непреодолимое отвращение, не нашли себе места в новом уложении, невзирая на сильную поддержку в парламенте и в прессе сторонниками прусского бракоразводного права его законоположений.

Составители германского кодекса не нашли возможным последовать примеру даже сравнительно более строгому к разводу - Саксонского уложения. Вместо 16 поводов по Прусскому уложению и 12 по Саксонскому новое уложение допускает всего 6 поводов, и в этом надо признать серьезное, более согласное с существом брака, решение бракоразводного вопроса, чем это было сделано предшествовавшими немецкими законодателями.

В этом отношении новый немецкий кодекс ближе к гражданскому кодексу французскому (в его недавней новелле о разводе), нежели к кодексам немецким.

Общегерманское уложение еще раз подтвердило не раз доказанное историей положение, что как отнесение брачного права к области права светского не означает полного отрешения от воззрений религии в вопросах брачных, так и гражданская форма брака не связана с перенесением в сферу права брачного начал права договорного и с установлением свободы разводов. Хотя французы еще со времени первой революции выставили положение, что брак есть не что иное, как контракт в глазах светского законодателя, однако же они не могли провести в жизнь это начало и многие годы держали этот "контракт" нерасторжимым.

Новое германское уложение допускает расторжимость брачного "контракта", однако по основаниям, далеким от начал договорного права и притом в пределах весьма умеренных. Эта сдержанность в бракоразводных поводах при довольно свободной предшествовавшей законодательной практике показывает, что в сознании немецкого народа обнаруживается поворот к большему, чем доселе было, закреплению брака.

3) Сократив число поводов к разводу, в самих поводах германское уложение различает, как указано было, поводы безусловные, при наличности которых, независимо от особенностей данного случая, должен быть допущен развод, и условные, сила и значение которых оценивается в связи со всеми обстоятельствами подлежащего суждению дела. Мы уже указывали на разумность и целесообразность такого деления. Каждое супружество имеет свои индивидуальные особенности. Есть такого рода преступные и даже преступные факты, которые способны подорвать всякий брак; но есть такие обстоятельства, которые для одних браков имеют, так сказать, смертельное значение, а для других не лишают надежды на излечение.

Конечно, нелегко заранее, а priori, определить, когда нарушение установленных браком обязанностей и бесчестное и безнравственное поведение супруга будут признаны в такой мере расшатывающими брак, что при наличии их нельзя заставить невинного супруга оставаться в браке (_ 1568). Этот вопрос может решить только суд, взвесив все обстоятельства, ему представленные (тяжесть обвинения, повод к преступлению, условия брачной жизни, наличие или отсутствие детей, продолжительность брака), и, ознакомившись с личностью и характером супругов. И надо иметь большое доверие к судьям, чтобы в их руки дать закон, наделяющий их такими полномочиями. Немецкий судья, применяя _ 1568, поневоле войдет в ближайшее общение с законодателем. Недоговоренное последним договорит он, так что, строго говоря, по уложению нельзя еще составить себе понятия, каким в действительности окажется новое бракоразводное право в Германии. При снисходительности суда он может расторжимость брака довести до границ, установленных прусским ландрехтом, и, наоборот, при строгости он может напомнить времена господства канонического права. Подобный закон был решительно немыслим, когда судьи были связаны теорией предустановленных (формальных) доказательств.

Конечно, со временем выработаются судебные прецеденты, в особенности в виде решений Верховного суда, что облегчит судебную работу, но даже и при этих условиях потребуется немало усердия, опытности и добросовестности от тех судебных мест, которым придется разрешать бракоразводные дела.

Предоставление всецело суду признания или непризнания известного обстоятельства достаточным поводом к разводу, этот субъективизм нового закона может, при неблагоприятных условиях, принести и нежеланные результаты: суд вместо твердых начал может внести некоторую неустойчивость и шатание в вопросах о допустимости или недопустимости развода, - опасение, на которое отчасти и обращали внимание противники нового закона. Но это опасение напоминает только старую истину, что хороший закон может быть испорчен плохим судом и что юридический порядок поддерживается настолько же разумными законами, насколько и хорошими судьями.

4) Уложение отвергло развод по обоюдной воле супругов, считая его несогласным с существом брака как союза пожизненного, как союза высокой этической и государственной важности. Обоюдное согласие рождает брак как союз, совмещающий в себе и договорный элемент, но одного этого согласия недостаточно для его расторжения.

Французский кодекс, вводя в свое время развод по этой причине, поставил весьма строгие условия его допустимости. При этом замечательно, что составители кодекса считали, что вводимый ими развод не будет в существе своем разводом по обоюдному согласию, т. е. основанным только на одной воле супругов, а разводом по определенным и весьма серьезным причинам, но таким, открыть которые для лица, имеющего право на развод, неудобно (как, например, в случае покушения одного супруга на жизнь другого или в случае прелюбодеяния). Однако же жизнь этих предположений не оправдала, и разводы по обоюдному согласию оказались на деле разводами своевольными, опирающимися в большинстве случаев на так называемое несходство характеров.

Что касается условий этого развода, которые ставил Французский кодекс, а ныне ставит и Бельгийский, то они таковы: 1) Зрелый возраст не менее 25 лет для мужа и 21 год для жены (ст. 275), чтобы развод не был актом юношеского легкомыслия. 2) Со дня заключения брака должно пройти не менее 2-х лет (ст. 276), как минимальный срок, в течение которого может обнаружиться несходство характеров. 3) Развод по обоюдному согласию немыслим по истечении 20 лет супружества или по достижении женой 45-летнего возраста (ст. 277). В Государственном Совете по поводу первого указанного в этом пункте условия говорилось, что обыкновенно развод по согласию наступает вследствие несходства характеров, между тем двадцатилетнее супружество доказывает противное. Что касается второго условия, то, вероятно, здесь имелись в виду интересы жены - возможность вступления в новый брак, на что, по достижении 45 лет, надежд мало. 4) Должно быть дано согласие на развод со стороны родителей или других восходящих родственников (ст. 278) - мера при разводе по другим основаниям совершенно неизвестная и имеющая целью ослабить свободу развода по согласию супругов. 5) Должно быть соглашение относительно детей: кто из родителей берет на себя обязанность их содержания и воспитания (ст. 280).

Если все эти условия налицо и если, невзирая на двукратно принятые судом меры к примирению враждующих супругов, они будут настаивать на разводе, то таковой им должен быть разрешен (ст. 281-294).

Как было указано выше, развод по обоюдному согласию был отменен законом 8 мая 1816 г. (вместе с отменой вообще развода), просуществовавши, таким образом, всего 12 лет, и потом не был восстановлен, невзирая на восстановление развода в 1884 г.

Обоюдное согласие осталось основанием для развода в Бельгии, где кодекс Наполеона в этом случае не претерпел изменений.

В Прусском земском уложении обоюдное согласие тоже является основанием для развода, правда, в исключительном случае (и под прикрытием указанного в законе повода - непреодолимого отвращения) - в случае "совершенной" бездетности, т. е. когда нет надежды на рождение детей (Dernburg. Указ. соч. С. 56).

5) В одном из самых главных поводов к разводу, при расторжении брака вследствие нарушения супружеской верности, новое уложение с полным основанием не усвоило себе того различия в установлении неверности мужа и жены, которого держался до недавнего времени (до закона 1884 г.) закон французский и доселе держится закон бельгийский, - различие, в силу которого муж считается нарушителем супружеской верности только тогда, когда он содержит наложницу в общей супружеской квартире, а жена во всех случаях (ст. 239). Итальянский кодекс определяет почти так же прелюбодеяние мужа, говоря о разлучении супругов (ст. 150). Французские юристы оправдывали существование этого закона следующими соображениями: если, говорили они, прелюбодеяние, учиненное мужем, является весьма чувствительным нарушением правил нравственности и супружеских обязанностей, то нельзя отрицать того, что прелюбодеяние жены заключает в себе еще более виновности как потому, что жена должна быть более мужа воздержанна по присущей ее полу стыдливости, так и потому, что, согласно нашим нравам, или, если угодно, нашим предрассудкам, прелюбодеяние жены наносит чести мужа самое тяжелое поражение и потому, что оно может повлечь за собою самые печальные последствия, вводя в семью чужих детей (Demolombe. Cours. Т. II. Р. 470).

Правда, что другие комментаторы Наполеонова кодекса находили этот закон несправедливым и, соглашаясь с тем, что прелюбодеяние жены преступнее, нежели мужа, считали правильным подвергать жену более сильному наказанию, нежели мужа, но в деле развода прелюбодеяние обоих супругов признавали равнозначным (Laurent. Principes. Т. III. Р. 216-220).

Неравенство мужа и жены при определении прелюбодеяния, и именно в смысле снисходительности к мужу, не есть, впрочем, нечто присущее только нравам французов. Это исконное древнеримское воззрение, оно усвоено было также древними германцами, признавалось многими славянскими племенами и сохраняется доселе в Англии (см. мое исслед. о Разводе. С. 99 и сл.).

Там, где сохранился в силе французский закон, уцелела и доктрина, с ним связанная, едва ли не более жестокая, чем сам закон. "Конкубиной признается женщина, которая, не состоя в браке с известным лицом, живет с ним так, как если бы она была его женой. (Определение, данное французским академическим словарем.) Отсюда все случайные связи мужа с посторонней женщиной, будь они даже в общей супружеской квартире, под закон не подходят. Но и связь постоянная с женщиной, живущей в том же доме, но на другом этаже его, не нарушает закона, как равно и связь в общей супружеской квартире, но не в месте постоянного жительства мужа, и т. д. Вопрос этот "разработан" французской судебной практикой с большой тонкостью, и везде тенденция его одна: быть снисходительнее к мужу (Demolombe. Указ. соч. С. 470 и cл.; Laurent. Указ. соч. С. 220 и сл.).

6) Наконец, как последнюю принципиальную особенность нового уложения нужно отметить признание основанием для всех поводов (кроме безумия) начало виновности (Verschuldungsprincip). Принципа этого, впрочем, не чуждо и французское законодательство. В усвоении этого начала, как уже было отмечено, обнаружилось влияние канонического права. Выше было указано, что принятие начала виновности не может быть оправдываемо существом брака и развода. Правда, что оно дает возможность значительно сократить число поводов к разводу. Но, тем не менее, усвоение этого принципа не обеспечивает крепости брака. С точки зрения принципа виновности, неспособность к брачному сожитию, оказавшаяся у супруга без всякой вины с его стороны, не составляет повода к разводу; но разве можно назвать брак крепким при наличии подобного условия?

Таковы отправные точки нового германского уложения. Изложенное показывает, что, создавая постановления о разводе, творцы нового германского кодекса не стремились quandmeme к новизне: напротив, эти постановления они обильно черпали из источников, до них существовавших, и притом не только национальных, немецких, но отчасти и из чужих. Все заслуживающее, по их мнению, заимствования, позаимствовано ими из прежних уложений. Как нечто исключительно присущее новому уложению должно быть признано введение поводов относительных, устанавливаемых судом, а не законодателем. Мы уже раньше указывали, что этот прием законодательной работы, приближая закон к жизни и перенося при решении многих бракоразводных дел центр тяжести из книги законов в зал суда, дает возможность, решая эти дела, достигать не формальной только, а и материальной правды. Но вместе с тем бесспорно, что он вносит некоторую неопределенность в бракоразводное право Германии. Вот почему только будущее покажет, насколько скреплен брак новым уложением, как того желали его составители.