Кризис украинской идентичности. Вместо послесловия

 

В нашем мире все взаимосвязано. И на первый взгляд совершенно разные явления имеют прямую причинно‑следственную связь. Особенно это касается политики, которая так или иначе проникает во все сферы человеческой жизни, превращая в свой расходный материал даже то, что на первый взгляд не имеет к ней никакого отношения. Более того, в условиях современного общества сам человек становится основным расходным материалом политики. Уже то, как создавался политический проект «Ukraina», как раз об этом предельно ярко свидетельствует. Из содержания вышеизложенных бесед не трудно понять, что начало ему было положено в тех сферах человеческой жизни, которые к политике прямого отношения не имеют.

Для понимания «украинского вопроса» необходимо учитывать тот важный факт, что проект «Ukraina» — это прежде всего процесс длительного моделирования и конструирования особой украинской социально‑политической идентичности. Без ее последовательного и целенаправленного создания политическая составляющая проекта была бы невозможной. Государство «Украина» было создано благодаря претензиям группы людей с украинской идентичностью на право «национального самоопределения» для тех, кого они считали «украинцами». Причем на начальном этапе формирования украинской идентичности ее носители исчислялись лишь десятками энтузиастов, которые впоследствии расширили свои ряды до сотен политических активистов‑фанатиков, со временем «заразивших» своими сверхценными идеями целый регион.

Современная Украина — это не результат борьбы некоего «украинского народа» за свое национальное самоопределение, а итог столетнего методичного и целенаправленного принудительного навязывания миллионам русских людей, проживающих на территории Юго‑Западной Руси, украинской идентичности. Поэтому украинское государство возникло не естественным путем в процессе исторического самоопределения некой этнокультурной группы, а было создано искусственно, под сформированную в политических целях особую социально‑политическую идентичность, названную «украинцами».

По своей природе то, что сейчас называют «украинским народом», это некая разновидность политического движения с элементами квазирелигиозной секты, выдающей себя за «народ». За рамками политической сферы «украинцев» не существует. Если из «украинской нации», а точнее украинской идентичности, вынуть ее политическую составляющую, эта идентичность перестанет существовать, а вместо нее мы увидим юго‑западную ветвь русского этноса.

До появления в Восточной Галиции политической секты под названием «украинцы» мир ничего не знал о существовании народа с таким названием. Именно поэтому история «украинцев» представляет собой не историю некой особой этнокультурной общности, а историю существования социально‑политической идентичности, выдающей себя за этнокультурную общность. «Украинцы» по своей сути — это некая региональная разновидность «советского народа». Поэтому сугубо «украинская история», без перелицованных заимствований из русской, — это история создания украинской социально‑политической идентичности (последняя четверть XIX в.) и история борьбы представителей этой социально‑политической идентичности за статус «народа»/«нации» (первая четверть XX в.).

Таким образом, понять и объяснить феномен украинства можно лишь путем детального анализа его социально‑политической идентичности и ее атрибутов. А это, в свою очередь, делает необходимым рассмотрение идентичности как психологического явления.

 

 

Идентичность

Слово «идентичность» складывается из двух латинских корней: «iten» («в высшей степени сходный», «тот же самый», «аналогичный») и «ipse» («самость»). Таким образом, термин «идентичность» означает целостность человеческого «Я», тождественность самому себе. Причем в данном случае имеется в виду непрерывная тождественность индивида самому себе в условиях его постоянных индивидуальных психосоматических изменений.

Идентичность не является чем‑то неизменным. Она динамична и претерпевает изменения на протяжении всей жизни человека. Идентичность позволяет сохранять индивиду свою «самость», свое особое тождественное себе «Я» в контексте непрерывных изменений его сознания, мировоззрения тела, межличностных отношений и социального положения. Идентичность индивида соединяет в единое гармоничное целое представления о себе и разрозненные события его жизни, формируя из них незыблемое «Я».

При этом необходимо учитывать, что идентичность есть не свойство (т. е. нечто присущее индивиду объективно), но отношение индивида к чему‑то, основанное на его потребностях. Идентичность формируется, закрепляется и трансформируется в ходе личностного развития и социального взаимодействия под воздействием непрерывно изменяющихся потребностей личности.

В структуре идентичности можно выделить индивидуальный/личный и коллективный/социальный уровни. Если персональная идентичность — это представления индивида о своих уникальных, неповторимых особенностях, то коллективная идентичность — это представления индивида о его типичных особенностях, благодаря которым он может идентифицировать (отождествить) себя с другими индивидами, по его мнению, ими обладающими.

Индивидуальная и коллективная идентичность человека тесно взаимосвязаны. Представления индивида о самом себе, воспринимаемые им как его собственные и неотделимые от его самости качества, являются в значительной степени результатом его интериоризации коллективных норм и стереотипов. В то же время собственные нормы и стереотипы индивида могут не совпадать с нормами и ролями, принимаемыми им или навязываемыми ему окружением. Поэтому в целом идентичность человека представляет собой некий баланс между индивидуальной и коллективной/социальной идентичностью.

Социальная идентичность индивида обретает конкретную форму в зависимости от того, что выступает основанием его идентификации (профессиональная, гендерная, этническая, расовая или социальная группа, хобби, сексуальная ориентация, религиозные убеждения, регион проживания, политическая идеология, эстетические предпочтения, литературные увлечения и т. п.).

При этом любой индивид обладает целым рядом идентичностей, интегрированных в его «Я». Он может одновременно быть каменщиком, мужчиной, являться африканцем, представлять собой натурала, быть «украинцем» и выступать в качестве иеговиста. По большому счету, современный индивид способен приобрести любую идентичность. Даже выдумать ее лично. И периодически их менять. В данном случае количество идентичностей того или иного индивида зависит от количества его потребностей, которые можно удовлетворить путем идентификации с кем‑то или чем‑то. Каждая идентичность человека либо психологически компенсирует нечто ему недостающее, то есть дает возможность суррогатного удовлетворения неудовлетворенного желания, либо это желание удовлетворяет.

По своей сути любая идентичность и ее признаки — условны. Точно так же, как условна потребность, их породившая. Люди в одинаковой степени могут осознать себя особой общностью на основе как общего языка или веры, так и на основе общего роста или гастрономических предпочтений. Наиболее важное в любой идентичности — сила психологической привязанности индивида к определяющей и формирующей ее потребности, предстающей в его глазах сверхценностью. Чем актуальнее для человека некая потребность (сверхценность), отделяющая его от тех, для кого она неактуальна, тем сильнее его чувство идентичности, которое эту потребность удовлетворяет.

Сильная психологическая привязанность к своей вере, своей нации (племени, расе), к своей форме государственного правления, своей культуре, своей сексуальной ориентации и пр. в одинаковой мере может создавать идентичности. Поэтому чувство общности, создающее идентичность, например геев и лесбиянок, может быть не менее сильным, чем чувство общности рокеров или украинцев. Все зависит лишь от силы психологической привязанности/зависимости человека к потребности, формирующей/определяющей его идентичность.

Однако необходимо учитывать и то, что если в сознании психически здорового человека все его идентичности (как и любые психические проявления) более‑менее сбалансированы и уравновешены, то у индивида с больной психикой или находящегося на грани психического расстройства какая‑либо одна из его идентичностей может стать тотальной. Когда это происходит, доминантная идентичность не просто занимает доминирующие позиции в его сознании, а поглощает личность целиком, становясь паранойяльной сверхценностью и превращая индивида в свой придаток.

Стоит отметить, что движущей силой, формировавшей украинскую идентичность, как и создававшей проект «Ukraina» в целом, были индивиды, чье сознание было поглощено паранойяльными сверхценными идеями. Не зря украинские националисты любят повторять, что идею Украины всегда продвигали и защищали фанатики. Но не секрет, что фанатизм как раз непосредственно относится к сфере т. н. пограничных состояний психики, находящихся между нормой и патологией. Фанатизм может быть прекрасной иллюстрацией паранойи.

 

 

Как создаются идентичности

Политический проект «Ukraina» начинался не в политике и не политиками. Украинство возникло как хобби скучающих интеллигентов. В России XIX века кто‑то коллекционировал картины, кто‑то — книги, кто‑то — музыкальные инструменты, а кто‑то — малороссийский фольклор (народные песни, сказки, поговорки, танцы, сельские обычаи, рушники, вышивки, бусы и пр.).

В те времена представители малороссийской интеллигенции, от скуки и в духе модных на тот момент европейских этнологических веяний, все свое свободное время уделяли изучению жизни простого малороссийского народа. Как они тогда сами объясняли, это помогало им понять свой народ и припасть, так сказать, умом и душой к своим собственным истокам. Данное «народознавство» изначально себя позиционировало в качестве науки и с политикой ничего общего не имело. По своей сути оно напоминало филателистский или нумизматический клуб, члены которого по одной только им понятной причине посвятили свою жизнь собиранию марок и монет, завязав на этой почве личное общение.

Однако со временем пухлые папки с песнями и колядками, а также ящики с рушниками и вышиванками перестали удовлетворять странные потребности энергичных малороссийских «народознавцев». Считая свои коллекции артефактов великой ценностью, они организовываются в научное и культурно‑просветительское движение, обладающее своей идеологией, при этом назвав себя «украинофилами».

Целью данного движения было уже не только «изучение», но и «развитие», а также «защита» простого народа и его культуры. С точки зрения украинофилов, народные песни, сказки, рушники, бусы и пр. подлежали сохранению и приумножению с целью развития в особую «не панскую» культуру. При этом народный говор должен был быть не только сохранен, но и трансформирован в особый народный язык с особой народной грамматикой. С точки зрения украинофилов, литературный язык для простых мужиков — слишком сложный и непривычный, поэтому надо упорядочить и систематизировать народный говор (называемый сейчас «суржиком»), придав ему некое подобие литературного языка. Фактически под видом развития народных наречий украинофилы принялись формировать сепарированную от русского литературного языка «мову», которая со временем была названа «украинской».

Ничего страшного на тот момент российские власти в подобных вещах не видели. Ведь эксперименты с южнорусским «суржиком» никоим образом не касались политики и даже на первый взгляд способствовали прогрессу, приобщая простой народ к грамотности и культуре. Милые, интеллигентные украинофилы политикой не занимались, они лишь всей душой любили свой простой народ, изучали его и заботились о нем. А с целью его развития учили его писать и читать на «народной мове», параллельно сочиняя ему на этой же «мове» книжки.

В итоге этой целенаправленной деятельности в Юго‑Восточном крае появляются «народные школы», в которых по «народным учебникам», на «народном языке» воспитываются «народные дети». На первый взгляд во всем этом трудно было усмотреть некую угрозу для государства. Формально региональная интеллигенция лишь воспитывала простого мужика понятными ему способами.

Однако в этой бурной просветительской деятельности укранофилов необходимо учитывать одну очень важную психологическую особенность их подопечных — крайне низкий культурный и интеллектуальный уровень развития воспитуемых, а также их зависимое социальное положение. Вследствие данных особенностей идентичность крестьянина того времени была крайне примитивной и сводилась к двум компонентам — социальному статусу и принадлежности к православной церкви. То есть крестьянин был холопом и православным. И все. Этих двух идентичностей ему вполне хватало для осознания собственного «Я». Как это ни выглядит сейчас странным, но даже этническая идентичность у русских крестьян отсутствовала за ненадобностью. Модные европейские веяния, возникшие на волне французской революции и порожденной ею т. н. «весны народов», коснулись лишь российской интеллигенции, по привычке заглядывавшей в рот всему европейскому, а простой народ продолжал смотреть на мир патриархально. Поэтому «своим» для простого русского мужика того времени был любой православный холоп, «чужим» — любая «нехристь» или пан/барин.

Но тут в селах появляются «народные школы», в которых вместе с азбукой малороссийским крестьянам начинают рассказывать о том, что они — «украинская нация», безжалостно угнетаемая панами‑«москалями». Естественно, что воспитание таким образом нескольких поколений крестьянских детей, в конце концов, приводит к возникновению в Малороссии узкой прослойки холопской «интеллигенции», обладающей особой «нерусской» идентичностью. Фактически на культурном, языковом и психологическом уровне происходит отчуждение части воспитанного украинофилами народа. В итоге небольшая группа малороссийских селян, прошедшая обработку в «народных школах» под польским руководством, начинает себя ощущать обособленно от народа, исконной частью которого она является.

Возможно, со временем игры малороссийской интеллигенции в «народность» тихо заглохли бы сами собой. Однако этого не произошло, потому что созданная украинофилами идентичность в силу сложившихся обстоятельств стала активно использоваться рядом европейских стран в геополитической борьбе против России.

Если изначально украинофилы Малороссии рассматривали созданную ими идентичность в рамках русского этнокультурного поля, то политические процессы в Восточной Галиции, находящейся тогда в составе Австро‑Венгрии, заставили идею украинской идентичности развиваться в сторону антирусской идеологии. А это неизбежно превращало «украинофилов» в «украинцев», что, собственно говоря, и произошло в 90‑х годах позапрошлого века с русинами Восточной Галиции. В итоге малороссийская народность на основании ее региональных культурно‑языковых особенностей была объявлена нерусским, «украинским» народом.

Австро‑Венгрия, переживая за свою территориальную целостность, в течение нескольких десятилетий последовательно уничтожала возрождающуюся благодаря усилиям местных просветителей русскую этнокультурную идентичность Восточной Галиции. Вместо нее польское панство и австрийское чиновничество всеми доступными им способами навязывали русинам украинскую социально‑политическую идентичность. В Галиции им был нужен какой угодно народ, но только не русский. Данный процесс был возведен в ранг государственной политики. Причем Вена с целью создания «украинцев» не гнушалась и открытым массовым террором. Тех русин, которые не хотели принимать украинскую идентичность, просто убивали.

В итоге все русское на территории Восточной Галиции было тотально уничтожено, а русинам с помощью мощной промывки мозгов и террора была навязана новая, нерусская, «украинская» идентичность. Таким образом, Вена, по мнению ее имперских чиновников, устранила фундаментальную предпосылку возможного присоединения к России Восточной Галиции. Логика австрийских властей была проста: раз теперь на территории бывшей Червонной Руси живут не русины/русские, а «украинцы»/нерусские, то у Санкт‑Петербурга нет никаких оснований выдвигать на ее счет какие‑либо претензии.

Но на этом проект «Ukraina» не закончился. Удачное создание галицийских «украинцев» позволило Вене, а потом и Берлину иначе взглянуть на весь малороссийский Юго‑Западный край России. Немецкие стратеги исходили из того, что если относительно легко удалось переделать русинов в «украинцев», то почему бы не попытаться переделать в «украинцев» и малороссов? Ведь тогда от Российской империи под лозунгами «права наций на самоопределение» можно оторвать значительную часть ее европейской территории. Если доказать малороссам, что они не являются юго‑западной ветвью русского народа, а представляют собой нерусских «украинцев», под их «право на национальное самоопределение» можно создать отдельное государство, входящее в сферу влияния Германии/Европы, а Россию отбросить за Волгу.

В итоге после рождения этой стратегической цели Восточная Галиция превращается немцами в плацдарм информационно‑психологической войны против России. Берлин и Вена начинают вкладывать значительные финансовые и организационные ресурсы в экспорт украинской идентичности на территорию Юго‑Западного края. На российскую территорию едут галицийские эмиссары и завозится соответствующая пропагандистская литература.

Данная подрывная работа ведется с переменным успехом в течение десятилетия. Однако особых результатов она не дает. В массе своей малороссийское крестьянство остается равнодушным к пропаганде украинской идентичности. Однако многое в этой ситуации меняется после крушения в 1917 году российской государственности. Реализация немцами проекта «Ukraina» дает свои первые плоды в виде появления нескольких украинских квазигосударственных образований, самой известной из которых стала т. н. Украинская Народная Республика, организованная в Киеве выходцами из австрийской Галиции и местными «украинцами» из сепаратистских организаций.

Фактически УНР стала результатом захвата власти в Киеве, так как Центральную раду никто не выбирал и государственными полномочиями ее никто не наделял. Она просто сама себя назначила законодательной властью Юго‑Западного края с правом формирования исполнительной и провозгласила создание УНР. А после этого начался активный и масштабный процесс навязывания русскому населению этого региона украинской, а точнее — антирусской идентичности. Обкатанные в Восточной Галиции методы промывки мозгов были перенесены на малороссийскую территорию.

В результате активной деятельности создателей УНР политические фантазии галицийских «украинцев» становятся объективной реальностью, оформленной юридически и признанной дипломатически. Если европейская наука в позапрошлом веке со смехом восприняла польскую идею существования «украинской нации», то европейская политика столетие спустя приняла ее с восторгом. В начале XX века в столицах Европы исходили из того, что даже если «украинцев» никогда и не было, то их стоило бы создать, так как этого требуют геополитические интересы Запада.

Даже большевики по целому ряду причин были вынуждены принять установленные европейцами правила игры в т. н. «украинском вопросе». Отменить «нэзалэжну» и «петлюровскую» Украину они смогли, но отменить придуманных поляками «украинцев» не захотели. В итоге украинская идентичность продолжила свое формальное существование в советском варианте УССР до 1991 года.

 

 

Сепарирующая идентичность

Необходимо отметить, что украинский феномен навязывания в политических целях миллионам людей специально созданной социально‑политической идентичности не уникален. Это отдельное явление в целом ряду аналогичных явлений долгосрочной, геополитической стратегии Запада. У Европы и США большой опыт создания искусственных народов и стран с прилагающимися к ним не менее искусственными атрибутами их «независимого» существования.

Любой серьезный геополитический игрок обладает технологией создания и ликвидации разнообразных сепарирующих идентичностей, позволяющих ослаблять и даже разрушать своих соперников изнутри.

В связи с этим необходимо отметить, что, по сути, любая идентичность может представлять собой механизм манипулирования массовым сознанием. Все зависит от того, представляет ли та или иная идентичность интерес для политического игрока, располагающего необходимыми для манипуляции финансовыми средствами и организационными ресурсами. Если бараны сбиваются в стадо, их можно скопом гнать в том или ином направлении. Точно так же можно в заданном направлении «гнать» и людей, если они находятся в рамках определенной идентичности. Главное в этом — технология, при помощи которой фундаментальные атрибуты той или иной идентичности превращаются в скрытые рычаги психологического управления индивидами.

Для общества в целом та или иная идентичность может иметь как конструктивное, так и деструктивное значение. Одни идентичности способны сплачивать социум и стабилизировать его жизнь, а другие — его дестабилизировать, разобщать и разрушать.

Соответственно, идентичность может нести как интегрирующую, так и сепарирующую функцию.

Любой социальный организм представляет собой некий конструкт, состоящий из различных идентичностей. Чем более развито то или иное общество, тем более сложной является его конструкция идентичностей.

С одной стороны, многообразие идентичностей — один из факторов, способствующих интенсивному развитию общества. С другой стороны, наличие в обществе большого количества идентичностей несет в себе потенциальную угрозу конфликта между ними, порождающего общую социально‑политическую дестабилизацию.

В связи с этим в любой стране, в которой общество имеет достаточно развитую структуру идентичностей, возможен не только естественно возникший конфликт между ними, но и конфликт, сознательно спровоцированный. Для этого одна или несколько идентичностей берутся под внешний контроль заинтересованными в конфликте силами, а потом превращаются в элемент дестабилизации. Для этого лишь нужны деньги и психоорганизационные технологии. Как правило, подобная дестабилизация используется для ослабления или разрушения того или иного государства. И главную роль в этом играет т. н. сепарирующая идентичность.

Сепарирующая идентичность — это осознающая свою особость/самость общность индивидов, стремящаяся к психологическому и физическому обособлению от социума/государства, в котором она находится. Сепарирующая идентичность может основываться на культурных, расовых, этнических, языковых, религиозных, мировоззренческих, идеологических, территориальных и пр. особенностях индивидов.

Украинство — это типичная сепарирующая идентичность, специально созданная для отсечения от русского народа его юго‑западной ветви, а от Российского государства его юго‑западных территорий. Фактически украинская сепарирующая идентичность — это всего лишь элемент геополитической игры Запада, направленной против России. Никакого другого смысла в существовании «украинцев» нет. И прежде всего этого смысла нет для тех, кто неожиданным образом стал «украинцем».