Дворянин, призванный на войну

 

Далек от зависти, не зная злого лиха,

В деревне жил я скромно, тихо,

Жил в доме у себя, и ни один сосед

Враждебно не смотрел мне вслед.

Пастушки, луг, леса, распахнутые дали

Смягчали грусть мою, мне радость доставляли,

В Париже редко я бывал.

Зато Париж ко мне являлся сам порою:

Речь о друзьях идет. Я ждал их и не скрою,

Что всех радушно принимал;

Хоть не изысканной их потчевал едою,

Доволен был мой гость, когда ее вкушал.

И я с друзьями толковал

О радостях любви – не о войне кровавой.

Жалел я короля английского, но, право,

Не думал помогать ему,

Поскольку почести и слава

Мне просто были ни к чему.

Я славы избегал с завидным постоянством,

Гордясь лишь потому дворянством,

Что мог налоги не платить.

Но ныне не хочу я дворянином быть!

Со дня рождения украшен этим званьем,

По праву я теперь считаю наказаньем

Происхождение мое:

Увы, как дворянин, я призван под ружье.

О славный предок мой, чей прах лежит в могиле!

Чернила и аршин оружьем вашим были,

Не лезли в драку вы, покоем дорожа,

А я – потомок ваш, о робкий буржуа!

Как сыну вашему, а моему папаше,

Могло прийти на ум купить на деньги ваши

Дворянство, коему теперь обязан я

Тем, что воякою вдруг сделали меня?

Прощай, мой тихий сад, души моей отрада!

Прощай, фонтан! Прощай, тенистая прохлада!

Прощайте, ягоды, и дыни, и покой,

Холмы, долины, лес густой!

О! Чтобы облегчить моей печали бремя,

Пусть эхо здесь твердит все время!

«Хозяин этих мест, что был приветлив так

И так боялся ран, усталости и драк,

Уехал на войну, которой так страшится.

О, небо, пусть скорей домой он возвратится!»

 

 

ШАРЛЬ‑ОГЮСТ ДЕ ЛА ФАР

 

 

ОДА

 

Не в радость мне ни ум, ни тело!

Недвижная, томится плоть,

А ум, педант закоренелый,

Тоски не в силах побороть.

 

Ты, превращающий в услады

Всё – даже капли горьких слез,

О чародей Амур, мпе надо,

Чтоб ты печаль мою унес!

 

Вновь буду я в амурном войске

Служить тебе, чье знамя – страсть.

Я возвращаюсь, чтоб геройски

На поле битв любовных пасть!

 

На тайных празднествах Венеры

И на вакхических пирах

Прославлен буду я без меры,

Когда земля мой примет прах!

 

Амуры щекотать Силена

Так примутся, что, пьян и сыт,

Обжора жирный непременно,

Дурачась, брюхо обнажит.

 

И в память брюха де Ла Фара

До дна там будут пить вино

И петь средь пьяного угара

С веселым старцем заодно!

 

 

ГИЙОМ АМФРИ ДЕ ШОЛЬЕ

 

 

НА РЕВНОСТЬ

 

О Ревность, Купидона дочь,

С глазами зоркими и злыми!

Терзаешь души день и ночь.

Ты подозреньями своими.

Когда бы горестных сердец

Не отравляла ты жестоко,

Спокоен был бы твой отец:

Он слеп, а ты – тысячеока.

 

 

ШАРЛЬ ПЕРРО

 

 

ВЕК ЛЮДОВИКА ВЕЛИКОГО

(Фрагменты из поэмы)

 

Античность, спору нет, почтенна и прекрасна,

Но падать ниц пред ней привыкли мы напрасно!

Ведь даже древние великие умы –

Не жители небес, а люди, как и мы.

И век Людовика я с Августовым веком

Сравню, не будучи хвастливым человеком.

Хоть были римляне отважны и сильны,

В военном ремесле они превзойдены,

И, как Людовика, от первых войн начала,

Победа никого так быстро но венчала.

Коль кто‑нибудь в наш век решился бы хоть раз

Предубеждения завесу сбросить с глаз

И глянуть в прошлое спокойным, трезвым взглядом,

То с совершенствами он бы увидел рядом

Немало слабостей, – и понял наконец,

Что не во всем для нас античность образец,

И сколько бы о ней нам в школах ни твердили,

Во многом древних мы давно опередили.

 

Отец искусств, Гомер, ты мной безмерно чтим.

Могучий гений твой внушен тебе самим

Всесильным божеством, и ярче нет примера

Бессмертия стихов, чем жизнь поэм Гомера.

Художники всех стран в теченье сотен лет

Стремятся воплотить гомеровский сюжет;

Твоей фантазии прекрасные творенья

Для лучших мастеров – источник вдохновенья;

Все, что нам тешит взор в скульптуре и резьбе,

На полотне, в коврах – посвящено тебе.

Но если б отнесло благое провиденье

В наш век, во Францию, твое, Гомер, рожденье,–

Ты знал бы то, чего твой век еще не знал,

И заблуждений бы премногих избежал.

 

Так, твой герой, боец, сразить врага готовый,

Взмахнув мечом в пылу баталии суровой,

Не застывал бы вдруг с подъятою рукой,

Чтоб время дать тебе сказать, кто он такой;

Когда взволнованный читатель ждет исхода,–

Не до того ему, какого Гектор рода.

Воспетые тобой герои давних дней

Мудрее были бы, учтивей и скромней,

И чувство меры бы тебе не разрешило

Все сразу поместить на звонкий щит Ахилла,–

Хоть сам Вулкан его с усердием ковал,–

И солнце, и луну, и моря бурный вал,

И грозные войска троянцев и ахеян,

И их смертельный бой, что славою овеян,

В предсмертном ужасе ревущего быка,

И льва, что рвет ему безжалостно бока,

И юных пастушков, что у лесной опушки

Пустились в пляс вокруг красавицы пастушки,–

Короче говоря, так много, что и бог

Все на одном щите изобразить пе мог.

 

Да, этот чудо‑щит в наш век, что с мерой дружен,

Непредставляемым бы не был перегружен;

Ты на излишества не стал бы тратить сил

И только зримое на нем изобразил;

Извилистый полет фантазии природной

Сдержал бы разум твой своей уздой холодной,

И повода бы ты Горацию не дал

Тем извинять тебя, что ты, творя, дремал.

 

ЧЕХИЯ И СЛОВАКИЯ

 

ЧЕШСКИЕ ПОЭТЫ

 

ШИМОН ЛОМНИЦКИЙ

 

 

* * *

 

Жизнь наша словно плывущий на судне:

Ночью и днем, в воскресенье и в будни,

Сидя, иль стоя, иль в сне беспробудном,

Хочет не хочет, он движется с судном.

Так же и мы – в многотрудной борьбе ли

Или в бездействии – движемся к цели,

Мы пролетаем, как искры, по свету –

Только что были, и вот уж нас нету.

 

 

ЗАВЕЩАНИЕ СКУПЦА

 

Все добро и деньги – другу,

Всем желающим – супругу,

Жбан и пиво – выпивохам,

А находчивость – пройдохам,

Мех, сукно и шубы – моли,

Кукиш с маслом – всякой голи,

Сено – овцам да коровам,

Хвори – сильным да здоровым,

Силу – немощным да слабым,

 

 

 

Никола Пуссен. Аркадские пастухи

 

 

Кости – псам, а сплетни – бабам,

Реки – рыбам, хитрость – лисам,

Небо – птицам, подпол – крысам,

Танцы с драками – медведям,

Путь, что я прошел, – соседям,

Душу грешную – чертям,

Тело – гадам да червям.

 

 

МУДРОСТЬ

 

В обыкновение вошло

считать, что мудрость – ремесло,

что всякий, кто лишь ни захочет,

в того она сейчас и вскочит.

На самом деле то не так,

и научиться ей никак

нельзя в гимназии иль в школе,

еще не слыхано поколе,

что люди только те умны,

что были в школах учены;

напротив, нам видать случалось,

что тьма ученых заблуждалась

иль просто‑напросто впросак

умела попадать – да как!

Как неученым не случится.

Нет, мудрости не научиться

в гимназии из разных книг!

Кто думать иначе привык,

тот ошибается жестоко:

между людьми, по воле рока,

еще до школ она жила –

и школы людям создала;

но не они, да и не годы

ее дают: нет! дар природы

она в сем мире, дар богов,

дражайший всех иных даров.

А кто лишь фолианты роет –

ее вовеки не откроет,

коль с ним она не родилась.

Но для чего же учат нас?

Сызмала книгами обложат?

Затем, что в нас они умножат

дары природы, разовьют

наш ум и блеск ему дадут,

как грань искусная – алмазу.

Быть образованными сразу,

без книг, без всякого труда,

нельзя нам тоже никогда;

но должно всем иметь терпенье

умов возвышенных творенья

узнать, изведать, изучить

и, словно некий дар, хранить

для отдаленных поколений.

Что по себе оставил гений –

высокий, им свершенный труд

есть лучший мудрости сосуд,

и кто оттоле черпать любит,

природный дар свой усугубит

и будет, при закате дней,

и опытнее и умней.

 

 

МИКУЛАШ ДАЧИЦКИЙ ИЗ ГЕСЛОВА

 

 

О БОГЕМИЯ!

 

Нет, конечно, ничего плохого

В том, что сына своего родного,

Даже и голодного, босого,

Чехия сильнее, чем чужого,

Манит, не произнося ни слова.

Но, увы, и недругов немало

Чехия кормить с годами стала.

 

В век еще языческий, старинный,

Чешская земля была пустынной,

Здесь, под сенью полога лесного,

Не светилось разума людского.

А когда же божьим изволеньем

Вся она славянским населеньем –

Чехом работящим – заселилась

И добра в ней много накопилось,

Тотчас же различные народы

Злобной и завистливой породы,

 

Те, что здесь не сеяли, не жали,

В Чехию стадами побежали,

Попирая все своей пятою,

Норовя отнять добро чужое,

Все отнять у чехов подчистую

И оставить им страну пустую,

Да еще чтоб было все в их воле,

Каждый хочет властвовать подоле,

Или так – урвать кусок поболе.

Словом, горше не придумать доли.

 

Жили чехи храбрые когда‑то,

Жаль, теперь их нет на супостата,

Нынешние смотрят равнодушно,

Что велят, то делают послушно,

А иные с радостью готовы

Землякам своим ковать оковы –

Собственную гибель приближают,

Час пробьет, тогда они узнают!

 

Стал ты, чех, посмешищем, нет спору,

Не стремись же к большему позору!

Здесь приволье всяким чужестранцам,

Ты же остаешься голодранцем.

Дай, о боже, чеху вдоволь хлеба

И прими его с земли на небо.

 

 

ЯН АМОС КОМЕНСКИЙ

 

 

НАША ЖИЗНЬ ЕСТЬ СТРАНСТВИЕ

 

Жизнь мы видим только эту,

Только странствие по свету

В продолженье дней немногих,

Но унылых и убогих.

 

К бытию из бездн молчанья

Мы, как прочие созданья,

Подымаемся, и всякий

Изначально спит во мраке,

 

Скрыт у матери под сердцем.

К свету, к небесам отверстым,

Мы спешим, комочки праха,

И еще не знаем страха.

 

День за днем и год за годом

Мы бредем под небосводом,

В даль безвестную шагая,

Возрастая и мужая.

 

Наш удел до самой смерти

Суетиться в круговерти –

Вот и мечемся покуда,

Ибо все мы не отсюда.

 

Смерть же каждого находит,

И напрасно нас заботит –

Как там? Все равно там будем,

Легок путь туда иль труден.

 

А уж там, за той чертою,

Мы пойдем иной тропою.

Так отринь юдоль земную

И стремись в страну иную!

 

В час, когда обратно к богу

Дух отправится в дорогу,

Прах, истративший всю силу,

Ляжет отдохнуть в могилу.

 

А настанет воскрешенье,

Душу с телом в единенье

Снова приведет предвечный,

Всеблагий и бесконечный.

 

Так душа свои скитанья,

Посланные в испытанье,

Завершит, и все забудет,

И в покое век пребудет.

 

Здесь же мы лишь горстка персти,

Остья бед нам ранят сердце,

Кто – разумно, кто – как знает

Жизнь свою перемогает.

 

Господи, спаси нас, грешных,

Выведи из стран кромешных

И введи в свою обитель,

Наш небесный утешитель.

 

 

АДАМ МИХНА ИЗ ОТРАДОВИЦ

 

 

СМЕРТЬ – КОНЕЦ – БУБЕНЕЦ

 

Что есть смерть? Кто знать желает –

Стар иль млад – пускай внимает.

Что есть смерть? Всему конец.

 

Смерть богатства сокрушает,

В прах все клады обращает,

С ней – сокровищам конец.

 

С ней – приволью, и раздолью,

И веселью, и застолью,

И всем радостям конец.

 

С ней – всем почестям и службе,

Кровному родству, и дружбе,

И супружеству конец.

 

Королевскому величью,

Благородному обличью

И могуществу конец.

 

Силе, счастью, и здоровью,

И тому, что звать любовью,

И всему, всему конец.

 

Наступает бесконечность,

Век, который длится вечность,–

Смерть – их верный бубенец.

 

Звякнет он – повеет тленом,

И с земным невечным пленом

Распрощается душа.

 

Бубенец всегда на страже

И, чуть что, звенит тотчас же –

Так живите, не греша!

 

 

ВАЦЛАВ ФРАНТИШЕК КОЦМАНЕК

 

 

ОТЧЕ НАШ

 

Боже праведный! Хуже, чем нехристи турки,

Нас терзают солдаты, бездушные чурки.

Сколько всюду убийств, и насилий, и краж!

Отчего же, всесильный, ты им не воздашь?

«Отче наш!..»

 

Ведь солдаты – они, как и мы, христиане,

Мы ж от них принимаем такие страданья,

Наши вопли у них вызывают лишь смех,

Но мы верим: за муки ты примешь нас всех,

«…иже еси на небесех».

 

Чтобы выманить деньги, нас тащат на пытки,

А выдумывать пытки они очень прытки,

Как свиней, над огнем заставляют коптиться,

И притом этот сброд говорить не стыдится:

«Да святится…»

 

Или за ноги вешают в хлеве на жерди,

Чтоб подольше страдал в ожидании смерти,

И кричат: «Деньги где? Где добро ты припрятал свое?»

И ведь всё они знают: где скот, где тряпье!

«…имя твое».

 

Как уж тут промолчишь, коли мука такая!

Ну и все говоришь, ничего не скрывая.

Очень многие тут и кончают житье,

Уповая на славное имя твое,

«Да приидет царствие твое!»

 

Лупят палками тех, чьи пусты кладовые,

И они тебя молят, покуда живые,

И вздыхают: «О, господи, грешен‑то я,

Так за что же страдает моя вся семья?»

«Да будет воля твоя!»

 

Кто пытался укрыться в лесу, а кого‑то

На веревке, как скот, волокут из болота.

Бьют их с криком: «Что спрятал, скорее неси!

Бог тебе не поможет, проси не проси!»

«Яко на небеси…»

 

У немногих, сумевших спасти свои души,

Тех, что с семьями скрылись в горах, где поглуше,

Под метелку их жалкий припас подмели,

Все достали, проклятые, из‑под земли

«…и на земли».

 

Кто что в ямах попрятал, тот думал: «Пусть рыщут,

Ничего, мол, бродяги теперь не отыщут!»

И напрасно: все выкопал сброд этот ушлый

И для жизни нам всем перво‑наперво нужный

«Хлеб наш насущный…».

 

Среди тысяч нашелся едва ль хоть единый,

Что не сек нас лозой, не крушил нас дубиной.

Били все и кричали: «Тащи все, что есть!

Не забудь в тайничок за деньгами залезть!»

«…даждь нам днесь!»

 

А иной все уж отдал спасения ради

И с семьей на коленях молил о пощаде:

«Коль другие всё взяли, так что ж я отдам?»

Но никто не внимал тем мольбам и слезам.

«И остави нам…»

 

Да, проси не проси – это все труд напрасный.

И, взывая к Спасителю, плакал несчастный:

«И за что нам, о боже, столь горькая чаша?

Жизнь такая ведь адских мучений не краше!»

«…долги наша».

 

Чем же мы, горемыки, беду заслужили,

Все налоги на них мы исправно платили,

И теперь прозябаем средь горя и тьмы,

Все друзья и родные дошли до сумы.

«Яко же и мы…»

 

Если нет ничего, то крутись так и этак,

Все равно тебе нечем кормить своих деток.

Но не будем солдат осуждать – ведь мы знаем:

За грехи свои сами и мзду принимаем,

«…оставляем…»

 

Это нам, мужикам, поделом, подлым людям,

Пусть мы даже и хуже наказаны будем,

Раз без песен господскую ниву мы пашем,

На лугу их без радости косами машем,

«…должником нашим…»

 

Зло чинят нам солдаты, но всё мы теперь им,

Этим хищным зверям, мы прощаем: мы верим,

Что настанет тот час, и раздастся твой глас,

И воздашь им не раз, только, господи, нас,

«…не введи нас…»

 

В нищету еще большую, в большее горе,

Чтоб тебя не забыли мы, с бедами споря,

Чтоб нам в худшие, боже, не впасть прегрешения

И чтоб новые нам не изведать мучения,

«…во искушение…».

 

И не дай нам в своем милосердии божьем,

Чтоб терпели мы, слабые, больше, чем можем,

Вот и молим тебя со слезами сейчас:

Погаси ты войну, чтоб наш род не угас,

«…но избави нас…»

 

От врагов, что давно о тебе позабыли,–

Неужели они христианами были? –

От лица своего эту нечисть отринь,

Помоги избавлению наших святынь

«…от лукавого. Аминь».

 

 

ФЕЛИКС КАДЛИНСКИЙ

 

 

СЛАВЯЩИЙ СОЛОВЕЙ

(Фрагмент)