О жаргоне и «модных словечках»

 

До сих пор мы много говорили об обеднении языка об исчезновении целого ряда слов, об уменьшении словарного фонда.

Но следует коснуться и вопроса об особых отклонениях от норм общеупотребительного русского языка и разобраться в причинах этого явления.

Поговорим о языковой традиции, о жаргоне, о так называемых «арготизмах», о словах профессиональных и технических терминах, затронем вопрос о «модных» сло­вечках.

Подойдем ко всему этому издали...

* * *

Когда надо говорить «я пришел» и когда «я приехал»? Странный вопрос! – заметит иной читатель, совершенно ясно, что «пришел» – это означает «пешком», «собственными силами», как говорится, «на своих на двоих», а «приехал» – это значит воспользовался чужой тягой: живой (лошадь, осёл, собаки), «полумеханической» (велосипед) или механической (автомобиль, трамвай, троллейбус, поезд), то есть добрался до места назначения «на машине».

Ну, а корабль? Как на нем: «пришел» или «приехал»? Казалось бы, надо говорить тоже «приехал»: ведь корабль (парусник, пароход, теплоход, электроход, атомоход) – это тоже более или менее сложная «машина», с тою только разницей, что передвигается она не по суше, а по воде?

Ан, нет!... Почему?

Но сперва предоставим слово писателю‑классику...

И. А. Гончаров в романе «Фрегат Паллада» пишет: «Боже вас сохрани сказать когда‑нибудь при моряке, что вы на корабле «Приехали»: покраснеет! «Пришли», а не «приехали»...

А, собственно, почему? По какому правилу?

В силу обычая, привычки, языковой традиции. Вообще в «морском языке» есть много слов (иногда иностранного происхождения, главным образом – английского и голландского, иногда чисто русского), заменяющих обычные, общеупотребительные слова.

Приведем несколько примеров.

«Лестница» – «трап», «пол» – «палуба», «потолок» – «подволок», «стена» – «переборка», «окно» – «иллюминатор», «порог» – «комингс», «кухня» – «камбуз», «повар» – «кок», «кровать» – «койка», «уборная» – «гальюн», «прикрепить» – «принайтовить», «начистить» – «надраить», «берегись!» – «полундра!» и т. д.

Но это еще не всё. Морская языковая традиция вводит не только новые, особые слова, но иногда изменяет ударения в общеупотребительных словах (вместо «компас» – «комп а́ с», вместо «рапорт» – «рап о́ рт»).

И даже вместо «во флоте» (по аналогии со словосочетанием «в армии») моряки говорят «на флоте».

Впрочем, «язык» некоторых других профессий может изменить не только ударение, но и род слова.

Так, железнодорожник, говоря о своей личной жизни, скажет: «Я избрал себе другой жизненный путь», но в служебной обстановке, на своем профессиональном «языке», выразится иначе: «Состав поставлен на запасную путь». Слово «путь» вдруг приобретает женский род!

А как своеобразен язык летчиков... В отличие от таких древних «профессиональных» языков, как морской, он возник всего около шестидесяти лет тому назад, но уже сильно развился и продолжает развиваться.

Остановимся на разговорных словах, получивших у летчиков особое арготическое значение.

Приведем несколько примеров: «самоварить» – допускать перегрев радиатора до кипения. «Побегушка» – деталь магнето, часто отказывающая в работе из‑за замасливания. «Божья коровка» – учебный самолет, на котором начинается обучение. «Бабовоз» – летчик пассажирской линии. «Жилец» – посторонний предмет, по недосмотру попавший в цилиндр мотора. «Козел» – непроизвольный скачок самолета при посадке. «Петух» – волна, бьющая при взлете гидросамолета под второй выступ днища. И так далее.

Некоторые фигуры высшего пилотажа ‑ у летчиков носят такие «фамильярные» названия, как «штопор», «бочка», «колокол», «змейка»...

Существуют выражения, которые переходят от прямого значения к переносному, становясь жаргоном.

Пример ‑ слово «прокол»: у людей, причастных к автомобильному транспорту, – это прежде всего действительно проколотая покрышка или камера, а затем уже «прокол» контролером водительских прав в случае нарушения существующих правил движения...

А вот у артистов‑гастролеров «прокол» означает внезапно сорвавшийся, то есть отмененный, спектакль или концерт.

Можно, наконец, найти множество специальных, профессиональных выражений, которые широко используются в иносказательном смысле, например, «приземлился», – о пьяном, свалившемся на землю, и т. д.

* * *

Какие разновидности зайца знаете вы, дорогой чита‑ тель? Русак, беляк...

И всё?

А вот охотникам известны еще: пестряк, тумак, яровик, н а́ стовик, летняк, травник, листопадник. Это ‑ не считая общепринятых синонимов (косой, лопоухий, куцый) и местных наименований: скоромч а́, в ы́ торопень, куян, ушкан, кривень, норный, туляй, билей.

Ну, а какие разновидности рубанка знаете вы?

Рубанок, фуганок...

Однако, кроме них, столяру известны еще горбач, галтель, калёвка, медведка, дорожка, шлихтик, шерхебель, шпунтубель, зензубель...

Из этих двух примеров ясно, как много разновидностей названий, известных только специалистам, имеют те существа и предметы, которые большинству из нас известны только в одном‑двух названиях...

Вот теперь мы вплотную подошли к понятию «техницизмов», к словам, близким к жаргону, но имеющим от него существенное отличие.

Каждая профессия имеет множество нужных ей по работе профессиональных слов и технических терминов, которые не входят ни в литературный язык, ни в разговорную речь по той простой причине, что они непонятны подавляющему большинству населения.

Уже в 1843 году, то есть более ста лет тому назад, этих «техницизмов» накопилось так много, что появился специальный словарь Бурнашева, носивший название: «Опыт терминологического словаря сельского хозяйства, фабричности, промыслов и быта народного». Этот словарь насчитывал 25 000 слов. Нет никакого сомнения, что современный технологический словарь был бы во много раз больше!...

* * *

Итак, техницизмы созданы самой жизнью: они необходимы для работы, для профессионального труда.

Но ведь существуют и особые слова, свойственные людям, связанным общностью одного занятия, – именно не труда, а занятия, соединенного с отдыхом: спортсменам, туристам, охотникам, рыболовам...

Итак, следует признать, что и техницизмы, и «язык» людей, объединенных общим трудом, и «язык» людей, объединенных занятием, доставляющим отдых и удовольствие, – всё это явления языковой традиции; их следует считать особенностью речи отдельных групп населения, а никак не порчей общенародного языка...

* * *

Но что же в таком случае «жаргон»? Ведь это тоже особенность языка, свойственная отдельным группам населения? В этом вопросе требуется полная ясность...

Если диалект – в лингвистике понятие территориальное, а техницизм – понятие профессиональное, то жаргон – понятие социальное.

И прежде всего он бытует в деклассированных слоях классового общества, в мире уголовных преступников, воров, нищих, бродяг...

И хотя провести четкую границу между диалектом и жаргоном не всегда бывает легко, всё же «парижское арго», например, есть в основном язык «апашей» и прочих представителей парижского «дна», а не парижан вообще.

«Жаргон» или «арго» – слова французские. Арго (argot) – имеет два значения. В ботанике – это засохшая ветвь, а в быту – воровской язык, ответвление от общенародного языка...

Итак, арго – это специальная лексика замкнутых групп населения, условный язык (в первую очередь уго‑ ловных элементов), имеющий целью изолировать говорящих на нем от основного общества, засекретить, сделать непонятной свою речь, скрыть свои темные дела от общества, закона и правосудия.

Однако жаргон всегда существовал не только у преступных элементов, но и у некоторых других социальных групп, например – у мелких торговцев. (Как видно, разница между обманом и торговлей считалась иной раз не такой уж большой, что явствует хотя бы из того, что античный бог Гермес (Меркурий) был одновременно покровителем и купцов и плутов. Вспомним и старинную пословицу: «Не обманешь – не продашь!»)

Причина подобного явления – та же: сделать свой язык непонятным для непосвященных...

О «блатной музыке» – жаргоне уголовников – на русском языке («перо» – нож, «ксива» – письмо, «колёса» – башмаки, «бан» – вокзал, «бамбер» – часы и т. д.) писалось уже много.

Гораздо менее известен так называемый «офенский», или «мазовецкий» (от слова «маз» – приятель), язык, которым в дореволюционные времена пользовались бродячие торговцы (офени, коробейники), приказчики, базарные торговцы и вообще мелкий торговый люд.

Этот язык очень любопытен с филологической стороны, так как в нем, наряду с выдуманными словами, встречаются слова древнегреческие, выдающие историческую связь этого «языка» с Византией, главной страной, торговавшей с древней Русью.

Вот для примера счет (от одного до десяти) «по‑офенски»: ек о́ й к о́ кур, к у́ мар, дщ е́ ра, п е́ нда, шонда, с е́ зюм, в о́ ндара, д е́ вера, д е́ кан. Здесь числа пять (п е́ нда) и десять (д е́ кан) – явно греческого происхождения («п е́ нта» и «д е́ ка»).

Вот еще слова и короткие фразы «офенского», или «мазовецкого», языка: «м а́ сья» (мать), «а́ стона» (жена), «ю́сы» (деньги), «к о́ сать» (бить), «в о́ ксари» (дрова), «роп а́ ким а́ ть» (пора спать), «рыхл о́ полум е́ ркоть» (скоро полночь), – и т. д.

В настоящее время «мазовецкий язык», естественно, вымер и людей, имеющих о нем понятие, осталось, вероятно, очень немного.

Вот образцы «мазовецкой» речи, которые мне сообщил инженер (ныне пенсионер) А. А. Лебедев, проживающий в селе Калачево, Сонковского района, Калининской области:

«Обтыривай, маз! Дулец‑то яманный!» (Обвешивай, приятель! Мужик‑то простоват!)

«В курёху бряем, гал я́ мо терм а́ ем: ален о́! ален о́!» (В деревню въезжаем, громко кричим: масло! масло!)

В театре во время представления: «Зеть‑ка, маз, сти‑ буху‑то дули з о́ нят...» (Смотри‑ка, приятель, старуху‑то мужики несут.)

Итак, повторяем: основная цель подобного жаргона – сделать свой язык непонятным для непосвященных. (На это, как видно из первого примера, у говорящего имелись все основания!)

Следует заметить, что иногда в языке воров и нищих попадались слова «незашифрованные» и настолько меткие и образные, что они полноправно вошли не только в нашу разговорную речь, но даже и в литературный язык.

Как на пример такого явления, можно указать на слово «двурушник».

Означая первоначально нищего, который занимается своим «ремеслом» с точки зрения своих товарищей «нечестно», то есть стоя на паперти, в тесном ряду других просящих нищих, протягивает за подаянием не одну руку, а сразу две, – это слово, очень яркое и выразительное, вскоре вошло в нашу речь и в литературный язык как созданное по аналогии со словом «двуличный». И когда мы в газете прочтем в публицистической статье выражение «политический двурушник», – это выражение будет воспринято всеми как вполне понятное.

 

* * *

Но иногда жаргон применялся в разговорной речи без всякого намерения сделать свою речь непонятной, а просто так, – из озорства, из подражания, следуя своеобразной «моде». Здесь жаргон – самоцель...

Такой жаргон бытовал и бытует главным образом среди молодежи, особенно артистической. Это язык так называемой «богемы» и тех, кто подражает ее представи­телям.

Вот тут, наконец, мы вплотную подходим к вопросу о наибольшем распространении жаргона в нашем современном русском разговорном языке.

Каковы же причины этого явления, имеющего доста‑ точно большое распространение среди части нашей молодежи?

Их несколько. Своеобразная «мода», подражание, языковый нигилизм, переходящий в словесное озорство или даже хулиганство, речевое «стиляжничество».

Из таких отдельных «словечек» и выражений вырастает жаргон, который не может не вызвать возмущения у каждого любящего наше драгоценное народное достояние – великий русский язык.

Примеров, к сожалению, достаточно...

* * *

– «Ну, как?» ― «Вырубил четыре шара». ― «Железно! А я рухнул. И шпора не помогла...» ― «Вот л а́ жа!» – «Ну, похиляем... Надо еще успеть покимарить: вечером на хате у одного чувака будет большой кир...»

...Когда я передал этот странный разговор моему знакомому, молодому инженеру, тот сразу определил, что в данном случае говорили студенты, из которых один едал экзамен на четверку, а другой провалился, несмотря на шпаргалку, что вызвало у собеседника реакцию сочувствия. Затем неудачник предложил прогуляться и сообщил о своем желании выспаться до того, как идти к приятелю на вечеринку (точнее – пьянку).

Я сам был когда‑то студентом, но такого «студенческого» жаргона никогда не знал. Заинтересовавшись этим явлением, я вскоре убедился, что подобный «язык», вернее жаргон, есть не только у студентов: у музыкантов («л а́ бухов», как они сами себя называют) тоже есть свой жаргон, – например, играть на похоронах называется «л а́ бать жмурику».

По этому поводу есть даже такая анекдотическая сценка, якобы происходящая в суде. Между судьей и обвиняемым ведется следующий диалог:

Судья. Расскажите, как было дело?

Обвиняемый. Сперва лабали жмурику, потом побашляли, кирнули и покашпыряли...

Судья (удивленно). Да кто вы такие?

Обвиняемый. Лабухи... Как видно, в этом жаргоне есть общее со студенческим: только слова «побашляли» (заработали – от слова «башли» – деньги) и «покашпыряли» (поскандалили) – незнакомые.

Существуют «словечки», которые даже не знаешь, к жаргонам какой категории отнести: уголовников, «лабухов» или просто молодых словесных «стиляг». Во всяком случае они существуют, засоряя наш разговорный язык.

Вот несколько образчиков жаргона некоторой части нашей молодежи (рабочей и учащейся):

«Хмырь» (развязный малый).

«К е́ ря» (друг).

«Сачок» (лентяй, ловкач, отлынивающий от работы).

«Хнурик» (работающий небрежно, халтурщик).

«Салага» (новичок).

«Шмакодявка» (девочка‑подросток).

«Берлять» (есть, принимать пищу).

«Кочумать» (молчать).

Как видит читатель, здесь собран пышный, но не полный «букет» словесных сорняков, выросших паразитами на широком поле нашей речи!...

Во всяком случае следует признать, что разные уродливые, засоряющие наш язык слова и выражения существуют. Печально, повторяем, что они особенно «привились» в студенческой среде, где выковываются новые кадры нашей интеллигенции. Кроме того, эти «словечки» постепенно распространяются и по широким кругам нашей рабочей молодежи.

«Прошвырнуться» и «прохилять» вместо «прогуляться», «шамать» и «рубать» вместо «есть», «отхватить» и «оторвать» вместо «купить» и «приобрести», «кореш» и «чувак» вместо «приятель», «махнуться» вместо «обменяться», «добрал» и «припух» (в дополнение к «кимарить») вместо «поспал», «выдать» вместо «рассказать», «забросить кости» вместо «зайти», «свистеть» вместо «лгать», – вот далеко не полный перечень тех «модных» вульгаризмов, которые отравляют разговорную речь нашей молодежи.

Особенно пышно «расцвели» выражения, являющиеся по смыслу синонимами слов «отлично», «прекрасно», «очень хорошо»... Чего тут только нет! И уже упомянутое «железно», и «законно», «потрясно», «клёво», «колоссально», «миров о́» (с вариантами «мировецки» и «мир о́ венько»), «сильн о́», «классно» – здесь так и мелькают,

Восхищение и удивление, кроме того, выражаются словами: «шик», «люкс», «блеск» и – напротив ‑ презрение и осуждение: «муть», «жуть», «мур а́»...

Любопытно отметить, что один старшеклассник, прочитав где‑то о классной даме, был уверен, что речь идет о какой‑то особенно интересной и эффектной особе, одним словом – о «классной» даме!

Русский язык очень богат. Огромное количество слов имеет синонимы, выражающие иногда тончайшие оттенки речи. Вместо «отлично» можно сказать не только «прекрасно», но и «чудесно», «восхитительно», «великолепно», «дивно», «замечательно», «отменно», «бесподобно», «обворожительно», «блистательно», «волшебно» и т. д. Но всего этого богатства слов для известного слоя нашей молодежи, видимо, недостаточно: их почему‑то привлекают грубые, дикие и нелепые неологизмы, идущие порой из весьма сомнительных источников...

Нас всех, конечно, беспокоит распространение среди нашей молодежи всяких «модных словечек», но что должно вызвать настоящую тревогу, так это проникновение вульгаризмов в речь наших детей‑школьников!

Некоторые из таких слов – это вид «скороречи» (да будет мне позволено составить такое слово!). Например, «ребта» вместо «ребята», «ейбо» вместо «ей‑богу». (Конечно, очень странно слышать от наших школьников упоминание о боге, но это так! Заметим, кстати, что и наше «спасибо» когда‑то образовалось из «спаси бог»...)

Как на примеры скороречи, сокращающей длинные слова, можно указать на «т е́ лик» (телевизор), «в е́ лик» (велосипед), «м о́ тик» (мотороллер), «в е́ чка» (вечная ручка) и др. Подобный способ выражаться не способствует, конечно, украшению нашего разговорного языка, но ведь у школьников есть пример: наши «сокращенные слова»: «кино», «метро», «фото», «авто» и др.

Однако некоторые слова в языке наших школьников заставляют особо насторожиться. К ним в первую очередь относятся «ат а́ с» и «плебей»...

Слово «атас» существовало до недавнего времени только в жаргоне уголовников. Происхождение его не выяснено: возможно, что это видоизмененное французское слово «attention» (аттансьон), что означает «внимание», и пришло из международного воровского жаргона. Невозможно понять, каким образом оно добралось до наших школьников (иногда даже младших классов), означая то же самое: «внимание!», «опасность!...»

Но еще более непонятно внедрение в детскую лексику слова «плебей». Трудно себе представить слово более неподходящее в устах советского школьника.

Ведь слово «плебей» происходит от латинского слова «plebs» («плебс»); это не «народ» («народ» – «populus» (популюс), отсюда «популярный»), а «чернь», то есть народ в понимании аристократии (по‑гречески означающей «власть лучших»; нетрудно догадаться, кем изобретено такое слово!)

Как, когда и откуда это оскорбительно‑нелепое слово добралось до речи наших школьников, повторяем – совершенно непонятно!

Борьба с грубыми вульгаризмами вообще – дело не новое.

В 1934 году А. М. Горький в статье «О бойкости» писал: «Нет никаких причин заменять слово «есть» словом «шамать».

Нам остается добавить: неужели понадобилось еще одно новое «заменяющее» словечко «рубать»?

«Борьба за очищение книг от «неудачных фраз» так же необходима, как и борьба против речевой бессмыслицы. С величайшим огорчением приходится указать, что в стране, которая так успешно – в общем – восходит на высшую ступень культуры, язык речевой обогатился такими нелепыми словечками и поговорками, как, например, «мура», «буза», «волынить», «шамать», «дай пять», «на большой палец с присыпкой», «на ять» и т. д. и т. п.»

Так писал основоположник советской литературы А. М. Горький в 1934 году на страницах газеты «Правда».

Приходится с грустью признать, что и через двадцать шесть лет вопрос о чистоте нашего разговорного языка стоит с такой же остротой...

 

* * *

 

Еще о «модных» эпитетах...

«Правильный (ая, ое)». Это слово за последнее время распространилось в неожиданном «качестве».

«Закуска правильная» – это означает, что закуска хорошая, подходящая.

«Дождь правильный» – это означает, что дождь сильный, независимо от того, желателен он говорящему в данное время или нет.

«Правильный мужик» – это означает «хороший человек». Иногда «правильный» заменяется словом «законный», хотя к юриспруденции никакого отношения не имеет.

После разговора о жаргонах уместно упомянуть о том «модном», нарочито огрубленном языке, который весьма распространен не только среди молодежи, но и среди лиц значительно более старшего возраста – особенно среди интеллигентных женщин, где подобная манера выражаться, по‑видимому, считается своеобразным «шиком» и особой бравадой...

Приведем несколько примеров.

* * *

«Мужик»...

Много веков это слово было синонимом понятия «крестьянин». До революции – в речи так называемых «высших классов» – в это слово вкладывался пренебрежительный смысл. У самих крестьян это было обыкновенное бытовое слово.

Вспомним некрасовские строки:

«... Семья‑то большая, да два человека

Всего мужиков‑то: отец мой да я...»

За последнее время слово «мужик» приобрело необычайную популярность, оторвавшись от своей крестьянской сущности. Оно стало заменять слова «человек», «гражданин», «мужчина», «гость», «знакомый», «муж», «возлюбленный», приобретя фамильярно‑шутливый оттенок.

То и дело слышишь в речи горожан и особенно горожанок:

«Приходите, будут интересные мужики!...»

«Он ‑ мужик деловой» («правильный», «законный»)...

«Мужики сели играть в преферанс...»

«Мужики на банкете изрядно выпили...»

Не надо думать, что этим не к месту сказанным «мужиком» ограничивается то нарочитое огрубление нашей речи, о котором мы сейчас говорим.

 

* * *

«Я так ржала, что чуть не сдохла!...»

Это выражение я недавно услыхал из «модно» накрашенных уст одной молодой женщины, особы с высшим образованием (подчеркиваю последнее обстоятельство).

Услыхал и подумал: а почему она не сказала просто «я так смеялась» или «я так хохотала»?

Прислушиваясь внимательно к бытовому языку многих современных интеллигентных женщин, я с удивлением заметил у многих явное и нарочитое стремление огрубить свою речь.

Вероятно, это нечто вроде моды.

Вот несколько образцов (кроме уже приведенного) этой модной манеры выражаться. Все они «списаны с натуры»:

«Ввалиться» (войти).

«Морда» (лицо, притом свое собственное).

«Намазать» (накрасить: относится к собственному лицу).

«Завалиться» (лечь спать).

«С копыт свалилась» (устала).

«Бабка» (женщина, преимущественно молодая, о которой хотят сказать одобрительно).

«Зануда» (скучная женщина) – и т. д.

Прошу понять меня правильно: я совсем не против синонимов, иногда даже и грубоватых, если они придают речи особую выразительность и помогают оттенить тонкость мысли, и всячески ратую за обогащение языка, но решительно возражаю против такого «обогащения».

Обыкновенно в порче нашей разговорной речи обвиняют молодежь. Еще раз подчеркиваю: в данном случае мода охватила разные возрасты.

Тем печальнее...

* * *

Когда я закончил этот раздел и пошел обедать в столовую «Дома творчества», то услышал там, как один молодой писатель рассказывал о каком‑то собрании, где он «загнул речугу», говорил о своих планах «накропать повестуху» и хвалил «здешнюю житуху». За столом зашла речь о языке. Одни отстаивали «полнокровный и энергичный язык улицы», противопоставляя его «сухому

и бесцветному языку канцелярии и скучных отчетов», другие говорили о «яркой и выразительной правильной речи без ненужных вульгаризмов». Кто же из них прав?

А каково ваше мнение, уважаемые читатели?

О сокращении слов

 

Поговорим немного о сокращенных словах, – главным образом о названиях учреждений и служебных должностей.

Что эти сокращенные слова (не хочется применять иностранное слово «аббревиатуры») представляют большое удобство при служебной переписке и деловых переговорах, спорить не приходится. Мы уже не говорим о тех сокращенных словах, которые давно стали «словами‑символами», навсегда вошедшими в русский язык (да и не только в русский) как неотъемлемые части нашего словарного фонда: «комсомол», «профсоюз», «ревком», «горком» и многие другие.

Близко к ним стоят «слова‑памятники», отражающие явления, ныне исторически изжитые, но оставившие глубокий след в истории, в культуре и в литературе: «рабфак», «комбед», «политрук», «ликбез» и др.

Но есть и «слова‑трупы», исчезнувшие вскоре после своего возникновения, например «шкраб» (школьный работник).

И есть «слова‑призраки», забытые как выражения явлений, но существующие в быту по закону «инерции речи», к которому мы еще вернемся, например «жакт» (жи‑ лищно‑арендное кооперативное товарищество). Наименование это, как «летучий голландец», до сих пор носится порой по волнам нашей бытовой речи, подменяя собой понятия «домоуправление» и «домовая контора».

Сокращения слов всегда создавались для удобства. Существуют они и за границей – как в политической жизни («НАТО», «СЕАТО»), так и в торговой («ФИАТ»),

Были они и в дореволюционной России. Можно вспомнить «Ропит» («Российское общество пароходства и торговли»), «Юротат» (Южнорусское общество торговли аптекарскими товарами), «Осфрум» (Общество содействия физическому развитию учащейся молодежи) и др.

Как легко заметить, в большинстве случаев эти сокращения создавались по принципу акростиха, то есть из сочетания начальных букв слов названия.

Но особенно расцвели сокращения слов в послереволюционное время. Это и понятно. В жизнь вошли сотни новых учреждений, предприятий, должностей, рожденных революцией... Сразу возникли такие слова, как «жилотдел», «женотдел», «домкомбед», «гортоп», «гороно», «райсобес», «ликбез», «вуз» и многие, многие другие. Появились «управдом», «главбух», «фининспектор» и т. д.

Я помню, как, например, я именовался по своему служебному положению в сентябре 1919 года: «Воентраг То‑ цуса». Ничего «трагического» в слоге «траг» не было: я был военно‑транспортным агентом транспортного отдела Центрального управления снабжений. А через год я был уже «теаклубинструктором Агитпропчасти Поарма 3», то есть клубно‑театральным инструктором агитационно‑пропагандистской части политического отдела 3‑й армии. Таких длинных наименований было тогда великое множество‑

Многие сокращения слов существуют и сейчас, действительно помогая в деловой переписке и вообще в работе. Ведь достаточно, например, назвать учреждение, название которого начинается с частицы «гипро», чтобы каждый понял, что речь идет о «Государственном институте по проектированию», а за буквосочетанием (да простится мне такое слово!) «НИИ» – прозрачно скрывается «Научно‑исследовательский институт».    Конечно, некоторые сокращенные названия учреждений, в силу своей громоздкости и трудной произносимости, едва ли уж так удобны.

Вот я открываю наугад «Список абонентов ленинградской городской телефонной сети» и сразу натыкаюсь на «Ленгорметаллоремпромсоюз» и на «Ленгоршвейтрико‑ тажпромсоюз»... Не думаю, чтобы эти «сокращенные» словечки, состоящие из двадцати четырех и двадцати шести букв, были бы так уж удобны в служебных разговорах и деловой переписке!...

Хочется поговорить еще об одном виде сокращения слов, вызываемом удобством.

Существуют слова, которые по причине своей длины сокращенно выговариваются и еще более сокращенно пишутся. Пример: слово «килограмм», которое часто произносится «кило» и пишется «кг» (подчеркиваю: пишется, а не произносится «ка‑ге»!). По этому же «правилу» мы пишем «сорок руб.», «десять коп.», но читаем «сорок рублей», «десять копеек», а не «сорок руб.», «десять коп.». Мы пишем «в 20‑х гг.», но читаем «в двадцатых годах», а не «в двадцатых ге‑ге». Примеры легко умножить.

Тем непонятнее нелепая «история» со словом «гектар». Эта мера площади имеет, как это принято в метрической системе, сокращенное написание «га». При этом под словом «написание» следует иметь в виду главным образом чертежи, статистические таблицы, отчеты и пр., а совсем не любую статью или заметку в газете, – тем более не художественную литературу, где совершенно спокойно может существовать «гектар». А в стихах «га» выглядит как пародия!

Но по какому‑то недоразумению (а может быть, и по чьему‑то недомыслию) это самое «га» стало произноситься, почему слово «гектар» заменилось каким‑то гусиным гоготанием. Прислушайтесь к передачам по радио (особенно на сельскохозяйственные темы), и вы в этом убедитесь...

Что же это дает? Экономию времени? Однако уж так ли много времени тратится на то, чтобы произнести слово «гектар»? Слово короткое и к тому же склоняющееся, что безусловно делает его еще более понятным и удобным. Мы говорим: «более гектара», «на этом гектаре», «десять гектаров», «по одному гектару», – всё ясно и понятно.

Так для чего же употреблять в речи «пересокращенное» слово‑обрубок «га»? Имеет ли какое‑нибудь значение «экономия» оттого, что произносятся две буквы, а не шесть? И «га» к тому же не склоняется, что мешает ясности речи («к этому га», «менее га», «некоторые га», «за этим га», «по га» и т. п.). Да и вообще – откуда это стремление к обязательному сокращению слов нашей речи? То, что осмысленно и целесообразно, скажем, при передаче телеграмм, может иметь место в быту только в силу канцелярско‑бюрокра‑ тической «инерции», что мы уже видели, когда разбирали сокращенные названия некоторых организаций.

В самом деле. Ведь хватает же у нас времени (в быту и по радио) и места (в газетах) для того, чтобы, например, произносить и писать «Общество по распространению политических и научных знаний» без всяких сокращений, и никто не терпит от этого никакого ущерба...

Если можно еще согласиться со словом «завуч» вместо длинноватого «заведующий учебной частью», то многие другие сокращенные слова, право, совсем не обязательны. Ведь не говорит же никто про дежурного милиционера «дежмил», а про судебного исполнителя «судисп»! И про директора школы никто не скажет «диршколы», и директора санатория не назовет «дирсан», и про главного дирижера не скажет «главдир».

Не пора ли нам перестать увлекаться чрезмерными сокращениями слов, которые, давая совершенно ничтожную экономию времени, засоряют и уродуют нашу речь? Следует помнить, что чрезмерное обилие сокращений слов – тоже вид порчи русского языка...

О словах иностранных ― нужных и ненужных

 

Владимир Ильич Ленин в 1920 году в заметке «Об очистке русского языка» писал:

«Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно»... ¹

Прошло около сорока лет с момента написания этих знаменитых слов, а русский язык продолжает засоряться ненужными иностранными словами.

Как же происходит этот процесс? И почему происходит? Попробуем разобраться.

В русском языке, как, впрочем, и в любом другом,

_________

¹ В. И. Ленин. Соч., т. 30, стр. 274.

 

есть много слов иностранного происхождения. Это вполне естественно. Развиваясь в течение столетий в экономическом и культурном общении русского народа с другими народами (как находящимися ныне в пределах нашей родины, так и с зарубежными), наш язык впитал в себя большое количество слов нерусского происхождения, – слов, понятных всем, общеупотребительных и прочно вошедших в речь нашего народа.

Очень многие такие слова давно стали международными, например, «революция», «коммунизм», «социализм», «демократия», «капитализм», «империализм», «коллектив», «библиотека», «профессор», «доктрина», «аудитория», «лекция», «медицина» и многие, многие другие.

К этой же группе относятся многочисленные научно‑ технические термины: «атом», «электричество», «радио» и т. д. Эти слова звучат одинаково или почти одинаково у всех народов мира, и посягать на них, конечно, бессмысленно.

Следует отметить, что и многие русские слова, родившиеся в послереволюционное время, вошли в международный язык. Таковыми являются: «ленинизм», «Советы», «большевизм», «колхоз», «ударник», «пятилетка», «спутник», «лунник», «семилетка» и др.

(Заметим в скобках, что французская Академия наук официально внесла недавно в словарь французского языка слово «allunir» – точный перевод русского нового слова «прилуниться».)

Отдельные слова иностранного происхождения постепенно вошли в наш язык настолько прочно, что даже отдаленно не воспринимаются нами как некогда иностранные. Ведь когда мы, например, говорим «студент второго курса», мы не задумываемся над тем, что из этих трех слов только «второго» – исконно русского происхождения, настолько и «студент», и «курс» давно и окончательно «обрусели».

Множество таких слов, находясь в нашем словарном фонде, ничем не выдает своего иностранного происхождения, и только филолог сможет выяснить их первооснову, взятую из чужого языка. Вот, например, слово «руль»: немногим придет в голову, что это слово взято из английского языка и в свое время вытеснило старинное русское слово «правило», означавшее то же самое, что и руль. Можно ли об этом догадаться, читая лермонтовскую строку:

«Без руля и без ветрил»...

А слово «фартук»? Взятое из немецкого языка («фортух» – «передний платок»), оно хотя и не вытеснило слово «передник», но издавна «сосуществует» с ним вместе. И когда мы читаем строки известного стихотворения «Каменщик, каменщик, в фартуке белом...» – ни у кого не возникает мысль: почему В. Я. Брюсов написал «иностранное» слово «фартук», а не русское «передник»?

Ну, а слово «пономарь»? Уж это, вероятно, древнее русское слово, появившееся у пас вместе с христианством.

Нет! Это слово действительно пришло к нам вместе с христианством, но оно (правда, в несколько видоизмененном виде) греческое: «парамон а́ риос» по‑гречески – «привратник храма».

Как видим, значительное количество иноязычных слов уже в течение ряда столетий находится в нашем основном словарном фонде. Опять же только филолог может разобраться в том, что, например, слова «армяк», «амбар» и «арбуз» взяты из татарского языка (на букву «а» начинается вообще только одно чисто русское слово «азбука»); «алмаз» – слово арабское, «тетрадь» – древнегреческое, а «курган» – персидское...

Мы читаем на вывеске слово «Бакалея», и не задумываемся над тем, что «бак а́ ль» по‑арабски – «торговец пряностями»; мы говорим «старая карга», и нам не приходит в голову, что «карга» по‑татарски – «ворона», мы встречаем в книгах ныне устаревшее слово «лабаз», и не догадываемся, что это французское слово «la base» (ля баз), что означает «склад»... Наконец, мы говорим «брюки», а ведь многие не знают, что когда‑то в России особое фландрское сукно, из которого шили эту существенную часть мужского костюма, шло из голландского города Брюгге и называлось «брюкиш».

Но довольно! Примеров достаточно. Из них можно было бы составить целый том.

Цель этой главы – иная.

В ней речь идет не об «иностранных» словах такого рода и не о том, чтобы «переводить» и переделывать на русский лад все слова нерусского происхождения: это попытка, повторяем, бессмысленная, ненужная и давно осужденная историей. Достаточно вспомнить анекдотического адмирала Шишкова, который в начале прошлого века рьяно, но безуспешно пытался внедрить, например, слово «мокроступы» вместо «галоши» (что в первоисточнике означает «галльская обувь»). Непримиримый адмирал в своем реакционном рвении думал таким «славяноречием» бороться с «крамольным» влиянием идей Запада, шедших главным образом из революционной Франции.

Известно, что все его попытки, как и старания его друзей по «Беседе», ровно ни к чему не привели...

С совершенно других – чисто филологических – позиций, желая очистить русский язык от ненужной иностранщины, хотел ввести некоторые русские слова взамен иностранных замечательный знаток русского языка наш знаменитый лексиколог В. И. Даль. Он предлагал, например, употреблять вместо слова «горизонт» – «глазоём», вместо «алкоголь» – «и́ звинь», вместо «антикварий» – «древник» и т. д. Но и эти слова были обречены на небытие...