Апухтин Алексей Николаевич (1840–1893 гг .)

Рождественские стихи

* * *

Апухтин Алексей Николаевич (1840–1893 гг.)

«Восторженный канон Дамаскина …»

Восторженный канон Дамаскина

У всенощной сегодня пели,

И умилением душа была полна,

И чудные слова мне душу разогрели.

«Владыка в древности чудесно спас народ:

Он волны осушил морские»…

О, верю, верю, Он и в наши дни придет

И чудеса свершит другие.

О, Боже, не народ – последний из людей

Зовет Тебя, тоскою смертной полный…

В моей душе бушуют также волны

Воспоминаний и страстей.

О, осуши же их Своей могучей дланью!

Как солнцем освети греховных мыслей тьму!

О, снизойди к ничтожному созданью,

О, помоги неверью моему!

На Новый, 1881 год

Вся зала ожидания полна,

Партер притих, сейчас начнется пьеса.

Передо мной, безмолвна и грозна,

Волнуется грядущего завеса.

Как я, бывало, взор туда вперял,

Как смутный каждый звук ловил оттуда!

Каких-то новых слов я вечно ждал,

Какого-то неслыханного чуда.

О Новый год! Теперь мне всё равно,

Несешь ли ты мне смерть и разрушенье

Иль прежних лет мне видеть суждено

Бесцветное, тупое повторенье…

Немного грез – осколки светлых дней, –

Как вихрем, он безжалостно развеет,

Еще немного отпадет друзей,

Еще немного сердце зачерствеет.

Бальмонт Константин Дмитриевич (1867–1942 гг.)

«Одна есть в мире красота …»

Одна есть в мире красота.

Не красота богов Эллады,

И не влюбленная мечта,

Не гор тяжелые громады,

И не моря, не водопады,

Не взоров женских чистота.

Одна есть в мире красота –

Любви, печали, отреченья

И добровольного мученья

За нас распятого Христа.

Й псалом

Ночь ночи открывает знанье,

Дню ото дня передается речь,

Чтоб славу Господа непопранной сберечь,

Восславить Господа должны Его созданья.

Все от Него – и жизнь, и смерть,

У ног Его легли, простерлись бездны,

О помыслах Его вещает громко твердь,

Во славу дел Его сияет светоч звездный.

Выходит солнце-исполин,

Как будто бы жених из брачного чертога,

Смеется светлый лик лугов, садов, долин,

От края в край небес идет дорога.

Свят, свят Господь, Зиждитель мой!

Перед лицом Твоим рассеялась забота.

И сладостней, чем мед, и слаще капель сота

Единый жизни миг, дарованный Тобой.

Благовест

Я ждал его с понятным нетерпеньем,

Восторг святой в душе своей храня,

И сквозь гармонию молитвенного пенья

Он громом неба всколыхнул меня.

Издревле благовест над Русскою землею

Пророка голосом о небе нам вещал;

Так солнца луч весеннею порою

К расцвету путь природе освещал.

К тебе, о Боже, к Твоему престолу,

Где правда, Истина светлее наших слов,

Я путь держу по Твоему глаголу,

Что слышу я сквозь звон колоколов.

Балтрушайтис Юргис Казимирович (1873–1944 гг.)

Вифлеемская звезда

Дитя судьбы, свой долг исполни,

Приемля боль, как высший дар…

И будет мысль – как пламя молний,

И будет слово – как пожар!

Вне розни счастья и печали,

Вне спора тени и луча,

Ты станешь весь – как гибкость стали,

И станешь весь – как взмах меча…

Для яви праха умирая,

Ты в даль веков продлишь свой час,

И возродится чудо рая,

От века дремлющее в нас, –

И звездным светом – изначально –

Омыв все тленное во мгле,

Раздастся колокол венчальный,

Еще неведомый земле!

Бенедиктов Владимир Григорьевич (1807–1873 гг.)

Привет старому, 1858 году

А! Новый! – Ну, милости просим.

Пожалуйте. – Только уж – нет –

Не вам, извините, приносим,

А старому году привет.

Характер ваш нам неизвестен,

Вы молоды слишком пока, –

А старый и добр был, и честен,

И можно почтить старика.

К чему же хитрить, лицемерить,

Заране сплетая вам лесть?

Нам трудно грядущему верить,

Мы верим тому, что уж есть.

А есть уже доброго много,

От доброго семени плод

Не худ будет с помощью Бога.

Не худ был и старенький год.

По солнцу он шел, как учитель,

С блестящей кометой на лбу,

И многих был зол обличитель, –

С невежеством вел он борьбу.

И мир был во многом утешен

И в прозе, и в звуке стиха,

А если в ином был он грешен,

Так где же и кто ж без греха?

Да! В медные головы, в груди

Стучит девятнадцатый век.

Внизу начинаются люди,

И есть наверху Человек.

Его от души поздравляем…

Не нужно его называть.

Один Он – и только, мы знаем,

Один Он – душа, благодать.

Один… за Него все молитвы.

Им внешняя брань перешла

В святые, крестовые битвы

С домашнею гидрою зла.

На 1861 год

«О Господи! Как время-то идет!» –

Твердило встарь прабабушкино племя,

И соглашался с этим весь народ.

Да полно, так ли? Движется ли время?

У нас в речах подчас неверен слог,

Толкуем мы о прошлом, преходящем

И будущем, а в целом – мир и Бог

Всегда живут в одном лишь настоящем.

И нету настоящему конца,

И нет начала. Люди вздор городят

О времени, – оно для мудреца

Всегда стоит, они ж идут, проходят

Или плывут по жизненной реке

И к берегам относят то движенье,

Которое на утлом челноке

Свершают сами. Всюду – заблужденье.

О род людской! Морщины лбов

Считает он, мытарства и невзгоды,

Число толчков, число своих гробов

И говорит: «Смотрите! Это – годы.

Вот счет годов – по надписям гробниц,

По памятникам, храмам, обелискам».

Не полно ль годы цифрами считать

И не пора ль меж новостей, открытий

Открытому сознанью место дать,

Что мир созрел для дел и для событий?

О, вознесись к Творцу, хвалебный глас,

От всей России в упованье смелом,

Что новый год, быть может, и для нас

Означится великим, чудным делом!

О, если б только – в сторону мечи!

И если бы средь жизненного пира

Кровь не лилась! Господь нас научи

Творить дела путем любви и мира!

Воистину то был бы новый год,

И новый век, и юбилей наш новый

И весь людской возликовал бы род,

Объят всемирной Церковью Христовой.

Елка

Елка, дикую красу

Схоронив глубоко,

Глухо выросла в лесу,

От людей далеко.

Ствол под жесткою корой,

Зелень – все иголки,

И смола слезой, слезой

Каплет с бедной елки.

Не растет под ней цветок,

Ягодка не спеет;

Только осенью грибок,

Мхом прикрыт – краснеет.

Вот сочельник рождества:

Елку подрубили

И в одежду торжества

Ярко нарядили.

Вот на елке – свечек ряд,

Леденец крученый,

В гроздьях сочный виноград,

Пряник золоченый.

Вмиг плодами поросли

Сумрачные ветки;

Елку в комнату внесли:

Веселитесь, детки!

Вот игрушки вам. – А тут,

Отойдя в сторонку,

Жду я, что-то мне дадут –

Старому ребенку?

Нет играть я не горазд:

Годы улетели.

Пусть же кто-нибудь подаст

Мне хоть ветку ели.

Буду я ее беречь, –

Страждущий проказник, –

До моих последних свеч,

На последний праздник.

К возрожденью я иду;

Уж настал сочельник:

Скоро на моем ходу

Нужен будет ельник.

Сочельник в лесу

Ризу накрест обвязав,

Свечку к палке привязав,

Реет ангел невелик,

Реет лесом, светлолик.

В снежно-белой тишине

От сосны порхнет к сосне,

Тронет свечкою сучок –

Треснет, вспыхнет огонек,

Округлится, задрожит,

Как по нитке, побежит

Там и сям, и тут, и здесь…

Зимний лес сияет весь!

Так легко, как снежный пух,

Рождества крылатый дух

Озаряет небеса,

Сводит праздник на леса,

Чтоб от неба и земли

Светы встретиться могли,

Чтоб меж небом и землей

Загорелся луч иной,

Чтоб от света малых свеч

Длинный луч, как острый меч,

Сердце светом пронизал,

Путь неложный указал.

«Был вечер поздний и багровый»

Был вечер поздний и багровый,

Звезда-предвестница взошла.

Над бездной плакал голос новый –

Младенца Дева родила.

На голос тонкий и протяжный,

Как долгий визг веретена,

Пошли в смятеньи старец важный,

И царь, и отрок, и жена.

И было знаменье и чудо:

В невозмутимой тишине

Среди толпы возник Иуда

В холодной маске, на коне.

Владыки, полные заботы,

Послали весть во все концы,

И на губах Искариота

Улыбку видели гонцы.

Рождество

Звонким колокол ударом

Будит зимний воздух.

Мы работаем недаром –

Будет светел отдых.

Серебрится легкий иней

Около подъезда,

Серебристые на синей

Ясной тверди звезды.

Как прозрачен, белоснежен

Блеск узорных окон!

Как пушист и мягко нежен

Золотой твой локон!

Как тонка ты в красной шубке,

С бантиком в косице!

Засмеешься – вздрогнут губки,

Задрожат ресницы.

Веселишь ты всех прохожих –

Молодых и старых,

Некрасивых и пригожих,

Толстых и поджарых.

Подивятся, улыбнутся,

Поплетутся дале,

Будто вовсе, как смеются

Дети, не видали.

И пойдешь ты дальше с мамой

Покупать игрушки

И рассматривать за рамой

Звезды и хлопушки…

Сестры будут куклам рады,

Братья просят пушек,

А тебе совсем не надо

Никаких игрушек.

Ты сама нарядишь елку

В звезды золотые

И привяжешь к ветке колкой

Яблоки большие.

Ты на елку бусы кинешь,

Золотые нити.

Ветки крепкие раздвинешь,

Крикнешь: «Посмотрите!»

Крикнешь ты, поднимешь ветку

Тонкими руками…

А уж там смеется дедка

С белыми усами!

Декабря 1900 года

И ты, мой юный, мой печальный,

Уходишь прочь!

Привет тебе, привет прощальный

Шлю в эту ночь.

А я всё тот же гость усталый

Земли чужой.

Бреду, как путник запоздалый,

За красотой.

Она и блещет и смеется,

А мне – одно:

Боюсь, что в кубке расплеснется

Мое вино.

А между тем – кругом молчанье,

Мой кубок пуст.

И смерти раннее призванье

Не сходит с уст.

И ты, мой юный, вечной тайной

Отходишь прочь.

Я за тобою, гость случайный,

Как прежде – в ночь.

Ангел

В вечерний час, над степью мирной,

Когда закат над ней сиял,

Среди небес, стезей эфирной,

Вечерний ангел пролетал.

Он видел сумрак предзакатный, –

Уже синел вдали восток, –

И вдруг услышал он невнятный

Во ржах ребенка голосок.

Он шел, колосья собирая,

Сплетал венок и пел в тиши,

И были в песне звуки рая –

Невинной, неземной души.

«Благослови меньшого брата, –

Сказал Господь. – Благослови

Младенца в тихий час заката

На путь и правды и любви!»

И ангел светлою улыбкой

Ребенка тихо осенил

И на закат лучисто-зыбкий

Поднялся в блеске нежных крил.

И, точно крылья золотые,

Заря пылала в вышине,

И долго очи молодые

За ней следили в тишине!

Источник звезды
Сирийский апокриф

В ночь рождения Исы

Святого, любимого Богом,

От востока к закату

Звезда уводила волхвов.

В ночь рождения Исы

По горным тропам и дорогам

Шли волхвы караваном

На таинственный зов.

Камнем крови, рубином,

Горела звезда перед ними,

Протекала, склонялась, –

И стала, служенье свершив:

За долиной, на склоне –

Шатры и огни в Рефаиме,

А в долине – источник

Под ветвями олив.

И волхвы, славословя,

Склонились пред теми огнями

И сказали: «Мы видим

Святого селенья огни».

И верблюды припали

К холодной воде меж камнями:

След копыт и доныне

Там, где пили они.

А звезда покатилась

И пала в источник чудесный:

Кто достоин – кто видит

В источнике темном звезду?

Только чистые девы,

Невесты с душой неневестной,

Обрученные Богу,

Но и то – раз в году.

Бегство в Египет

По лесам бежала Божья Мать,

Куньей шубкой запахнув Младенца.

Стлалось в небе Божье полотенце,

Чтобы Ей не сбиться, не плутать.

Холодна, морозна ночь была,

Дива дивьи в эту ночь творились:

Волчьи очи зеленью дымились,

По кустам сверкали без числа.

Две седых медведицы в лугу

На дыбах боролись в ярой злобе,

Грызлись, бились и мотались обе,

Тяжело топтались на снегу.

А в дремучих зарослях, впотьмах,

Жались, табунились и дрожали,

Белым паром из ветвей дышали

Звери с бородами и в рогах.

И огнем вставал за лесом меч

Ангела, летевшего к Сиону,

К золотому Иродову трону,

Чтоб главу на Ироде отсечь.

Новый Завет

С Иосифом Господь беседовал в ночи,

Когда Святая Мать с Младенцем почивала:

«Иосиф! Близок день, когда мечи

Перекуют народы на орала.

Как нищая вдова, что плачет в час ночной

О муже и ребенке, как пророки

Мой древний дом оплакали со Мной,

Так проливает мир кровавых слез потоки.

Иосиф! Я расторг с жестокими завет.

Исполни в радости Господнее веленье:

Встань, возвратись в Мой тихий Назарет –

И всей земле яви Мое благоволенье».

«На пути из Назарета …»

На пути из Назарета

Встретил я Святую Деву.

Каменистая синела

Самария вкруг меня,

Каменистая долина

Шла по ней, а по долине

Семенил ушастый ослик

Меж посевов ячменя.

Тот, кто гнал его, был в пыльном

И заплатанном кунбазе,

Стар, с блестящими глазами,

Сизо-черен и курчав.

Он, босой и легконогий,

За хвостом его поджатым

Гнался с палкою, виляя

От колючек сорных трав.

А на нем, на этом дробном,

Убегавшем мелкой рысью

Сером ослике, сидела

Мать с Ребенком на руках:

Как спокойно поднялися

Аравийские ресницы

Над глубоким теплым мраком,

Что сиял в Ее очах!

Поклонялся я, Мария,

Красоте Твоей небесной

В странах франков, в их капеллах,

Полных золота, огней,

В полумраке величавом

Древних рыцарских соборов,

В полумгле стоцветных окон

Сакристий и алтарей.

Там, под плитами, почиют

Короли, святые, папы,

Имена их полустерты

И в забвении дела.

Там Твой Сын, главой поникший,

Темный ликом, в муках крестных.

Ты же – в юности нетленной:

Ты, и скорбная, светла.

Золотой венец и ризы

Белоснежные – я всюду

Их встречал с восторгом тайным:

При дорогах, на полях,

Над бурунами морскими,

В шуме волн и криках чаек,

В темных каменных пещерах

И на старых кораблях.

Корабли во мраке, в бурях

Лишь Тобой одной хранимы.

Ты – Звезда морей: со скрипом

Зарываясь в пене их

И огни свои качая,

Мачты стойко держат парус,

Ибо кормчему незримо

Светит свет очей Твоих.

Над безумием бурунов

В ясный день, в дыму прибоя,

Ты цветешь цветами радуг,

Ночью, в черных пастях гор,

Озаренная лампадой,

Ты, как лилия, белеешь,

Благодатно и смиренно

Преклонив на четки взор.

И к стопам Твоим пречистым,

На алтарь Твой в бедной нише

При дорогах меж садами,

Всяк свой дар приносим мы:

Сирота-служанка – ленту,

Обрученная – свой перстень,

Мать – свои святые слезы,

Запоньяр – свои псалмы.

Человечество, венчая

Властью божеской тиранов,

Обагряя руки кровью

В жажде злата и раба,

И само еще не знает,

Что оно иного жаждет,

Что еще раз к Назарету

Приведет его судьба!

Рождество Христово

Он вошел к Ней с пальмовой ветвью,

Сказал: «Благословенна Ты в женах!»

И Она пред радостной вестью

Покорно склонилась во прах.

Пастухи дремали в пустыне,

Им явился ангел с небес,

Сказал: «Исполнилось ныне!» –

И они пришли в Вифлеем.

Радостью охвачен великой,

Младенца восприял Симеон:

«Отпущаеши с миром, Владыко,

Раба твоего – это Он!»

Некто, встретив Филиппа,

Говорит: «Гряди по Мне!»

И пошел рыбак Вифсаиды

Проповедовать мир земле.

Блаженны не зревшие,

Все сердцем понявшие,

В восторге сгоревшие!

Как дети,

Тайну принявшие!

Им поклоняюсь,

В их свете

Теряюсь.

Я, раб Господен,

Им да буду подобен.

Библия

О, книга книг! Кто не изведал,

В своей изменчивой судьбе,

Как ты целишь того, кто предал

Свой утомленный дух – тебе!

В чреде видений неизменных,

Как совершенна и чиста –

Твоих страниц проникновенных

Младенческая простота!

Не меркнут образы святые,

Однажды вызваны тобой:

Пред Евой – искушенье Змия,

С голубкой возвращенной – Ной!

Все, в страшный час, в горах, застыли

Отец и сын, костер сложив;

Жив облик женственной Рахили,

Израиль-богоборец – жив!

И кто, житейское отбросив,

Не плакал, в детстве, прочитав,

Как братьев обнимал Иосиф

На высоте честей и слав!

Кто проникал, не пламенея,

Веков таинственную даль,

Познав сиянье Моисея,

С горы несущего скрижаль!

Резец, и карандаш, и кисти,

И струны, и певучий стих –

Еще светлей, еще лучистей

Творят ряд образов твоих!

Какой поэт, какой художник

К тебе не приходил, любя:

Еврей, христианин, безбожник,

Все, все учились у тебя!

И сколько мыслей гениальных

С тобой невидимо слиты:

Сквозь блеск твоих страниц кристальных

Нам светят гениев мечты.

Ты вечно новой, век за веком,

За годом год, за мигом миг,

Встаешь – алтарь пред человеком,

О Библия! о книга книг!

Ты – правда тайны сокровенной,

Ты – откровенье, ты – завет,

Всевышним данный всей вселенной

Для прошлых и грядущих лет!

Рождественская звезда

На волнах голубого эфира

Родилась на Востоке звезда –

Дивный светоч спасения мира,

Не светивший еще никогда.

Над пастушьей пещерой убогой

Засверкала впервые она –

Отражение южного Бога,

Пробудившего землю от сна.

С мира ветхого сбросив оковы,

Возвещая Христа Рождество,

Пронизала она мрак суровый,

Чтоб сияло любви торжество.

Чтобы солнце Христова ученья

Согревало, бодрило сердца,

Грубой силы смягчая мученья,

Чтобы кровь не лилась без конца.

Чтобы воронов алчная стая

Не терзала сердца и тела…

И в хоромах и в избах святая

Лучезарная правда цвела!

Реймская Богоматерь

В минуты грусти просветленной

Народы созерцать могли

Ее – коленопреклоненной

Средь виноградников Земли.

И всех, кто сном земли недужен,

Ее целила благодать,

И шли волхвы, чтоб увидать

Ее – жемчужину жемчужин.

Она несла свою печаль,

Одета в каменные ткани

Прозрачно-серые, как даль

Спокойных овидей Шампани.

И соткан был Ее покров

Из жемчуга лугов поемных,

Туманных утр и облаков,

Дождей хрустальных, ливней темных.

Одежд Ее чудесный сон,

Небесным светом опален,

Горел в сияньи малых радуг,

Сердца мерцали алых роз,

И светотень курчавых складок

Струилась прядями волос.

Земными создана руками,

Она сама была землей –

Ее лугами и реками,

Ее предутренними снами,

Змеи плевел

Взойдут в полях безрадостных побед,

Где землю-мать

Жестокий сын прогневил.

Хвала Богоматери

Тайна тайн непостижимая,

Глубь глубин необозримая,

Высота невосходимая,

Радость радости земной,

Торжество непобедимое,

Ангельски дориносимая

Над родимою землей

Купина неопалимая.

Херувимов всех честнейшая,

Без сравнения славнейшая,

Огнезрачных серафим,

Очистилище чистейшее –

Госпожа Всенепорочная,

Без истленья Бога родшая,

Незакатная звезда.

Радуйся, о Благодатная,

Ты молитвы влага росная

Живоносная вода.

Ангелами охраняемый,

Цвет земли неувядаемый,

Персть сияньем растворенная,

Глина девством прокаленная –

Плоть рожденная сиять,

Тварь до Бога вознесенная.

Диском солнца облаченная

На серпе луны взнесенная,

Приснодевственная Мать.

Ты покров природы тварной,

Свет во мраке, пламень зарный

Путеводного столба.

В грозный час, когда над нами,

Над забытыми гробами

Протрубит труба.

В час великий, в час возмездья,

В горький час, когда созвездья

С неба упадут

И земля между мирами,

Извергаясь пламенами,

Предстанет на Суд.

В час, когда вся плоть проснется,

Чрево смерти содрогнется

(Солнце мраком обернется)

И, как книга, развернется

Небо надвое,

И разверзнется пучина,

И раздастся голос Сына:

– О, племя упрямое!

Я стучал – вы не открыли,

Жаждал – вы не напоили,

Я алкал – не накормили,

Я был наг – вы не одели…

И тогда ответишь Ты:

– Я одела, Я кормила,

Чресла Богу растворила,

Плотью нищий дух покрыла,

Солнце мира приютила

В чреве темноты…

В час последний в тьме кромешной

Над своей землею грешной

Ты расстелешь плат:

Надо всеми, кто ошую,

Кто во славе одесную,

Агнцу предстоят,

Чтоб не сгинул ни единый

Ком пронзенной духом глины,

Без изъятья, – навсегда,

И удержишь руку Сына

От последнего проклятья

Безвозвратного Суда.

Белое

Рождество, праздник детский, белый,

Когда счастливы самые несчастные…

Господи! Наша ли душа хотела,

Чтобы запылали зори красные?

Ты взыщешь, Господи, но с нас ли, с нас ли?

Звезда Вифлеемская за дымами алыми…

И мы не знаем, где Царские ясли,

Но все же идем ногами усталыми.

Мир на земле, в человеках благоволенье…

Боже, прими нашу мольбу несмелую:

Дай земле Твоей умиренье,

Дай побеждающей одежду белую…

Второе Рождество

Белый праздник – рождается Предвечное

Слово,

белый праздник идет, и снова –

вместо елочной, восковой свечи

бродят белые прожекторов лучи, романов

мерцают сизые стальные мечи,

вместо елочной, восковой свечи.

Вместо ангельского обещанья

пропеллера вражьего жужжанье,

подземное страданье ожиданья

вместо ангельского обещанья.

Но вихрям, огню и мечу

покориться навсегда не могу,

я храню восковую свечу,

я снова ее зажгу

и буду молиться снова:

родись, Предвечное Слово!

Затепли тишину земную,

обними землю родную…

Новый год

Как рыбарь в море запоздалый

Среди бушующих зыбей,

Как путник, в час ночной, усталый

В беспутной широте степей, –

Так я в наземной сей пустыне

Свершаю мой неверный ход.

Ах, лучше ль будет мне, чем ныне?

Что ты сулишь мне, новый год?

Но ты стоишь так молчаливо,

Как тень в кладбищной тишине,

И на вопрос нетерпеливый

Ни слова, ни улыбки мне…

На Новый год

Рассекши огненной стезею

Небесный синеватый свод,

Багряной облечен зарею,

Сошел на землю новый год;

Сошел – и гласы раздалися,

Мечты, надежды понеслися

Навстречу божеству сему.

Гряди, Сын вечности прекрасный!

Гряди, часов и дней Отец!

Зовет счастливый и несчастный:

Подай желаниям венец!

И самого среди блаженства

Желаем блага совершенства,

И недовольны мы судьбой.

Еще вельможа возвышаться,

Еще сильнее хочет быть;

Богач богатством осыпаться

И горы злата накопить;

Герой бессмертной жаждет славы,

Корысти – льстец, Лукулл – забавы,

И счастия игрок в игре.

Мое желание: предаться

Всевышнего во всем судьбе,

За счастьем в свете не гоняться,

Искать его в самом себе.

Меня здоровье, совесть права,

Достаток нужный, добра слава

Творят счастливее царей.

А если милой и приятной

Любим Пленирой я моей

И в светской жизни коловратной

Имею искренних друзей,

Живу с моим соседом в мире,

Умею петь, играть на лире, –

То кто счастливее меня?

От должностей в часы свободны

Пою моих я радость дней;

Пою Творцу хвалы духовны

И добрых я пою царей.

Приятней гласы становятся,

И слезы нежности катятся,

Как россов Матерь я пою.

Петры, и Генрихи, и Титы

В народных век живут сердцах;

Екатерины не забыты,

Пребудут в тысящи веках.

Уже я вижу монументы,

Которых свергнуть элементы

И время не имеют сил.

Распятье

Жалит лоб Твой из острого терния

Как венец заплетенный венок,

И у глаз Твоих темные тени.

Пред Тобою склоняя колени,

Я стою, словно жертва вечерняя,

И на платье мое с Твоих ног

Капли крови стекают гранатами…

Но никем до сих пор не угадано,

Почему так тревожен мой взгляд,

Почему от воскресной обедни

Я давно возвращаюсь последней,

Почему мои губы дрожат,

Когда стелется облако ладана

Кружевами едва синеватыми.

Пусть монахи бормочут проклятия,

Пусть костер соблазнившихся ждет, –

Я пред Пасхой, весной, в новолунье,

У знакомой купила колдуньи

Горький камень любви – астарот.

И сегодня сойдешь Ты с распятия

В час, горящий земными закатами.

Божий дар

Крошку-ангела в сочельник

Бог на землю посылал:

«Как пойдешь ты через ельник, –

Он с улыбкою сказал, –

Елку срубишь, и малютке

Самой доброй на земле,

Самой ласковой и чуткой

Дай, как память обо Мне».

И смутился ангел-крошка:

«Но кому же мне отдать?

Как узнать, на ком из деток

Будет Божья благодать?»

«Сам увидишь», – Бог ответил.

И небесный гость пошел.

Месяц встал уж, путь был светел

И в огромный город вел.

Всюду праздничные речи,

Всюду счастье деток ждет…

Вскинув елочку на плечи,

Ангел с радостью идет…

Загляните в окна сами, –

Там большое торжество!

Елки светятся огнями,

Как бывает в Рождество.

И из дома в дом поспешно

Ангел стал переходить,

Чтоб узнать, кому он должен

Елку Божью подарить.

И прекрасных и послушных

Много видел он детей.

Все при виде Божьей елки,

Всё забыв, тянулись к ней.

Кто кричит: «Я елки стою!»

Кто корит за то его:

«Не сравнишься ты со мною,

Я добрее твоего!»

«Нет, я елочки достойна,

И достойнее других!»

Ангел слушает спокойно,

Озирая с грустью их.

Все кичатся друг пред другом,

Каждый хвалит сам себя,

На соперника с испугом

Или с завистью глядя.

И на улицу, понурясь,

Ангел вышел… «Боже мой!

Научи, кому бы мог я

Дар отдать бесценный Твой!»

И на улице встречает

Ангел крошку, – он стоит,

Елку Божью озирает, –

И восторгом взор горит.

«Елка! Елочка! – захлопал

Он в ладоши. – Жаль, что я

Этой елки не достоин

И она не для меня…

Но неси ее сестренке,

Что лежит у нас больна.

Сделай ей такую радость, –

Стоит елочки она!

Пусть не плачется напрасно!» –

Мальчик ангелу шепнул.

И с улыбкой ангел ясный

Елку крошке протянул.

И тогда каким-то чудом

С неба звезды сорвались

И, сверкая изумрудом,

В ветви елочки впились.

Елка искрится и блещет, –

Ей небесный символ дан;

И восторженно трепещет

Изумленный мальчуган…

И, любовь узнав такую,

Ангел, тронутый до слез,

Богу весточку благую,

Как бесценный дар, принес.

Певущий зов

Радуйтесь!

Земля предстала

Новой купели!

Догорели

Синие метели,

И змея потеряла

Жало.

О Родина,

Мое русское поле,

И вы, сыновья ее,

Остановившие

На частоколе

Луну и солнце, –

Хвалите Бога!

В мужичьих яслях

Родилось пламя

К миру всего мира!

Новый Назарет

Перед вами.

Уже славят пастыри

Его утро.

Свет за горами…

Сгинь ты, английское юдо,

Расплещися по морям!

Наше северное чудо

Не постичь твоим сынам!

Не познать тебе Фавора,

Не расслышать тайный зов!

Отуманенного взора

На устах твоих покров.

Все упрямей, все напрасней

Ловит рот твой темноту.

Нет, не дашь ты правды в яслях

Твоему сказать Христу!

Но знайте,

Спящие глубоко:

Она загорелась,

Звезда Востока!

Не погасить ее Ироду

Кровью младенцев…

«Пляши, Саломея, пляши!»

Твои ноги легки и крылаты.

Целуй ты уста без души, –

Но близок твой час расплаты!

Уже встал Иоанн,

Изможденный от ран,

Поднял с земли

Отрубленную голову,

И снова гремят

Его уста,

Снова грозят

Содому:

«Опомнитесь!»

Люди, братья мои люди,

Где вы? Отзовитесь!

Ты не нужен мне, бесстрашный,

Кровожадный витязь.

Не хочу твоей победы,

Дани мне не надо!

Все мы – яблони и вишни

Голубого сада.

Все мы – гроздья винограда

Золотого лета,

До кончины всем нам хватит

И тепла и света!

Кто-то мудрый, несказанный,

Все себе подобя,

Всех живущих греет песней,

Мертвых – сном во гробе.

Кто-то учит нас и просит

Постигать и мерить.

Не губить пришли мы в мире,

А любить и верить!

«О звезды, звезды …»

О звезды, звезды,

Восковые тонкие свечи,

Капающие красным воском

На молитвенник зари,

Склонитесь ниже!

Нагните пламя свое,

Чтобы мог я,

Привстав на цыпочки,

Погасить его.

Он не понял, кто зажег вас,

О какой я пропел вам

Смерти.

Радуйся,

Земля!

Деве твоей Руси

Новое возвестил я

Рождение.

Сына тебе

Родит Она…

Имя ему –

Израмистил.

Пой и шуми, Волга!

В синие ясли твои опрокинет

Она

Младенца.

Не говорите мне,

Что это

В полном круге

Будет всходить

Луна…

Это Он!

Это Он

Из чрева неба

Будет высовывать

Голову…

«То не тучи бродят за овином …»

То не тучи бродят за овином

И не холод.

Замесила Божья Матерь Сыну

Колоб.

Всякой снадобью она поила жито

В масле.

Испекла и положила тихо

В ясли.

Заигрался в радости Младенец,

Пал в дрему,

Уронил Он колоб золоченый

На солому.

Покатился колоб за ворота

Рожью.

Замутили слезы душу голубую

Божью.

Говорила Божья Матерь Сыну

Советы:

«Ты не плачь, мой Лебеденочек,

Не сетуй.

На земле все люди человеки,

Чада.

Хоть одну им малую забаву

Надо.

Жутко им меж темных

Перелесиц,

Назвала я этот колоб –

Месяц».

О Матерь Божья

О Матерь Божья,

Спади звездой

На бездорожье,

В овраг глухой.

Пролей, как масло,

Власа луны

В мужичьи ясли

Моей страны.

Срок ночи долог.

В них спит Твой Сын.

Спусти, как полог,

Зарю на синь.

Окинь улыбкой

Мирскую весь

И солнце зыбкой

К кустам привесь.

И да взыграет

В ней, славя день,

Земного рая

Святой Младень.

Ночь на Рождество Христово

Светлое небо покрылось туманною

ризою ночи;

Месяц сокрылся в волнистых изгибах

хитона ночного;

В далеком пространстве небес затерялась

зарница;

Звезды не блещут.

Поля и луга Вифлеема омыты вечерней

росою;

С цветов ароматных лениво восходит

в эфир дым благовонный;

Кипарисы курятся.

Тихо бегут сребровидные волны реки

Иордана;

Недвижно лежат на покате стада овец

мягкорунных;

Под пальмой сидят пастухи Вифлеема.

Первый пастух

Слава Сидящему в вышних пределах Востока!

Не знаю, к чему, Нафанаил, а сердце мое

утопает в восторге;

Как агнец в долине, как легкий олень

на Ливане, как ключ Элеонский, –

Так сердце мое и бьется, и скачет.

Второй пастух

Приятно в полудни, Аггей, отдохнуть

под сенью Ливанского кедра;

Приятно по долгой разлуке увидеться

с близкими сердцу;

Но что я теперь ощущаю… Словами нельзя

изъяснить…

Как будто бы небо небес в душе у меня

поместилось;

Как будто бы в сердце носил я всезрящего

Бога.

Первый пастух

Друзья! воспоем Иегову,

Столь мудро создавшего землю,

Простершего небо шатром над водами;

Душисты цветы Вифлеема,

Душист аромат кипариса;

Но песни и гимны для Бога душистей всех

жертв и курений.

И пастыри дружно воспели могущество

Бога,

И чудо творений, и древние лета…

Как звуки тимпана, как светлые воды –

их голоса разливались в пространстве.

Вдруг небеса осветились, –

И новое солнце, звезда Вифлеема,

раздрав полуночную ризу небес,

Явилась над мрачным вертепом,

И ангелы стройно воспели хвалебные

гимны во славу рожденного Бога,

И, громко всплеснув, Иордан прокатил

сребровидные воды…

Первый пастух

Я вижу блестящую новую звезду!

Второй пастух

Я слышу хвалебные гимны!

Третий пастух

Не бог ли нисходит с Сиона?..

И вот от пределов Востока является ангел:

Криле позлащены, эфирный хитон на раменах,

Веселье во взорах, небесная радость в улыбке,

Лучи от лица, как молнии, блещут.

Ангел

Мир приношу вам и радость, чада Адама!

Пастухи

О, кто ты, небесный посланник?.. Сиянье

лица твоего ослепляет бренные очи…

Не ты ль Моисей, из Египта изведший

нас древле

В землю, кипящую млеком и медом?

Ангел

Нет, я Гавриил, предстоящий пред Богом,

И послан к вам возвестить бесконечную

радость.

Свершилась превечная тайна:

Бог во плоти днесь явился.

Пастухи

Мессия?.. О радостный вестник, приход твой

от Бога!

Но где, покажи нам, Небесный Младенец,

да можем Ему поклониться?

Ангел

Идите в вертеп Вифлеемский.

Превечное слово, его же пространство небес

не вмещало, покоится в яслях.

И ангел сокрылся!

И пастыри спешно идут с жезлами

к вертепу.

Звезда Вифлеема горела над входом

вертепа.

Ангелы пели: «Слава сущему в вышних! мир

на земли, благодать в человеках!»

Пастыри входят – и зрят Непорочную

Матерь при яслях,

И Бога-Младенца, повитого чистой

рукою Марии,

Иосифа-старца, вперившего очи

в превечное слово…

И пастыри, пад, поклонились.

Христославы

Под покровом ночи звездной

Дремлет русское село;

Всю дорогу, все тропинки

Белым снегом замело…

Кое-где огни по окнам,

Словно звездочки, горят;

На огонь бежит сугробом

«Со звездой» толпа ребят…

Под оконцами стучатся,

«Рождество Твое» поют.

– Христославы, христославы! –

Раздается там и тут…

И в нестройном детском хоре

Так таинственно чиста,

Так отрадна весть святая

О рождении Христа, –

Словно сам Новорожденный

Входит с ней под каждый кров

Хмурых пасынков отчизны –

Горемычных бедняков…

«Вот, вот она опять, сметая злые годы …»

Вот, вот она опять, сметая злые годы,

Как в отдаленные от наших дней века,

На землю сходит ночь – светла

и глубока,

Как чудо – высшее из всех чудес

природы;

И в сердце льется вновь могучая река –

Река любви, надежд, и веры, и свободы…

«Христос рождается!» – звенят в душе

слова, –

И полнится она отрадой безграничной,

Она – оторвалась от суеты обычной,

Чужда ей черных дум докучная молва, –

Как будто для нея нет больше жизни

личной,

Как будто скорбь ея бессонная мертва…

О, ночь священная! Ночь тайны

бесконечной,

Непостижимая холодному уму!..

Как властно говоришь ты сердцу моему

О том, что – волею Судьбы