Самка продолжает выбирать в процессе совокупления

 

Роль женского выбора в эволюции мужских гениталий проявляется в само́м способе использования пениса во время секса. Биолог Уильям Эберхард предположил, что совокупление – это не итог ухаживаний, а самая интенсивная их фаза. У большинства видов процесс женского выбора не заканчивается, когда пенис входит в нее первый раз – он может продолжаться до тех пор, пока сперматозоид не доберется до готовой к оплодотворению яйцеклетки. Эберхард назвал это копулятивными ухаживаниями. Самки некоторых видов насекомых могут неделями хранить сперму от нескольких разных партнеров и использовать ее в любой момент для оплодотворения своих яиц. Самки многих млекопитающих после спаривания непроизвольно выталкивают эякулят некоторых самцов – этот процесс известен как “возврат”. Они как бы отвергают сперму самцов, которые не оправдали их эротических ожиданий. У женщин – самок со скрытой овуляцией – от того, как мужчина проявит себя в сексе в первый раз, может зависеть, продолжит ли она с ним совокупляться, что, в свою очередь, определит его шансы завести с этой женщиной потомство. Если женщина отвергнет партнера после одного‑двух не впечатливших ее свиданий, вряд ли он станет отцом ее детей.

Продолжительность и интенсивность копулятивных ухаживаний позволяет понять, насколько велика роль женского выбора у конкретного вида. Если бы эффективная доставка спермы была единственной целью совокупления, хватало бы одного толчка. Коты, например, так и поступают: их стратегию можно описать как “выстрелил и убежал”. У большинства птиц половой акт тоже совсем недолгий; быть может, как раз из‑за игнорирования копулятивных ухаживаний они и не обзавелись пенисом. Приматы обычно производят несколько серий толчков, прежде чем эякулировать. Толчки (фрикции), судя по всему, нужны для максимизации интенсивности, продолжительности и ритмичности тактильной стимуляции женских гениталий. Тот факт, что помимо доставки спермы пенис обеспечивает стимуляцию, говорит о том, что выбор самок играл в его эволюции важную роль.

Копулятивные ухаживания, судя по всему, были особенно важны именно для гоминид. Постоянная готовность к сексу и скрытая овуляция давали нашим прародительницам непревзойденные возможности для тестирования самцов в роли сексуальных партнеров. При этом риск нежелательной беременности после отдельно взятого совокупления у них был ниже, чем у самок других приматов. Секс во время менструации, беременности и кормления грудью тоже предоставлял достаточно возможностей, чтобы оценить копулятивные навыки потенциальных долгосрочных партнеров.

У тех видов, которые не практикуют фрикционных движений (типичный пример – насекомые), половые органы приобретают более выраженные приспособления для тактильной стимуляции: шишки, усики, гребни, завитки, крючки, жгутики. Самцы насекомых часто отталкивают друг друга от самки во время копуляции, так что фрикции грозили бы разъединением партнеров. В этом случае лучше прочно скрепить гениталии, а функцию стимуляции возложить на всяческие ворсинки. Для приматов не столь характерна ситуация, когда на самку толпой лезут самцы, суетясь и сбрасывая друг друга. Это открывает парам больший простор для любовного досуга, который предполагает более простое строение пениса, но более сложные движения. Человеческий пенис имеет обтекаемую форму, видимо, как раз потому, что древние женщины предпочитали, чтобы партнер двигался всем телом, а не щекотал ворсинками, как это принято у насекомых. Вероятно, движения всем телом требуют больше энергии, чем колебания пары вибраторов на кончике пениса, и поэтому служат более надежными индикаторами физической приспособленности. Доподлинно не известно, сколько мужчин среднего возраста реально получает инфаркт во время бурного секса, но вполне правдоподобный риск такого исхода говорит о высокой энергозатратности человеческого соития и показывает, как женская потребность в стимуляции помогает отделить здоровых партнеров от больных. Утрата бакулюма (кости пениса) тоже свидетельствует о выборе самок в пользу тактильной стимуляции. Человеческий член поднимается за счет крови, а не мышц и кости, поэтому он более гибкий и допускает большее разнообразие поз. Пусть бонобо тоже практикуют секс лицом к лицу, но арсенал их поз бледнеет в сравнении с “Камасутрой”. Человеческий пенис развивался как тактильный стимулятор, предназначенный для копулятивных ухаживаний. Дальнейшие исследования, надеюсь, прояснят, эволюционировали ли копулятивные ухаживания и пенис преимущественно как индикаторы приспособленности или же только как дамское развлечение, формируемое половым отбором.

Может, самки гоминид и не предпочитали толстые, длинные и гибкие пенисы как таковые. Возможно, им просто нравился оргазм, а большой стимулятор справляется с его обеспечением лучше, поскольку допускает более разнообразные, возбуждающие и интимные позы. Это сильно противоречит взгляду на пенис как на символ мужского господства. Если бы у нашего вида в половой сфере господствовали самцы, их пенисы были бы трехсантиметровыми – как у доминантных горилл. Крупный мужской пенис – эволюционный продукт выбора самок, иначе самцы никогда не обременили бы себя таким большим, болтающимся и “кровожадным” органом. Древние самки нашего вида заставили самцов вырастить такой орган просто потому, что он им нравился.

 

Пенис и мозг

 

Почему я уделил столько внимания эволюции пениса? Одна из причин – его важность для передачи генов. Любой ген любого человеческого тела за тысячи поколений, сменившихся в ходе человеческой эволюции, успел пройти сквозь тысячи пенисов. Кроме того, любой ген побывал в тысячах яйцеклеток наших предков, которые спаривались с избранными половыми партнерами. Для видов, размножающихся половым путем, копуляция – это генетические ворота из одного поколения в другое. Именно поэтому она так важна с эволюционной, физической и психологической точек зрения.

Пенис – признак, который легко изучать: его видно невооруженным глазом, его легко измерить и напрямую сравнить с такими же органами других животных. Но даже в случае такого простого признака мы увидели, как гендерные смещения ученых могут влиять на трактовку его эволюции. Мы обсудили модели эволюции пениса, которые можно назвать “спермовые войны” и “символ господства”. Возможно, мне стоило бы механически пробежаться по списку критериев признаков, появившихся в результате полового отбора, но, боюсь, вам покажется утомительным, если я буду делать это для всех адаптаций из оставшейся части книги. Совершенно очевидно, что пенис этим критериям соответствует: для него характерны выраженные межполовые различия (пенис намного крупнее, чем клитор – гомологичный орган у женщин), он значительно увеличивается после полового созревания, используется в копулятивных ухаживаниях, считается сексуально привлекательным если не на вид, то по ощущению его внутри, и заметно различается у разных видов.

Можно провести аналогию между физическими органами, которые сформировались благодаря выбору партнеров, и органами психологическими, развившимися тем же путем. Как человеческий пенис приравнивали к спермопроводу, так и человеческий ум пытались свести к электропроводке для обработки информации. Я же полагаю, что оба этих органа развивались как инструменты для стимуляции, а не для решения простых физических задач, будь то осеменение или изготовление орудий. При выборе партнера наши предки отдавали предпочтение не физической форме органа, а приятным переживаниям, которые он мог дарить обеим сторонам. Наши прародительницы выбирали пенисы не напрямую, не как приятные глазу украшения, а косвенно: им нравилось доставляемое ими удовольствие, которого хотелось все больше и больше. Возможно, наши предки предпочитали высокий интеллект и креативность тоже косвенно – за их способность обеспечивать прекрасное совместное времяпрепровождение. Если пенис действительно сформировался в результате женского выбора как копулятивный стимулятор, значит, его можно рассматривать не только как физический орган, который проникает внутрь тела, но и как психологический орган, который проникает в систему удовольствия другой особи. А физическую форму он имеет лишь потому, что система удовольствия той, другой особи – так уж получилось – запитана от тактильных рецепторов.

 

Клитор и оргазм

 

Если у самцов какого‑то вида есть пенис, то у самок этого вида чаще всего есть гомологичный орган, который называется клитором. Гомологичными называют органы, которые развиваются из одних и тех же групп клеток плода. Анатомическое строение клитора и пениса в целом совпадает: оба органа состоят из трех частей – головки, ствола и раздвоенного корня. Главные отличия пениса от клитора таковы: он значительно крупнее; его ствол гораздо сильнее выдается вперед от таза; во время эрекции он аккумулирует кровь, не давая ей возвращаться в кровоток; в нем проходит канал для выведения мочи и спермы.

Человеческий клитор не обнаруживает явных следов развития под действием мужского выбора партнеров. Он не отличается ни крупным размером, ни яркой расцветкой, ни затейливой формой, и во время ухаживаний его специально не демонстрируют. Но так ли это у всех? У паукообразных обезьян клитор практически такой же большой, как пенис – почти 2,5 см в длину. У гиен он даже крупнее, чем пенис у самцов; по всей видимости, он играет важную роль в конкуренции между самками. Человеческий клитор легко мог бы стать более выразительным, если бы самцы предпочитали партнерш с крупным и ярким клитором. Его неброский внешний вид в сочетании с высокой чувствительностью наводит на мысль, что этот орган больше важен не как объект мужского выбора, а как механизм женского. Он помогает отобрать тех мужчин, которые способны обеспечить приятные прелюдию, копуляцию и оргазмы. Такая дискриминационная эффективность – именно то, чего можно ожидать от органа женского выбора партнера. И все же по поводу его эволюционного происхождения в науке царила полная неразбериха.

Некоторые мужчины‑ученые – например, Стивен Джей Гулд и Дональд Саймонс – считают, что женский клиторальный оргазм – это эволюционный побочный эффект мужской способности к оргазму от стимуляции пениса. По их мнению, клиторальный оргазм не может быть адаптацией, потому что его слишком сложно достичь. Зигмунд Фрейд высмотрел в клиторальном оргазме симптом психического расстройства и советовал своим клиенткам учиться испытывать чисто вагинальный оргазм. Другие ученые мужского пола, такие как Ириней Айбль‑Айбесфельдт и Десмонд Моррис, рассматривали женский оргазм как механизм вознаграждения, способствующий укреплению долгосрочных отношений: якобы благодаря оргазму самка остается верной своему партнеру. Эти ученые также интересовались, почему стимуляцией клитора так сложно вызвать оргазм. Они предположили, что если бы клитор работал в точности как пенис, он обеспечивал бы супружескую удовлетворенность без титанических копулятивных усилий.

Эти мужчины, похоже, упустили другую возможность: клиторальный оргазм может быть механизмом женского выбора, а не укрепления супружеских отношений. Механизмы выбора, очевидно, должны помогать выявлять различия: активно возбуждаться в ответ на правильную стимуляцию и никак не реагировать на некачественную. Если клиторальный оргазм действительно такой механизм, то странно было бы ожидать его появления в ответ на любую мужскую попытку совокупиться, особенно если мужчина неумел, ленив, невнимателен, слишком стремителен или эгоистичен. Влагалище может увлажниться даже во время нежеланного секса – это нужно для предотвращения повреждений, – но практически никогда в таких условиях у женщин не бывает оргазма. Это весомый аргумент в пользу значимости клиторального оргазма в выборе партнера женщинами.

С точки зрения полового отбора клитор должен отзываться только на тех мужчин, которые демонстрируют высокую приспособленность. Сюда относится и хорошая физическая форма, необходимая для продолжительного энергичного секса, и высокий интеллект – как общий, так и эмоциональный, – позволяющий догадаться, чего хочет женщина и каким образом удовлетворить ее желания. “Разборчивый клитор” допускает оргазм только в том случае, если женщину по‑настоящему привлекают тело, ум и личность мужчины и если мужчина доказал свою внимательность и приспособленность, стимулируя партнершу так, как ей нравится.

Неудивительно, что женщины‑ученые наделяли клитор бо́льшим значением, чем мужчины. Хелен Фишер, Мередит Смолл и Сара Блаффер Хрди считали клиторальный оргазм полноценной адаптацией, которая сильно повлияла и на женское половое поведение, и на эволюцию полов. Линн Маргулис утверждала, что женский оргазм – это женский инструмент выбора партнера, а выбор партнера – это способ, которым самки влияют на эволюционную траекторию своего вида. Натали Анжье в своей книге “Женщина: интимная география” (Woman: An Intimate Geography) подчеркивает важность клиторального оргазма в выборе партнера: “Она с большей вероятностью будет заниматься сексом с теми мужчинами, которых находит привлекательными, с кем она чувствует себя комфортно по любым причинам, и в том числе обусловленным ее личностными, политическими и генетическими особенностями”. Я согласен с тем, что клитор – это приспособление для выбора партнеров, и хочу еще на шаг продвинуться в обсуждении его строения в контексте полового отбора.

Разницу между пенисом и клитором можно считать наглядным примером фишеровского убегания: с одной стороны – высокоразвитый мужской признак (пенис), приспособленный для стимуляции, с другой стороны – женское предпочтение с высокой различающей способностью (клиторальный оргазм), избирательно вызываемое только искусной стимуляцией. Если эта модель убегания верна, значит, в человеческой эволюции было что‑то вроде стимуляционной гонки вооружений между пенисом и клитором. Пенис по мере развития стимулировал все лучше и лучше, а клитор требовал все больше и больше.

Это противостояние объясняет, почему у мужчин и женщин не очень хорошо получается достигать оргазма легко, одновременно и повторно. Если оргазм нужен лишь для укрепления моногамных союзов, зачем тогда эволюция сделала женский оргазм при вагинальном сексе таким труднодостижимым в противоположность мужскому? Если женский оргазм – побочный эффект существования мужского, то почему женщина получает его лишь тогда, когда привлекательный мужчина сначала долго ласкает ее, а потом совершает медленные и глубокие фрикции, но не когда секс поспешный или партнер нежеланный. Эту древнюю тайну человечества определенно помогает раскрыть теория полового отбора. Женский оргазм несостоятелен как механизм укрепления брачных связей, но отлично работает как дискриминационная система, отделяющая мужчин от мальчишек.

Однако представленная здесь картина эволюционной гонки вооружений между пенисом и клитором не совсем точна. В оценке размера пениса участвует не клитор, а нервное кольцо вокруг входа во влагалище. Именно оно поставляет информацию о толщине члена. Клитор работает изощреннее: он позволяет оценить, насколько ритмичны и приятны движения мужчины во время секса. Кроме того, клиторальная стимуляция обычно приводит к оргазму только в том случае, если разум женщины считает эротичными и самого́ мужчину, и ситуацию в целом. Оргазм у женщин происходит благодаря взаимодействию клитора, гипоталамуса (эмоционального центра мозга) и коры (когнитивного центра мозга). Клитор – это лишь верхушка психологического айсберга в женском выборе. Иметь партнера с большим пенисом – это еще не все. Справедливости ради, пенис – тоже не бесчувственный прибор для стимуляции. Это тоже механизм выбора партнера, но уже мужской. Если пенис счастлив, его хозяин с большей вероятностью завяжет с женщиной долгосрочные отношения.

Горестно сознавать, что пока в развитых странах ученые десятилетиями дискутировали, можно ли считать клитор настоящей адаптацией, в африканских деревнях повитухи лишили клиторов больше 100 миллионов девочек, как раз таки чтобы у них не было соблазна испытать свои силы в выборе партнера. По сей день в Египте, Судане, Сомали и Эфиопии ежегодно уродуют гениталии двум миллионам девочек. Я думаю, теория полового отбора достаточно убедительно доказывает несостоятельность позиции, призывающей нас с пониманием относиться к уродованию женских гениталий в этих странах как к части “традиционных племенных практик”.

Если пенис может служить метафорой поддерживаемой половым отбором способности разума развлекать, то клитор может быть метафорой способности разума различать и оценивать. Не стоит думать, что те перцептивные или когнитивные способности человека, которые крайне чувствительны к стимуляции, но с трудом приводят к удовлетворению, – это просто несовершенные системы обработки информации. Такие способности просто могут быть частью механизма социального или сексуального различения. Возьмем юмор. По одной из теорий юмора, смех развился как инструмент сплочения группы, по другой – для снятия нервного напряжения, по третьей – для поддержания здоровья. В общем, чем больше смеха, тем лучше. Из логики этих теорий вытекает, что мы должны смеяться над любой шуткой, даже глупой или заезженной. Но хорошее чувство юмора – это избирательное чувство юмора. Оно имеет мало общего с гиеньим хохотом над каждым приземлением на зад. Причины такой избирательности становятся понятными, если предположить, что наше чувство юмора эволюционировало как механизм выбора партнера, позволяющий нам оценивать остроумие окружающих.

 

Грудь

 

Самки всех млекопитающих по определению имеют молочные железы, которые выделяют молоко для вскармливания потомства. Рассматривая происхождение груди, нужно отталкиваться именно от этого функционального наследия млекопитающих. Производители заменителей молока упорно трудились почти 100 лет, пытаясь убедить женщин в том, что они не млекопитающие и грудное вскармливание – не их забота. Эту точку зрения поддерживают даже многие научные журналисты, представляя результаты одного из недавних исследований как “грудное вскармливание повышает IQ на пять баллов” вместо “искусственное вскармливание снижает IQ на пять баллов” и тем самым изображая искусственное вскармливание биологической нормой. Популярность такого способа кормления и засилье силиконовых имплантатов не должны вводить нас в заблуждение: грудь – это не просто сексуальное украшение.

На заре существования нашего вида самки должны были производить молоко примерно половину срока от полового созревания до менопаузы. Грудное вскармливание одного ребенка, по всей видимости, продолжалось минимум год или два – как и в современных обществах охотников‑собирателей. Контрацепции еще не было, поэтому в течение нескольких месяцев после прекращения кормления женщина с высокой вероятностью беременела снова. Если считать, что средняя кормящая самка гоминид производила минимум 0,6 л молока в день и кормила в общей сложности около 10 лет, то получается, что одна средняя молочная железа до наступления у самки менопаузы производила более 1050 л (почти 300 американских галлонов) молока.

Высокий уровень продукции молока сам по себе не объясняет, почему у женщин такая большая по сравнению с другими приматами грудь. У самок большинства приматов даже в период кормления грудь довольно плоская. Выход молока зависит от количества активной железистой ткани в груди, а не от объема жира. В человеческой груди необычно высокое отношение жира к железистой ткани, то есть ее структуру нельзя назвать оптимальной для производства молока. Большинство специалистов по грудному вскармливанию утверждает, что между размером груди до беременности и количеством молока после родов корреляции нет (хотя мне не попадались надежные данные, которые бы это подтверждали). Похоже, выход молока зависит скорее от пищевого статуса женщины, чем от размера груди до беременности. Таким образом, нам следует разделять молочные железы, которые развивались для производства молока, и необычно увеличенную женскую грудь, которая развивалась для чего‑то другого. Вероятно, в ее формировании участвовал половой отбор. Но как именно?

Возможно, грудь развивалась как сигнал половой зрелости. У девушек она растет уже в пубертате, задолго до того, как понадобится кормить первого ребенка. Прямохождение могло позволить самкам при выборе партнера учитывать особенности пениса, а самцам – ориентироваться на женскую грудь как на знак зрелости. Но ведь знак зрелости не обязательно должен быть таким ярким. У мужчин есть эволюционные причины отличать зрелых женщин от незрелых девочек, у женщин есть эволюционные причины демонстрировать свою фертильность, у девочек есть эволюционные причины демонстрировать свою стерильность. Самцы большинства других видов легко отличают зрелых самок от незрелых по относительно тонким признакам.

Скорее всего, мужской выбор партнера формировал грудь не для того, чтобы отличать девочек от женщин, а для того, чтобы отличать молодых женщин от старых. Дело в том, что грудь под грузом прожитых лет и гравитации увядает. Большая грудь остается пышной в довольно узком возрастном окне, пока не начинаются повторяющиеся циклы беременности и кормления, из‑за которых она обвисает. В плейстоцене не было бюстгальтеров и пластических операций. Как мы уже обсуждали в предыдущей главе, самцы гоминид, вероятно, предпочитали самок помоложе из‑за их более высокой фертильности. Любой индикатор молодости, в том числе крупная упругая грудь, будет привлекательным для самцов. Предпочтение самцов в отношении большого размера и упругости распространится в популяции. Обвисшая же и плоская грудь будет нравиться самцам все меньше и меньше, поскольку такие предпочтения чреваты выбором старых, менее пригодных к деторождению партнерш.

Мужчинам это может казаться очевидным, но на самом деле нужно немного напрячь извилины, чтобы понять, зачем самки обзавелись индикаторами молодости. Наиболее информативные индикаторы молодости – это одновременно и индикаторы старости. Они могут сделать женщину привлекательнее, когда она действительно юна, и понизить ее привлекательность в более зрелом возрасте. Мутация, увеличивающая грудь, выгодна в возрасте 13–30 лет, но после 30–40 становится слишком дорогой. Вопрос в том, перевешивает ли первоначальная польза последующий вред. Вероятно, перевешивает, поскольку обзаводиться потомством почти всегда лучше раньше, чем позже. Молодые самки более фертильны, реже рожают детей с врожденными дефектами, состояние здоровья позволяет им лучше заботиться о детях, и у них с большей вероятностью еще живы матери и сестры, способные помочь. К тому же у быстро размножающихся животных за век сменяется больше поколений, чем у медленно размножающихся, поэтому численность их популяции увеличивается быстрее. По этим причинам выгода, а именно привлекательность в молодом возрасте, перевешивает издержки – непривлекательность в пожилые годы. Поэтому все же в интересах самок обзаводиться индикаторами молодости: большой грудью, которая со временем обвисает, гладкой кожей, которая с возрастом морщинится, и ягодицами, на которых появляются растяжки. Это один из самых контринтуитивных примеров работы принципа гандикапа.

Бюст – хороший индикатор приспособленности еще и потому, что состоит из двух симметричных образований. Я уже упоминал, что телесные украшения у многих видов демонстрируют такой аспект приспособленности, как стабильность развития. Высокая степень симметричности парных органов свидетельствует о хорошей приспособленности. Парные части тела обычно достигают больших размеров: это нужно для того, чтобы потенциальным партнерам было проще оценить их симметрию. Эволюционные психологи Джон Мэннинг и Рэнди Торнхилл показали, что женщины с более симметричной грудью, как правило, более плодовиты. Возможно, прямохождение сделало грудь хорошим потенциальным сигналом стабильности развития для самцов, выбирающих партнершу. Когда мужчины обратили внимание на симметрию груди, женщины с высокой приспособленностью начали обзаводиться более крупной грудью, чтобы сделать симметрию заметнее. С другой стороны, чем больше грудь, тем очевиднее ее несимметричность. Вероятно, женщины так тяжело с психологической точки зрения переносят одностороннюю мастэктомию как раз потому, что грудь на протяжении всей человеческой эволюции была важным сигналом приспособленности. Таким образом, грудь могла развиться не только как источник информации о молодости, о которой сообщает ее упругость, но и как показатель приспособленности, о которой говорит ее симметричность.

Наконец, грудь – отличный показатель жировых запасов. В плейстоцене голодание было гораздо более актуальной проблемой, чем переедание. Обзавестись хорошей жировой прослойкой было труднее, чем оставаться худой, ведь чтобы добыть пищу в той среде, где жили наши прародительницы, требовалось много энергии и смекалки. Возникает вопрос: почему бы не распределить жир равномерно по всей поверхности тела, как у морских свиней[47]? Но тогда самцам было бы сложно сравнивать самок. К тому же для жизни под палящим африканским солнцем такой слой жира обеспечивал бы слишком плотную термоизоляцию. Самки, которые демонстрировали жир только на груди и ягодицах, могли привлечь внимание самцов, не рискуя перегреться. Кроме того, если бы женщины накапливали много абдоминального жира[48] (как это склонны делать мужчины), упитанные самки выглядели бы как беременные, то есть в данный момент не фертильные и не заслуживающие повышенного сексуального внимания самцов. Получается, что грудь развилась как сильно зависимый от состояния индикатор, отражающий качество питания самки. Многие женщины, сидевшие на диетах, подтвердят, что при голодании грудь уменьшается в первую очередь.

То, что грудь играет роль индикатора приспособленности, может объяснить разнообразие ее размеров. Если бы большая грудь была необходима для вскармливания – одной из самых важных стадий развития млекопитающих, – она была бы большой у всех. Но, как мы уже знаем, индикаторы приспособленности редко в равной мере выражены у всех особей в популяции. Они могут быть неограниченно вариабельными за счет мутаций и разных условий жизни. Распространена точка зрения, что любовь мужчин к большой груди – артефакт современной культуры, так как в случае ее древнего происхождения такая грудь была бы у всех женщин. Но если грудь развивалась как индикатор приспособленности, эта логика неверна. Производители бюстгальтеров предлагают продукцию с чашечками размеров от A до D и более, потому что эволюция повышает вариабельность по индикаторам приспособленности, а не делает признак максимально выраженным у всех.

Но для объяснения многообразия еще важнее тот факт, что любой пол оценивает противоположный по совокупности многих индикаторов приспособленности. А это дает неожиданные и очень специфичные эффекты. Представьте, что все индикаторы рекламируют неодинаковые аспекты физической или умственной приспособленности. Поскольку каждый индикатор затратен (он работает по принципу гандикапа), разные индикаторы конкурируют друг с другом. Это открывает простор для создания индивидуальных схем распределения ресурсов по индикаторам. Один человек вырастает высоким и мускулистым, у другого идеально симметричная грудь, третий обладает незаурядным умом. Все трое могут демонстрировать одинаковый общий уровень приспособленности, но разными способами. Если и высокий рост, и симметричная грудь, и интеллект – это индикаторы приспособленности, тогда они по определению должны положительно коррелировать с приспособленностью, соответственно, в какой‑то степени и друг с другом. Однако такие корреляции могут быть очень умеренными. Это подразумевает, что даже если особи будут выбирать партнеров по их общей приспособленности, то мощности полового отбора может не хватить, чтобы развить все индикаторы приспособленности до максимума. Вместо этого половой отбор может породить огромное многообразие вариантов распределения дефицитных ресурсов тела по индикаторам. Вариабельность по уровню общей приспособленности в сочетании с многообразием стратегий распределения ресурсов – возможно, именно этим и объясняется такое богатое разнообразие людей, которое мы наблюдаем сейчас. Кроме того, это объясняет, почему большую грудь имеют не все женщины: многие из них могут быть генетически запрограммированы так, что приоритетами для них будут другие индикаторы физической или умственной приспособленности.

Как и пенис, грудь сообщает нам, как происходил выбор партнера в плейстоцене. Увеличение женской груди относительно груди прочих приматов без повышения выработки молока показывает, насколько важную роль играл выбор самцов в человеческой эволюции. Если бы древние мужчины не были разборчивыми, у всех женщин сейчас грудь была бы плоской, как у шимпанзе. Клитор не хранит свидетельств влияния мужского выбора, а грудь – да. Это позволяет предположить, что выбор мужчин влиял на эволюцию не только тела, но и мозга женщин. Грудь одновременно служит индикатором молодости, стабильности развития и качества питания. Позже мы увидим, что и многие уникальные черты человеческого разума, скорее всего, выполняют сходные спектры функций.

 

Ягодицы и талия

 

Переход к прямохождению поставил ягодицы наших предков в новое положение – как с точки зрения осанки, так и с точки зрения эволюции. У других человекообразных обезьян – например, у шимпанзе – маленький, покрытый шерстью плоский зад с “заплатами” из грубой кожи, на которых они сидят. Когда около 4,2 миллиона лет назад наши предки‑гоминиды перешли к прямохождению, строение их ног и ягодиц изменилось. Развились гораздо более массивные, сильные мышцы, позволяющие оттягивать ногу назад, а тело, таким образом, продвигать вперед. Именно эти мускулы и придают базовую округлую форму человеческим ягодицам. Помимо развития мышц у обоих полов, у самок появились большие запасы жира в ягодицах, области таза и верхней части бедер. Подобно груди, они эволюционировали, скорее всего, как индикаторы молодости, достаточности жировых запасов и, возможно, стабильности развития.

Мы единственный вид приматов с постоянно выдающимися полукруглыми ягодицами и единственный вид, у взрослых самок которого ягодицы постоянно увеличены за счет отложения жира. У людей уникальный размер и форма ягодиц, и по этим признакам значительно выражены межполовые различия. Вид ягодиц зависит и от возраста: до пубертата они почти одинаковы у обоих полов, а затем у девушек буквально в течение нескольких лет в ягодицах и бедрах откладывается жир. Величина и выпуклость ягодиц обычно достигают пика в ранней молодости – тогда же, когда достигает максимума и женская фертильность, – а затем содержание жира в них постепенно снижается относительно других частей тела. Кроме того, для ягодиц характерны межпопуляционные различия. Например, у койсанских народов, живущих в Южной Африке, ягодицы женщин благодаря древним предпочтениям мужчин обрели просто феноменальную выпуклость.

Межполовые различия размеров и формы ягодиц трудно объяснить естественным отбором. Поскольку женская грудь и ягодицы состоят в основном из жировой ткани, долгое время предполагали, что их эволюционный смысл – запасать жир, защищая от непредсказуемости и сезонности питания. Однако самки почти всех позвоночных в ходе эволюции приобрели склонность накапливать жир, но только у женщин он распределен по телу таким необычным образом. Самки горилл, например, как и мужчины нашего вида, накапливают жир в животе. Так почему же женщины не следуют этой стандартной для приматов тенденции и накапливают жир ниже талии?

Эволюционный психолог Дев Сингх предположил, что особое распределение жира у женщин появилось как индикатор молодости, здоровья и фертильности. Он обнаружил, что мужчины по всему миру, как правило, предпочитают женщин с низким отношением окружности талии к окружности бедер[49], то есть с относительно узкой талией и широкими бедрами. У молодых фертильных женщин, если они не беременны, это соотношение колеблется в районе 0,7. Такое значение получается, например, при обхвате талии 63 см, а бедер – 90 см. У мужчин это соотношение, как правило, не меньше 0,9, равно как у девочек до полового созревания и женщин после менопаузы. У беременных женщин оно, естественно, еще выше. У женщин с медицинскими проблемами, которые сказываются на фертильности, индекс талия/бедра обычно растет. У индийских храмовых скульптур, изображающих индуистских богинь, традиционно тонкая талия и широкие бедра: их соотношение иногда снижено до 0,3. Это символизирует их сверхъестественную плодовитость и сексуальность. В европейской моде были в ходу корсеты и турнюры, визуально занижавшие это соотношение. Тем, что самцы гоминид из поколения в поколение выбирали самок с низким индексом талия/бедра, можно было бы объяснить, почему у современных женщин такая узкая талия, такие широкие бедра и такие увесистые ягодицы.

Внушительные бюсты и ягодицы развились у женщин не потому, что мужчины‑гоминиды однажды зафиксировались на полусферах как платонических идеалах красоты. Эти части тела развивались как надежные индикаторы молодости, здоровья, фертильности, симметрии и достаточных жировых запасов. У голодающих и болезненных женщин не бывает пышных форм. Они расходуют жировые запасы на то, чтобы оставаться в живых, а не крутиться перед мужчинами в надежде кого‑нибудь завлечь. Поскольку у голодающих женщин обычно прекращается овуляция, женщины с невыраженными ягодицами и грудью часто оказываются бесплодными. У бегуний на длинные дистанции, балерин и женщин, страдающих анорексией, с потерей большей части жира обычно уменьшаются размеры груди и ягодиц и нередко прекращаются овуляции и менструации. Ягодицы, как и грудь, показывают важность мужского выбора в человеческой эволюции.

 

Тела, лица, люди и мозги

 

Мы рассмотрели четыре варианта: пенис, клитор, грудь и ягодицы, – но телесные брачные украшения на этом не заканчиваются. Поскольку для этих четырех частей тела характерны яркие межполовые различия, они несут много информации о мужском и женском выборе. Однако они вносят относительно небольшой вклад в физическую привлекательность по сравнению с лицом, ростом, пропорциями и общим состоянием организма. Минимум волос на теле, длинные волосы на голове, межполовые различия мускулатуры – тоже важные свидетельства выбора партнеров нашими предками. Нэнси Эткофф в книге “Выживание красивейших” (Survival of the Prettiest) и Десмонд Моррис в книге “Наблюдая за телом” (Bodywatching) очень подробно рассмотрели все эти прелести.

Однако я бы хотел упомянуть несколько особенностей строения человеческой головы, благодаря которым мозг встроен в контекст телесного окружения. Голова – это основной ориентир при выборе партнера для обоих полов. Она полна разнообразной информации о приспособленности, потому что обеспечить ее развитие очень сложно, и многое может пойти не так. Передняя поверхность головы в ходе эволюции стала рельефной. В эволюции вообще существует тенденция к расположению органов чувств на переднем конце тела: так удобнее всего сканировать ту часть окружающего пространства, к которой животное повернуто головой, и сигналы от органов чувств так быстрее достигают мозга. Потому‑то наши глаза, уши, нос и язык сосредоточены в одном месте, а не распределены по всему телу. Отверстие для приема пищи в ходе эволюции тоже расположилось поближе к мозгу, благодаря чему мы можем эффективно контролировать, что мы едим и как жуем. Плод эволюции, сосредоточивший органы чувств и рот так близко к мозгу, называется лицом.