Павел Иустинович Мариковский

В мире насекомых

Кто они такие?

Маленькие жители нашей планеты?..

 

 

Документальная повесть о путешествиях автора и его наблюдениях за жизнью насекомых

Светлой памяти отца

Мариковского Иустина Евменьевича

 

О книге «В мире насекомых»

Я благодарю за честь, оказанную мне просьбой написать кратко свое впечатление об очередной книге моего учителя профессора зоологии, натуралиста и писателя П. И. Мариковского.

Книга эта необычна и, пожалуй, подобной не было в мире. Она написана образным, ясным, лаконичным языком, понятным для всех возрастов, как читателям неосведомленным с энтомологией, так и для ученых деятелей этой науки. Она необычна тем, что написана в форме документальной прозы о путешествиях автора, о его страстном преклонении перед природой и обитающем в ней мире животных и растений. Необычна и по изобилию и разнообразию открытых автором особенностям жизни мира насекомых. В ней и описание ранее не известных особенностях сложной жизни насекомых, – и повествование о таких необычных открытиях, как вибрационный аппарат, аналогичный отбойному молотку, – и о девственном размножении в стадии куколки одной из бабочек, – и о тесных взаимных связях между разными видами насекомых, – и о широком использовании телепатии между этими маленькими животными, и о многих неизвестных интересных особенностях образа их жизни.

И еще одна важная особенность книги. Раскрывая тайны жизни насекомых, автор прежде поколебал веру в незыблемость и трафаретность инстинктов, служащих опорой поведения всего живущего на нашей планете. На многочисленных примерах он показал о необыкновенной сложности инстинктов, их органически целесообразной изменчивости в зависимости от среды обитания. По его исследованиям, инстинкты далеко не столь трафаретны, как ранее об этом было принято думать судя по учению знаменитого на весь мир и талантливого французского ученого Ж. Фарба. Глубокое проникновение в структуру инстинктов животного мира помогло П. И. Мариковскому единственному из ученых доказать неустроенность человеческого общества из‑за конфронтации разума и инстинкта и опубликовать книгу «В плену инстинктов» (Алматы, 2001 г.).

Книга П. И. Мариковского, как и многие его другие книги, читается легко и с увлечением. И это в особенности изложения, вытекающей не из упрощения фактов, а из всей их сложности, заключается удивительное мастерство автора, известного ученого и писателя.

 

Академик Национальной академии наук Республики Казахстан

Ж. Д. Исмухамбетов

 

 

От автора

 

Эта книга необычна по своему построению. Она обращена к молодым и взрослым любителям природы, а также к тем, кто весьма далек от нее или отлучен: к ученым и просто любознательным. Описывая свои путешествия и наблюдения за миром насекомых, я старался рассказать о природе вообще, а также о работе зоолога‑натуралиста. Все эти наиболее интересные описания и открытия строго документальны, написаны по свежим впечатлениям в полевой обстановке. Художественного вымысла в книге нет, хотя многие зарисовки могут показаться такими. В ней нет ничего, взятого из других книг.

Для этой книги было накоплено много собственных рисунков и фотографий, а также написано обстоятельное введение, очень жаль, что нет возможности их использовать из‑за отсутствия средств, жаль, что нельзя опубликовать рукописи и других двенадцати книг, посвященных природе, а из‑за моего преклонного возраста я уже не надеюсь увидеть их вышедшими в свет. С иллюстрациями книга выглядела бы более интересной. Остается надеяться, что в будущем, когда станут обращать больше внимания на биологическую литературу, быть может, это сделают те, кому близки и понятны мои книги.

К сожалению, я не смог привести латинские названия многих насекомых, так как определение их требует много времени и в Алматы невозможно. Кроме того, мои коллекции фактически уничтожены не без злого умысла в таком почтенном учреждении, как Институт зоологии Академии наук Казахстана.

Полагаю, что образность повествования, к которой я иногда прибегаю при описании поведения того или иного животного, не вызовет гнева ученой братии, требующей точных и сухих формулировок. Их соблюсти в книге для всех трудно, а подчас и невозможно.

Я выражаю глубокую и искреннюю благодарность моим дорогим друзьям и знакомым, помогавшим мне в жизни и в работе над этой книгой. Более всего я благодарен семье Руденко и особенно Руденко Галине Владимировне за бескорыстный труд редактирования и корректуру этого сочинения.

 

Предисловие

 

Территорией наблюдений за насекомыми служили преимущественно пустыни, реже горы Казахстана, хотя кое‑когда они оказывались за пределами этой страны. Сбор материалов для этой книги был начат после окончания второй мировой войны тотчас же после демобилизации из армии.

В то время природа Казахстана процветала, поражая своей чистотой, богатством и разнообразием многочисленных ее обитателей, но меня беспокоит то, что искреннее и правдивое описание ее красоты и глубокого содержания может показаться современному читателю преувеличенным.

Я путешествовал по этой стране пятьдесят лет. За это время произошли некоторые изменения географического порядка; не стало замечательного природного уголка – урочища Бортугая, ему в книге посвящено немало строк. Созданное водохранилище, названное Капчагаем, сильно изменило и обеднило природу среднего течения реки Или и изумительного озера Балхаш. В пятидесяти километрах от Алматы, вблизи правого берега реки Или, были замечательные Соленые озера, которые усиленно посещали горожане. Их затопило Капчагайское водохранилище. Изменился и климат. Рассказывая об этом, хочется надеяться, что увядание природы не будет продолжаться долго, что вскоре многое возвратится в состояние, близкое к прежнему. Любитель и знаток природы найдет в книге много нового, ранее не известного и подчас непознанного. Биологи познакомятся с теорией Ж. Фабра о трафаретности инстинктов, управляющих поведением животных, и поймут, что эти труды в настоящее время требуют значительных поправок. Инстинкты, обуславливающие поведение животных, оказывается, изменчивы, они гораздо сложнее, чем представлялись нам ранее. Все это помогло мне, хотя это может показаться странным и необычным, понять истоки бедствий и неустроенности человеческого общества, об этом я писал в книге «Во власти инстинктов» (Алматы, 2003).

Материал этой книги размещен в соответствии с классификацией весьма разнообразных представителей нашей планеты. Результаты подавляющего большинства наблюдений новы и не опубликованы в научной литературе, хотя иногда они упомянуты в моих книгах о природе и путешествиях. Результаты наблюдений за жизнью насекомых можно было бы опубликовать в научных журналах хотя бы для того, чтобы их могли использовать ученые, так как многие из них считают унизительным ссылаться на факты, изложенные в книгах популярного характера. Но опубликовать эти статьи я уже не успею.

Внимательный читатель может заметить, что в книге почти нет ничего о самых интересных насекомых – муравьях. Я уделил много внимания этим удивительнейшим созданиям природы, написал несколько книг, которые, к большому сожалению, не опубликованы до сего времени отчасти по воле злых и беспечных людей, а также из‑за осложнений в издательском деле в связи с экономической жизнью Казахстана и Советского Союза.

К сожалению, ради экономии пришлось упустить описание устройства тела насекомых, а также главные особенности образа их жизни. Скажу только главное: НАСЕКОМЫХ ОКОЛО ДВУХ МИЛЛИОНОВ ВИДОВ, ЗНАЧИТЕЛЬНО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ ЖИВОТНЫХ И РАСТЕНИЙ, ВМЕСТЕ ВЗЯТЫХ! БОЛЬШЕ ВСЕХ!.. ЖИЗНЬ НА НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ НАИБОЛЕЕ БОГАТО ВОПЛОТИЛАСЬ В НАСЕКОМЫХ…

И еще приведу опубликованную в интернете аннотацию издательства «Армада‑пресс» к моей книге «Загадки остались» М., 2001 г. Автора этой аннотации узнать не удалось. Мне оно дорого, как мнение читателя.

 

«Насекомые настолько непохожи на нас, что выглядят инопланетянами. Они появились на Земле раньше динозавров и пережили их, как переживут когда‑нибудь и все, ныне существующие виды животных, включая человека. Может быть, поэтому необходимо более внимательно присмотреться к этим фантастическим созданиям, чья жизнь полна тайн и загадок. Сорок лет жизни Павел Иустинович Мариковский посвятил изучению мира насекомых и рассказал об этом в своей увлекательной книге, но все‑таки даже для него „Загадки остались“.»

 

 

Как я стал натуралистом

 

Маленькая железнодорожная станция. Раз в день, ровно в шесть часов вечера, дежурный по станции надевает красную фуражку и выходит из своего кабинета. Под навесом возле вокзала выстраиваются торговки снедью. Прибывает пассажирский поезд, перрон заполняется гуляющей публикой. Но вот раздается звон станционного колокола, ему отвечает паровозный гудок, поезд уходит, скрывается дежурный, расходятся торговки, и снова тишина, изредка прерываемая грохотом редких товарных поездов. А вокруг шумит глухая Уссурийская тайга, и на все голоса распевают птицы… В дальнем углу двора за глубокой канавой густые заросли бурьяна. Там бродят одичавшие кошки, иногда высунет голову красный колонок, раздается тонкое попискивание полевых мышей. Туда боится идти квочка с цыплятами. Там что‑то таинственное и страшное. Но я верхом на ветке, полный отваги, скачу в заросли бурьяна на бой со злыми врагами, и падают сраженные моей проволочной саблей головки чертополоха.

Но что это темное мелькнуло на листе лопуха? Большой толстый червяк, покрытый красными пятнами. И каждое пятно обведено черной каемкой. На конце торчит рог, голова в синих пятнышках с желтыми глазами. Червяка надо взять в плен! Но берет сомнение: вдруг боднет рогом, уколет? Рука дрожит, но лист лопуха с червяком сорван, и я стремглав несусь домой.

– Выбрось ты эту гадость! – сердится старшая сестра. – Разве можно ее нести в дом!

Тогда я прячу своего пленника в сарай, устраиваю его в картонную коробку, кладу ему разных листьев. Но червяк отказывается от еды. Ему надо что‑то другое. Потом он темнеет, становится короче, и вот вместо него большой коричневый шелковый домик. Сквозь его стенки просвечивает черный, в блестящих колечках бочоночек. Что случилось с моим пленником? Он, наверное, заколдованный! Был червем, стал черным бочонком. Видно, неспроста все это: здесь скрыта какая‑то страшная тайна; я должен держать ее при себе, никому не рассказывать.

Теперь каждое утро, проснувшись, бегу в сарай и открываю картонную коробку. Шелковый домик все тот же, и бочонок, как всегда, закрытый. Но однажды утром я вижу в шелковом домике дырку, вместо бочонка – легкую ломкую скорлупу, а в коробке сидит и вздрагивает крыльями большая красивая бабочка. Ее светло‑коричневые крылья испещрены красными, желтыми и фиолетовыми полосками и пятнами, искрятся крошечными бархатистыми чешуйками. На голове красуются чудесные, будто из мелких перышек, усики, а черные большие глаза мерцают огоньками. Бабочка схватила меня за пальцы цепкими мохнатыми ногами, не желает отпускать. А потом внезапно взмахнула мягкими крыльями, взметнулась в воздух, ринулась к открытой двери сарая и исчезла.

Больше никогда я не видел этой бабочки‑красавицы. Откуда же она появилась? Почему сперва был червяк, потом шелковый домик и бочонок? Бывает ли так всегда? Кто мне расскажет обо всем этом на маленькой железнодорожной станции, затерянной в глухом лесу?

С тех пор мои глаза будто открылись на неведомый раньше мир насекомых. Они были везде, эти маленькие создания. Разноцветные бабочки летали по лугу, и среди них, как ласточки, проносились громадные черные махаоны; большие мухи кружились между деревьев, по стволам ползали степенные черные жуки‑дровосеки и недовольно скрипели, когда их брали в руки, норовя схватить за пальцы острыми сильными челюстями. По воде носились неугомонные маленькие жуки‑вертячки, а там, в зеленой глубине, где стайками метались рыбки, хищный жук‑плавунец ловко скользил среди густых водорослей.

Как‑то отец протянул мне берестяную коробочку. В ней кто‑то громко шуршал, скрипел, негодовал и требовал свободы. Я открыл коробочку, и на стол вывалился громадный, как ладонь отца, коричневый жук с большими длинными черными усами, немедля поднял кверху жесткие крылья, взлетел, угрожающе загудел, закружился по комнате и, ударившись об оконное стекло, упал на пол. Это был самый большой жук в нашей стране – калипогон реликтус.

Вечером слипаются от усталости глаза. Хочется спать. Но я креплюсь, не отхожу от свечи, не свожу глаз с открытого окна. На огонь летят самые разные бабочки: большие и маленькие, яркие и скромно окрашенные, кружат возле пламени, рассыпая искорками золотистые чешуйки. Иногда неожиданно на стол опускается богомол и, ворочая круглой головой, будто с недоумением, осматривается вокруг зелеными выразительными глазами. Но вот раздается громкий шорох крыльев – и в комнату врывается что‑то очень большое и страшное. Летучая мышь… нет, как ночная птица, невиданной красоты бабочка. Она бросается прямо к свече и тушит ее пламя. Несколько мгновений еще слышатся взмахи сильных крыльев. Когда же снова зажигается огонь, в комнате пусто.

С тех пор я полюбил насекомых. Прошло более восьмидесяти лет, и я не изменил своим шестиногим любимцам, хотя жизнь не всегда шла навстречу моим желаниям, много лет было потрачено не так, как думалось и хотелось.

Кто же они такие, эти маленькие существа, населяющие нашу планету?

 

Глава первая

Охотники и парализаторы

 

 

Осы

Со словом оса у человека, несведущего в энтомологии, возникает образ насекомого, испещренного желтыми и черными полосами, строящего бумажные соты и обладающего свирепым нравом, независимым характером и ядовитым жалом. В действительности ос очень много и самых разных. Но у всех большая подвижная голова на тонкой коротенькой шее, с крупными глазами, острые и крепкие челюсти, довольно мощная грудь, несущая четыре небольших прозрачных крыла, а брюшко, сидящее на тонкой талии, вооружено жалом. Все осы хорошо ползают и превосходно летают.

Осы относятся к подотряду Жалящих большого отряда Перепончатокрылых. По числу видов этот отряд уступает лишь отрядам Жуков и Бабочек и насчитывает около ста тысяч видов. Осы занимают в отряде Перепончатокрылых едва ли не тридцатую часть видов и относятся к нескольким десяткам самостоятельных семейств.

Образ жизни ос очень разнообразен. Вместе с муравьями и пчелами они самые высокоразвитые насекомые, обладающие хорошо выраженным мозгом и сложными инстинктами. Большинство ос охотники, при этом охотники высокоспециализированные, то есть приспособленные нападать на строго определенную добычу, хотя сами взрослые питаются большей частью нектаром. Обычно они убивают или парализуют добычу‑насекомое точными ударами жала в мозг и в несколько нервных узлов, приготовляя своеобразные живые консервы, на которые уже и откладывают яичко. Нет почти ни одной сколько‑нибудь крупной группы насекомых, на которую бы не охотились осы, и не использовали ее для прокормления своего потомства.

У ос превосходно развит инстинкт заботы о потомстве.

Для своих личинок они строят отличные убежища в виде особым образом устроенной норки с подземными пещерками, иногда в форме кубышек, бочоночков или цилиндриков с плотно подогнанными крышечками и многими другими особенностями архитектуры жилища.

Разумеется, каждый вид осы обладает своими особыми правилами строительной техники. Оса‑мать за свою недолгую жизнь готовит несколько приютов для личинок, сама же и беспокоится о воспитании потомства.

Личинки ос червеобразные, с неразвитыми глазами, безногие, светлые, с нежными покровами, беззащитные. Уничтожив запасы еды, заготовленные матерью, они окукливаются в своем укрытии, впоследствии превращаясь во взрослую осу.

Некоторые осы стали жить большими слаженными обществами, в которых царят строгие порядки строительства, разделения труда и многое другое.

Немногие осы приспособились к паразитическому образу жизни, то есть откладывают яички в тело другого насекомого или, подобно кукушке, подбрасывают яйца в гнезда других ос или даже пчел.

Осы всегда очень подвижны, энергичны, вечно в движении, в поисках охотничьих трофеев, в бесконечных заботах по строительству жилищ для своего потомства и поэтому интересны для того, кто любит природу.

 

 

Загадка осы‑аммофилы

Весна была необычной. Часто шли дожди. На смену низким травам‑эфемерам выросли высокие растения, одни цветы сменялись другими. Пустыня стала неузнаваемой и казалась похожей на роскошный луг. Среди зеленого раздолья появились пышные растения, которых давно не было видно в этих местах. Их семена дремали много лет в земле, ожидая вот такой, как сейчас, редкой и счастливой весны.

В мире насекомых царило необычайное оживление. Разнообразные мухи, жуки, бабочки, осы, пчелы носились без устали с утра до ночи, усаживались на цветы, чтобы передохнуть и полакомиться нектаром. Среди них были, вероятно, и такие яички, личинки или куколки которых, подобно семенам влаголюбивых растений, тоже лежали несколько лет без движения и признаков жизни, терпеливо дожидаясь благодатного времени.

Ложбина между лёссовыми холмами у подножия Курдайского хребта вся сиреневая от расцветшего дикого чеснока. Местами к нему примешивается голубой цвет незабудок. Где‑то здесь хозяйничают пауки и, видимо, очень удачна их охота, так как во многих местах слышен жалобный звон крыльев погибающей в тенетах хищника мухи.

Среди высокой травы трудно разглядеть, что творится на земле. Даже незабудки, такие маленькие и скромные в обычные годы, стали великанами, вымахав едва ли не выше колена, а круглые, как шар, сиреневые головки чеснока дотянулись до пояса. Как среди них увидеть хищника, вонзившего ядоносные крючья в тело добычи? Вот и рядом слышен жалобный звон крыльев, но не видно ни паука, ни его паутины. Делаю несколько шагов в сторону звука, и он вдруг смолкает, отхожу назад – возникает снова. Нет, тут паук не причем, и не жертва его поет крыльями.

На красных маках повисли кучками мохнатые жуки‑олёнки, все перепачкались в желтой пыльце. Местами цветки захватили юркие черные жуки‑горбатки и быстро снуют меж тычинок. Расселись по травам красные с черными пятнам жуки‑коровки. В воздухе носятся крупные черные осы‑сколии с ярко‑желтой перевязью на брюшке. Они гоняются друг за другом и так стремительны в полете, что их ни разглядеть, ни сачком поймать. Бабочки‑голубянки не спеша перелетают с цветка на цветок.

Осторожно шагаю по траве… Но крылатый незнакомец, очевидно, обладает отличным зрением. Звук снова прерывается. Попробую ползти…

Вот оно что! На небольшой площадке, каким‑то чудом свободной от буйной растительности, вижу осу‑аммофилу с тонкой длинной талией и таким же узким длинным брюшком, украшенным красной перевязью. Ее поза необычна: голова опущена книзу, тонкое длинное брюшко торчит почти вертикально кверху, цепкие ноги расставлены в стороны. Крылья осы‑аммофилы мелко вибрируют, издавая ту самую жалобную песенку, услышанную мною ранее. Длинными крепкими челюстями оса роет землю и отбрасывает комочки в стороны. Несколько минут работы – оса забирается по грудь в вырытую ею ямку. Иногда она бросает работу (тогда жалобный звон крыльев смолкает), выбирается наружу и бродит вокруг несколько секунд, как бы желая удостовериться, что все спокойно, и ничто не угрожает ее мирному занятию. Оса очень зорка, и мне приходится быть осторожным: она замечает самое легкое движение. Вот и сейчас вспорхнула и скрылась среди зарослей трав. Но вскоре возвращается и закапывается в норку еще глубже. Из земли уже торчит только черный кончик брюшка с красным колечком. Вот и брюшко исчезло. Работа идет под землей. Жалобный звон крыльев становится все глуше и прерывистей. Крылатая труженица часто выбирается из норки с комочком земли в челюстях.

Видимо, труд осы нелегок и иногда она не прочь его прервать. Покружившись у норки, она улетает в сторону, усаживается на цветок чеснока, лакомится нектаром и, отдохнув, снова принимается за работу.

Наконец, норка закончена. Возле нее высится холмик выброшенной земли. Спешно почистив запыленное тело, аммофила деловито мчится в сторону, торопливо перелает с травинки на травинку.

Я едва поспеваю за беглянкой, напрягая внимание и зрение, чтобы не потерять ее из виду. Нелегко достается этот бег! К счастью, оса повернула обратно, теперь уже пешком волочит в челюстях большую зеленую гусеницу бабочки‑совки. Гусеница неподвижна, явно парализована.

Жаль, что не удалось увидеть, как аммофила обездвижила свою добычу. Эта оса – тонкий анатом. Найдя гусеницу, она острым жалом наносит несколько точнейших ударов, попадая сперва в мозг, а затем в нервные узлы в каждом членике тела. Никто этому искусству осу не учил, и все изумительные по точности приемы совершаются инстинктивно.

Теперь мне легче следовать за осой, несущей тяжелую добычу. На обратный путь – около шестидесяти метров – оса затрачивает приблизительно пятнадцать минут. Хорошо, что нет никого поблизости, и я могу, не стесняясь, ползти, волоча за собою полевую сумку, сачок и фотоаппарат.

Вот и знакомая голая площадка среди густой травы с холмиком свежевыброшенной земли. Интересно, как аммофила запрячет свою добычу?

Оса бросила гусеницу, скользнула в норку, как бы желая убедиться, что никто в нее не забрался, выскочила наружу, схватила челюстями гусеницу за голову и стала пятиться. Охотник и его добыча скрылись под землей. Сейчас там, в глубине норки, оса откладывает яичко и прилаживает его к зеленой гусенице…

Проходит несколько минут. Оса выбралась наверх, схватила комочек земли и скрылась с ним в норку, выскочила за другим, третьим.

Очевидно, норку нельзя засыпать мелкой землею. Здесь необходим пористый материал, кусочки земли, между которыми бы оставались щели.

Комочков много, но пролившийся ночью дождь смочил их, и они прилипли к поверхности земли. Их надо оторвать, и оса это делает без всякого труда. Но почему в то мгновение, когда она хватает челюстями слежавшиеся комочки, раздается жалобная песня крыльев? Неплохо бы взглянуть на осу через лупу. Раньше оса, собирая строительный материал, несколько раз подползала ко мне и даже прыгала через мою руку.

Работа неутомимой труженицы близится к концу. Норка почти закрыта. Оса‑аммофила уже не помещается в ней. Еще несколько минут – детка будет окончательно устроена. Оса направляется к комочку земли под моей рукой, хватает его челюстями. Лупа наготове… Крылья вибрируют, в унисон им вибрирует и голова, вибрация тела осы передается комочку земли, на нем появляется трещинка, он отваливается… Так вот в чем причина жалобного пения крыльев! У осы имеется прибор «вибратор». Резкие колебания ее тела, судя по тону звука, не менее 300–400 в секунду разрушают материал, делают его податливым. Какая замечательнейшая техника земляных работ!

Но наблюдение за одной осой не доказательство. Чтобы окончательно убедиться в своем предположении, я изучаю работу многих ос‑аммофил, и сомнение исчезает. Теперь можно смело утверждать, что аммофилы пользуются вибратором, роют с его помощью норки, отрывают от поверхности земли прилипшие кусочки и мелкие камешки. Вибратор – очень мощное орудие, только применением его можно объяснить столь успешную и быструю работу по сооружению норки. За полчаса в плотной почве пустыни оса выбрасывает грунт по объему в 20–40 раз больше объема своего тела.

Кстати, интересно взглянуть на норку аммофилы. Узкий ход, рассчитанный только на то, чтобы протащить гусеницу, ведет в небольшую пещерку. Здесь на уложенной полукольцом гусенице, развивается личинка.

В первый час заключения в подземной камере гусеница еще подает признаки жизни: вяло двигает челюстями, вздрагивает, если ее ущипнуть. Потом навсегда замирает, но не гниет. Аммофила заготовила для своей детки непортящуюся еду. По‑видимому, яд, впрыснутый осой, обладает сильными противогнилостными свойствами. Кроме того, личинка поедает свою жертву не как попало, а выборочно. Сперва уничтожает те органы, потеря которых не вызывает окончательной гибели гусеницы.

У животных и растений есть много разнообразных приспособлений, похожих на новейшие достижения человеческой науки и техники. Семена растений разлетаются в стороны на парашютиках. Живущие в море кальмары плавают по принципу реактивного двигателя, с силой выталкивая из себя воду. Орлы, чтобы полакомиться мясом черепахи, защищенной толстым панцирем, подобно пикирующему бомбардировщику, падают с высоты и, взмывая перед одиноким камнем среди пустыни, бросают на него свою добычу. Летучая мышь, стремительно летая среди ветвей деревьев, издает ультразвуки и, как радиолокатор, улавливая отражения этих звуков от окружающих предметов, ловко лавирует между препятствиями, не рискуя разбиться. Кроме того, по отражению этих звуков определяет нахождение своей летящей добычи, какого‑либо насекомого. Таких примеров множество. А вот наша оса‑аммофила употребляет нечто подобное отбойному молотку шахтеров, да и других строителей, трудящихся на земляных работах. По толстому резиновому шлангу в отбойный молоток подается сжатый воздух. Он передает толчкообразные движения наконечнику, и тот вибрирует. Каков же механизм, приводящий в движение «вибратор» осы? Посредством каких мышц так сильно вибрирует голова с крепкими челюстями и причем тут жалобная песня крыльев?

Ответить на эти вопросы можно только занявшись изучением анатомии осы. Приходится ловить их, везти в лабораторию. Под бинокулярным микроскопом, разрывая хитиновые покровы насекомого тонкими, остро отточенными иглами, исследую строение тела отважной охотницы. Вот в брюшке тоненькая трубочка кишечника, зернистые, состоящие из мелких шариков, яичники, едва заметный нервный стволик и многое другое. Все органы опутаны тонкими серебристыми ниточками. Это полые трубочки‑трахеи, по ним воздух снаружи поступает в тело осы. Вся грудная полость ее заполнена скоплением мощных мышц, обеспечивающих работу крыльев и ног. В голове находятся мозг и мышцы, управляющие челюстями.

Мне кажутся очень странными две воздухоносные трубки трахеи. Они отходят от маленьких щелей на первом сегменте груди и, загибаясь вперед, идут к шее, проникая в голову. Трахеи непомерно велики и своими размерами отличаются от всех других трахей, отходящих парными стволиками почти от каждого сегмента тела. Диаметр этих трахей, пожалуй, равен диаметру всех остальных трахей вместе взятых. К чему столь обильное снабжение головы воздухом? Объем головы в десять раз меньше объема тела насекомого. Воздуха требуется больше всего тем органам, которые больше всего работают. Мышцы крыльев и ног самые первые потребители кислорода, но снабжены обычными трахеями. Значит, неспроста идут трахеи в голову и крупные они не только потому, что служат для дыхания тканей.

Для чего же они? Две загадочные трахеи проходят в груди среди мощных мышц, управляющих крыльями. Когда оса роет землю, крылья усиленно вибрируют, издавая тонкий звук, привлекший мое внимание. Крылья вибрируют из‑за быстро следующих друг за другом сокращений мускулатуры. Эти сокращения передаются на трахеи, содержащие воздух, и по воздуху вибрация переносится на голову, несущую челюсти. Вот и разгадка замечательного роющего приспособления осы‑аммофилы!

Счастье исследователя никогда не бывает полным, если в открытом явлении остаются темные места. Что происходит с двумя трахейными стволами? Разветвляются ли они в голове на мелкие трахеи или образуют какую‑либо полость? Сразу тщательно обследовать содержимое головы осы я не догадался. Оплошность была бы небольшой, если бы не отъезд из Средней Азии, в которой провел много лет, изучая насекомых. Для специальной поездки в пустыню за осами уже не было времени. Да и вряд ли сейчас можно найти аммофилу. Наступило лето, жара выжгла роскошные травы и с ними, наверное, исчезли зеленые гусенички и их истребительницы.

И тогда сколь неожиданным оказался случай: в своей комнате я услышал знакомую жалобную песню крыльев. Оса‑аммофила в квартире казалась невероятной! Медленно я бродил по комнате, заставленной заколоченными ящиками, приглядывался ко всем уголкам и прислушивался. Звук шел от оконной рамы, но осы не было видно. Где она скрывалась – непонятно. Собрался открыть окно, выходящее в сад, и вдруг увидел усики, высовывающиеся из небольшой щелки в оконном переплете. Оказывается, когда окно было открыто, оса забралась в щелку то ли в поисках укромного места для своей детки, то ли на ночлег. Теперь она тщетно пыталась вырваться из неожиданной неволи на свободу. Черными крепкими челюстями она хватала дерево и, вибрируя крыльями, ожесточенно трясла головой.

Находка оказалась кстати. В груди насекомого я отпрепарировал две большие трахеи и вскрыл голову. Здесь трахеи, проникнув через шею и затылочное отверстие, загибались книзу и слепо заканчивались в обширной околоротовой полости. Сюда и передавалось биение воздуха, колебавшее челюсти. Загадка осы‑аммофилы была раскрыта! Прошло много лет после встречи с осой‑аммофилой, и о ней была опубликована статья в журнале.

После трудного перехода в горах Заилийского Алатау, сбросив с себя тяжелый рюкзак, я с удовольствием растянулся на траве. На лесной полянке с множеством цветов крутились насекомые. Мерное чириканье кобылок перемежалось с короткими шипящими позывами зеленых кузнечиков. Иногда раздавалось низкое гудение, и мимо проносился как всегда озабоченный шмель. Вот он присел рядом со мною на колокольчик и, быстро‑быстро работая ножками, стал собирать пыльцу. Иногда он слегка вздрагивал телом и, вибрируя крыльями, тоже жужжал.

Что бы это могло значить? Пригляделся к мохнатому труженику. Оказывается, он так же, как и аммофила, использовал вибратор. Только, конечно, не для рытья земли, а для сбора пыльцы. Неплохое приспособление у шмеля, повышающее производительность его труда.

А потом, вскоре за этим случаем, еще одно наблюдение озадачило меня своей курьезностью.

В заброшенном сарае среди тугайной растительности в урочище Карачингил оказалось много гнезд ос‑сцелифронов. Эти осы ловкие строители. Вначале, накладывая слой за слоем глины, они лепят кубышки, напоминающие бочонки. Затем в каждый бочонок оса‑мать натаскивает парализованных цветочных пауков, откладывает на них яичко и закупоривает жилище детки порцией глины. Каждая оса делает несколько кубышек, располагая их, подобно сотам, рядом друг с другом в два‑три ряда. После того, как кубышки заполнены добычей, на все сооружение оса накладывает толстый слой глины, прикрывая ею домики со своим потомством.

Я люблю эту изящную хищницу тонкую, стройную, с длинной, как палочка, талией и не упускаю случая полюбоваться ею.

В сарае работало сразу несколько ос. Здесь с удивлением я обнаружил, как то от одного, то от другого гнезда раздавался тонкий звук дребезжащих крыльев. Мне даже не поверилось: неужели и здесь оказался «вибратор». Набрался терпения, пригляделся. Вот через разбитое окошко влетела оса‑сцелифрон. Покружилась в воздухе и направилась к скоплению кубышек, прилепленных к стенке сарая. Уселась на край одной из них, приладила принесенный ею в челюстях комочек глины и, зажужжав, затрясла головою, размазывая штукатурку по краю кубышки. Работа шла споро, и вскоре на бочонке появился валик свежей сырой глины.

Наблюдая за прилежной матерью, готовящей жилище для своих деток, я вспомнил, как строители, укладывая бетон в основание фундамента здания для того, чтобы он хорошо распределился по форме и занял все пространство, не оставив пустот, применяют вибратор. Точно такой же вибратор использует и оса‑сцелифрон с той только разницей, что пользуется она им многие тысячелетия, если не более. Жаль, что искусство осы не было известно раньше человеку! Вибратор для укладывания бетона был бы применен значительно раньше.

Итак, отбойный молоток осы‑аммофилы для земляных работ, вибратор шмеля для сбора пыльцы растений, вибратор для укладки глины осы‑сцелифрона – замечательные технические приспособления, облегчающие труд. Впоследствии я убедился, что «вибратор» широко распространен среди перепончатокрылых. Им пользуются все виды ос‑аммофил, а также и осы‑сфециды, когда роют норки в земле или высверливают их в древесине.

Широко используют вибратор также и пчелы. Многие пчелы‑андрены, роя норки, также жужжат крылышками, и это жужжание отчетливо доносится из‑под земли на территории колонии этих пчел. И, наконец, вибратор, по‑видимому, используют многие насекомые, собирающие пыльцу растений, и в частности, как уже было рассказано, шмели. Не поэтому ли шмели способны опылять растения, пыльца которых особенно прочно удерживается на тычинках? И не случайно, чтобы помочь пчелам собирать пыльцу, стали обрабатывать ультравибраторами некоторые сельскохозяйственные растения.

Возможно, насекомые используют вибратор еще для других целей. Так что, если кому‑либо удастся услышать и увидеть насекомое, вибрирующее крыльями не для полета, присмотритесь к нему внимательнее и выясните, в чем дело!

 

 

Аммофила‑маскировщица

После разгадки вибратора ос‑аммофил мне приходилось много раз встречаться с замечательными осами этого рода и наблюдать их в различной обстановке. И вот маленькая новость их поведения, увиденная в загородной поездке.

Сижу в тени карагача на краю небольшой рощицы у большого поля люцерны. На небе перистые облака, дует легкий ветерок, сегодня не жарко. Краем глаза заметил, кто‑то мелькнул рядом с тентом, разосланным на земле. Вглядываюсь: лавируя между редкими кустиками и травинками, мчится стройная, небольшая, оранжевая оса‑аммофила, тащит ярко‑зеленую гусеницу пяденицы. Гусеница мне знакома, не раз попадались такие в сачок на полях люцерны. Потревоженная, она надолго застывает в неподвижности, будто окаменев, искусно подражая стебельку и обманывая своего преследователя. Сейчас она, парализованная осою, вытянулась в струнку, на этот раз уже навсегда. Для осы‑охотницы такая поза очень удобна, так легко волочить добычу, схватив челюстями и расположив ношу между своих ног.

Осторожно, стараясь не напугать осу, издали следую за нею. Она иногда бросает свою ношу и, совершив небольшой круговой облет, возвращается обратно. По‑видимому, ищет свою, заранее выкопанную норку. Но на почти голой земле нигде не видно норки.

В очередной облет я успеваю примоститься с фотоаппаратом возле охотничьего трофея осы, готовясь к съемке. Но выйдет ли снимок: оса так подвижна и быстра.

Оса неожиданно приземляется в стороне от гусеницы, хватает кусочек земли, отбрасывает его в сторону, и под ним открывается норка. Затем она, не медля, скрывается с гусеницей в свое подземелье.

Никогда не видел, чтобы осы‑аммофилы так ловко маскировали свою норку от возможных посягательств на готовое жилище. Может быть, кроме того, скрывая норку, оса еще обманывала возможную преследовательницу – мушку, подбрасывающую на добычу свои яички?

Кто же эта оса? То ли особенный вид, в поведении которого укоренилась эта замечательная черта, то ли, может быть, особенная изобретательница или потомок родительницы изобретательницы, вида, члены которого еще не переняли эту особенность маскировки. Непросто ответить на этот вопрос без длительных наблюдений и экспериментов.

 

 

Отчаянные воришки