Система синхронного перевода

Проблемой проведения международного процесса была необходимость вести разбирательство сразу на четырёх языках: на немецком, русском, французском и английском. Главный переводчик Госдепартамента США предложил использовать для этого новый метод — синхронный перевод — уже использовавшийся в отделении Международной организации труда в Женеве. Сын прокурора Джексона, Уильям, связался с компанией IBM в Нью-Йорке, которая смогла немедленно предоставить свою систему International Translator System (ITS). Панель управления системы обеспечивала до пяти языковых каналов, которые подавались в наушники, позволявшие участникам процесса переключаться на любой из представленных языков. IBM передала само оборудование на 200 человек бесплатно, попросив лишь оплатить расходы по транспортировке и отладке.

Подполковник Леон Достерт, до войны специализировавшийся на преподавании иностранных языков, стал ответственным за перевод. Обнаружив, что синхронный перевод требовал «умственной концентрации, беглости, самообладания, бдительности и чёткости в формулировках», Достерт стал нанимать на работу преимущественно молодых двуязычных мужчин. Стенограмму заседаний предполагалось использовать в конце каждого дня для проверки точности передачи слов всех участников процесса и общего качество перевода.

Посетители суда в Нюрнберге часто отмечали именно систему ITS, налаженную всего за пять дней до начала процесса. Достерт, создавший единый тезаурус для всех переводчиков, сгруппировал своих сотрудников в три команды по двенадцать человек: пока одна команда работала в течение полуторачасовой смены, другая группа отдыхала в специальной комнате в здании суда, продолжая следить за процессом, а третья — получала выходной. Микрофоны в зале имели жёлтую лампочку, чтобы предупредить оратора, что он говорил слишком быстро для переводчиков; красный сигнал означал необходимость остановиться. Шум, производимый их коллегами, мешал работе переводчиков: страстные переводы от Марго Бортлин (Margot Bortlin) из Висконсина остались как в памяти целого ряда зрителей, так и на многих аудиозаписях.

^. Поскольку большинство американских переводчиков не были носителями немецкого языка, недостаток беглости и бедность их словарного запаса удручали немцев: только работа Вольфа Франка, переводившего все ключевые части процесса — включая двенадцатичасовые показания Геринга — вызывала их полное одобрение. Кроме того, британский судья Биркет был обеспокоен использованием американского английского: он посчитал «преступлением против человечности» использование таких слов как аргументация, ориентация, активация, мотивация и визуализация.

 

Начало суда. Позиция прокуратуры

Нюрнбергский процесс, хотя и имел юридическую форму, во многом являлся соревнованием идей: в частности, это нашло своё отражение в активном использовании прокурорами неюридической терминологии. Ораторы регулярно ссылались на такие понятия как цивилизация, человечество и христианство, а также делали отсылки к новому для того времени термину, к «Объединенным Нациям». В своих выступлениях все участники пытались придать смысл только что закончившейся общемировой войне. Массовое использование прокурорами гангстерских метафор при описании руководителей национал-социалистической Германии было следствием того, что нацистский заговор являлся основной сюжетной линией всего процесса.

 

Технические вопросы стали первыми в повестке дня МВТ, собравшегося в Нюрнберге. Трибунал также должен был принять решения о готовности подсудимых предстать перед судом: Юлиус Штрайхер, несмотря на невротическую одержимость теорией еврейского заговора, был признан юридически вменяемым, а с 75-летнего промышленника Густава Круппа, находившегося практически в коме, обвинения были сняты. 17 ноября 1945 года судьи отклонили американское предложение о добавлении в обвинение имени другого члена династии Крупп, Альфрида, взамен Густава ^.

 

Утром 20 ноября судья Лоуренс открыл Нюрнбергский процесс. Во второй день американский прокурор Джексон начал оглашение версии обвинения своей речью: Джексон пообещал, что обвинение продемонстрирует, что подсудимые объединились для выполнения общего плана, который мог быть реализован только путём завоевательной войны. Пресса сочла речь Джексона, занявшую почти весь день и явно направленную на общемировую аудиторию, великолепной; советская пресса, включая газеты «Правда» и «Известия», напечатала крупные выдержки из неё. Внешним наблюдателям стало понятно, что Джексон рассматривал процесс не как простое судебное разбирательство против нескольких преступников, а как важный шаг в развитии международного права, направленный на предотвращение будущих войн.

В отличие от Джексона, британский прокурор Шоукросс в своей вступительной речи утверждал, что закон, который МВТ должен был применить, уже существовал. Шоукросс выделил ⅔ своей речи непосредственному описанию актов агрессии, полагая важным отразить преднамеренное нарушение Третьим рейхом территориальной целостности и политической независимости соседних стран. Британское профессиональное сообщество адвокатов посчитало выступление их коллеги удачным, однако советская делегация выразила протест против британского нарратива о нападении на СССР: после речи Шоукросса комиссия Вышинского в Москве начала собирать компромат на тему предвоенного сотрудничества властей Великобритании с Гитлером.

17 января 1946 года французский прокурор Ментон начал представлять дело о военных преступлениях и преступлениях против человечества, совершённых в Западной Европе, со своей вступительной речи: Ментон «тщательно избегал деликатной темы французского коллаборационизма». Стараясь также избежать и эмоциональности, Ментон всё же не был готов проводить чёткого различия между национал-социалистами и гражданами Третьего рейха: в своём «длинном историческом очерке» прокурор сделал заявление о коллективной ответственности немцев — он сказал, что весь немецкий народ был ответственен за военные преступления. Позднее члены французской делегации отмечали, что Ментон представил историю взаимоотношений Франции и Германии как «вечную борьбу между силами Добра и духами Зла».

8 февраля советский прокурор Руденко, обходя историю Германии вообще и тему пакта Молотова-Риббентропа в частности, пытался обосновать правомерность судебного преследования руководителей Рейха. Руденко стремился найти точки соприкосновения с другими союзниками, в то же время опровергая любое сходство между национал-социалистической и советской диктатурами.

Генерал-майор Эрвин фон Лахузен и фельдмаршал Фридрих Паулюс стали наиболее яркими из первой группы свидетелей, которых в сумме прокурорами было вызвано 37 человек. Лахузен, ставший первым свидетелем на процессе, рассказал об уловках, с помощью которых Гитлер надеялся оправдать свои нападения на Польшу, о планах убийства французских генералов Максима Вейгана и Анри Жиро, а также о предложении спровоцировать восстание на Украине в качестве предлога для начала массового убийства евреев. Появление в зале бывшего главнокомандующего 6-й армией Паулюса, тайно доставленного в Нюрнберг и неожиданно представленного советской прокуратурой, вызвало яркую реакцию как у подсудимых, так и у прессы. Паулюс указал на Кейтеля, Йодля и Геринга как на ключевых участников организации нападения на СССР.

 

 

«Нюрнберг навсегда останется в истории: сначала как место принятия Нюрнбергских законов, а теперь как место проведения Нюрнбергского процесса. — из дневника свидетеля А. Суцкевера, 1946»

В ходе выступления прокуроров документы, представленные трибуналу Чрезвычайной государственной комиссией СССР, зафиксировали использование гражданских лиц в качестве «живых щитов», деятельность айнзацгрупп, работу газвагенов и расстрельных отрядов, убийство заложников и массовые казни — включая Бабий Яр. Советская прокуратура передала судьям образцы обработанной человеческой кожи и мыла, изготовленное из человеческих тел. С трудом осознавая происходившее, судьи начали подозревать советских юристов в преувеличениях: так судья Паркер не мог поверить в то, что охранники расстреливали детей в концлагерях; он полагал, что такое было просто невозможно. После просмотра 45-минутной кинохроники из лагерей Паркер три дня не вставал с постели. «New York Times» отметила, что видео, представленное советской стороной, развеяло предположения о том, что истории о немецкой оккупации на Востоке были преувеличены.

В конце одного из утренних заседаний, посвящённых событиям на Восточном фронте, адвокат Кранцбюлер прямо спросил адмирала Дёница, знал ли он о происходившем: Дёниц отрицательно покачал головой, а Геринг обернулся, чтобы сказать Кранцбюлеру, «чем выше ты стоишь, тем меньше ты видишь происходящее внизу». Хотя все четыре делегации прокуроров подробно остановились на Холокосте, советское дело стало «самым широким, самым подробным и самым откровенным» рассказом о катастрофе европейского еврейства. Советские власти были «удовлетворены» ходом первой части процесса, отметив реакцию западной прессы и зрителей.

Обвинительная часть на Нюрнбергском процессе заняла 73 дня: она закончилась в понедельник, 4 марта. В этот период, 19—20 января 1946 года, в Токио был создан Международный военный трибунал для Дальнего Востока. Фултонская речь Черчилля от 5 марта повлияла на отношения между прокурорскими группами: американцы Додд и Джексон получили из речи подтверждение своего настороженного отношения к СССР.

Позиция защиты на Нюрнбергском процессе

Ни подсудимые, ни их адвокаты в ходе Нюрнбергского процесса не пытались отрицать сам факт совершения военных преступлений. Вместо этого они прибегли к широкому спектру правовых стратегий, которые часто были непоследовательными — а иногда и взаимоисключающими, — но в конечном итоге повлияли на приговор для половины обвиняемых. Кроме того, у подсудимых были возражения по поводу позиции обвинения в целом: они утверждали, что правительство Третьего рейха в годы войны вело себя так же, как и правительства Союзных держав (принцип «tu quoque» —   (с лат.  — «Ты тоже», менее формально — «Посмотри на себя!») и что бывшие руководители Рейха предстали перед судом только потому, что их страна потерпела поражение («правосудие победителей»).

 

Во время всего процесса имя Адольфа Гитлера было упомянуто около 12 000 раз: больше, чем имена пяти основных обвиняемых — Геринга, Кейтеля, Шахта, Розенберга и Заукеля — вместе взятых. Особенно часто Гитлера упоминали подсудимые. Прокуроры и адвокаты были практически едины в том, что национал-социализм и Гитлер являлись тождественными понятиями: если обвинение называло Гитлера главой заговора, то защита превратила фюрера во «всемогущего и всеведущего диктатора, чьи убеждения были непреклонны, чьи решения были неоспоримы, а харизма — неумолима». Адвокаты создали образ «Мефистофеля для немецкого народа»: газета «Times» отметила, что подобный проект стал возможен только потому, что фюрер был уже мёртв. Генрих Гиммлер и Рейнхард Гейдрих были другими «виновными призраками», которые, по версии обвиняемых, мастерски держали в секрете все свои планы.

Ключевым событием выступления защиты стала неудача прокурора Джексона при перекрестном допросе основного обвиняемого — Геринга. Поскольку судьи позволили Герингу давать развёрнутые комментарии на вопросы американца, один из основателей НСДАП с лёгкостью разрушил версию обвинения о едином заговоре национал-социалистов, существовавшем с 1920 года. После допроса Геринг вернулся на скамью подсудимых как «гладиатор, победивший в бою». Во время показаний Геринга советская пресса перестала выпускать статьи о ходе процесса, ограничившись краткими заметками о фашистской пропаганде.

 

Бывший сотрудник абвера Ганс Гизевиус, вызванный как свидетель защиты по делу Фрика, внёс значительный вклад в позицию обвинения: он разрушил версию обвиняемых о невозможности протеста в Рейхе. Кроме того, Гизевиус был уверен, что Нейрат и Папен были полностью осведомлены о деятельности гестапо; он также подчеркнул огромное влияние генерала Кейтеля на ОКВ и армию, а также на полную осведомленность генерала об уничтожении евреев и зверствах, совершавшихся как солдатами СС, так и военнослужащими вермахта.