Глава 11.Mysterious misters.

Часть 2.

После дневного спектакля в Нью-Орлеане Терри получил записку с приглашением посетить загородный дом на берегу озера Боргн, ту самую «тосканскую виллу», которой так восхищалась миссис Марлоу.

 

Около выхода из театра его поджидал щегольской лакированный экипаж. Дорога заняла полчаса. И вот он увидел широкую подъездную аллею за коваными воротами, фасад виллы из белого мрамора, чернокожую служанку на пороге, вымощенный терракотовой плиткой внутренний дворик, спускающийся к воде зеленый склон и человека, который сидел в садовом кресле и наблюдал закат над озером.

Когда Терри представлял себе мистера Марлоу, тот приобретал самые разные черты.

Вначале был Клавдий, дядя-предатель, внушающий ненависть и толику омерзения. Затем настал черед зачерствевшего сердцем отца, напоминающего Терри холодного и сдержанного герцога Грандчестера. Наконец, богач с жестким взглядом дельца и замашками деспота, несколько пугающий,  лицемерный до мозга костей, отвратительный.

Терри не был готов встретиться лицом к лицу с мистером Марлоу, поскольку тот не имел ровным счетом ничего общего с воображаемым портретом, но до боли напоминал одного знакомого ему человека.

Стареющий, но по-прежнему красивый, как актер, который и в пятьдесят лет может сыграть юношу, мистер Марлоу смотрел на Терри голубыми глазами Сюзанны, протягивал ему такую же, как у дочери,  бледную утонченную руку, и так же приветливо, чуть застенчиво улыбался.
- Здравствуйте, мистер Грандчестер, - голос негромкий, но прекрасно отмодулированный.

Благодаря такому голосу Сюзанна получила роль Корделии в "Короле Лире". 

Терри ответил на рукопожатие и поморщился от того, какими холодными были его пальцы.

- Простите, не могу встать.  Грудная жаба нанесла мне визит, а мы с ней в довольно сложных отношениях.
Свободной рукой мистер Марлоу коснулся груди, как бы стараясь унять боль, но при этом продолжал улыбаться гостю.
- Присаживайтесь, - кивнул он на соседнее кресло. – Вы, должно быть, устали после выступления, между прочим, весьма впечатляющего. Сегодня я с полной уверенностью могу сказать, что видел «Гамлета», а не примитивную современную переделку. Это был праздник для души. Спасибо.
- Не стоит благодарности…
Терри растеряно опустился в кресло и заставил себя еще раз посмотреть в лицо человеку, чей облик послужил образцом для более поздней копии. Сходство выделялось как масть - седой и бледный отец красиво увядал, в то время как дочь цвела, точно изысканная белая лилия, той же хрупкой и капризной цветочной породы, выведенной специально для украшения оранжерей. Но у неё пока не было этих тонких морщин и унылых складочек в уголках губ, этой бесконечной усталости во взгляде, этого тошнотворного смирения.

- Вы – отец Сюзанны, - начал Терри без предисловий, скрестив руки на груди и устремив взгляд за озеро, туда, где медленно гасло солнце. – Ваша первая жена взяла с меня клятву, что её дочь никогда не узнает об этом. Однако я считаю, что Сюзанна заслуживает правды. Что вы на это скажете? – спросил он с вызовом, который, впрочем, остался без ответа.
Потрясенным мистер Марлоу не выглядел. Он лишь медленно отвернулся от юноши и опустил глаза, молча перебирая лежащий на его коленях плед, точь-в-точь, как это делала Сюзанна. В наступившей тишине был разлит покой этих мест, созвучие пения птиц в кронах растущих вдоль берега деревьев и тихого равномерного плеска озерных вод с упавшими на них розовыми лепестками заката.
- Прекрасно… - прошелестел мужчина.
Терри не был уверен в том, что правильно расслышал.
- Вы сказали "прекрасно"? – уточнил он. – То есть вы согласны?
Мистер Марлоу, казалось, потускнел еще сильней.
- Правда – это прекрасно, мистер Грандчестер, - чуть громче сказал он, - мне ли об этом не знать? Видит Бог, я хотел бы с вами согласиться, но вот уже много лет, как я не властен принимать подобные решения, поскольку то, что прекрасно для меня, может отравить жизнь моим близким. Скажите, вы любите мою дочку?
«Дочку…», - сердитым эхом пронеслось в голове у Терри, но честный ответ на поставленный вопрос не мог понравиться отцу. Впрочем, правда – это прекрасно. Особенно, когда есть человек, перед которым можно её выложить, не опасаясь последствий.
- Нет, - честно сказал Терри, - я не влюблен в вашу дочь, но у меня есть причины быть ей благодарным и желать всего самого лучшего.
- Вот даже как, - нахмурился мистер Марлоу, изучая свои тонкие пальцы. - Признаюсь, не ждал такого ответа. Бывают в жизни случаи, когда только любовь может подсказать верное решение, вот, что я хотел вам сказать. Теперь же, простите, но я не понимаю, зачем вы обручились с моей дочерью… Мне кажется, что она никогда не согласилась бы на это, зная о ваших настоящих чувствах. Стало быть, вы её обманули? – в этом вопросе не было упрека, только грусть и удивление.
- Я… - теперь замялся Терри, - нет, я не лгал Сюзанне, однако боюсь, что она рада была обманываться. Слишком дорого ей стоила моя привязанность, и ожидания соответствовали цене. Вы понимаете?
- Да, пожалуй, - кивнул мистер Марлоу, мрачнея с каждой секундой разговора, - и хочу вас заверить, что моя дочь никогда не будет нуждаться.   Жаль, конечно, что ей так рано пришлось распрощаться с мечтой, но в её жизни будет еще много счастья. Без вас, мистер Грандчестер, - заключил он с ноткой задетой гордости.
Терри раздраженно мотнул головой.
- Это с вами, надо полагать? С отцом, который притворяется дядей?
Мистер Марлоу вжался в кресло, его губы нервно дрогнули и сложились в скорбную улыбку.
- Но ведь это лучше, чем иметь жениха, который только притворяется любящим, - он внимательно посмотрел на юношу, оценивая впечатление, которое произвели эти слова. - Вам противно? Мне тоже. Однако некоторые пути, мистер Грандчестер, жизнь выбирает за нас. Сюзанна появилась на свет во многом из-за того, что я хотел оставаться честным человеком, но пришло время, когда её жизнь зависела от того, смогу ли я стать лжецом. Парадоксально, на первый взгляд, однако добавьте к этому любовь. В своем выборе я был честен: жизнь дочери мне дороже собственной. Я люблю Сюзанну. Ну, а у вас какое оправдание? Что руководит вами? Некая ответственность? Моральный долг, который вы сами на себя возложили? Без любви, мистер Грандчестер, всё это замешано на одном лишь эгоизме. Вы себе жизнь облегчаете, не Сюзанне, а часы её жизни медленно истекают, отравленные той ложью, в которую вы позволили ей верить. Это подло.
- Подло?! - Терри задохнулся от негодования.

 Слова, произнесенные так спокойно, жгли его, расщепляли его мысли на бессвязные обрывки, клеймом выделяя самую суть сказанного: «Подлец».
Терри рывком поднялся на ноги и прошелся по газону, идеальному, как и весь окружающий пейзаж. В целом то, что он видел, напоминало идиллическую открытку: изумрудные лужайки, сбегающие от изысканного дома с белыми башенками к лесистому берегу, вдоль которого озеро искрилось на солнце драгоценным ожерельем. На этом фоне блеклый мистер Марлоу выглядел пыльным пятном, которое так и хотелось стереть.

Не человек - призрак самого себя…
- Нет, это не жизнь, - вымолвил Терри, глядя сквозь него, - и там, в Нью-Йорке, тоже. Это  напоминает картонные декорации. Спектакль! Вот только Сюзанна не подозревает, что участвует в нём. Вся её жизнь построена на вашем обмане. Вы воспитывали её для красивой жизни в этом доме среди людей вашего круга, тогда как в реальности она могла стать  занять высокое положение только на сцене. У неё никогда не было настоящей жизни вне театра – такой, за которую стоило бы держаться. Именно поэтому она искала смерти, когда…
- Что? – перебил его мистер Марлоу. – Что вы сказали?
Терри раздраженно пожал плечами.
- Я говорю, что жизнью для Сюзанны стал театр! Вы когда-нибудь видели, как ваша дочь играет? На сцене она  преображается, сияет. Если я и не был влюблен в неё, то не мог ею не восхищаться, а теперь…
- Теперь она просто живет, - подхватил мистер Марлоу, сдернув с коленей плед и встав напротив Терри, - и ей этого мало, не так ли? У неё больше нет красивых масок, чтобы прятаться за ними, нет красочных образов, чтобы вживаться в них, нет ничего искусственного, только её собственная личность и жизнь, недостаточно яркая по сравнению с театральной мишурой. Хотя, нет, у неё есть вы! Чтобы драматично страдать от неразделенной любви! Ей, наверное, кажется, что ничего лучшего в её жизни уже не будет, но в действительности это не так. Сюзанна молода, красива и обеспечена! У неё есть шанс встретить человека, который её полюбит, а если даже этого не произойдет, то перед ней открыт весь мир – путешествия, знакомства, развлечения, иные виды творчества, всё самое интересное и прекрасное, что есть на свете! Я дорого заплатил за то, чтобы у моей дочери была именно такая жизнь, полная возможностей, и мои ожидания, как вы, несомненно, понимаете, соответствуют цене. Поэтому сейчас, мистер Грандчестер, я настаиваю, требую, чтобы вы немедленно мне объяснили – о каком поиске смерти шла речь? Если это был такой оборот речи, то я не ручаюсь, что…
- Какой еще оборот? – хмуро перебил его Терри. – Сюзанна пыталась покончить с собой! Это случилось зимой, через пару недель после трагедии. Она поднялась на крышу госпиталя и… Вы что, не знали?
Солнце бросило на окаменевшее лицо мистера Марлоу последний рубиновый отблеск, а затем исчезло за озером, оставив багряные кровоподтеки в сгустившихся на горизонте облаках. Пейзаж-открытка померк. Глаза мужчины расширились – так Сюзанна когда-то смотрела на падающий прожектор. Ужас. Неверие. Готовность броситься наперерез угрозе, чтобы защитить любимого человека.
Мистер Марлоу пошатнулся и резко схватился за грудь. Его побелевшее лицо исказила судорога.
- Фифи… - трагически прошептал он на ухо Терри, который попытался усадить его в кресло. – Фифи! - повторил он в панике, хватая и дергая юношу за ворот рубашки.
Так они кружили на месте несколько секунд, пока Терри сам не очутился в кресле, отброшенный очередным рывком.
- Что еще за… - «Фифи», - хотел спросить он, однако…
- Фифи, - простонал мистер Марлоу, его глаза закатились, и он рухнул наземь.
Птицы на берегу продолжали выводить сладкозвучные рулады в кронах вековых деревьев, пока хозяин тосканской виллы без чувств валялся на своем идеальном газоне.
- Ну-с, - сказал Терри, оглядываясь по сторонам, - либо я угробил батюшку Сюзанны, либо довел его до ручки. Дела мои в любом случае плохи, а вечерок, как назло, приятный, хоть картину с него пиши…
Где-то на краешке  сознания гнездилась паника: «Что же делать?!» Однако в то же время им овладело безразличие к происходящему. Терри очень устал от семейства Марлоу. В любых его проявлениях. Ему захотелось спуститься к берегу, сесть в лодку, которая мерно покачивалась на волнах у причала,  и уплыть в закат.
- Знаете, - прошептал он, склонившись над мистером Марлоу, который вроде бы еще дышал, - а ведь Сюзанна даже вряд ли заплачет, если вы умрете. По мне же она убивается целыми днями! И это при всем при том что вы её любите, а я – нет. Видимо, любовь не всегда наш лучший советчик.
Терри уже хотел было пойти позвать кого-нибудь на помощь, но в его запястье внезапно вцепились ледяные пальцы.
- Вы правы, - хрипло произнес мистер Марлоу, открывая увлажненные слезами глаза.
«Жив и не спятил», - мрачно поздравил себя Терри.
- Фифи… как она могла? - несчастным тоном вымолвил отец Сюзанны. - Жозефина, - пояснил он, увидев непонимание на лице юноши, - моя жена… бывшая жена… как она могла скрыть от меня такое?
С помощью Терри он поднялся на ноги и с трудом добрался до кресла.
- Вам, похоже, нужен врач.
- Нет, - покачал головой мистер Марлоу, восстанавливая дыхание, - мне нужна правда, мистер Грандчестер. Расскажите мне всё, что вам известно.
Терри раздраженно хмыкнул.
- Буква «А» является первой в алфавите, Темза впадает в Северное море, Америку открыл не Колумб, а парень по имени Америго Веспуччи, чай в Англии не выращивают, Санта Клауса не существует, джентльмен - это человек, который говорит правду по меньшей мере в тридцати случаях из ста.
- Расскажите всё, что вам известно о моей семье, - холодно уточнил мистер Марлоу, чью гордость явно задевала подобная просьба.
«Злится? Вот и славно», - подумал Терри и рассказал ему вначале всё, что узнал от Сюзанны, а затем всё то, о чем поведала ему миссис Марлоу или - ужас-то какой – вероломная Фифи.
- Я, конечно, подозревал, что голодные годы в Париже не прошли для неё даром, - с грустью заметил мистер Марлоу, когда рассказ подошел к концу, - но и понятия не имел, что она откладывает на черный день почти всё, что я присылаю. Неудивительно, что у девочки сложилось обо мне такое скверное мнение.
Искренне посочувствовать ему Терри мешало твердое убеждение, что он сам во всем виноват. Хоть раз бы навестил жену и дочь! Но ему проще было отделаться от них деньгами.
- Ладно, признайтесь, - сказал он, зевнув, - вы ведь себе жизнь облегчили, когда приняли решение вернуться к привычному образу жизни, вдали от Сюзанны и её матери.
- В чем-то  да, - тихо согласился мистер Марлоу, - но я всегда носил в себе эту ложь, как язву, которая отравляла даже самые счастливые минуты. Именно поэтому, мистер Грандчестер, я прошу вас отказаться от идеи жениться на моей дочери – вы и её, и себя обрекаете на мучения. Помолвка ваша, может быть, и оправдана, но лишь как временная мера.  Не берусь судить, не зная всех обстоятельств, но я не хочу, чтобы счастье Сюзанны и в дальнейшем зависело от человека, который её не любит. Прошу прощения за то, что слишком поспешно придал ваше помолвку огласке. Обещаю вам лично проследить за тем, чтобы в газетах не было шумихи, когда она будет расторгнута.
Терри вздохнул. Мистер Марлоу вряд ли понимал, насколько заманчиво все это звучит для него.

- Не надейтесь так просто от меня избавиться, - сказал он с горькой усмешкой, - думаете, я не понял, чего вы добиваетесь? Возможно, один раз вы солгали ради дочери, но продолжали обманывать в основном ради себя, потому что так вам спокойнее. А тут я  с требованием рассказать правду, которая всё осложнит! Я для вас угроза, так ведь? Эгоист и подлец! Я знаю о вашей драгоценной дочери больше, чем вы, поэтому прекрасно понимаю, что сейчас неподходящий момент для расторжения помолвки. Говорите, перед Сюзанной открыт весь мир? А не так-то просто, знаете ли, осознать свою жизнь, как череду прекрасных возможностей, когда их  предлагает ненавистный дядя! Так, может, скажете ей, наконец, правду о своей отцовской любви? Или так и будете полагаться на отчеты бывшей жены, которая, в отличие от вас, спит и видит нашу с Сюзанной свадьбу? В таком случае, вы всю жизнь лгали напрасно! Ваша дочь ничего не примет от человека, которого считает злодеем и предателем, и знаете, может быть, она абсолютно права!
К величайшему удивлению Терри, мистер Марлоу улыбнулся.
- Вы не угроза для меня, мистер Грандчестер, - тихо вымолвил он, взглянув на озеро, – вы несете мне первую благую весть со времен грехопадения. Многие годы я мечтал рассказать Сюзанне правду. Мне всегда хотелось, чтобы она жила здесь со своими сестрами. Я не раз представлял, как она катается на качелях в саду, читает вслух у камина, устраивает в библиотеке домашние спектакли, прибегает ко мне, чтобы поделиться своими радостями и печалями, называет меня «папа», а не «мистер Марлоу». Моя старшая девочка всегда была здесь со мной. В моих мыслях. Только так, увы. Ибо ложь была залогом спокойствия дорогих мне людей. Да. Я привык полагаться на ложь, как на самый  безопасный путь из всех возможных, но я не позволю разрушить жизнь моей дочери. Её жизнь - то, ради чего я этот путь выбрал...
Терри затаил дыхание, вглядываясь в его омраченное размышлениями лицо. Надежда, с которой он пришел сюда, быстро растаяла от всех этих признаний и приступов. Казалось, что у мистера Марлоу просто нет воли, нет даже сил, чтобы пойти против обстоятельств. Однако Сюзанна была в гораздо большей степени похожа на своего отца, чем он думал. Металась между желаемым и действительным, сомневалась, надеялась на чудо, лгала, но в решающий момент находила в себе мужество поступать правильно.
-  Заключим  договор, мистер Грандчестер, - твердо произнес её отец. - Я дам вам три месяца. Подготовьте Сюзанну к тому, что ей предстоит узнать. У вас будет вся возможная поддержка, включая денежную. Позаботьтесь о моей дочери, сделайте её счастливой, насколько это в ваших силах. Когда срок истечет, я сниму с вас эту обязанность, её жизнь, здоровье, счастье станут исключительно моей заботой, а вы будете свободны.
Мистер Марлоу скупо улыбнулся юноше, а тот не мог выговорить ни слова.
Терри просто кивнул, поднялся на ноги и зашагал прочь, кутаясь в летние сумерки, как в бархатный плащ. Ему было сладко дышать тем вечером на берегу озера, когда он с улыбкой вглядывался в манящую синюю даль. Казалось,  звезды радостно подмигивали ему, обещая свободу.

 

***

В то же время Уильям Альберт Эндри смотрел на те же звезды, сидя у костра, разведенного в поле на границе двух штатов, и думал о человеке, которому Сюзанна Марлоу была обязана жизнью.

Дорогая Кэнди,

Я хочу сделать для тебя то же, что ты однажды сделала для Терри. Скоро я покину Америку. Тебе не придется выбирать. Пожалуйста, не тревожься обо мне. Я люблю тебя, но той самой любовью, которая не ищет своего, не мыслит зла и не радуется неправде. Забудь, что я сказал тебе вчера, забудь, что сделал, и постарайся меня простить. Я желаю тебе только счастья, а без меня ты найдешь его скорее, потому что мой путь предопределен на долгие годы вперед. Я не вправе обрекать тебя на участь леди из рода Эндри. Ты нашла собственную дорогу в жизни, так иди по ней и будь счастлива, моя маленькая принцесса с холма. Я обещаю, что никогда тебя не забуду и…

«И что? - произнес насмешливый голосок. - Никогда тебя не забуду, но всегда буду от тебя бегать? Браво, Уилл! Это шедеврально».

Он швырнул письмо в костер и обхватил голову руками. Как сложно бывает найти грань между эгоизмом и любовью!

«Может, все-таки дашь девушке самой решить, так ли уж тяжела участь леди Эндри?»

- Ладно, - пробормотал он и потянулся к дорожному мешку, из которого вытащил последний чистый лист бумаги.

Утром следующего дня Кэнди получила письмо.

Глава 12. Ключ.

Пирушка, которую Карин Клайс закатила по случаю окончания гастролей, шла полным ходом прямо над головой Терри.

 

Надежду выспаться этой ночью юный актер уже потерял. Провести время за чтением тоже не получалось: попробуй тут сосредоточиться на страданиях молодого Вертера, когда наверху Гарриет Смит в завлекательной манере исполняет двенадцать куплетов песни про мышку-хулиганку. Около полуночи её сменила Изабелла Торп с довольно неожиданной интерпретацией детской песни «Черная овечка». Оригинальный текст почти не был изменен: «Вся моя черная кудрявая шерстка предназначена одному очень особенному мальчику», - сладко уверяла слушателей мисс Торп.

Терри спустился на первый этаж в поисках бара, чтобы как можно более качественно стереть из своей памяти овечек и мышек. Бар нашелся, а вот служащий, подающий напитки, увы, нет. Терри перемахнул через дубовую стойку и сам налил себе какого-то американского виски.  Неудивительно, что гостиничный халдей даже не счел нужным запереть бутылку в шкаф. Двух глотков Терри хватило, чтобы отказаться от идеи пить эту гадость. На концерт группы пьяных актрис ему возвращаться тоже не хотелось, поэтому он предпочел остаться в баре.

Роберт в последнюю ночь турне не стал экономить на проживании.

 

Пол из черного с золотыми прожилками мрамора, на стенах –  репродукции знаменитых пейзажей, повсюду блеск начищенного стекла, металла, зеркал и широких листьев экзотических растений в кадках. Слишком кричащая роскошь на вкус Терри, но более привычная ему по старой жизни, когда он не считал денег и останавливался только в лучших отелях. Приглушив свет в напольных торшерах, он даже нашел бар вполне уютным, если не считать стойкого табачного запаха,  который и раздражал, и сладко дразнил  обоняние бывшего курильщика.

Терри выбрал большое, обитое стеганой кожей кресло в темном закутке возле окна. Окружавший его полумрак разбавляло желтое свечение городских фонарей. С улицы доносился слабый ропот моросящего дождя; виски слегка затуманило разум. Терри не спал, но и не бодрствовал, плутая где-то в своих пасмурных мыслях. Протянув руку, он нарисовал на запотевшем стекле цифру «3», преследующую его с тех пор, как он покинул дом мистера Марлоу. Три осенних месяца – его долг Сюзанне. Это казалось невероятной удачей поначалу, но чем ближе был Нью-Йорк, тем тоскливее становилось у него на душе.

Целых три месяца изображать жениха! Осень еще никогда не казалась ему такой беспросветно унылой, но тоску рождали иные мысли, обращенные к зиме с её ледяным ветром и снегопадом, напоминающим плотный белый занавес. Любовь скрылась за ним однажды. Надежда умирала под заунывный вой стужи. Обрушились мосты, соединяющие рай шотландского лета с холодным американским городом, в котором был основан его персональный ад. Место, откуда он убегал и куда возвращался, не находя выхода, пока его одинокая, скованная болью, не приносящая чистой радости любовь обращалась в прошлогодний снег.

Где-то тикали часы, последняя ночь лета в пустынном баре отеля шла на убыль, а Терри Грандчестер - актер всё смотрел в темноту своего прошлого, с трудом различая черты дерзкого ученика колледжа Святого Павла.

 

Три года назад в это же время он был влюблен, а сейчас… Усиливался дождь. От некоторых воспоминаний во рту появлялся привкус полыни, и Терри закрывал глаза, отгоняя призраков: влюбленные подростки из прошлого в настоящем уже не существовали. Потеря причиняла вполне физическую боль, как если бы он множество раз добровольно отрубал себе левую руку. Обойтись без неё, да, может, но привыкнет ли  когда-нибудь к тому, что её больше нет?

От мыслей о будущем пробирал холод. Терри сам не заметил, как снова вступил в диалог с  невидимой собеседницей. Но это было повторение уже пройденного пути: от иступленных признаний «Я скучаю!» до яростного ожесточения «Я научусь жить без тебя!», а между этими полюсами он подолгу дрейфовал среди вопросов, на которые не способен был ответить.

Его мучила ревность, возникшая на пустом месте. Сомнения множились, без видимых причин росла тревога. Одно только воображение еще способно было дать пищу любви, но и фантазии его уже превращались в какой-то сплошной карнавал боли, который хотелось остановить.

Сгорбленный, уставший, Терри пытался разыскать в темноте следы той любви, что прежде питала его даже в разлуке. Однако где-то он все же потерял веру в «долго и счастливо». Героем, которому надо совершить подвиг, чтобы заслужить награду, он себя больше не ощущал. Свою любовь он больше не видел: она оборвалась, словно книга, в которой не хватает половины страниц. Остались только его собственные бесконечные монологи, неровное дыхание, шум дождя, тиканье часов и растущая внутри пустота.

Временное затишье нарушил резкий звук. Кто-то ворвался в его убежище, с громким хлопком распахнув двери. Терри откинулся в тень и сделал вид, что дремлет, но это его не спасло. Поблизости мягко зашуршала ткань, раздался прерывистый вздох, он почувствовал отчетливый запах дождя и клубники.
- Карин… - Терри угрюмо покосился на девушку, сидящую на подлокотнике кресла. – В ближайшее время я не собираюсь раздеваться. Приходи позже.
- Вы колки, мой принц, вы колки! -  толкнув его в плечо,  она потеряла равновесие. – Ух…
Карин Клайс стало слишком много в окружающем Терри пространстве. Пахнущие ягодами влажные волосы щекотали его лицо, пока она вертелась и хихикала, пытаясь взгромоздиться обратно на подлокотник. Эта  глупая возня в темноте разозлила Терри, он отпихнул от себя Карин так, что она возмущенно вскрикнула и уже без всякого кокетства устроилась в кресле напротив.
- Какой же ты грубиян, Грандчестер, - обида в её голосе мешалась еще с чем-то.
Если бы Терри не были известны все уловки Карин и её не знающее границ самомнение, он бы подумал, что она смутилась. Во всяком случае, она не покраснела, напротив, в струящемся из окна желтоватом свете её лицо выглядело непривычно бледным.
- Я пришел сюда, как раз затем, чтобы никому не досаждать своим грубиянством, - произнес Терри, не скрывая раздражения. - Но вот, ты здесь… Соскучилась?
- Расстроилась, - возразила Карин, опустив глаза, - когда услышала, что ты не дал Роберту никаких объяснений после Майами… Я хочу знать, слухи о твоем уходе все-таки правда?
Терри не удержался от улыбки при мысли, что Карин сама же эти слухи и распустила.
- Возвращайся на вечеринку, - посоветовал он, - я слышал, там ужасно весело.
- Ужасно, – сморщившись, подтвердила Карин. – Я сбежала, как только смогла, но тебя в комнате не оказалось, а портье не видел, чтобы кто-нибудь выходил. Вначале я подумала, что ты на крыше, как обычно, но там идет дождь и… Гарриет Смит во всю пользуется тем, что режиссер пьян. Тогда я спросила себя, что может делать Терри в ночь перед возвращением в Нью-Йорк, где его ждет не дождется пиявка Сюзанна? Конечно же: напиваться! - она обвела рукой бар и самодовольно рассмеялась.
- И ты снова ошиблась, - сухо сказал Терри, – здесь нет других пьяных, кроме тебя. Вот, что действительно интересно, так это причины, которые заставили Карин Клайс забираться на крышу среди ночи в разгар её собственной вечеринки. Неужели, всё ради моего сомнительно приятного общества? Нет, я так не думаю! Так что же это, Карин? Может, твой новый способ потешить самолюбие за счет Сюзанны? Тебе, похоже, мало того, что она стала инвалидом и больше никогда не сможет играть! Ты решила, что сможешь добить её через меня?
- Терри! – в распахнутых глазах Карин стоял неподдельный ужас, она положила руку на сердце и сбивчиво заговорила. – Я… нет, я не хотела… Ничего подобного! Пожалуйста, поверь, мне даже жаль, что я лишилась достойной соперницы. Я совершенно ей не завидую, ведь ты… Каким человеком ты меня считаешь?! Да, я терпеть не могу Сюзанну, но я никому не пожелала бы того, что случилась с ней!
С явно напускным возмущением Карин скрестила руки на груди и отвернулась к окну. Терри нахмурился, недоумевая, с чего это её вдруг так взволновал обычный для их отношений обмен «любезностями»?
Наконец, он увидел Карин, разглядел отсутствие косметики, растрепанную прическу, странную одежду, не вечернее платье, как он подумал вначале, а костюм Офелии: темно-красное бархатное платье с широкими рукавами и вышивкой из мелкого бисера вдоль не слишком туго зашнурованного корсажа.
Этот наряд навел Терри на мысль, что она играет, и её поза действительно напоминала постановочную. Небрежная, но в то же время несколько скованная. Карин печально смотрела на него.
- Терри, мы с тобой можем хоть раз просто поговорить? – спросила она вялым, безжизненным тоном, точно таким, каким произносила реплику: «Мой принц, как поживали вы все эти дни?»
- О, Боже, - выдохнул Терри, осененный догадкой. – Это Роберт послал тебя разузнать о моих планах?
Карин приоткрыла рот и захлопала ресницами, как Офелия, если бы Гамлет вдруг швырнул ей в лицо обвинение в шпионаже. Терри поднялся с намерением уйти.
- Нет! – почти выкрикнула Карин, вскочив и встав у него на пути. – Ты всё понял неправильно! Мы с Робертом говорили о тебе, он просто волнуется…
У Терри не нашлось для неё ничего, кроме презрения.
- Поверить не могу, - процедил он, - что Роберт пошел на то, чтобы манипулировать мной через тебя. Откровенно говоря, Карин, я не помышлял об уходе из труппы всерьез. До настоящего момента.
- Терри, подожди, - пролепетала Карин, хватая его за рукав. – Роберт не посылал меня к тебе сегодня, но мы говорили о твоем возможном уходе, и я подумала, что…
- Что?! – отдернув руку выпалил Терри. – Ты подумала, что если явишься ко мне в таком виде, когда я буду нетрезв, то сможешь повлиять на мое решение? Увы! Я  хотел бы думать о тебе лучше, Карин, но только это всё объясняет. И десять ящиков шампанского по случаю окончания турне, и то, что ты разыскивала меня по всей гостинице, вместо того, чтобы идти на вечеринку, и… Карин, ты что плачешь? Ну, это уж слишком!
Терри коротко рассмеялся прежде чем понял, что выступившие на глазах Карин слезы не были игрой. Отвернувшись от него, актриса быстро прижала к лицу ладонь.
- Ты прав, - равнодушно сказала она, - я думала, что после нескольких бокалов шампанского ты станешь более сговорчивым, но ничего не вышло. Роберт здесь ни при чем. Это была моя идея. Мне надо было выяснить всё о твоих планах прежде, чем мы вернемся в Нью-Йорк. Ведь новое прослушивание уже через неделю. Я хотела убедиться, что у меня будет твоя поддержка. Это всё.
- Всё? – Терри хотел уйти, но что-то его удерживало. – Ты уверена?
Карин ничего не ответила, но и не посмотрела на него, а прошла к окну, в тень, так что лица её он так и не увидел. Чувство, которое мешало Терри закончить этот разговор, усилилось.
- Слушай, Карин, - неуверенно начал он, - я знаю, как много для тебя значит театр, и не осуждаю  твое стремление достичь успеха. Но с каких это пор ты нуждаешься в моей поддержке? После «Ромео и Джульетты» ты и без меня прекрасно справлялась.
- Как ты не понимаешь? – устало проговорила Карин. – Для меня всё изменилось с тех пор, как мы соперничали с Сюзанной из-за ролей. Я больше не юная старлетка, желающая любыми способами показать себя. Я научилась играть в команде, Терри, чего и тебе советую, потому что твоё стремление оградиться от всех ведет в пустоту. Туда, где никто не поможет, если оступишься. Ты должен знать, каково это. Ты  уже падал.

Терри не нашел, что на это ответить. Он чувствовал растерянность и давящую на сердце вину, но за что и перед кем? Пожалуй, он был слишком резок с Карин и где-то несправедлив, но разве дело в этом?
- Прости, - сказал он, пытаясь разобраться в себе, - друзьями мы с тобой никогда не были, и ты не должна винить меня за недоверие после той истории с брюками. Я не понимаю твоего поведения, но чувствую, ты чего-то не договариваешь.
Карин не то всхлипнула, не то рассмеялась, повернувшись к нему.
- Грандчестер, ты – идиот, - сказала она с мелькнувшей усмешкой, взглянув на него блестящими от слез глазами, и только тогда он понял всё.
Почему она враждебно относилась к Сюзанне, хотя их соперничество осталось в прошлом. Почему объединилась с Гарри Грантом, хотя прекрасно знала, как тот его ненавидит. Почему так переживала из-за Майами, хотя её собственной карьере это происшествие никак не должно было повредить. Почему она среди ночи пришла в его комнату, а затем разыскивала повсюду, вместо того, чтобы веселиться вместе со всеми.
- Что тебе сказал Роберт? – это был последний вопрос, на который у Терри не было ответа.
- Ничего особенного, - вздохнула Карин, отрешенно наблюдая за тем, как капли дождя ползут по стеклу, - я просто подслушала его разговор с режиссером. Ты расспрашивал о мистере Форсайте, это не осталось незамеченным. Все говорят о твоём скором уходе, режиссер предположил, что дело в ней…
- В ней? - Терри нахмурился, заметив, что влажные дорожки на стекле, превратили нарисованную им тройку в другу цифру. – О ком речь?
- Ты знаешь, - прошептала Карин, - её все знают. Этой женщине еще никто не отказывал. Вопрос только в том, что она тебе предложила? Я подумала, Сюзанне это очень не понравится.
- И ты подумала об этом, потому что…? - подхватил Терри, вставая так, чтобы лучше видеть её лицо.
Карин непроизвольно отпрянула, взглянув на него не то испуганно, не то удивленно.
- Труппа много потеряет, если ты уйдешь, - проговорила она, её взгляд стал беззащитным, а руки сжались, сминая бархат юбки. – Не ради нас, так ради Сюзанны, не связывайся с этой женщиной!
- Карин, - Терри с трудом улыбнулся, - похоже, мне все-таки придется уйти, - он выдержал паузу, в упор глядя на девушку. - Мы оба знаем, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Карин открыла рот, чтобы возразить, но Терри поднял руку, читая в её бегающем взгляде подтверждение своим опасениям.
- Знаешь, в чем ты была права? – продолжил он с горечью. - Я поступил безответственно по отношению к Сюзанне, когда узнал о её чувствах и продолжил вести себя, как ни в чем ни бывало. Я очень хотел сыграть в том спектакле. Свои амбиции я ставил выше её чувств. Я разыгрывал перед ней влюбленного, зная, что она влюблена в меня по-настоящему. Я старался просто не думать об этом в надежде, что всё пройдет само собой. Но этого не случилось. Карин, я никогда тебе не говорил, ты – замечательная актриса…
- Не надо, - она отвернулась, скрывая слезы. – Тебе вовсе не обязательно уходить из-за… этого.
Терри глубоко вздохнул. Казалось, что за последние десять минут, он прожил несколько лет, с высоты которых теперь видел свое прошлое в новом свете. Зрелище вызывало печаль, но чувство вины растворилось. Терри сам не замечал того, что улыбается, глядя на залитое дождем стекло.
- Всё будет хорошо, - уверенно сказал он, разворачивая к себе за плечи плачущую девушку, - Это пройдет.
- О, перестань, – шмыгнув носом, проронила Карин. - Я не так глупа, чтобы с риском для жизни спасать парня, который мне даже ни разу цветов не подарил.
Терри рассмеялся, с облегчением узнавая в этой фразе прежнюю Карин Клайс. Он привлек её к себе за плечи и осторожно коснулся губами лба.
- Это на прощание, - шепнул он, слегка пожав её влажную ладонь.
- Как покойницу, - проворчала Карин и вдруг поднялась на цыпочки, обвила его шею руками и поцеловала в губы, вложив в этот поцелуй все чувства, которые к нему испытывала.
Разом отпущенная на волю тайная страсть, задетая женская гордость, которая стремится уколоть в ответ, трепет, восхищение, признание своего поражения, в последний раз, сладко и мучительно. С ощущением клубники и бархата Терри выбрался из её объятий, ошалевший от такого неожиданно жаркого поцелуя.
- Это на прощание,  - произнесла Карин, часто дыша, - чтобы ты знал, от чего отказался.
Она торжествующе улыбнулась Терри, который нервно рассмеялся и сделал вид, что снимает шляпу.
- В старости буду вспоминать и предаваться раскаянию, - сказал он, отвесив ей шутливый поклон.
Карин хмыкнула, поправляя на себе одежду.
- И все-таки, - вздохнула она, - мне было бы гораздо легче, если бы это была Кэнди, а не Сюзанна. В первом случае я смогла бы от всего сердца пожелать счастья вам обоим. А так… мне тебя просто жаль.
Терри усмехнулся и пожал плечами, решив оставить последнее слово за девушкой.
- Жаль, - повторила Карин, глядя на него сверкающими темными глазами. – Я не хочу, чтобы ты уходил из труппы, но… Признаю, рядом с тобой небезопасно. Сама не знаю, как меня угораздило повторить ошибку Сюзанны. До Майами всё было в порядке, а потом тебя словно подменили. Играть с тобой было всё равно, что умирать изысканной смертью. Я не шучу, Терри. У меня за плечами годы обучения мастерству, но я никогда не чувствовала такой… органики. Клянусь, я впервые в жизни забыла о том, что нахожусь на сцене! Не знаю, что с тобой тогда произошло, но я не видела тебя таким даже в роли Ромео. После выступления я без конца плакала и смеялась, как помешанная, а думать могла только о том, когда снова тебя увижу… Но это всё чепуха! Самым трудным для меня было осознать, что я всего лишь талантлива, а у тебя самый настоящий дар! Однако ты, похоже, не вполне им владеешь… Будь осторожен, ладно?
Послав ему воздушный поцелуй, Карин ушла, а Терри еще долго стоял перед окном без тени улыбки, вспоминая, как всё изменилось, когда он заметил среди зрителей двух знакомых девушек, как заколотилось его сердце, как кровь жарко прилила к щекам от волнения, как он играл…
…Думая, что из зрительного зала за ним наблюдает она. Возлюбленная. Плод его воображения.
Терри внезапно захотелось, чтобы Карин вернулась. Её чувства к нему, вполне осязаемые в тот миг, когда она его поцеловала, смягчали одинокую тоску горькими чернилами разлитую в ночной тишине. Снова ощутить горячее дыхание, мягкие губы, сладкий женский запах, близость с кем-то, пусть только физическую, замешанную на грубых желаниях, без любви…

Без любви всё становилось таким простым!