Безопасность внутренней базы

 

В год смерти Филиппа Александру исполнилось двадцать лет, и вся Греция считала его столь неопытным и неумелым, что Македонская империя оказалась на грани распада. Его право наследования также подвергали сомнению, поскольку многие из македонской знати хотели видеть на троне Аминта, сына брата Филиппа Пердикки, а другие ратовали за то, чтобы возвести на престол род Линкестианов[70]. К счастью для Александра два его главных полководца, Антипатр и Парменион, хранили ему верность; Антипатр был в Македонии, а Парменион с Атталом – в Азии; он был тестем Аттала, и его отступничество могло бы оказаться роковым.

Афиняне приняли новость об убийстве Филиппа с нескрываемой радостью; они направили благодарственные письма убийце Филиппа, а также письмо к Атталу с призывом не признавать власть Александра. Душой мятежа был Демосфен; он явился в собрание в венке и наряженный, словно на праздник, убеждая афинян, что Александр – жалкий хвастун, и уговаривая их сместить его с поста главнокомандующего военными силами союза и готовиться к войне с ним, снова наладив отношения с персидским царем. Случившееся взбудоражило всю Грецию: Этолия вернула своих изгнанников, которых наказал Филипп; Амбракия выслала македонский гарнизон; Фивы, Аргос, Элида и Аркадия готовились выйти из союза, а в Фессалии взяла верх антимакедонская партия. Ситуация дома и за границей была столь устрашающей, что советники Александра побуждали его отказаться от всех греческих государств к югу от северных границ Фессалии и замириться с Иллирией, Пеонией и фракийскими племенами, которые готовились сбросить ярмо, наложенное на них Филиппом, и вторгнуться в Македонию.

Гений – понятие трудно определяемое. Это не только талант[71], выдающийся интеллект, соответствующее воспитание, образование или обучение. Это – творческий дар, интуитивный и спонтанный в своих выражениях, который наделяет своего носителя божественной способностью свести концы с концами там, где разум обычно терпит поражение. Это нечто не поддающееся анализу и объяснению, он определяется по своим проявлениям, и с самого начала правления Александра мы сталкиваемся с такими проявлениями гениальной натуры. Оказавшись в столь затруднительной ситуации, он не последовал советам приближенных, не стал осторожничать или выжидать, но, прежде чем заговорщики начали действовать, он не только уничтожил их физически[72], а уже организовал поход – не для того, чтобы обезопасить свои границы, не для того, чтобы наказать восставших, – но чтобы объявить всей Греции, что именно он ее властелин.

Одной из составляющих его гениальности была стремительность, с которой он действовал: ни одна ситуация не заставила его ждать; все препятствия устранялись сразу; хотя риск был огромен, успех был предопределен. Время всегда было его верным союзником; он использовал каждый момент, никогда и ничего не откладывая на потом, и достигал результата, пока другие лишь готовились действовать[73].

Не задерживаясь для того, чтобы реорганизовать свое царство или убедиться в лояльности приграничных племен, Александр со своей армией устремился на юг вдоль фессалийского побережья. В Темпе фессалийцы просили его задержаться у перевала, ведущего во внутренние земли, пока они совещались, следует ли его пропустить. Чтобы избежать сражения и все-таки пройти перевал, он приказал своим людям высечь ступени на горе Осса и оказался на дальнем конце ущелья, прежде чем фессалийцы догадались о его планах. Они быстро сообразили, что Александр милостив к ним, и избрали его вместо его отца главой федерации, а также предоставили в распоряжение войска мощный кавалерийский отряд.

Из Темпе Александр поспешил к Фермопилам, воротам в Центральную Грецию, где Амфиктионский совет, как раз тогда заседавший, мгновенно признал его гегемоном союза. Он направился дальше, вошел в Беотию и стал лагерем перед Фивами, в 40 милях от Афин. Афиняне, не готовые выдерживать осаду, направили к нему посольство, в которое входил и Демосфен, просить о помиловании. Александр, нуждавшийся в содействии Афин, был рад их простить, и сделал это столь великодушно, что афиняне засыпали его почестями еще более щедрыми, чем оказывали его отцу. Вся видимость сопротивления исчезла, и на собрании представителей союза он был признан пожизненным гегемоном. За ним оставили также должность его отца – главнокомандующего войсками союза в войне против Персии. Все это произошло совершенно мирным путем. Стремительность была главным оружием, которое парализовало его врагов.

На обратном пути в Македонию Александр посетил Дельфы, чтобы испросить оракула Аполлона относительно своего похода в Азию, и, как сообщает Плутарх, когда жрица отказалась исполнять свои обязанности, поскольку день для этого не подходил, Александр силой поволок ее к треножнику, а она, потрясенная его настойчивостью, будто ему сказала: «С тобой не справиться, сын мой». Услышав это, Александр не стал дожидаться ответа оракула, заявив, что он услышал все, что хотел знать.

Покорив Грецию, Александр занялся тем, чтобы устроить все дела у себя в государстве перед походом в Персию. Фивы и Афины согласились присоединиться к войне под его давлением, в то время как Спарта, не входившая в союз, выступала против. Чтобы укрепить свою власть и власть союза во время своего отсутствия, он решил оставить Антипатра в Греции с войском, достаточным для сдерживания враждебности Спарты и подавления возможного мятежа. То, что он не подчинил Спарту перед началом похода на Персию, хотя мог это сделать, было продиктовано его стремлением немедленно начать войну с Персией, и, хотя стратегически ему было выгодно подчинить Спарту, перед тем как покинуть Грецию, это превратило бы его гегемонию в деспотию. Всю свою жизнь Александр постоянно подчинял стратегию политике, которая является сутью высокой стратегии.

Чтобы развязать Антипатру руки для разбирательств со Спартой, как и на случай восстания, надлежало освободить его от необходимости размещать гарнизоны на северных границах, так что перед тем, как отправиться в Персию, Александр решил успокоить мятежные племена, проживавшие между Македонией и Дунаем. Разве персы не пересекли Дунай и разве он не столь же отважен, как Дарий I? Этот поход имел целью не только подчинить приграничные племена, но и поднять престиж Александра – кампания, которая должна была прославить его имя по всей Греции. Она служила своеобразным прологом к великой драме, где он намеревался выступить в роли македонского Кира.

Весной 335 г. до н. э. Александр приказал военной эскадре отплыть из Византия вверх по Дунаю к определенному месту, где она встретится с его армией. Он отправился из Амфиполя, переправился через реку Несс (Места) и, перейдя Родопские горы, прибыл к горе Гем (Балканы), где, возможно, у перевала Шипка его встретило племя фракийских горцев. (Об этой операции см. главу 8.) Он умело взял перевал, пересек Балканы и направился в землю трибаллов на Дунае. Вождь трибаллов Сирм, заранее предупрежденный о его приходе, приказал своему войску сдерживать его армию, пока он не переправит женщин и детей на остров на реке Дунай под названием Певка. Когда Александр со своим войском подошел, умелыми действиями он вынудил трибаллов принять бой, в котором полегло 3 тыс. их воинов, затем он оправился к Дунаю, где воссоединился со своим флотом. Он намеревался занять Певку и погрузил на корабли отряд лучников и гоплитов, однако, подойдя к острову, он нашел течение столь стремительным, а берега столь крутыми, что вынужден был отказаться от высадки.

Тем временем геты, фракийское племя, населявшее регион к северу от Дуная, собрало отряд, чтобы преградить ему путь. Этот вызов Александр не мог оставить без внимания, и, поскольку Дарий прежде пересек Дунай, и он должен быть сделать это[74]. Он взял те суда, которые оказались под рукой, сделал настилы из камыша и тайно под покровом ночи переправился на северный берег, туда, «где росли густые хлеба» (Арриан. I) с 1500 всадниками и 4 тыс. пехотинцев. Затем, укрытый высокой пшеницей, он внезапно напал на гетов и разогнал их. Xотя с тактической точки зрения эта операция была не столь важной, ее моральные последствия превзошли все ожидания. То, что он сумел переправиться «через самую большую реку» за одну ночь, не наведя предварительно моста, настолько впечатлило местных обитателей, что они повсюду до самого Ионийского залива (Адриатика), так же как и трибаллы, стали считать его непобедимым и послали к нему вестника с тем, чтобы изъявить ему свою покорность.

Под конец этой кампании Александр узнал, что Клит и Главкий, два иллирийских вождя, заключили союз и что Клит захватил Пелий, важный македонский приграничный город на реке Апсе (Девол). Он отправился, чтобы отвоевать его, прежде чем Главкий сумеет прийти на помощь Клиту (об этой операции см. гл. 8). Не сумев захватить город с ходу, он решил осадить его; но только он приступил к строительству укреплений, как в его арьергарде появился Главкий со своим войском, занял возвышение к востоку от Пелия и перекрыл Александру путь к отступлению. Могло показаться, что желание Александра вернуть Пелий было ошибочным, поскольку он оказался в критическом положении, будучи зажат между двумя вражескими силами. Но он вырвался из тисков благодаря блестящей хитрости и маневру и через три дня, узнав, что Главкий воссоединился с Клитом и оба их войска стоят лагерем у Пелия, напал на них ночью, пока те спали. Он возвратил Пелий, и его победа была столь решительной, что лишь однажды за время его правления на северных границах его государства случился мятеж.

Пока Александр был занят во Фракии и Иллирии, Дарий III, который вполне сознавал опасность, грозившую Персии с запада, воспользовался его отсутствием и послал в Грецию посольство с предложением большой суммы денег в обмен на мятеж. Лишь Спарта, которая не входила в союз, приняла субсидию; однако не приходится сомневаться в том, что многие предводители антимакедонских партий позолотили руки, ибо, хотя Афины отказались от персидского золота, лично Демосфен принял 300 талантов, на которые он купил оружие для изгнанников – фиванцев, многие из которых в то время находились в Афинах. Затем прошел слух, будто Александр погиб в сражении в Иллирии, и, если Демосфен не сам распустил этот ложный слух, чтобы подтолкнуть горожан к восстанию, он воспользовался им в полной мере и даже показывал народу воина, якобы раненного в том же сражении, который будто бы видел Александра мертвым[75].

Вскоре многие поверили в этот слух, и фиванские изгнанники были тайно переправлены в Фивы, где довольно успешно подстрекали граждан к восстанию. После того как два ставленника Александра были убиты, горожане объявили себя свободными и осадили македонский гарнизон, оставленный в Кадмее. Когда об этом стало известно, Этолия, Аркадия и Элида готовы были поддержать восставших, а афиняне, подстрекаемые Демосфеном, стали готовиться к войне.

В этой ситуации следует учитывать, что восстание фиванцев было направлено не против Александра, а против союза, в который входили Фивы. Окажись Александр мертв, все было бы законно, поскольку его гегемония со смертью прекратилась бы; но, поскольку он был жив, это фактически была измена, которая позволила ему, как гегемону, подавить восстание части союза и в то же время избежать порицания за его действия. Так и произошло – хотя в то время он мог этого и не понимать: поспешное принятие Демосфеном ложного слуха о смерти Александра позволило Александру продемонстрировать свою власть не в качестве македонского царя, но в качестве гегемона союза.

Известие о восстании достигло Александра, когда он только что занял Пелий; он находился в 300 милях от Фив, и его армия крайне нуждалась в передышке. Но поскольку он опасался, что Афины, Этолия и Спарта объединятся с Фивами против него, вопрос опять-таки упирался во время: сможет он дойти до Фив, пока это не случилось? Александр бросил все и двинулся форсированным маршем по горному бездорожью Западной Македонии. На тринадцатый день он вошел в Беотию, где к нему присоединился военный контингент фокийцев и беотийцев, членов союза. Его продвижение было столь стремительным, что в Фивах не знали, что он прошел Фермопилы, прежде чем он достиг Онхеста, города в семи милях к северо-западу от Фив. Даже тогда они продолжали тешить себя надеждой, что Александр мертв и приближающуюся армию возглавляет Антипатр из Македонии. На другой день их сомнения были развеяны – Александр стоял под Фивами.

Прежде всего он призвал фиванцев подчиниться и подтвердить их клятву союзу, поскольку он хотел бы, чтобы все греческие государства были его союзниками, а не его врагами. Не получив ответа, на другой день он перенес свой лагерь к воротам Электры, чтобы контролировать дорогу из Фив в Афины и быть ближе к Кадмее. Он все еще откладывал атаку в надежде, что фиванцы пойдут на переговоры. Но вместо этого он получил оскорбительный ответ и фиванцы напали на его передовые посты и заставили его отступить[76]. Тогда Александр выдвинул вперед фалангу, оттеснил фиванцев к воротам Электры и вошел в Фивы вслед за отступавшими, пока ворота не успели закрыть. Затем кадмейский гарнизон присоединился к сражению и началась резня, в которой были убиты 6 тыс. горожан.

Когда Фивы оказались в его руках, Александр, воспользовавшись положением гегемона, созвал экстренную встречу синедриона, поскольку осуждение фиванцев входило в их компетенцию, а не его. На встречу успели прибыть лишь члены совета из близлежащих Платей, Фокии и Беотии, и, поскольку они все ненавидели Фивы, их решением стало сровнять город с землей, а жителей продать в рабство[77]. Безусловно, Александр мог смягчить наказание, и то, что он этого не сделал, некоторыми расценивается как самое крупное его военное преступление. Также сообщают, что впоследствии он сожалел о разрушении Фив. Однако в то время, если он хотел стабильного, надежного тыла для похода в Азию, было стратегически необходимо преподать грекам урок, который они не смогли бы забыть. Кроме того, разрушение Фив означало, что единственными сильными государствами в Греции оставались Афины и Спарта, а поскольку их разделял Коринфский перешеек, им трудно было объединиться, и сравнительно небольшая македонская армия, оставленная по соседству с перешейком, могла предотвратить такое объединение.

Падение Фив как громом поразило Грецию, и страх распространился повсюду. Жители Аркадии уничтожили своих антимакедонских предводителей; жители Элеи вернули назад своих промакедонских изгнанников; этолийцы просили о прощении, а наиболее презренные из афинян направили к Александру посольство с поздравлением по поводу его успешного возвращения из Иллирии. Поначалу он потребовал выдачи Демосфена и восьми других ретивых ораторов, что заставило Демосфена подкупить Демада, сторонника промакедонской партии, дав ему взятку в пять талантов, чтобы он умилостивил Александра. После некоторых колебаний Александр согласился их простить, поскольку не хотел толкнуть афинян на какой-нибудь отчаянный шаг и стремился поскорее начать поход против Персии. Кроме того, теперь Демосфен был дискредитирован; у власти в Афинах находились Демад и Фокий, а для Александра было важно нейтрализовать афинский флот и тем самым предотвратить его переход на сторону Персии.

Он направился маршем к Коринфскому перешейку, председательствовал на собрании синедриона, позаботился о военном контингенте, который должны были представить страны – участницы союза, вновь посетил Дельфы и до наступления зимы 335 г. до н. э. был в Македонии.

 

Создание заморской базы

 

Пока Александр наводил порядок в Греции, Парменион выступил на юг вдоль азиатского побережья, и, хотя часть его войска потерпела поражение от Мемнона, который командовал греческими наемниками на службе у персов, он быстро продвигался к стратегически важной переправе в Абидосе. По возвращении в Македонию Александр вызвал Пармениона, чтобы тот помог ему и Антипатру в довооружении и организации экспедиционного войска.

Было решено, что Антипатр останется в Греции в качестве регента Македонии и заместителя гегемона союза с 9 тыс. пехотинцев и всадников для внутренних нужд и что наступательная армия под началом Пармениона и Александра составит 30 тыс. пехотинцев и 5 тыс. кавалерии[78] – цифры, разумеется, приблизительные. В пехоте 12 тыс. человек были македонцами; она включала в себя шесть батальонов фаланги (9 тыс. человек), которые возглавляли Кратер, Пердикка, Кен, Аминт, Мелеагр и Филипп, сын Аминта, а также три батальона гипаспистов (3 тыс. человек) во главе с Никанором, сыном Пармениона; 7 тыс. – греческие гоплиты и пелтасты, предоставленные союзом во главе с Антигоном; 5 тыс. – наемники во главе с Менандром и 6 тыс. агрианских копьеносцев (Аттал), фракийских пелтастов (Ситалк) и критских лучников (Клеарх). В кавалерию входили 2 тыс. гетайров, которых возглавлял Филот, другой сын Пармениона; 2 тыс. фессалийцев во главе с Калатом и тысяча фракийцев (Агафон), пеонян (Аристон), ланкертов (Аминт Ленкистиан), а также греческие союзнические всадники (Филипп, сын Менелая). Контингент союза был не слишком велик; это, видимо, объясняется тем, что Александр не доверял греческим союзникам; во всяком случае, он неохотно пополнял свою армию второразрядными войсками. То, что он не призвал большое количество наемников, возможно, объясняется отсутствием достаточных средств; Арриан говорит, что, когда он «отправился в поход, в казне оставалось не более шестидесяти талантов» и еще было 1300 талантов долга[79]. У него, судя по всему, имелось также достаточное количество артиллеристов, инженеров, конюхов, слуг и женщин; всего под командованием Александра находилось около 40 тыс.[80]

Возможно, отъезд Пармениона из Азии заставил Дария думать, что угроза вторжения устранена; или он все еще полагал, что золото и Спарта могут его предотвратить. Опытный полководец Мемнон имел под своим началом около 20 тыс. греческих наемников в Малой Азии, многие из которых обслуживали персидский флот из 400 военных кораблей; этот флот намного превосходил флот союза, состоявший из 160 кораблей.

То, что персидский флот не был мобилизован для того, чтобы преградить путь противнику в Дарданеллах, возможно, объясняется тем, что в узком проливе во время морского боя трудно реализовать численное преимущество. Но скорее всего в планы Мемнона не входило препятствовать высадке, но позволить Александру переправиться через Дарданеллы и, когда он углубится во внутренние земли, опустошить их, сжечь поселения и города, тем самым лишив армию провианта, фуража и укрытия. Затем, когда армия Александра начнет голодать, он использует флот для транспортировки мятежников в Грецию и заставит ее выйти из войны (см. Арриан. I и Диодор. XVII). Именно этот вариант он представил персидским военачальникам незадолго до сражения при Гранике, и нет оснований полагать, что это было лишь минутное озарение, а не выношенный план действий. Однако сатрапы Геллеспонтийской Фригии Спифридат и Арсит не прислушались к нему; Арсит заявил, что не позволит сжечь ни одного дома в своей сатрапии, и полководцы с ним согласились.

До того как мы будем рассуждать о первом походе Александра в Персию, следует задаться вопросом о целях этой войны. Целью ее объявлялось отмщение за поруганные греческие святыни и обиды, нанесенные всей Элладе Ксерксом. Война, следовательно, замышлялась как идеологическая, как столкновение, борьба правых и неправых, а еще Ваттел в XVIII столетии заметил, что, «когда два народа равно убеждены, что они сражаются за правое дело, между ними не может быть мира до полной победы одной из сторон» (см. Законы народов. 1834. С. 381–383). Однако весьма сомнительно, что Александр, начиная эту войну, собирался покорить всю Персидскую империю. Поначалу его идея, возможно, соответствовала замыслам Исократа – завоевать Малую Азию до реки Галис; но, поскольку с самого начала его политика имела психологическую подоплеку – не просто отомстить Персии за греков, но и разрушить империю изнутри, завоевав сердца персов умелым обращением, – она вела его от одной ситуации к другой, пока, наконец, он не достиг крайних пределов империи его врагов. В сущности, это должна была быть война двух культур и цивилизаций, и, следовательно, экспансионистская война, служащая проверкой на жизнеспособность.

 

Карта 2. Западная Малая Азия

 

Когда подготовка к выступлению была закончена, весной 334 г. до н. э. Александр поручил заботу о безопасности Македонии и Греции Антипатру и во главе своей армии выступил из Амфиполя к Сесту (Килид-Бахр) на Дарданеллы, которые Ксеркс пересек 146 годами раньше. Здесь он оставил Пармениона следить за переправой у Абидоса, а сам направил свой корабль вниз по Дарданеллам к Илиону, чтобы возложить венок на могилу своего героя Ахилла и позаимствовать его щит. Арриан, описывая это посещение, упоминает, что Александр назвал Ахилла счастливым, поскольку у него был Гомер, который прославил его в веках, и добавляет, что именно по этой причине он принялся за историю Александра, раз уж тому не столь повезло с историками.

После завершения этой благочестивой миссии Александр направился к Арисбе, городу близ Абидоса, где и соединился с Парменионом.

На следующий день он выступил на север вдоль берега к Лампсаку, навстречу сатрапам, которые спешно собрали войско с целью дать ему отпор. От Лампсака армия повернула на восток, и у Гермота кавалерийская разведка обнаружила персов на правом берегу Граника (Бигха) в нескольких милях вверх по течению от его впадения в Мраморное море. Здесь Александр одержал первую свою большую победу (см. гл. 6); она сделала его господином Малой Азии, которая оставалась в руках греков вплоть до турецкого вторжения в XI в.

Сразу после сражения Александр навестил и ободрил своих раненых; похоронил своих и персидских павших; пообещал отмену налогов родственникам убитых и, чтобы почтить погибших македонцев, заказал Лисиппу статуи двадцати пяти павших гетайров и повелел установить их в храме Зевса в Дии. Затем он совершил три очень показательных поступка.

Во – первых, он послал в Афины 300 комплектов персидского оружия в качестве дара: они должны были быть вывешены в Акрополе со следующей надписью: «Александр, сын Филиппа, и все греки, за исключением лакедемонян, делают это подношение из добычи, отнятой у чужеземцев, населяющих Азию» (Арриан. I). Заметим, что он не подписался как царь и не упомянул македонцев, но выступил как главнокомандующий союза, подчиняющийся ему.

Второе его действие было также поистине знаменательным. Он отослал пленных греческих наемников в кандалах в Македонию возделывать землю, «потому что, хотя они были греками, они сражались против Греции на стороне чужестранцев вопреки решению, принятому греками на общем совете» (там же.). Он подверг их наказанию не за то, что они сражались против него, а за то, что они сражались против союза.

Третий его поступок был еще более характерным, поскольку продемонстрировал его политику, позволявшую ему выигрывать войны через замирение. На место Арсита, сатрапа Геллеспонтийской Фригии, который бежал с поля боя, он поставил Калата, македонского полководца, но не дал ему македонского титула, а оставил за ним титул «сатрап» и приказал ему собирать с подданных те же самые налоги, которые они платили Дарию. Это было первой пробой проперсидской политики Александра. Далее, чтобы принести мир на завоеванные территории, прежде чем он их покинет, он приказал жителям, покинувшим дома и ушедшим в горы, вернуться назад и не стал обвинять жителей Зелеи, поскольку «он знал, что они вынуждены были помогать персам во время войны», – знаменательный акт терпимости для завоевателя во все времена.

Xотя сражение при Гранике открыло перед Александром ворота в западную часть Малой Азии, это была не более чем победа над авангардом. Следовало помнить о главной военной силе персов; Мемнон, переживший сражение, отвел остатки своего наемного войска к югу; также оставался незадействованным и персидский флот. Александр должен был обеспечить безопасность своей заморской базы и морских путей сообщения, а для этого он должен был не только занять западное побережье Малой Азии, но по мере продвижения оставлять позади мирные земли с дружественными обитателями, где не требовалось держать крупных гарнизонов; иначе он не смог бы сосредоточить максимум сил против врага.

Александр был абсолютным монархом, ни в коей мере не расположенным к демократии, но он отчетливо сознавал, что персидский царь управлял греческими городами Малой Азии с помощью преданных ему олигархий и тираний, которые вызывали отвращение у большинства жителей, настроенных демократически. Поскольку эти города были врагами Персии, Александр решил привлечь их на свою сторону, предложив им не только освобождение от персидского господства, но и самоопределение – то есть он оставлял за их жителями право самим избирать предпочтительную для них форму правления. Таким образом, он решил войти в соглашение со всеми антиперсидскими силами, независимо от их политических предпочтений, и с их помощью создать внутренний фронт, который, по мере того как армия Александра будет продвигаться вперед, станет исподволь разрушать Персидскую империю и обращать завоеванные земли в надежный тыл. Кроме того, завоевывая город за городом, особенно на побережье, он лишал персидский флот его баз и тем самым уменьшал угрозу на морских путях сообщения. С этого времени свобода и самоопределение стали столпами его политики и стратегии, которые шли рука об руку.

От Граника он направился в Сарды, столицу Лидии, и, поскольку Мифрин, персидский гарнизонный военачальник, сдал город без боя, он обошелся с ним почтительно и «гарантировал Сардам и другим лидийцам привилегию жить по древним лидийским законам и позволил им быть свободными» (Арриан. I). В Сардах он реорганизовал персидскую систему сатрапий, которую сам принял на вооружение. При прежней системе в руках сатрапов находилась гражданская, военная и финансовая власть, это делало их столь могущественными, что они зачастую восставали. Александр решил устранить сатрапов от должностей на которые в Малой Азии он назначал македонских военачальников, т. е. от контроля над финансами, а право чеканить монету оставил за собой. Заняв Сарды, он назначил Асандра сатрапом Лидии, а Павсания – гарнизонным командиром Сард; однако сбор податей и дани он поручил Никию.

От Сард он направился в Эфес. Здесь он вернул из ссылки всех изгнанников из города, сверг олигархию и установил демократическое правление. Однако для него свобода не означала вседозволенность, и, когда демократы стали устранять своих личных врагов наравне с олигархами и их приверженцами, он пресек бесчинства толпы. Благодаря этому, по словам Арриана, он приобрел огромную популярность. Затем он послал Пармениона с 2500 пехоты и 200 всадниками освободить греческие города в Карийской Магнесии, а Алкимаха с такими же силами – в этолийские города с приказом «устранить повсюду все олигархии, установить демократическую форму правления и оставить налоги такими, какие они платили чужестранцам (персам)». После этого он принес жертвы Артемиде и с остальной армией двинулся на Милет.

Там он столкнулся с Гегесистратом, командующим персидским гарнизоном, который вначале согласился было сдать город без боя, но затем приободрился, услышав о приближении персидского флота. К несчастью, Александр предусмотрел подобный маневр и приказал своему флоту во главе с Никанором перекрыть вход в гавань Милета. Никанор выполнил поручение за три дня до появления персидских кораблей. Парменион, который к тому времени присоединился к Александру, советовал ему дать морское сражение, но Александр не стал этого делать не только из-за огромного численного превосходства персидского флота, но и потому что в случае поражения он утратил бы престиж, что могло спровоцировать восстание в Греции. Он решил взять город штурмом; подвез свои осадные механизмы, разрушил часть стены и захватил город. Несмотря на сопротивление жителей, он простил горожан и даровал им свободу. Затем он отнял у персидского флота возможность пополнять запасы пресной воды, перекрыв вход в устье Меандра – в десяти милях от Милета, – и вынудил его отказаться от проведения операции. Острова Митилена, Тенедос и Xиос вошли в состав Коринфского союза, но, как отмечает Тарн, ни один материковый греческий город не стал этого делать.