Русская Православная Церковь в 1922-1925 годах

 

Летом 1921 года, после ужасов гражданской войны, русский народ постигло еще одно бедствие: голод. Жестокая засуха дотла выжгла по­севы в Поволжье и Предуралье, на юге Украины и на Кавказе. В кон­це года голодало 20 миллионов человек. Жители голодающих, вымира­ющих деревень, обезумев от страданий и отчаяния, разбредались куда глаза глядят, пытаясь выбраться из голодного края, и устилали дороги непогребенными человеческими и конскими трупами. В судах голода­ющих губерний разбирались дела о трупоедстве и людоедстве.

Сострадая великому народному горю, святитель Тихон обратился к российской пастве, к Восточным Патриархам, к Папе и архиепископу Кентерберийскому с посланиями, в которых, во имя христианской любви, призывал провести сборы продовольствия и денег для вымира­ющего Поволжья. Под председательством Патриарха Тихона был обра­зован «Всероссийский общественный комитет помощи голодающим» (Помгол), в который вошли известные общественные деятели, боль­шей частью бывшие кадеты – Прокопович, Кишкин, Кускова. В храмах собирались средства для голодающих. Помгол распределял и помощь, поступавшую из-за рубежа.

27 августа 1921 года ВЦИК распустил Помгол. Вместо него была образована «Центральная комиссия помощи голодающим» при ВЦИКе. В декабре 1921 года эта Комиссия обратилась к Патриарху с на­стоятельным призывом к пожертвованию. 19 февраля 1922 года Пат­риарх Тихон издал воззвание, в котором призвал церковноприходские советы жертвовать драгоценные церковные украшения, если только они не имеют богослужебного употребления. В печати, однако, начали появляться статьи с обвинением церковной власти в глухоте к народ­ному бедствию, а 23 февраля ВЦИК издал декрет об изъятии церков­ных ценностей на нужды голодающих.

Патриарх отреагировал на декрет новым посланием к пастве, в ко­тором он заявил о недопустимости изъятия священных предметов, «употребление коих не для богослужебных целей воспрещается кано­нами Вселенской Церкви и карается ею как святотатство - миряне от­лучением от нее, священнослужители - извержением из сана» (Ап. 73, Двукр. 10). Это послание было разослано епархиальным архиереям. Приходские советы вынесли решение о недопустимости изъятия из храмов богослужебных предметов.

Когда декрет ВЦИК стал приводиться в исполнение, вокруг храмов собирались толпы народа; произошли столкновения, пролилась челове­ческая кровь. В связи с этим в разных городах страны возбуждены бы­ли уголовные дела.

В Москве судили группу духовных лиц, обвиняемых в подстрека­тельстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей. В качестве свидетеля на суд вызвали святого Патриарха Тихона. После допроса Патриарха 9 мая 1922 года «Правда» писала: «В Политехнический му­зей на процесс «благочинных» и на допрос Патриарха набилась тьма народа. Патриарх смотрит на беспримерный вызов и на допрос свысо­ка. Он улыбается наивной дерзости молодых людей за судейским столом. Он держится с достоинством. Но мы присоединимся к грубому святотатству московского трибунала и вдобавок к судебным вопросам бухнем еще один, еще более не деликатный вопрос: откуда такое до­стоинство у Патриарха Тихона?»

Суд вынес суровые приговоры: несколько обвиняемых священников – Заозерский, Добролюбов, Надеждин, Вишняков, Орлов, Фрязинов, Соколов, иеромонах Макарий (Телегин) и прихожан московских хра­мов (Тихомиров, Рахманов и Брусилова – племянница знаменитого полководца) были осуждены на смертную казнь, другие осуждены на разные сроки. Трибунал вынес также постановление о привлечении Патриарха Тихона и архиепископа Крутицкого Никандра (Феноменова) к суду в качестве обвиняемых. Постановления о привлечении к от­ветственности Патриарха выносили и провинциальные трибуналы, че­рез которых проходили дела о беспорядках, учиненных в разных горо­дах и селах страны в связи с проведением в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей.

Масло в огонь подливали некоторые эмигрантские публикации. В «Русской мысли» в этой исключительно трудной для Церкви ситуа­ции напечатаны были поистине безумные глаголы: «Недалеко то вре­мя, когда Святейший Патриарх возьмет в свои руки бразды народно­го правления, чтобы затем передать их в руки исторически сложив­шейся власти; он укажет и будущего носителя этой власти». Патри­арха стали вызывать на допросы; потом он был подвергнут домашне­му аресту, лишившему его возможности участвовать в общественных богослужениях.

 

* * *

 

В такой обстановке и была осуществлена обновленцами раскольни­ческая авантюра. Никем не уполномоченная группа петроградских священников: А.Введенский, А.Боярский, Е.Белков с псаломщиком С.Стаднюком – выехала в Москву. Если верить словам А.Введенского, они стали хлопотать о помиловании осужденных трибуналом: «Мы бы­ли во всевозможных инстанциях, где можно и где, может быть, и нельзя, мы подавали всюду бумаги с просьбой простить этих осужден­ных. Нам заявили: да, лично вас мы... знаем, знаем также, что ваша церковная деятельность ничего общего с политикой не имеет,...но все-таки засвидетельствуйте на бумаге, что вы осуждаете всякую поли­тику, идущую вне действительно церковных задач... Мы охотно пись­менно засвидетельствовали это, подали заявление....Нам представители власти сказали: «Церковь как Церковь будет существовать, Церковь как политическая организация существовать больше не будет. Если угодно, переговорите об этом с Патриархом».

12 мая петроградские священники явились в Троицкое подворье и потребовали от Святейшего оставить Патриарший Престол, лживо ут­верждая, что ими уже исходатайствовано разрешение на созыв Поме­стного Собора для устроения пришедших в расстройство церковных дел. «Я никогда не хотел быть Патриархом, - ответил Святейший, - Патриаршество меня тяготит как крест – это вы хорошо знаете. Я с радостью приму, если грядущий Собор снимет с меня вообще Патри­аршество, а сейчас я передаю власть одному из старейших иерархов и отойду от управления Церковью». Во главе церковного управления Па­триарх Тихон поставил митрополита Ярославского Агафангела, назначив его своим заместителем. Мит­рополит Агафангел, получив пись­мо от Патриарха, решил подчи­ниться его выбору, но не смог вы­ехать в столицу.

5 (18) мая петроградские свя­щенники А.Введенский, Е.Белков и приставший к ним московский священник С.Калиновский вновь являются в Троицкое подворье. Битый час они уговаривают Свя­тейшего, который уже понимал, с кем имеет дело, передать им Пат­риаршую канцелярию до прибы­тия в Москву митрополита Агафангела. В конце концов, Патриарх уступил просителям, наложив на заготовленное ими прошение резо­люцию: «Поручается наименован­ным ниже лицам принять и пере­дать Высокопреосвященнейшему митрополиту Агафангелу, по при­езде в Москву, синодские дела...».

Резолюцию Патриарха о пере­даче канцелярии церковные авантюристы объявили актом передачи им церковной власти и, сговорившись с епископом Бернским Леони­дом, случайно оказавшимся в Москве, а также с известным своими назойливыми модернистскими выходками заштатным епископом Антонином (Грановским), заявили об образовании Высшего Церковного управления.

На другой день после аудиенции в Троицком подворье 8 (19) мая Патриарх был переведен в Донской монастырь, а его покои в подворье заняло самочинное Высшее Церковное управление.

Первый председатель Высшего Церковного управления епископ Ан­тонин (1869-1927) был выпускником Киевской духовной академии. Среди студентов он выделялся блестящими учебными успехами и не­померным честолюбием, которое и подтолкнуло его к принятию пост­рига. По воспоминаниям современников, это был человек удивительно нелюдимый, угрюмый, внутренне надломленный. Уже после пострига был случай, когда он тайком ушел из академии, швырнув в комнату через форточку рясу, клобук и четки, и пропадал целую ночь невесть где. После окончания академии в 1891 году Антонин преподавал в школах, ошеломляя учеников и коллег своими чудачествами. В Москве, например, где он служил смотрителем духовного училища, завел мед­ведя и никогда не разлучался с ним. В Туле, где состоял инспектором семинарии, врывался ночью в спальни, делал обыски, рылся в личных вещах семинаристов.

В начале века будущий расколоучитель перебрался в Петербург. Здесь служил он в цензурном комитете, написал исследования о «Книге Варуха», высоко оцененное библеистами, посещал религиозно-философские собрания, где сблизился с В.Розановым, прозвавшим его Левиафаном. Любопытную характеристику дал Антонину познакомившийся с ним на религиозно-философских собраниях сторонний наблюдатель, человек из художественной среды и по вероисповеданию католик: «На меня осо­бенно сильное впечатление произвел архимандрит Антонин из Александро-Невской Лавры... Поражал его громадный рост, поражало прямо демоническое лицо, пронизывающие глаза и черная как смоль, не очень густая борода. Но не менее меня поразило и то, что стал изрекать этот иерей с непонятной откровенностью и прямо-таки цинизмом. Главной темой его беседы было общение полов..., и вот Антонин не только не вдался в какое-либо превозношение аскетизма, а напротив, вовсе не от­рицал неизбежности такого общения и всяких форм его».

В 1903 году архимандрит Антонин был хиротонисан во епископа Нарвского. В революцию 1905 года он прекратил за богослужением возносить имя Государя, а в светском журнале рассуждал о сочетании законодательной, исполнительной и судебной власти как о земном по­добии Божественной Троицы, за что и был уволен на покой, но в 1913 году его назначили на Владикавказскую кафедру; вскоре, однако, по болезни снова уволен был на покой в Богоявленский монастырь. Во время Поместного Собора он ходил по Москве в рваном подряснике, иногда оставался на ночь на улице, спал на скамейке, жалуясь на то, что его забыли и бросили. После Собора он привлек к себе внимание в церковной среде самочинным («богослужебным») новшеством, по­влекшим за собой запрещение в священнослужении.

Из числа известных церковных деятелей к обновленцам присоеди­нился в 1917 году профессор Петербургской духовной академии Б.Титлинов и бывший обер-прокурор Синода В.Львов.

В мае 1922 года обновленцы созвали учредительное собрание своих сторонников и провозгласили образование «Живой Церкви». На собра­нии живоцерковников был избран Центральный Комитет из десяти человек во главе с протоиереем В.Красницким.

В газете «Живая Церковь», которую стал издавать этот ЦК, печата­лись статьи против монашества. Одна из них, посвященная монасты­рям, называется «Гнезда бездельников». В другой статье протоиерей В.Красницкий откровенно провозгласил свою цель: «Духовенство долж­но быть освобождено от мертвящего гнета монашества, оно должно получить в свои руки органы церковного управления. И непременно получить доступ к епископскому сану».

Для захвата церковного управления на местах Высшее Церковное Управление направило по епархиям 56 уполномоченных, вменив им в обязанность «изгнание монахов, то есть архиереев из архиерейских до­мов» и захват православных храмов. Обвиняя архиереев в контррево­люционности, уполномоченные домогались их высылки из епархий. Раскольники добились устранения видных иерархов и среди них мит­рополитов Новгородского Арсения (Стадницкого), Казанского Кирил­ла (Смирнова), Ярославского Агафангела, архиепископов Крутицкого Никандра, Харьковского Нафанаила, епископов Псковского Геннадия (Туберозова), Волынского Аверкия. Трагические события произошли в Петрограде. Вернувшись из Мос­квы в Петроград, А.Введенский пытался вовлечь в обновленческую авантюру приблизившего его прежде к себе митрополита Вениамина. 25 мая он предъявил митрополиту «Удостоверение» с подписью епис­копа Бернского Леонида в том, что, согласно резолюции Патриарха Тихона, он является членом Высшего Церковного Управления и ко­мандируется в Петроград по делам церковного управления. Митропо­лит обратил внимание на отсутствие на этой бумаге подписи Патриар­ха и отказался признать «Удостоверение». А через день, за воскресной литургией в петроградских церквах зачитано было послание митропо­лита Вениамина к пастве, в котором священники Введенский и Бел­ков, без воли своего епископа отправившиеся в Москву и принявшие там на себя высшее управление Церковью, отлучались от церковного общения впредь до принесения покаяния.

В понедельник в покои митрополита явились представители власти вместе с Введенским: один для ареста архиерея, другой – для принятия канцелярии. Введенский подошел к митрополиту под благословение, но святитель благословения не дал, сказав: «Отец Александр, мы же с вами не в Гефсиманском саду». В обязанности управляющего Петро­градской епархией вступил первый викарий митрополита епископ Ямбургский Алексий (Симанский).

29 мая (10 июня) в Петрограде открылся процесс по делу о цер­ковных ценностях. Политическая власть в городе находилась тогда в руках Зиновьева (Апфельбаума), расстрелянного в 1936 году. На ска­мью подсудимых посадили 86 обвиняемых и среди них митрополита Вениамина, епископа Венедикта (Плотникова), настоятеля Казанского Собора протоиерея Н.Чукова (впоследствии митрополит Григорий), настоятеля Исаакиевского собора протоиерея А.К.Богоявленского, ар­химандрита Сергия (Шеийа), председателя правления совета петро­градских приходов профессора Ю.Л.Новицкого, членов правления И.М.Ковшарова, профессора В.Бенешевича. Подсудимые обвинялись в причастности к волнениям, которые были учинены при изъятии цен­ностей из петроградских церквей. Главным свидетелем обвинения вы­ступил протоиерей В.Красницкий.

Когда трибунал предоставил последнее слово обвиняемым, священномученик Вениамин сказал: «Второй раз в своей жизни мне прихо­дится предстать перед народным судом. В первый раз я был на суде народном 5 лет тому назад, когда в 1917 году происходили выборы митрополита Петроградского. Тогдашнее Временное правительство и высшее петроградское духовенство меня выбирать не хотели - их кан­дидатом был преосвященнейший Андрей Ухтомский. Но приходские собрания и рабочие на заводах называли мое имя. Я был, вопреки сво­ему собственному желанию, избран подавляющим большинством голо­сов в митрополита Петроградского. Почему это произошло? Конечно, не потому, что я имел какие-либо большие достоинства..., а только по­тому, что меня хорошо знал простой петроградский народ, так как я в течение 23 лет перед этим учил и проповедовал в церкви на окраине Петрограда. И вот 5 лет я в сане митрополита работал для народа и на глазах народа, и служил ему, нес в народные массы только успокое­ние и мир, а не ссору и вражду. Я был всегда лоялен по отношению к гражданской власти и никогда не занимался никакой политикой... Так продолжалось дело до 28 мая, когда вдруг неожиданно я оказался в глазах власти врагом народа и опасным контрреволюционером. Я, ко­нечно, отвергаю все предъявленные мне обвинения и еще раз торжест­венно заявляю (ведь, быть может, я говорю в последний раз в своей жизни), что политика мне совершенно чужда, я старался по мере сил быть только пастырем душ человеческих. И теперь, стоя перед судом, я спокойно дожидаюсь его приговора, каков бы он ни был, хорошо помня слова апостола: «Берегитесь, чтобы вам не пострадать, как зло­деям, а если кто из вас пострадает, как христианин, то благодарите за это Бога» (1 Пет. 4, 15 - 16). Потом святитель заговорил об обстоя­тельствах дела, посвятив большую часть слова защите некоторых обви­няемых. Когда он закончил последнее слово, председатель сказал: «Вы все говорите о других, трибуналу желательно узнать, что вы скажете о самом себе?» Митрополит вновь встал. «О себе? Что же я могу вам о себе еще сказать? Разве лишь одно... Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре - жизнь или смерть, - но, что бы вы в нем ни про­возгласили, - я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение, - святитель широко перекрестил­ся, - скажу: «Слава Тебе, Господи Боже, за все!»

22 июня (5 июля) был оглашен приговор трибунала: «...Виновность Казанского (Вениамина), Новицкого, Ковшарова, Богоявленского, Чукова, Елачича, Чельцова, Огнева, Шеина (архимандрита Сергия), Плотникова (епископа Венедикта), Бычкова, Петровского установлена в том, что первый, являясь представителем Православной Русской Церкви Петроградской епархии, а последние - членами правления приходов в период проведения Советской властью Декрета об изъятии церковных ценностей от 23 февраля 1922 года... вошли в соглашение с Патриархом Тихоном для проведения одинаковой линии в вопросе изъятия церковных ценностей, в духе того нелегального воззвания Па­триарха Тихона, распространенного им в феврале месяце сего года, призывавшего население Республики к возмущениям, с каковой це­лью... придали организации характер деятельности, поставившей себе целью борьбу с Советской властью...»

Трибунал приговорил митрополита Вениамина (Казанского), епис­копа Венедикта (Плотникова), архимандрита Сергия (Шеина), про­тоиерея Н.К.Чукова, протоиерея Л.К.Новицкого, И.М.Ковшарова, про­фессора Н.Ф.Огнева, И.А.Елачича к расстрелу. Других обвиняемых, среди них - Бычкова, Парийского, Петровского, Толстопятова - к разным срокам лишения свободы, 22 человека, в том числе известный ка­нонист профессор Бенешевич, были оправданы.

Сразу после вынесения приговора петроградским трибуналом, об­новленческое Высшее Церковное Управление оглашает свой «приго­вор» по тому же делу - документ изумительной низости и бесстыдства: «Бывшего петроградского митрополита Вениамина (Казанского), изоб­личенного в измене своему архипастырскому долгу..., лишить священ­ного сана и монашества. Председателя и членов правления приходов Петроградской епархии Новицкого, Ковшарова, Елачича и Огнева... от­лучить от Православной Церкви. Членов того же правления священно­служителей епископа Венедикта (Плотникова), протоиерея Богоявлен­ского, Чукова, Чельцова, архимандрита Сергия (Шеина) уволить от должности и лишить священного сана...» Других осужденных священ­нослужителей Высшее Церковное Управление «запретило» в священно-служении, мирян, проходивших по делу, «отлучило» от причастия на разные сроки.

10 августа «Известия» напечатали сообщение о помиловании 6 при­говоренных по этому делу к смертной казни. В ночь с 12 на 13 августа приговор трибунала о смертной казни 4 других осужденных - митро­полита Вениамина, архимандрита Сергия, профессора Ю.П.Новицкого и Н.М.Ковшарова - был приведен в исполнение.

Священномученик Вениамин (в миру Василий Казанский) родился в 1872 году в Олонецкой епархии. В 1895 году студентом Петроград­ской духовной академии принял монашеский постриг, через год был рукоположен в иеромонаха. После академии проходил административ­но-педагогическое послушание. В 1905 году в сане архимандрита на­значен ректором Петербургской семинарии, а 24 августа 1910 года - хиротонисан во епископа Гдовского, четвертого викария Петербург­ской епархии. Епископ Вениамин любил совершать богослужения в окраинных церквах столицы, где молились рабочие, бедные люди. На Рождество и Пасху он совершал богослужения на Путиловском и Обуховском заводах.

После февральской революции епископ Вениамин стал предстояте­лем Петроградской Церкви. После Октябрьской революции он, веро­ятно, самый далекий от политики русский иерарх, менее других архи­ереев подозревался в контрреволюционных настроениях.

За несколько дней до расстрела митрополит Вениамин отправил письмо одному из питерских благочинных. «В детстве и отрочестве, - писал он, - я зачитывался Житиями святых и восхищался их героиз­мом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать, что они переживали. Времена перемени­лись, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточе­ствует и утешение от Бога. Трудно переступать этот Рубикон и всецело предаваться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыто­чествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий внутренне­го покоя, он и других влечет на страдания, чтобы они переняли то со­стояние, в котором находится счастливый страдалец... Я радостен и покоен, как всегда. Христос - наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонаде­янность, ум, ученость и силы и дать место Благодати Божией... Теперь время суда. Люди и ради политических убеждений жертвуют всем...

Нам ли христианам, да еше иереям, не проявлять подобного муже­ства даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры во Христа, в жизнь будущего века!..»

В разгар петроградского процесса в печати появился так называе­мый «Меморандум трех». Маститые иерархи - митрополит Владимир­ский Сергий (Страгородский), архиепископы Нижегородский Евдо­ким (Мещерский) и Костромской Серафим (Мещеряков) - признали обновленческое Высшее Церковное Управление «единственной кано­нической церковной властью». Примеру видных архиереев последовала примерно половина русского епископата. Одни, будучи в состоянии растерянности, другие - подогреваемые честолюбием, третьи - надеясь ввести обновленческое движение в русло церковной законности и воз­главить Высшее Церковное Управление. По словам митрополита Ма-ггуила, многие архиереи и клирики рассуждали тогда так: "Если уже мудрый Сергий признал возможным подчиниться Высшему Церковно­му Управлению, то ясно, что и мы должны последовать его примеру".

5 (18) июня 1922 года с посланием «К архипастырям, пастырям и всем чадам Русской Православной Церкви» обратился заместитель Па­триарха митрополит Агафангел. В этом послании он объявлял Высшее Церковное Управление «незакономерным» учреждением и призвал епархиальных архиереев не подчиняться ему и временно перейти на самоуправление, все дела решать самостоятельно, «по совести и архи­ерейской присяге».

Половина епископов и клириков, большая часть мирян не дрогнула перед натиском церковных авантюристов. Благочестивый народ в массе своей не пошел за раскольниками. Храмы, захваченные ими, стояли пу­стыми, а в православных приходах, сохранивших верность Патриарху, за богослужением продолжали возносить имена изгнанных архиереев.

В обновленческих же церквах творилось беззаконие. Уже в мае епископы Антоний и Леонид рукоположили во епископа Подольского протоиерея И.И.Альбинского без принятия им монашества. А вскоре церковный народ стал свидетелем откровенного глумления раскольни­ков над церковными канонами: во епископов стали «хиротонисать» женатых священников без разлучения с женами, рукополагать во все три священные степени второбрачных. После отказа Алексия (Симанского) от подчинения Высшему Церковному Управлению и одновре­менно от управления Петроградской епархией обновленцы рукополо­жили во епископа Петроградского женатого протоиерея Н.Соболева, о чем В.Красницкий победоносно объявил в июньском выпуске «Живой Церкви»: «Революционные священники не постеснялись одни, без мо­наха-епископа, войти в митрополичью крестовую церковь..., а потом -сесть за стол в митрополичьей гостиной и открыть действия своего ре­волюционного епархиального управления. Мало того, среди петроград­ского духовенства нашелся достойный член, почтенный протоиерей, который пожертвовал собою, чтобы принять крест управления столь взволнованной и смущенной епархией... Революционная стихия побе­дила в Петрограде и на церковном фронте».

6 июня Высшее Церковное Управление вынесло постановление, в котором просило государственную власть произвести следствие по делу о контрреволюционной деятельности в храме Христа Спасителя. Просьба была уважена, и вскоре в кафедральном храме Москвы водво­рились обновленцы.

6 августа живоцерковники созвали в Москве «Всероссийский съезд белого духовенства». Съезд созван был для подготовки обновленческого Собора. Постановление съезда ходатайствовать перед предстоящим Со­бором о введении белого епископа и о разрешении второбрачия кли­рикам вызвало раскол в расколе. Епископ Антонин, протестовавший против столь радикального даже, по его мнению, проекта, был с пло­щадной бранью выгнан со съезда.

Порвав с В.Красницким, епископ Антонин образовал новую груп­пировку «Церковное возрождение». К «возрожденцам» примкнули столпы петроградского обновленчества: Введенский, Боярский, Белков. Первый редактор газеты «Живая Церковь» московский священник С.В.Калиновский объявил о выходе из Высшего Церковного Управле­ния в связи с утратой веры в Бога, после чего стал заниматься атеисти­ческой пропагандой. В результате нового, очередного разделения из «Церковного возрождения» выделился Союз общин древлеапостольской Церкви (СОДАЦ) во главе с Введенским и Боярским. Протоие­рей Белков основал «Союз религиозных трудовых коммунистов». В Саратове возникла «Пуританская партия революционного духовенства и мирян», в Пензе – «Свободная трудовая церковь».

Отношения между раскольниками носили базарный характер. 10 сентября в храме Страстного монастыря состоялось вполне театраль­ное действо, разыгранное живоцерковниками во главе с лжепротопре­свитером В.Красницким. После кощунственного рукоположения во епископа некоего Константина Антонин сказал слово, в котором клей­мил живоцерковников как отступников от веры. В ответ прозвучали бранные слова епископа Николая (Федотова). Народу больше понра­вилась не лишенная остроумия речь Антонина в адрес живоцерковни­ков. Раздались угрозы. Новопоставленный упал в обморок, а Федотов и Красницкий спрятались в алтаре, и не шелохнувшись просидели там до тех пор, пока народ не разошелся по домам.

За мнимо идейными разногласиями у обновленцев стоял вполне материальный интерес. О нравственной нечистоте обновленческой сре­ды не без остроумия говорил их бывший предводитель епископ Анто­нин: «Ко времени Собора 1923 года не осталось ни одного пьяницы, ни одного пошляка, который не пролез бы в Церковное Управление и не покрыл бы себя титулом или митрой... Вся Сибирь покрылась сетью архиепископов, наскочивших на архиерейские кафедры прямо из пья­ных дьячков».

В свою очередь хлесткую характеристику дал Антонину находив­шийся в эмиграции митрополит Антоний (Храповицкий), которую перепечатала «Живая Церковь»: «Я вполне допускаю вероятность того, что среди 40 тысяч русского духовенства нашлось несколько негодяев, восставших против Святейшего Патриарха, имея во главе известного всем развратника, пьяницу и нигилиста, побывавшего клиентом дома умалишенных еще 20 лет назад».

Но общая цель – борьба с православной Тихоновской Церковью все-таки заставила обновленцев, разделившихся по сектам и охвачен­ным взаимной грызней, искать союза. В конце 1922 года было образо­вано новое Высшее Церковное Управление, в которое епископ Анто­нин, Красницкий и Введенский вошли как главы отдельных фракций. Кроме них, членами Высшего Церковного Управления стали «беспар­тийные» - архиепископ Нижегородский Евдоким и митрополит Влади­мирский Сергий, который реального участия в деятельности этого сбо­рища не принимал.

Обновленческий раскол распространился и на Украину. Там об­новленцы домогались автокефалии. В феврале 1923 года после удале­ния из Харькова Патриаршего Экзарха митрополита Михаила (Ерма­кова) в Киеве был созван съезд епископов, клира и мирян, который образовал Временное Всеукраинское Высшее Церковное Управление. Ключевой фигурой в этом учреждении становится протоиерей Иосиф Кречетович. Из архиереев Временное Всеукраинское Высшее Цер­ковное Управление поддерживали архиепископ Пимен (Пегов), епис­коп Лоллий.

Крайние реформаторы на Украине уже прежде отделились от Пра­вославной Церкви в самосвятский раскол, и потому обновленчество проявило большую умеренность в посягательствах на церковные зако­ны. Обновленцы не вводили на Украине белого епископата, не допус­кали и второбрачия клириков. Украинские раскольники поддерживали общение с обновленческим Высшим Церковным Управлением в Моск­ве надеясь (и не напрасно!) добиться от него автокефалии, в которой им отказывали Патриарх Тихон и законная церковная власть.

2 мая 1923 года в захваченном у Православной Церкви храме Хри­ста Спасителя открылось обновленческое сборище, притязательно на­званное Поместным Собором. Деловые заседания «Собора» проходили в «III Московском доме Советов». В лжесоборе участвовало 476 делега­тов, которые разбились на партии: 200 живоцерковников, 116 депута­тов Союза общин древлеапостольской Церкви 10 – из «Церкви воз­рождения», 3 беспартийных обновленца и 66 депутатов, названных «умеренными тихоновцами», - православные по убеждениям еписко­пы, клирики и миряне, малодушно подчинившиеся обновленческому Высшему Церковному Управлению. Почетным председателем избрали епископа Антонина, незаконно возведенного в сан митрополита, пред­седателем - самочинного митрополита Сибирского Петра Блинова.

Лжесобор узаконил противоканонические реформы прежнего Выс­шего церковного управления: закрытие монастырей, белый епископат, допустимость второбрачия для духовенства. Благодаря сопротивлению «умеренных тихоновцев» были отвергнуты догматические и литургичес­кие реформы, предложенные в докладах Введенского и Красницкого. Оба предводителя обновленчества награждены были за учиненный ими раскол: Введенский титулом архиепископа Крутицкого, Красницкий – саном протопресвитера.

Важнейшей акцией разбойничьего сборища стал заочный суд над Патриархом Тихоном. Собор обновленческих епископов вынес приго­вор: «Патриарх Тихон перед совестью верующих подлежит самой строгой ответственности и каре – лишению сана и звания Патриарха за то, что он направил всю силу своего морального и церковного авто­ритета на ниспровержение существующего гражданского общественного строя нашей жизни». Под этим позорным документом стоит 54 подписи. Возглавляет список имя лжемитрополита Антонина (Гранов­ского). Под приговором нет подписей авторов «Меморандума трех», которые не участвовали в судебном заседании. Приговор «Архиерей­ского Собора» был представлен полноте разбойничьего сборища. И об­щим составом лжесобор вынес резолюцию, в которой говорилось: «Со­бор на основании канонов Церкви сим объявляет Патриарха Тихона лишенным сана и монашества и возвращенным в первобытное мир­ское положение. Отныне Патриарх Тихон – мирянин Василий Белавин. Осуждая бывшего Патриарха Тихона..., Собор признает, что и са­мое восстановление Патриаршества было актом определенно полити­ческим, контрреволюционным... Поэтому Собор отменяет восстановле­ние Патриаршества». Святой Тихон, ознакомившись с приговором об­новленческого Собора, отверг его, объявив его «неправильным и по форме и по существу».

В советской и обновленческой церковной печати раскольники тре­буют суровой кары для Патриарха. Лжемитрополит Антонин домога­ется его смертной казни. В результате разрушительных действий рас­кольников церковное управление оказалось обезглавленным, архиереи изгнаны с кафедр, большинство храмов захвачено обновленцами, духо­венство и церковный народ повержен в смятение.

В такой обстановке 16 июня 1923 года Патриарх Тихон обратился в Верховный суд РСФСР с заявлением, в котором просил освободить его из-под стражи. «Я окончательно отмежевываюсь, - писал он, - как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции». 25 июня Патриарх Тихон смог вернуться к отправ­лению своих первосвятительских обязанностей.

Весть об освобождении Патриарха вызвала у православного народа великую радость. Получив возможность свободно передвигаться по го­роду, Патриарх тотчас отправился на Лазарское кладбище, где тогда погребали популярного в Москве протоиерея Алексия Мечева. Когда люди увидели возле могилы священника Патриарха, они с любовью и преданностью подходили под его первосвятительское благословение. Патриарх смог убедиться, что православный народ не ушел от него.

28 июня Святейший обратился к Церкви с посланием, в котором объяснил свою политическую позицию: «Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника Советской власти, каким объявляют себя церковные обновленцы..., но зато я и далеко не такой враг ее, каким они меня вы­ставляют... Со временем многое у нее стало изменяться, и теперь, на­пример, приходится просить Советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Холмщине и Гроднинщине, где по­ляки закрывают православные церкви... Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило».

1 июня 1923 года после литургии в Донском монастыре Патриарх произнес проповедь, в которой сказал, что дело Церкви «сеять учение Христа о мире всего мира, о братстве, о всепобеждающей любви. Взба­ламученное страстями человеческое море особенно теперь в этом нуж­дается».

В тот же день он обратился к пастве с новым посланием, заявив, что «Российская Православная Церковь аполитична и не желает... быть ни белой, ни красной Церковью. Она должна быть и будет Единою, Соборною, Апостольскою Церковью, и всякие попытки, с чьей бы сто­роны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу дол­жны быть отвергнуты и осуждены». В этом послании Патриарх осудил обновленчество: «Обновленцы... толкают Церковь к сектантству, вводят совершенно не нужные реформы, отступая от канонов». Суровые слова нашел он и для характеристики тех эмигрантов, которые толкали Цер­ковь на путь «политической борьбы совместно с проживающими в России и за границей злоумными противниками Советской власти». Патриарх призвал их смириться и покаяться, угрожая в противном случае церковным судом.

15 июля святитель Тихон обратился к пастве с новым посланием, и в нем дезавуировал все действия обновленческого Высшего Церковного Управления: «Торжественно и во всеуслышание... свидетельствуем, что все эти столь решительные заявления о соглашении с нами и о переда­че нами прав и обязанностей Патриарха... Высшее Церковное Управ­ление, составленному священниками Введенским, Красницким, Калиновским и Белковым, есть ложь и обман, и что перечисленные лица овладели церковной властью пу­тем захвата, самовольно... И как воспользовались они захваченной церковной властью? Они употре­били ее не на создание Церкви, а на то, чтобы сеять в ней семена пагубного раскола, чтобы лишать кафедры православных епископов, оставшихся верными своему дол­гу..., чтобы преследовать благого­вейных священников... Всем этим они отделили себя от единства Вселенской Церкви и лишились благодати Божией. А в силу этого, все распоряжения не имеющей канонического преемства неза­конной власти, правившей Цер­ковью в наше отсутствие, не дей­ствительны и ничтожны».

2 (15) апреля 1924 года Пат­риарх Тихон издал указ о запре­щении в священнослужении и предании церковному суду обнов­ленческих лжемитрополитов Евдо­кима (Мещерского) и Антонина (Грановского).

После возвращения Патриарха Тихона к отправлению своих перво-святительских обязанностей его ближайшими помощниками в управ­лении церковным кораблем, установлении нормальных отношений с государственной властью и очищении Церкви от обновленческой скверны становятся архиепископы Тверской Серафим (Александров), Уральский Тихон (Оболенский) и Верейский епископ Иларион (Тро­ицкий), которых Патриарх включает в образованный им Временный Синод.

В августе 1923 года эти архиереи вместе с Патриархом обращают­ся с воззванием к Русской Церкви, в котором заявляют о решитель­ном отмежевании от всякой контрреволюции: «Возврат к прежнему строю невозможен, Церковь не служанка тех ничтожных групп рус­ских людей, где бы они ни жили - дома или за границей, которые вспомнили о ней только тогда, когда были обижены русской револю­цией, и которые хотели бы ею воспользоваться для своих личных це­лей. Церковь признает и поддерживает Советскую власть, ибо нет власти не от Бога». Это воззвание вырывало из рук обновленцев глав­ное их оружие - обвинение православного духовенства в нелояльности к Советской власти.