Вальтер Бартель (ГДР). Мы — коммунисты

Партийный актив действует

Германские коммунисты были первыми жертвами гитлеровского режима. Это они под дулами винтовок фашистских охранников строили бараки концлагерей, и сами же стали их первыми обитателями. Но, верные партийному долгу, они не опускали знамя борьбы и за колючей проволокой.

Первоначально главной целью, которую ставил перед собой сложившийся в Бухенвальде партийный актив, было сохранение людей, помощь больным и пожилым, товарищам, борьба против «зеленых» — уголовных преступников — и эсэсовцев. «Зеленые», захватившие с одобрения эсэсовцев внутрилагерное руководство, безнаказанно чинили расправу над «политиками».

Партийный актив в то время группировался вокруг товарищей Вальтера Штекера, Тео Нейбауэра и Альберта Кунца. Штекер умер весной 1939 года во время эпидемии тифа. Нейбауэра то выпускали из лагеря, то снова арестовывали. Летом 1945 года он был убит гестапо. Фактически партийным руководителем остался Альберт Кунц.

Я был переведен в Бухенвальд в октябре 1939 года. Вскоре Кунц привлек к руководству меня, Эрнста Буссе и Эрнста Брандта из Магдебурга. [189]

 

Рис. 23. Вальтер Бартель.

 

Нужно отметить, что в этот период в рядах немецких коммунистов — узников Бухенвальда существовали разногласия по ряду вопросов и во время прогулок по лагерю мы проводили полушепотом довольно бурные дискуссии. Некоторые партийцы выступали, в частности, против единого партийного руководства в лагере. Они доказывали, что целесообразней будет оставить в прежнем виде отдельные разрозненные группки, сложившиеся на основе личной дружбы. Но партийное руководство отстояло свою точку зрения, и принцип демократического централизма восторжествовал. Этому способствовала и победа красных над «зелеными», одержанная в то же время. Старостой лагеря стал товарищ Эрнст Буссе из Золингена. Посты блоковых и лагершуцев перешли в руки антифашистов.

«Все для поддержки Советского Союза!»

Пожалуй, ничто не вызывало таких острых споров среди заключенных немецких коммунистов, как вопрос советско-германских отношений накануне гитлеровской агрессии против СССР. Далеко не все правильно поняли значение советско-германского договора 1939 года. Некоторые партийцы, например, заявляли, что в связи с этим договором немецкие коммунисты должны поддерживать гитлеровское правительство. Этим горе-теоретикам мы объясняли, что наша задача — добиться поражения гитлеровской Германии.

Нападение Гитлера на Советский Союз положило конец всяческим заблуждениям. Все стало ясно.

Через подпольный приемник мы организовали систематическое прослушивание иностранных радиопередач. Несмотря [190] на то, что гестапо изо всех сил пыталось докопаться, каким образом в лагерь попадает иностранная информация, прослушивание производилось регулярно, и антифашистский международный актив лагеря всегда находился в курсе мировых событий.

Первые успехи вермахта на восточном фронте отозвались острой болью в сердцах антифашистов. Консервативно настроенные социал-демократы издевались над мнимой слабостью Красной Армии.

Партийное руководство разъясняло, что советское командование использует пространство как оружие до тех пор, пока не мобилизует все резервы для нанесения решающего контрудара. Долг рабочих всех стран — защищать СССР. Для поддержки Советского Союза мы должны решиться на все!

СС мстит

18 октября 1941 года в Бухенвальд прибыло две тысячи советских военнопленных. Их заставили в течение многих недель идти пешком из Восточной Германии до Рурской области, оттуда до Мюнхена, затем вновь на восток до Веймара. На них населению демонстрировали «состояние большевистской армии». Военнопленных морили голодом, они не получали никакой медицинской помощи.

За время своих долголетних мытарств по фашистским тюрьмам заключенные Бухенвальда, казалось бы, до конца познали всю жестокость и бесчеловечность гитлеризма, но то, что они увидели здесь, превзошло все известное до сих пор. Советские военнопленные были настолько истощены, что превратились в скелеты, обмундирование на них было изорвано, ноги обмотаны тряпками. Многих у ворот Бухенвальда окончательно покинули силы: товарищи поддерживали их под руки. Но глаза пленных горели ненавистью. На их лицах было написано презрение к фашистским мучителям.

Военнопленных повели в баню. Несколько немцев-заключенных попытались приблизиться к ним, однако были встречены ледяным молчанием.

Но когда военнопленных вели из бани к отгороженным для них баракам, сотни заключенных, нарушая приказ эсэсовцев не соприкасаться с русскими, вышли из бараков навстречу советским товарищам. Ветераны Бухенвальда делились с ними всем, чем могли, они протягивали русским [191] последний кусок хлеба, припрятанную для воскресенья сигарету, пару носков. В этом замечательном акте солидарности приняли участие заключенные всех находившихся в лагере национальностей: австрийцы, чехи, голландцы и немцы. Несколько тысяч узников Бухенвальда показали, что их можно убить, но нельзя погасить в их сердцах пламя пролетарского интернационализма.

Эсэсовцы вознамерились жестоко проучить лагерь за непослушание и совместно с «зелеными» перешли в наступление против политических.

Три старших по баракам — немецкие коммунисты Курт Вабель, Иозеф Шубауэр и Курт Леонхардт, которые не выполнили приказа и не помешали контакту между политзаключенными и русскими военнопленными, получили по 25 палочных ударов. Кроме того, несколько старшин бараков отправили в штрафную роту, где их ждала смерть от непосильного труда и голода. На их место были поставлены уголовники. Снят был и первый старшина лагеря коммунист Буссе.

Эсэсовский фюрер Флорштейдт объявил на аппельплаце: «Красные хотели солидаризироваться с большевиками, поэтому я по поручению коменданта Коха приказываю на один день лишить всех заключенных еды».

Однако попытка расколоть лагерь потерпела неудачу. Среди заключенных не возникло никаких разговоров о том, что не стоило помогать русским товарищам. Наказание было воспринято, как награда.

Посередине лагеря вывесили ящик, в который каждый заключенный мог бросать свои жалобы. Для доносчиков настали золотые времена.

27 марта 1942 года был нанесен самый сильный удар — семьдесят политических, в большинстве своем лагершуцев и форарбайтеров, вызвали к воротам, допросили и свели в штрафную роту специального назначения. Товарища Кунца держали в одиночном карцере.

Естественно, в первые дни пришлось полностью прекратить партийную работу. Парторганизация дала строгий приказ: никаких собраний, временно прекратить распространение информации.

Теперь самой важной задачей было спасти от смерти товарищей, попавших в штрафную роту. Штрафники, выполнявшие непосильные работы, получали уменьшенный паек. Всевозможными путями мы переправляли им дополнительные порции еды. Но как вызволить товарищей из штрафной роты? [192]

Опьяненные победой, доносчики-уголовники начали хвалиться своей дружбой с эсэсовцами, рассказывать об их грязных делах, о том, какие попойки они вместе устраивали. Эта болтовня не без нашей помощи дошла до ушей офицеров СС. Не в меру распетушившиеся доносчики сами угодили в штрафную роту.

Вскоре эсэсовцы убедились, что им трудно обойтись без опытных лагершуцев и форарбайтеров — специалистов своего дела. В начале июля комендант распустил спецроту. Напутствуемые грозными предостережениями впредь не помогать русским, наши товарищи вернулись в свои бараки.

Этот инцидент не стоил нам ни единой жертвы, а «зеленые» потеряли всех своих главарей и наиболее рьяных доносчиков.

После этого мы изменили тактику по отношению к «зеленым». Путем систематической работы среди них удалось создать группу сознательных антифашистов, которые собственными силами подавляли в зародыше любую попытку организовать новую травлю красных.

Но наивно было бы полагать, что отныне доносы полностью прекратятся. Этого и не случилось. Нам стало известно, что в политическом отделе комендатуры упоминались фамилии Брандта, Бартеля и Кунца как партийных руководителей. Брандт к этому времени был отпущен и находился в Магдебурге. Мы решили, пока не поздно, вывести товарища Кунца из поля зрения доносчиков и направить его в филиал Бухенвальда — в Кассель. Оттуда, как первоклассного специалиста по сантехнике, Кунца перевели в Дору. По нашим сведениям, осенью 1944 года на Кунца снова был сделан донос, как на организатора саботажа. Товарища Кунца посадили в карцер и 23 января 1945 г. убили. Так окончился путь верного сына Германской коммунистической партии, до последнего дыхания боровшегося с ненавистным гитлеризмом.

После того, как выбыли Брандт и Кунц, мне стали помогать товарищи Кун и Буссе. С этого времени и до освобождения они оставались в партийном руководстве.

«Работа никс»

В 1942 году характер лагеря изменился. Мобилизация истощила людские резервы гитлеровского рейха, и тогда в Берлине решили превратить «врагов государства», находившихся [193] в местах заключения, в подневольных оружейников вермахта. В Бухенвальде были построены «Германский завод военного снаряжения» (DAW) и филиал военного оружейного завода «Густлов-верке» (основное предприятие находилось в Веймаре).

Слесарный цех DAW изготовлял приборы для фирмы «Мессершмитт», а также восстанавливал использованные гильзы для 20-миллиметровых снарядов. В электромастерской делали электрооснастку для грузовых автомобилей, которые переоборудовались в полевые кухни. В столярном цехе — ящики для боеприпасов, а также столы, шкафы и стулья для эсэсовских учреждений.

На «Густлов-верке» сначала выпускали карабины, потом, когда были полностью отстроены все 13 цехов, началось производство частей зенитных и противотанковых орудий, а в засекреченном цехе «Мибау» — производство частей для ФАУ-1.

Теперь настал час для того, чтобы претворить в жизнь лозунг, выдвинутый партийным руководством еще в июне 1941 года — «Для поддержки Советского Союза мы должны решиться на все!» Но как сорвать выпуск военной продукции в лагере?

Однажды группа советских заключенных отказалась идти на работу, не желая помогать фашизму в войне против Советского Союза. На них набросились эсэсовцы, начали зверски избивать, но военнопленные все равно отказались повиноваться и умерли ужасной смертью. Перед их безмолвным героизмом склонили свои головы все заключенные. Однако по такому пути нельзя было вести за собой тысячи людей. Требовались другие методы и средства.

— Медленнее работать, еще медленнее, саботировать, уничтожать!—такую программу выдвинуло партийное руководство. Предварительно пришлось провести кое-какую разъяснительную работу среди немецких товарищей-специалистов. «Профессиональная гордость» побуждала их выдавать продукцию отличного качества. Кроме того, они хотели показать охране, что они, мастера, — люди куда более ценные, чем «зеленая» шпана. Пришлось объяснять этим товарищам, что они были правы, пока работали для внутрилагерных нужд, однако совсем иначе обстоит дело теперь, когда лагерь перешел на производство чисто военной продукции.

В наиболее важных цехах были созданы партийные ячейки, в состав которых входили не только немцы, но и иностранцы. [194] Образовалась разветвленная сеть саботажников. Массовость в таком деле была особенно важна, потому что отдельные акты саботажа гестапо раскрывало бы без труда.

Борьба шла за снижение качества и количества военной продукции. Советские люди проявляли в этом деле инициативу, безграничную смелость и изощренную изобретательность. Строители завода «Густлов-верке» именовались «командо икс». Придуманная русскими поговорка «Команда икс — работы никс»[17] облетела весь Бухенвальд. Другим лозунгом стало русское слово «помаленьку». Французы, немцы, поляки и итальянцы по-разному делали ударение в этом слове, но каждый знал, что под ним подразумевается — работай медленнее, и война окончится скорее.

Директора предприятий часто жаловались эсэсовским властям на низкую производительность труда, но те не могли ничего поделать.

А количество скрытого брака, который обнаруживался лишь тогда, когда продукцию вывозили за территорию лагеря, доводило заводскую администрацию до истерики. Целые ящики «восстановленных» гильз приходили обратно в Бухенвальд по причине полной непригодности. Только что отремонтированные и переоборудованные грузовики останавливались еще по пути в Веймар. Изготовленные в Бухенвальде карабины выходили из строя после 40—50 выстрелов.

Одним из видов саботажа было разбазаривание важного военного сырья. «Все для лагеря, ничего для армии», — провозгласили подпольщики. В течение всей войны в лагере производилось огромное количество зажигалок, портсигаров из лучших сортов желтой меди и тому подобная бытовая мелочь. В этом деле заключенным здорово «помогли» сами эсэсовцы: они не упускали случая бесплатно обзавестись различной утварью, сделанной заключенными. Количество утюгов, электроплиток, электрокаминов, изготовленных для личных нужд эсэсовских офицеров и их семейств, достигло нескольких тысяч.

Строительство военных заводов в Бухенвальде объяснялось не только желанием использовать заключенных как рабочую силу, но и надеждой, что союзники не рискнут бомбить территорию концлагерей. Эти надежды гитлеровцев не оправдались. 24 августа 1944 года в результате налета американских бомбардировщиков оба военных завода были [195] почти полностью разрушены. Погибло четыреста заключенных, причем примерно сто тридцать человек были расстреляны охраной во время панического бегства из-под града бомб.

Находки

Добывание оружия вошло в историю Бухенвальда как одно из наиболее героических дел подпольщиков. К тому, что уже знает читатель, я хочу добавить лишь два эпизода.

Некоторое количество оружия попадало в наши секретные арсеналы из рук эсэсовцев. Так, один немецкий заключенный, уборщик офицерской столовой, увидел там однажды забытый револьвер и спрятал его в надежном месте. На другой день выяснилось, что оружие принадлежало начальнику лагерного отделения гестапо. Он оставил его после ночной пьянки и потом всюду разыскивал, но, разумеется, безуспешно.

Зимой 1944/45 года в Бухенвальд прибыли транспорты с мучениками, вывезенными из концлагерей на Востоке. При разгрузке очередного транспорта, где живые лежали вперемежку с мертвецами, один из членов бухенвальдской военной организации нашел легкий пулемет и коробку с патронами. Он немедленно сообщил о находке товарищам. Трупы перевезли в крематорий на тележке. Пулемет спрятали под грудой мертвых тел и вместе с ними доставили в лагерь.

Так мертвые привезли оружие живым, чтобы они могли драться за свою жизнь и отомстить за мертвых.

С рабочими командами

С 1942 года Бухенвальд стал транзитным лагерем, где из вновь прибывших заключенных формировались «рабочие команды» для различных военных предприятий Германии. За несколько лет было образовано около 60 таких команд, больших и малых: от 50 до 5000 заключенных.

Партийная организация поставила перед коммунистами-подпольщиками задачу проникнуть в эти команды и занять в них руководящие должности.

Вначале в организации раздавались голоса, что уход партийцев в рабочие команды приведет к раздроблению сил. К тому же старые заключенные не хотели менять в какой-то [196] степени «устоявшуюся жизнь» в Бухенвальде на полную неизвестность на новом месте.

Но партийное руководство отстояло свою позицию. Оно указывало, что, во-первых, наши товарищи помогут организовать в этих командах саботаж, борьбу за спасение жизней заключенных, наладить политическую работу. Во-вторых, они смогут войти в соприкосновение с населением, а быть может, и с подпольщиками, действующими на свободе.

Так и получилось на деле. Товарищи, которым мы поручили работать в командах, время от времени приезжали в лагерь из района Лейпцига, Брауншвейга, Дюссельдорфа, Кельна, Шверте, Касселя, Магдебурга. Они отчитывались в своей деятельности, рассказывали об увиденном и услышанном, и таким образом парторганизация могла судить о положении в стране.

Кто избивает — тот фашист

Беспощадные избиения заключенных были главной мерой поддержания драконовского режима в Бухенвальде. Били в основном иностранцев, причем занимались этим не только охранники, но и некоторые немецкие заключенные, согласившиеся стать палачами. Парторганизация всеми возможными способами пыталась оградить заключенных от побоев. Разумеется, перевоспитать эсэсовских садистов было делом нереальным. Единственным средством защиты был довод, приводимый нами эсэсовскому начальству, что ценная рабочая сила пропадает в результате бессмысленных избиений. Наши товарищи, работавшие в ревире, не упускали случая доказать врачам-эсэсовцам, что дефицитного перевязочного материала не хватает только потому, что пьяные эсэсовцы избивают людей до потери сознания.

Что касается заключенных-лагершуцев, форарбайтеров и блоковых, не брезговавших рукоприкладством, то с ними справиться было проще.

С появлением большого числа иностранных заключенных парторганизация провела соответствующую разъяснительную кампанию. Наши активисты напоминали, что иностранных рабочих силой пригнали в Германию, что их страны преданы огню и мечу гитлеровскими агрессорами, что мы обязаны убедить иностранцев в том, что не все немцы одинаковы. Иначе после окончания войны иностранцы сохранят в своих [197] сердцах ненависть к немецкому народу и разнесут ее по всему миру. Когда-нибудь за каждый удар придет возмездие. Поэтому партийная организация заявляла: «Тот, кто избивает иностранного рабочего, избивает немецкий народ. Кто избивает — тот фашист!»

 

Рис. 24. После восстания. У одного из бараков бывшие заключенные повесили искусно сделанное чучело Гитлера. На стене барака надпись: «Гитлер должен умереть, чтобы жила Германия»

 

Успех этой кампании не заставил себя долго ждать. Избиения заключенных заключенными стали считаться зазорным делом и почти полностью прекратились.

Искусство — тоже оружие

...Приходило и уходило лето. Наступала осень с ее бесконечными дождями. Одежда прилипала к телу, когда заключенные, несмотря, на непогоду, должны были часами стоять на аппельплаце, потому что так нравилось эсэсовцам. [198]

Наступала холодная зима, и ледяные вихри бесновались на горе Эттерсберг. Злой морозный ветер насквозь пронизывает неплотную ткань полосатых курток, жжет тела узников, выстроившихся квадратами на аппельплаце. И так тянутся месяцы, годы...

Тяжкое прозябание в злой неволе угнетало людей, грозило погасить теплившийся в душах огонек воли к жизни. Между заключенными, даже между друзьями, возникали ссоры и скандалы по всевозможным поводам. Неурядицы вспыхивали каждый раз, когда с фронта приходили плохие вести, когда тоска по жене и детям становилась непреоборимой, когда голод душил всякую здравую мысль.

Подчас складывалось такое положение, когда к человеку почти невозможно было подступиться с разговорами о подпольной работе. Требовалось много терпения, чтобы успокоить людей, найти пути для примирения, сделать так, чтобы разногласия не принимали формы национальных противоречий и вражды.

И если в Бухенвальде в течение многолетней совместной жизни представителей многих национальностей обошлось без националистических эксцессов, то это только благодаря большой политической работе подпольщиков.

Конечно, неоценимое значение имели вовремя «организованный» дополнительный кусок хлеба, сигарета, миска супа. Но не единым хлебом жив человек.

Люди тосковали по светлому и красивому, по музыке и книгам. Их тоска выливалась в песнях, стихах, рисунках.

Большая заслуга советских военнопленных в том, что они в крайне трудных условиях сумели организовать культурную работу. Искусство, как оружие в борьбе против фашистского террора за высокую человеческую мораль, за дружбу заключенных, занимало почетное место в жизни Бухенвальда.

Однажды летом 1944 года русские устроили в ревире музыкально-литературный концерт. Подпольная военная организация обеспечила охрану концерта. Зрители забили помещение до отказа. С примитивной сцены прозвучали прекрасные слова Некрасова, Маяковского и Горького. Другая группа советских заключенных спела «Дубинушку». При этом они тянули бечеву. Когда и из чего они сумели изготовить реквизит (весьма нехитрый, правда), осталось тайной артистов. Великолепная песня в проникновенном исполнении глубоко тронула сердца слушателей. [199]

Это был далеко не единственный концерт, устроенный русскими товарищами.

В ночь под новый, 1945 год была разыграна «Сцена в гостинице». Из дверей гостиницы чья-то невидимая рука вытолкнула старика в халате с надписью «1944 год». Подбирая рассыпавшиеся бумаги, старик то и дело посматривал на огромные часы... Когда стрелка остановилась на 12, циферблат раздвинулся, и оттуда вышел ребенок, одетый в советскую форму. На груди у него было написано «1945 год». Так символически были представлены наши надежды на 1945 год.

Мы полностью отдавали себе отчет в том, что, независимо от того, какая союзническая армия подойдет первой к Бухенвальду, именно Советская Армия переломила хребет фашистскому зверю. О ней мы думали с неизменной любовью и восхищением. Помню, как 7 ноября 1944 года товарищи приветствовали друг друга лозунгом: «Красная Армия победит». Весь день этот лозунг на всех языках повторялся в лагере.

Мы старались, чтобы партийцы пополняли свои знания марксистско-ленинской теории и истории революционной борьбы рабочего класса. Советские военнопленные ухитрились пронести в лагерь украинское издание «Краткого курса истории ВКП(б)». Сначала его перевели на русский язык, а с русского на немецкий. По этому переводу начались занятия с немецкими товарищами. Однако вскоре в связи с обысками, проводившимися гестапо, учебник пришлось сжечь.

Смерть доносчикам!

В 1941 году мы создали специальную организацию по борьбе с провокаторами. Руководил этим делом товарищ Гросскопф.

Через его доверенных лиц парторганизация постоянно получала информацию о настроении и событиях в лагере. Заключенные, работавшие в концлагере и непосредственно общавшиеся с СС, перехватывали поступающие из лагеря доносы и устанавливали их авторов. После этого гнусные фискалы либо «заболевали» и умирали, либо умирали мгновенно. Война шла не на жизнь, а на смерть. С нами были беспощадны, нам не оставалось ничего другого, как отвечать тем же. Только в результате таких радикальных мер мы спасли от казни сотни честных мужественных антифашистов [200] всех национальностей. Кстати сказать, именно таким образом, благодаря перехвату доноса на них, уцелели находившиеся в лагере английские парашютисты.

Позже борьба с провокаторами и гестаповскими агентами приняла «международный» характер: товарищ Гросскопф установил тесное сотрудничество с соответствующими товарищами в подпольных центрах других национальностей.

Эсэсовцы чувствовали, что в лагере действует антифашистский актив различных национальностей. Они арестовывали то одного, то другого заключенного, но им ни разу не удалось добраться до ядра организации, до какого-нибудь национального или интернационального центра. И это лучшее свидетельство надежной работы нашей подпольной «контрразведки».

Лишь однажды организация оказалась в опасности. Произошло это так: бурные, события лета 1944 года — победоносное продвижение Советской Армии, открытие второго фронта и, наконец, заговор против Гитлера породили среди узников радужные надежды на скорое освобождение.

В это время эсэсовцы дали согласие на привлечение иностранных заключенных к охране внутреннего порядка в лагере, против чего прежде категорически возражали. И в этой «реформе» слишком оптимистически настроенные заключенные усмотрели чуть ли не признак того, что эсэсовцы смирились с поражением гитлеровской Германии. Кое-кто решил, что строжайшая конспирация уже ни к чему. Именно в результате таких прекраснодушных настроений попались в сети гестапо участники траурного собрания, посвященного памяти Эрнста Тельмана. Кстати сказать, митинг был проведен вопреки воле партийной организации. Лишь благодаря редкому мужеству заключенных, которые перенесли зверские пытки, но никого не выдали, гестапо не удалось нащупать связи между этой рабочей командой и партийными группами лагеря.

Это была единственная крупная неудача в многолетней деятельности партийной организации, но она повергла в панику некоторых товарищей. Они потребовали распустить партийное руководство на том основании, что оно не проявляет требуемой бдительности и ставит под угрозу всю организацию. Партийное руководство резко выступило против подобных ликвидаторских настроений. Исчезновение руководителей подполья выглядело бы как дезертирство и могло бы повлечь за собой разложение в рядах организации. [201]

Ночной спор

Николай Федорович Кюнг описывает в своих воспоминаниях эпизод, когда немецкие политзаключенные отвергли предложения коменданта лагеря вступить в вермахт. Я продолжу его рассказ. В ту же ночь среди немецких политзаключенных возникли споры. Некоторые члены КПГ, показавшие себя безусловно стойкими борцами против фашизма, предложили принять предложение СС. «Мы получим оружие, — говорили они, — и повернем его против фашистов».

Политический центр немецких коммунистов постановил, что ни один член КПГ не должен принимать предложения СС. Во-первых, нет никаких оснований предполагать, что бывшие политические заключенные получат оружие.

Далее, эсэсовцы, по всей вероятности, будут препятствовать включению групп бывших политических заключенных целиком в отдельные подразделения. Эсэсовцы оторвут товарищей друг от друга и таким образом с самого начала парализуют их способность к боевым действиям.

И, наконец, решающий довод: никто из иностранных товарищей не понял бы нашего поступка. Они рассматривали бы его как очевидный факт перехода немецких коммунистов на службу в организацию эсэсовских убийц. Они потеряли бы всякое доверие к немцам, и таким образом был бы разрушен интернациональный союз, который один только и является гарантией успешной борьбы против фашизма.

Аргументация политического центра убедила товарищей. Ни один немецкий коммунист не вступил в войска СС.

 

* * *

 

Так жил и боролся наш партийный актив. В исключительно трудных условиях мы старались всегда следовать самому верному компасу — учению марксизма-ленинизма — и вести за собой по этому курсу своих товарищей.

Покидая после освобождения лагерь, бухенвальдский партийный актив дал торжественную клятву хранить нерушимую верность идеалам, которые вдохновляли наших товарищей, павших в борьбе с фашизмом. Теперь наш партийный долг, говорили коммунисты, стать воспитателем, другом и помощником немецкого народа в деле обновления его жизни, в деле искоренения нацизма, в борьбе за свободную миролюбивую, демократическую Германию. [202]