Концепция войны: Гавриил Бужинский, Феофан Прокопович, Петр I

Учебный элемент № 1

Вопросы:

– прочитайте фрагмент из монографии Е. Погосян «Петр I – архитектор российской истории» (2001);

– какие мировоззренческие и источниковедческие задачи стояли перед отечественной историографией в первой четверти Х VIII в. (подтвердить примерами)?

– представьте концепцию «Гистории Свейской войны» с помощью графического организатора «Классифицирующая лестница» (в иерархии тезисов – от фундаментальных к второстепенным).

"Гистория Свейской войны" в контексте исторических проектов Петра I

Начиная с 1708-1709 гг. Петр серьезно думает о составлении истории своего царствования. Сохранились десятки указов, записок или даже кратких заметок царя, которые отражают эволюцию его замыслов. Уже Н. Устрялов полагал, что все документы этого рода, начиная с 1718-1719 гг. следует относить к работе над "Гисторией Свейской войны" [Устрялов]. Подробный обзор редакций "Гистории Свейской войны", сведения об истории создания и анализ ее источников был дан С. Л. Пештичем. Первым свидетельством о существовании замысла "Гистории" Пештич считает указ царя, относящийся к 12 декабря 1715 г.: "В Москве в делах Разрядных и Стрелецкого и иных приказов сыскать и выписать подлинное о всех знатных делах воинских, гражданских, також и о разных, и о бывших бунтах в государстве российском с начала государствования его величества" [Пештич]. Здесь четко обозначена тематика (дела воинские, гражданские и бунты) и хронологические рамки предполагаемого сочинения (от начала царствования и – по умолчанию – до 1715 г.). В указе, как мы видим, речь идет именно об истории царствования, а не войны. То есть оснований прямо связывать его с "Гисторией Свейской войны" нет. Для уточнения истории замысла Петра приведенный выше документ важен. Он ставит перед нами вопрос о том, какие исторические проекты царя предшествовали идее составить подробнейшую историю войны со Швецией.

В 1715 г. Петру были переданы два исторических сочинения: Гизен как раз закончил "Журнал государя Петра I", а Ф. Поликарпов, наконец, представил царю свою "Историю". 2 января 1716 г., всего через три недели после приведенного выше указа о сборе исторических материалов, Мусин-Пушкин, как мы помним, сообщил Поликарпову, что переданная царю "История" "не очень благоугодна была". Скорее всего, именно чтение труда Поликарпова привело царя к выводу о том, что работу по составлению истории нужно начинать заново, со сбора необходимых документов. Заметим, что и сочинение Гизена не показалось Петру достойным публикации и, видимо, не удовлетворяло его требованиям. К сожалению, не сохранилось никаких документов, которые могли бы помочь хоть предположительно говорить об отношении Петра к "Журналу" Гизена. Петр, таким образом, не оставлял мысли о создании российской истории и истории своего царствования. Об этом свидетельствует и помета в записной книжке царя, которая относится к 1718 или 1719 г.: "О краткой истории для внушения молодым после азбуки и нынешних и старых делах".

Наконец, Петр сам обращается к составлению краткого экскурса в российскую историю. В 1720 г. он работает над предисловием к морскому регламенту. Черновой вариант этого предисловия заметно обширнее, чем окончательный, именно в черновике мы находим интересующий нас исторический экскурс. "Хотя всем есть известно, – начинает Петр предисловие, – что о монархии Российской и ея початии, и что далее деда князя Владимира правдивой истории не имеем; но оставя сие историкам, возвратимся к состоянию". К вопросу о "правдивой истории" до деда Владимира Святославовича (князя Игоря) мы еще вернемся. Сейчас же отметим, что Петра интересует именно "состояние": в данном контексте этот термин можно понимать как смену "состояний" политической жизни страны, эта смена "состояний" и составляет историю "монархии".

Рассказ царя в целом повторяет традиционные для допетровского периода историографические схемы. Князь Владимир у Петра "прославился приведением своего отечества от тьмы идолопоклонства к свету Христовой веры". Но именно этот князь совершает и роковую политическую ошибку. Владимир "яму к падению учинил, егда сынам своим на 12 частей сию монархию разделил, от чего плод сего насажденного зла еще при животе своем видел, когда Святополк двух своих братьев, а его детей убил". "Потом варвары, – продолжает Петр, – видя сию махину разсыпанную, тако начали обезпокоивать, что едва не всю под свою область привели". Господство "варваров" (татар) грозит стране утратой истинной веры и принятием "идолства" или "бусурманства". И только благодаря деятельности великого князя Ивана Васильевича (Ивана III), "владимирово вредное дело" было исправлено. Этот сильный правитель "расточенную махину паки в гору собрал и, яко новым крещением, силою воинскою христианство от вышереченных варваров свободил и утвердил". А его сын Василий Иванович благополучие своего государства "короною утвердил" и "от оных варваров безопасно сочинил".

История падения и восстановления "монархии" повторяется и в Смутное время. "Когда сия линия, – пишет царь о потомках Владимира, – пресеклась злодейством Годунова, тогда через смятение едва паки к падению не пришла, которую дед наш <...> трудами очистил и успокоил, отмщение ж и распространение сыну своему оставил" [Устрялов]. Дело своего отца по "отмщению" и "распространению" продолжает сам Петр. Именно такой, по всей видимости, царь и представлял себе краткую историю, которую должно было "внушать" после азбуки его "молодым" подданным.

История монархии представлена здесь в прямой зависимости от политических шагов того или иного правителя. Ошибка Владимира (разделение земель между двенадцатью сыновьями) ведет к тому, что государственная "махина" оказывается "разсыпана". По "Правде воли монаршей" и указам о майорате мы знаем, что Петр был принципиальным противником такой практики.

Но для нашего рассуждения важнее другое: Петр относится к событиям начала XI в. как к событиям актуальным. В этом рассуждении отразилось убеждение царя в том, что "истинная политика" не зависит от исторических перемен и всегда остается неизменной. Владимир представляется Петру правителем, перед которым стояли те же задачи, что и перед ним самим. Не только Владимир Святославович, но и ветхозаветные цари и патриархи (и к этой теме мы еще обратимся) виделись Петру такими же политиками-практиками. В черновике предисловия Петр называет освобождение от "варваров" при Иване III новым крещением: "яко новым крещением, силою воинскою христианство от вышереченных варваров свободил". Такая формулировка мотивирована в рассуждении Петра угрозой "идолства" и "бусурманства". Однако сама логика возведения военной победы (в данном случае – серии военных и дипломатических побед) к крещению, то есть начальному событию в истории русской церкви, чрезвычайно показательна и вновь отсылает нас к "практическому" пониманию Петром древней истории. Для царя нет принципиального различия между событиями политической и церковной истории. Точно такой была логика Петра, когда он называл Полтавскую победу "русским воскресением".

В период с 1708 по 1720 гг. Петр заказывает, обсуждает или составляет сам ряд сочинений исторической тематики. Все эти сочинения имеют, по крайней мере, одну общую черту: она посвящены истории его царствования. Различие же заключается в глубине исторической перспективы. У Петра в черновике предисловия повествование начинается от Владимира, у Поликарпова – от Василия Ивановича, у Гизена – вовсе лишено исторической перспективы. Выбор исходной точки отсчета в каждом случае зависит, конечно же, от конкретной задачи, которую ставит повествователь (и мы специально останавливались на тех задачах, которые стояли перед Федором Поликарповым). Но само представление о том, что царствование есть мера исторического периода, что ряд особым образом связанных между собой событий подчинен ритму биологического и политического существования государя, объединяет эти повествования. Различная глубина исторической перспективы в таком случае отражает поиск той исходной причины или цепочки причин, которая определила особую миссию Петра как монарха.

Вместе с составлением истории царствования, у Петра в конце 1700-х – начале 1710-х гг. был и план создания истории войны со шведами. Попыткой его реализовать была "Марсова книга" – собрание реляций, гравюр с планами сражений и осады крепостей, описаний и изображений фейерверков. Никаких пояснений или дополнений к включенным в "Марсову книгу" материалам в сохранившихся экземплярах сделано не было и, скорее всего, не предполагалось. Ряд планов был заново гравирован в выбранном для этого издания формате, некоторые из реляций Петр специально редактировал, но, по сути, это была подборка разного рода материалов, публикованных в ходе военных действий. "Марсова книга", по замыслу Петра, было произведением открытого типа: война продолжалась, ход военных действий освещался в новых реляциях и изображался на новых гравюрах. Эти материалы подшивались к уже отпечатанным книжкам.

18 октября 1711 г. Петр дал указание Бенедикту Шиллингу начать работу над некоторым историческим сочинением. Скорее всего, речь шла именно о подготовке материалов для "Марсовой книги". "По указу великого государя, присланному из походу, – говорится здесь, – велено <...> Историю о поведении всея нынешния войны, которая содержится междо Российскими, Польскими и Свейскими войски, с начала тоя войны до нынешняго времени сочинить <...> того ради довлеет взять с печатного двора все ведомости, какия там печатаны были с вчатия самыя войны и до нынешняго времени, что при всяких приключившихся воинских случаях чинилося, а именно с 700 году до нынешняго году и месяца ведомости о боях городовых, осадах и о взятиях, о победах, о подъездах и о прочих воинских поведениях". По указу было собрано "702 года юрнал о взятии города Нотенбурха, 703, 704 годов ведомостей две книжки в четверть в переплете, а с 700 и нынешняго 711 годов по вышеписанное число, всего по счету печатных ведомостей и реляций 162 посланы с сим великаго государя указом. Справщик Федор Поликарпов" [Устрялов]. Тип собранных материалов указывает на то, что речь идет о "Марсовой книге" или сочинении именно такого типа. Это подтверждается и хронологией: через пять месяцев после того, как поручение было передано Шиллингу, в апреле 1712 г. царь указал "вырезать планы и фигуры к Марсовой книге". Таким был круг исторических тем, которые интересовали Петра к тому времени, когда начинается работа над "Гисторией Свейской войны".

Документ и свидетельство "самовидца" в кругу источников "Гистории Свейской войны"

"Гистория Свейской войны" была задумана Петром как сочинение особого рода. Работа над ней начинается в 1718 г. Именно тогда Петр строит планы "написать о войне, как зачалась и о нравах и случаях, как и кем делана" [Устрялов]. Вопреки авторитетному мнению Н. Г. Устрялова, Пештич отказывается считать автором "Гистории" лично царя. "Этот труд <...> был создан в результате длительной работы целого коллектива. Одни должны были представлять требуемые материалы, другие выискивали их в дебрях различных учреждений, третьи обрабатывали, четвертые использовали их непосредственно при составлении истории" [Пештич]. Весь процесс работы по подбору материала и созданию основного текста "Гистории" коллективом составителей под руководством кабинет-секретаря А. В. Макарова детально описан Пештичем. Достаточно подробно исследователь останавливается и на работе царя по редактированию этого сочинения [Пештич]. Тем не менее, организация работы над "Гисторией Свейской войны", отбор материала, характер редакторской правки, внесенной царем, наконец, тематика обширных вставок концептуального характера, вышедших из-под пера Петра, дают возможность описать систему представлений Петра-историка в период работы над этим сочинением, то есть в 1719-1724 гг. Несколько уточняя мнение Устрялова, можно сказать, что Петр был автором концепции "Гистории Свейской войны" и руководил ее составлением.

Историческое сочинение, по мнению Петра, должно быть основано на документальных свидетельствах. С самого начала работы над "Гисторией" царь полагал необходимым включать в ее текст подлинные исторические документы. В начале января 1722 г. Петр записывает: "Чтоб вписать в Историю Свейскову и где что под номером положить" [Воскресенский]. О приложениях А.В. Макарову 15 июня 1722 г. пишет и секретарь коллегии Иностранных дел Иван Юрьев: "О собрании к той Гистории приложения буду по всякой возможности трудиться" [Воскресенский]. Пештич полагает, что здесь речь идет о распределении материала между текстом и приложениями [Пештич]. Но если вспомнить, каким образом было организовано повествование в "Рассуждении о причинах Свейской войны" П. Шафирова, где "под литерами" были опубликованы дипломатические документы, доказывающие справедливость того или иного заявления, то можно с большой степенью уверенности говорить о планах Петра дать в приложении к "Гистории" большую подборку документов разного характера.

В упомянутом сочинении Шафирова следует отметить и особое отношение к документу. Во вступительной части (она не имеет специального заглавия и страницы здесь не нумерованы) Шафиров поясняет, зачем нужна его книга. "Декларации, манифесты и универсалы письменные", полагает автор, не дают правдивой и всеобъемлющей картины происходящего, "оные токмо по каждой страны интересу и по состоянию времени, и по потребности всегда конъюктур, а особливо со стороны ЕЦВ, токмо в кратком определении были сочинены. И большая часть оных в ответ на многие со Шведской стороны ругательные". По опыту дипломатической и приказной работы П. Шафиров хорошо знал, как составляются "манифесты и универсалы". Роль Петра в подготовке "Рассуждения" Шафирова хорошо известна. Материалы к книге (которая была важной дипломатической акцией) готовились сотрудниками Посольского приказа по указаниям царя. Несколько страниц для "Рассуждения" были написаны лично Петром [Устрялов]. Можно полагать, что Петр разделял оценку документа как исторического источника, которая дана в сочинении Шафирова.

По причине ненадежности документа как такового, вторым важным принципом работы над "Гисторией Свейской войны" стала проверка сведений, почерпнутых из разного рода документальных источников, воспоминаниями "самовидцев". В одних случаях Петр требовал письменных отчетов от участников того или иного события, в других – отсылал уже составленный текст "Гистории" для проверки и уточнения деталей таким "самовидцам".

Во вступительном комментарии к "Троянской истории", сведения, полученные от "истинных свидетелей ополчения", которые "сами бяху на бранех списатели и самовидцы" оценивались именно как исторические свидетельства. Роль такого рода свидетельств Петр подчеркивал и в предисловии к "Воинскому уставу". "Того ради, – пишет он здесь, сравнивая стрелецкое войско и регулярные полки, – будучи в сем деле самовидцы обоим, за благо изобрели сию книгу, Воинский устав" [Воскресенский]. То есть для Петра одним из базовых в его отношении к историческому сочинению было представление о том, что документы могут в зависимости от "коньюктур" искажать действительный ход событий, а люди, если они не стремятся намеренно скрыть что-либо, могут свидетельствовать правдиво.

"Дедикация" Шафирова в "Рассуждении о причинах Свейской войны" демонстративно начинается со слов "Я восприемлю дерзновение" (инициал "Я" огромный, украшен изображением цветочного куста). Личный характер выступления Шафирова подчеркивается и в дальнейшем. "Аз не хочу, – пишет автор, – многими витийскими, или риторическими краснословии, или логическими аргументами доказывать, но самыми делами вкратце освидетельствовать могу". И далее: "Я не могу отрещи, да бы не было в прежних и в нынешних веках множества монархов великой премудрости в политических делах, храбрости, воинском искусстве и отваге, в милосердии, и прочих добродетелях ему <Петру> подобных, ибо тем бы показал я себя явственно ласкателем и похлебцом" [Шафиров]. Задачи Шафирова отличались от тех, которые стояли перед составителями "Гистории", но способ построить правдивое повествование был тот же: он обеспечен свидетельством участника события, если, конечно, этот участник событий не "похлебец".

Петр искренне стремится составить правдивое повествование о войне. Исследователи, которые пытались найти идеологические конструкции, маскирующие те или иные факты, принуждены были довольствоваться двумя-тремя примерами из этой области. "Во время составления "Гистории Свейской войны", когда острота многих событий начала исчезать, формулировки преднамеренно изменялись, смягчались, сглаживались, например, известие о шведских знаменах, взятых в Выборге в 1710 г. В "Походном журнале" Петра о них сообщалось коротко и выразительно – неприятельские знамена "волокли" по земле; у Гюйссена – "положили" у церкви, в "Гистории Свейской войны" – "несли". Или еще пример: в "Ведомостях" за 1704 г. в сообщении о взятии Нарвы можно было прочесть следующее: "Такой трактамент учинили, что и младенцев не много на сей свет пустили". В "Гистории" этого, естественно, нет" [Пештич].

Роль свидетельства "самовидца" в работе по составлению Гистории необычайно велика. В уже цитировавшемся письме к Макарову от 15 июня 1722 г. Иван Юрьев писал: "Часть Гистории с 1711 по 1716 год я исправно получил, и те тетради, по приказу вашего благородия, вручил к переосмотрению его превосходительству, барону Петру Павловичу <Шафирову>. И когда высмотрит, то я, оные перебеля, к вашему благородию пришлю" [Воскресенский]. Мы не знаем, читал ли Шафиров другие части "Гистории" (скорее всего, читал), но о ходе, например, переговоров с Турцией и о заключении мира после Прутского похода (а именно эти события должны были попасть в тетрадь "с 1711 по 1716 год") никто не знал больше, чем "барон Петр Павлович". За несколько месяцев до того, в январе 1722 г., М. Г. Ромодановский сообщал тому же Макарову: "Указом царского величества требовано, чтобы прислан в Кабинет его величества к сочинению Гистории о настоящей Шведской войне, о Астраханском бунте, от чего он зачался, и как имя стрелецкому сыну, который возмущал и по розыску казнен, <...> також о стрелецком бунте, что учинили пришед под Воскресенским монастырем, выписки посланы" [Устрялов]. М. Г. Ромодановский принимал непосредственное участие в усмирении стрельцов (в 1697 г. находился со стрелецкими полками на Литовской границе).

Кроме того, по сведениям Пештича, "начальник Преображенского приказа кн. Ф. Ю. Ромодановский представил подробную записку о стрелецком бунте 1698 г., В.В. Долгорукий составил историческую записку о Булавинском восстании. <...> Я. В. Брюс представил сведения о состоянии артиллерии в разное время, генерал-полицмейстер А. М. Девиер – о первых строениях в Петербурге и Кронштадте. Б. П. Шереметев,              М. М. Голицын, А. И. Репнин, Ф. М. Апраксин и многие другие прямо или косвенно участвовали в составлении истории" [Пештич].

24 августа 1722 г. Феофан Прокопович писал Петру: "Что присланным в.<ашего> в.<еличества> указом, в достопамятной славных в.<ашего> в.<еличества> дел истории пополнить и исправить мне, нижайшему вашему богомольцу, повелено, то делом исполнить усердно тщуся". Но как только Прокопович включился в работу над "Гисторией", он столкнулся с отсутствием регулярных записей: "оная история небезтрудно собирается, – пишет он царю, – и не без того, чаю, что иные славные и знатные дела неведением и небрежением журналистов и без описания оставлены суть". Для того чтобы в дальнейшем избежать такой ситуации, Феофан предлагает во время похода 1722 г. назначить специальных "адъютантов", которые будут вести записи. Задачу их Феофан формулирует своеобразно: записывать следует "знатное и к истории достойное" и "с надлежащими обстоятелствы". Записи будут поступать архимандриту Воскресенскому Лаврентию, который "записывать будет без всякого украшения простым стилем". Наконец, со временем из этих записей можно будет "и со украшением историю сию собрать" [Воскресенский]. Феофан Прокопович фактически предлагает Петру учредить специальное ведомство, которое будет вести записи и составлять на их основе описания событий военной истории. То есть наряду с реляциями, которые составляются "по случаю" и подвержены "конъюктурам", должны вестись еще специальные записки исторического характера, куда будет внесено "к истории достойное" со всеми деталями.

В качестве "самовидца" выступает и сам император. 28 января 1723 г. Макаров подал Петру докладную записку под заголовком "В Гистории к апробации". В списке вопросов, которые требовали уточнения, были, например, вопросы "о первом свидании с королем Польским в Раве", "о новом году, как начали праздновать, и о платье старинном", "о стандарте", "о наших воинских людях, что <...> шведский генерал Мардефельд живых колол" и др. "Некоторые из сих статей, – указывает издатель этого документа                Н. Устрялов, – государь исправил в самом тексте; другие оставил без поправок, как они были изложены; сверх того написал на 7 страницах <...> изъяснение" [Устрялов]. Фактический материал "Гистории Свейской войны", таким образом, составляли документы и свидетельства участников событий. Однако этот материал был вмещен составителями "Гистории" в достаточно жесткие концептуальные рамки, которые определялись, в первую очередь, самим царем.

Заметки Петра I к "Гистории Свейской войны"

"Гисторию Свейской войны" Петр планировал разделить на три части так, чтобы каждая из частей описывала ровно по семи лет ведения войны. Об этом можно судить по сохранившемуся в рукописях разделению основного текста этого сочинения на книги [Пештич]. Такая периодизация впервые появляется в указе Петра сразу по заключении мира: мир праздновался трижды и каждый раз торжества продолжались семь дней (по одному дню за каждый год войны). Деление войны на три семилетия носило чисто символический характер. Ни в указе о праздновании мира, ни позднее в "Гистории" Петр не делает попытки увязать реальный ход войны с этой условной периодизацией. Строгая хронологическая симметрия была для Петра знаком предначертанного свыше плана войны, поэтому именно эта символическая периодизация, а, например, не последовательность важнейших побед, таких, как Полтава или Гангут, определила ритм повествования в "Гистории".

Уже с конца 1690-х гг. все перемещения монарха фиксировались в "Походных журналах". Эти журналы были в свое время переданы барону Гизену для составления истории царствования Петра. История царствования была названа Гизеном "Журнал Петра Великого". И по своей структуре (год был избран в качестве единицы повествования), и, как мы пытались показать, по своей концепции, сочинение Гизена, как и организация торжеств в начале 1710-х гг., отражало размышления Петра о том, какие хронологические закономерности определяют основные события его правления.

В отличие от сочинения Гизена, в "Гистории Свейской войны" нет разбивки на отдельные годы, текст вообще не делится на отдельные сегменты ни формально, ни по типу построения рассказа. То есть год (который в описании Гизена совпадает с военной компанией и имеет свое начало и конец) не является здесь единицей повествования, единицей повествования становится отдельное событие в ходе войны. В соответствии с этим меняется и заглавие. В походных журналах Петра и "Журнале" Гизена рассказчик следует перемещениям и занятиям монарха. "Гистория Свейской войны", как "Троянская история" или "Повесть о взятии Царьграда", посвящена одному военному предприятию, и повествование здесь следует всем перипетиям войны. Отступлений, в которых бы давалась оценка того или иного события (как это было у Гизена в начале года), в "Гистории" практически нет. Одним из немногих и наиболее пространным и значительным в концептуальном плане является комментарий к поражению под Нарвой. "Шведы, – читаем здесь, – над нашим войском викторию получили, что есть бесспорно: но надлежит разуметь, над каким войском оную учинили <...> единым словом сказать, все то дело яко младенческое играние было: а искусства ниже вида" [ГСВ, 25]. К темам "младенческого играния" и воинского искусства мы уже обращались. Остановимся подробнее на том, что Петр имел в виду, говоря о "над каким войском".

Главную из причин поражения под Нарвой царь видит в том, что основную часть российской армии составляли нерегулярные полки. Регулярная гвардия, как подчеркнуто в "Гистории", единственная была способна противостоять шведам под Нарвой в 1700 г. Нерегулярное же стрелецкое войско Петр сравнивает с янычарами: "Оная пехота устроена была образом янычар турецких, [которые правда и воздали по-янычарски] и всегда были за одно" [ГСВ, 2]. В заметках Петра и подготовительных материалах к "Гистории" характеристики стрелецкого войска появляются неоднократно.

Наиболее развернутый рассказ о создании регулярного войска и роспуске стрелецкого Петр включил в "Объявление к Уставу воинскому", который датирован 31 марта 1716 г. "Понеже всем есть известно, коим образом отец наш <...> в 1650 году начал регулярное войско употреблять, и Устав воинский издан был; и тако войско в таком добром порядке учреждено было, что славные дела в Польше показаны и едва не все королевство завоевано было; также купно и со шведами война ведена была". Регулярное войско и наличие устава ("добрый порядок") Петр прямо связывает здесь с военными успехами Алексея Михайловича. Однако это начинание Алексея было со временем забыто, что привело к целой серии поражений. "То, что последовало потом, – пишет Петр, – не точию с регулярными народы, но и с варварами, (и без стыда), что ни против кого стоять могли, яко о том свежая еще память есть, [что чинилось при Чигирине и Крымских походах, умалчивая старее], и не только тогда, но и гораздо недавно, как с турки при Азове, так и в начало сей войны при Нарве". В этом отрывке Петр характеризует двух главных противников России: турки названы "варварами", шведы – "регулярным народом". Тип армии является, таким образом, не просто результатом воли того или иного правителя: регулярное войско есть войско регулярного народа. Преобразование армии Петр ставит в прямую связь с преобразованием всего политического уклада (признаком регулярности, как мы видели, для него не в последнюю очередь служит наличие уставов, не случайно царь лично работает над их составлением).

Гвардию варварской Турции составляют янычары, которых Петр сравнивает со стрельцами. Янычары в характеристике Петра не просто нерегулярная пехота. Царь вспоминает о них в "Гистории", когда говорит о стрелецком бунте: стрельцы, взбунтовавшись, "воздали по-янычарски" и "всегда были за одно". Во-первых, Петр связывает здесь склонность стрельцов к бунтам с устройством войска и, соответственно, устройством политического быта в целом. Во-вторых, уставам, которым подчиняется регулярное войско, оказывается противопоставлена своего рода корпоративная мораль стрельцов и янычар ("всегда были за одно").

Близкое противопоставление появляется уже у Гизена, когда он пересказывает речь Шеина, отправляющегося с войском навстречу взбунтовавшимся стрельцам: "Сила той речи была такова: что оное де столь печальное состояние дел касалось до службы и должности всего отечества и до сохранения ЕЦВ <...>: что в той святой и так нужной экспедиции не надлежало им смотреть на свойство, сродство или дружбу, для того де, что те мятежники восстали так злобно против самодержца своего, и дышали они только огнем и пламенем против всего государства и против их самих, и что в таком де случае сыну можно и должно по всем правам отца своего убить" [Гизен]. "Служба" и "должность" отечеству и всему государству противопоставлена здесь всяким другим отношениям, связывающим людей. Именно к стрельцам Петр относил, как можно полагать, представление о приоритете частных или личных связей и интересов перед долгом службы государю и отечеству.

Вернемся к "Уставу воинскому" 1716 г. "Потом, – продолжает Петр рассказ об учреждении регулярного войска, – когда (с помощию Вышнего) войско распорядили, то какие великие прогрессы с помощию Вышнего учинили над каким славным и регулярным народом. И тако всяк может рассудит, что ни от чего иного то последовало, токмо от доброго порядку, ибо все безпорядочной варварской обычай смеху есть достойной, и никакова добра из оного ожидать невозможно" [Воскресенский]. Преобразование войска, таким образом, знаменует переход России от "варварского обычая" к "доброму порядку", который есть признак "регулярного народа". Обратим внимание на то, что Петр противопоставляет "порядку" именно "обычай": обычаи складываются постепенно и связывают настоящее с прошлым, "порядок" в этом противопоставлении получает значение неизменности и универсальности (он внеисторичен). То есть учреждение регулярного войска является, по мнению Петра, не переходом от старой системы к новой, а разрывом со старой и "варварской" системой и переходом к единственно правильной.

Разрыв с "варварскими" обычаями в 1699 г. Петр отмечает и в недатированной записке, составленной в процессе работы над "Гисторией". "В том же году, – пишет здесь царь, – начали грамоты, отправляемые к другим христианским государям и ратификации <...> подписывать своею собственною рукою, чего прежние российские государи не чинили, а употребляли только печать (как и ныне чинится с азиатскими дворами)" [Воскресенский]. Прежние российские государи придерживались обычая "азиатских дворов", Петр с этим обычаем разрывает.

К 1722 г. относится специальная записка царя "Для истории о начале регулярных войск". "Почали набирать прямое регулярное войско <...>, – пишет Петр, – о котором регулярных полков наборе резидент шведский Книперкрон в сильных терминах предлагал, для чего регулярные полки заводят, каких не бывало, и что тогда мир со всеми соседями был. На что ему ответствовано, что по распущении стрельцов никакой пехоты тогда сие государство не имело, без чего быть нельзя" [Воскресенский]. Обратим внимание, что Петр считает важным подчеркнуть противодействие шведского резидента набору регулярных полков.

28 января 1723 г. кабинет-секретарь Макаров подал Петру записку под заголовком "В Гистории к апробации" (мы ее уже упоминали выше). В ней были выписаны эпизоды, для освещения которых требовалось личное участие царя. В списке Макарова было 12 пунктов, из них 5 посвящены поражению под Нарвой: "На 7 листу о войске шведском, в каком числе первый поход король под Нарву учинил. На 10 листу о полках гвардии. На 13 листу сколько нашего войска, после побития под Нарвою, пришло в Новгород и сколько побито шведов. На том же, о 10 полках драгунских новонаборных. На 18 листу о гвардии, что оная была в Новгороде". Вопросы Макарова, как мы видим, следуют сложившейся концепции поражения (неопытность "новонаборных" полков, особая роль гвардии) [Устрялов].

Вернемся непосредственно к тексту "Гистории Свейской войны". Комментарий к поражению под Нарвой завершается пространным рассуждением о роли Промысла. Напомним, что в приведенном выше отрывке из "Устава воинского", Петр, говоря о заведении регулярного войска, дважды подчеркивает, что это было "учинено" "помощию Вышнего". В "Гистории" эта тема разработана особенно подробно. "Правда, – читаем здесь, – сия победа в то время зело была печально чувственная, и яко отчаянная всякая впредь надежды, и за великий гнев Божий почитаемая. Но ныне, како о том подумать, во истинну не в гнев, но милость Божию исповедати долженствуем <...> но когда сие несчастие (или лучше сказать великое счастие) получили, тогда неволя леность отогнала, и ко трудолюбию и искуству день и ночь принудила, с которым опасением и искуством как час от часа сия война ведена, то явно будет из следующей при сем истории" [ГСВ, 25-26]. Теперь, когда война была уже выиграна, поражение в глазах Петра было "счастием" и "милостию Божией". Последние слова этого отрывка ("как час от часа сия война ведена, то явно будет из следующей при сем истории") знаменательны. Мы видим, что подробный анализ поражения под Нарвой Петр считал своего рода введением в рассказ о войне, именно этот эпизод должен показать читателю смысл войны в целом. Собственно история войны "следует" за рассказом о нарвском поражении (такое деление событий войны отразилось, как мы видели, уже при организации мирных торжеств, где праздновался именно период побед).

Остановимся на ряде других известий "Гистории", которые вместе с нарвским эпизодом предваряют рассказ о войне и отразились в собственноручных набросках Петра к этой части. В недатированном наброске (Воскресенский помещает его между документами 1722 г.) царь писал: "Того же [1699] году исправлена друкарня в чистоте печати, и начали многие книги переводить и печатать (о воинских делах), <...> и прочих художеств, также и исторические и календари. <...> Того ж времени дал позволение всем своим подданным ездить во иностранные европския государства, для обучения, которое прежде было запрещено под казнью, и не точию позволил, но еще к тому их понуждал. <...> Тогда ж, по примеру других христианских государей, учинил Российский орден святого апостола Андрея Первозванного <...>. Определено торжество Нового году генваря с 1 числа, прежнее сентября с первого числа отставлено. И оное действительно начало свое восприяло в 1700 году" [Воскресенский]. Здесь Петр упоминает и целый ряд других новшеств: собственноручные подписи царя под документами разного рода (о чем уже шла речь выше), введение немецкого платья, бритье бород.

Ни одно из перечисленных новшеств не имеет прямого отношения к ходу войны. Забегая вперед, выскажем предположение, что царь стремится очертить здесь круг преобразований, которые, наряду с введением регулярного войска, ставили Россию в круг "регулярных" народов (или, по крайней мере, приближали ее к этому идеалу). Эти преобразования не могли сделать Россию сильнее в военном отношении, но они должны были сделать ее достойной войны со Швецией. Петр считал, как мы видим далее, важнейшим достижением начала своего царствования уже то, что ему удалось втянуть Карла XII в войну с Россией.

Совсем иной характер носят преобразования, которые были ответом на нужды, связанные с ведением войны. В записке от 5 декабря 1724 г., за месяц до своей кончины, Петр писал: "В Гистории чтоб писать, в которое время какия вещи для войны [и прочие художества] и по какой причине или принуждению зачаты, например, ружье для того, что не стали пропускать; також и о прочих" [Воскресенский].

Показательно, что еще в январе 1722 г. Петр, говоря о необходимости включить в "Гисторию" сведения об изменениях в сфере гражданского быта, не пишет так прямо о "принуждении": "Чтоб вписать в Историю <...> что в сию войну сделано, каких когда разпорядков земских и воинских обеих путей регламентов, и духовных; также строение фортец, гаванов, флотов корабельного и галерного и манифактур всяких, и строения в Питербурге и на Котлине, и в прочих местах" [Воскресенский].