Объявление начальника Петроградского гарнизона

...будто бы офицеры в полках отбирают оружие у солдат... заявляю... к недопущению подобных действий со стороны офицеров, вплоть до расстрела виновных.

Энгельгардт

 

ВОЗЗВАНИЕ ОФИЦЕРОВ К СОЛДАТАМ

Боевые наши товарищи солдаты! Пробил час народного освобождения. И мы, ваши сотоварищи на передовых позициях... смешивали кровь с вашею на поле сражения... Верьте же, что свобода родины нам дороже всего. Старый самодержавный строй, который за два года войны не сумел дать окончательную победу, пусть сгинет навсегда. Мы вместе с вами предаём старый строй проклятию. Товарищи солдаты! Не бросайте ружей. Возвращайтесь в свои части для дружной работы вместе с нами...

Ваши товарищи офицеры. Государственная Дума.

 

ПАЛА РУССКАЯ БАСТИЛИЯ — Грозный шквал Великой Революции докатился до стен Петропавловской крепости...

 

ПРИСОЕДИНЕНИЕ КРОНШТАДТСКОЙ КРЕПОСТИ — Восставшим гарнизоном была взята местная цитадель, убит стоявший за старый порядок военный губернатор Вирен... В Кронштадт командированы депутаты Государственной Думы Пепеляев и Таскин. Перед фронтом выстроившихся войск они произнесли горячие речи, принятые восторженно. Временным комендантом кронштадтской крепости назначен Пепеляев.

 

По сведениям Комитета Государственной Думы ни в Петрограде, ни в окрестностях столицы НЕТ НИ ОДНОЙ ВОЕННОЙ ЧАСТИ, КОТОРАЯ СОХРАНЯЛА БЫ ВЕРНОСТЬ ПАВШЕЙ ВЛАСТИ.

 

ПРИКАЗ ПО ВОЕННЫМ УЧИЛИЩАМ — Владимирскому, Павловскому, Топографическому... Производить все обычные занятия. Обращаться кому-либо к начальству училища с требованием о выдаче оружия и боевых припасов — воспрещается под строжайшей ответственностью перед Временным Комитетом Государственной Думы.

 

...Власть Комитета Государственной Думы абсолютна, ибо нет возражающих против неё. Её веления — закон, она — благодетельна, она — популярна....Государственная Дума — вот наш национальный вождь в великой борьбе, всколыхнувшей всю страну...

 

БОЙТЕСЬ ПРОВОКАЦИЙ — Расползлось чёрное отродье вчерашних тиранов, холопы сражённой власти, и призывают празднично настроенную толпу к погромам магазинов, выкрикивают дикие лозунги опасного бунтарства. Появились какие-то тёмные личности, закишели шептуны. Но замыслы слуг тьмы и позора разбиваются о чистую совесть просветлённого народа.

 

ТЕЛЕГРАММА ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО КАВКАЗСКОЙ АРМИЕЙ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА на имя М. В. Родзянки.

...обратился к Государю Императору с верноподданнической мольбой ради спасения России и победоносного окончания войны принять решение, признаваемое вами единственно правильным выходом...

 

АРЕСТ Н. МАКЛАКОВА

АРЕСТ МИНИСТРА ТОРГОВЛИ

 

...Общее собрание членов всероссийского общества редакторов ежедневных газет... Свобода слова, неизменно составляющая руководящий принцип общества... Глубокое убеждение, что полное ограждение этой свободы необходимо и в настоящий момент... Подчёркивают, что новая власть является истинной выразительницей народа и только она может способствовать расцвету страны...

 

...Также доставлена в Таврический дворец небезызвестная графиня Клейнмихель...

 

ПРЕДСТАВИТЕЛИ СОЮЗНЫХ СТРАН В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ. ПРИЗНАНИЕ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА ИНОСТРАННЫМИ ДЕРЖАВАМИ. —...Были приняты военные агенты и дипломатические представители Англии, Франции и Италии, заявившие... При приходе итальянской делегации огромные массы народа, с утра переполняющие Екатерининский зал, восторженно приветствовали: «Да здравствует Италия!»

 

...Мы не будем предателями по отношению к французам. И мы до конца выполним слово, данное Англии...

 

НАКАНУНЕ АМНИСТИИ — Под председательством комиссаров Государственной Думы в министерстве юстиции вырабатывается указ о полной амнистии по политическим делам. На совещании выяснилось, что тюремное управление, ввиду его разгрома, не будет функционировать ещё длительное время.

 

В МИНИСТЕРСТВЕ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ — После арестования министра принят ряд мер к поддержанию и усилению... Комиссар А. А. Бубликов обратился... Упразднены некоторые коллегиальные органы... Энергичные меры приняты к уничтожению канцелярской волокиты.

 

ГДЕ МАРКОВ И ЗАМЫСЛОВСКИЙ?..

 

ГЕНЕРАЛ Н. И. ИВАНОВ — 1 марта в Петрограде циркулировали слухи, будто генерал Иванов во главе корпуса правительственных войск идёт на Петроград. По проверке слухи эти оказались ни на чём не основанными.

 

Комиссар по военному министерству А. И. ГУЧКОВ объезжал 1-го марта все казармы и отдавал распоряжения.

 

ТЕЛЕГРАММА ПЕТРУ АЛЕКСЕЕВИЧУ КРОПОТКИНУ в Лондон от Бурцева: «В этот исторический момент ваше присутствие необходимо».

 

ТЕЛЕГРАММА ПЛЕХАНОВУ...

 

ГРАЖДАНЕ! Власть, сильная доверием населения и армии, может исходить только от Государственной Думы. Мы приглашаем всех граждан, соблюдая непрерывность производительного труда, предоставить все силы в распоряжение Государственной Думы. Не время для распрей, споров, лишь в единении спасение Родины. Германия не дремлет.

 

РАЗГРОМ КВАРТИРЫ ДЕПУТАТА Л. А. ВЕЛИХОВА — Вчера в его квартиру нагрянули неизвестные, переодетые в солдатские шинели, и под видом обыска произвели полный разгром квартиры. Похищены все драгоценности и носильное платье, захвачено до 300 штук визитных карточек депутата. Велихов просит предупредить публику от самозванцев.

Подобные случаи были и во многих других квартирах, где появлялись неизвестные люди, обыскивали, уносили деньги и вещи.

 

ПОТОК ПРИВЕТСТВИЙ — Со всех концов России... телеграммы от населения, городских дум, земских собраний... В восторженных выражениях приветствуется решение Комитета Государственной Думы стать во главе народного движения... Масса трогательных телеграмм от отдельных лиц, стоящих во главе крупных предприятий... Представитель нижегородских мукомолов предлагает бесплатно предоставить все свои мельницы для нужд родины...

 

СОВЕТ СЪЕЗДОВ ПРОМЫШЛЕННОСТИ И ТОРГОВЛИ собрался впервые после низвержения старого правительства... Преклоняясь перед подвигом, явленным стране Государственной Думой... он вольёт в страну свежие силы для полного отражения неприятельского нашествия...

 

ВОЗЗВАНИЕ ОБЩЕСТВА ОТЦОВ ДЬЯКОНОВ г. ПЕТРОГРАДА

Аз есмь с вами до скончания века. Аминь... Православное духовенство Петрограда и всей России призывается к единению с народом. Промедление угрожает православию гневом народа.

 

В Москве — Большой и Малый театры заняты войсками, которые спят в фойе и на сценах...

 

В Царицыне —...Волна радости и энтузиазма. «Дума — спасительница России» — раздаётся повсюду. Арест тёмных сил произвёл колоссальное впечатление, взрыв восторга. Посланы приветственные телеграммы народным избранникам, ставшим во главе власти в страшный момент.

 

ПОДРОБНОСТИ ВЗЯТИЯ БАГДАДА английскими войсками...

 

НА ФРАНЦУЗСКОМ ФРОНТЕ...

 

НА БАЛКАНСКОМ ФРОНТЕ.

 

318

 

Хотя Военная комиссия была создана, чтобы руководить военными событиями, но самое большее, что ей удавалось, — это компетентно следить, как события сами происходят, и умно комментировать их внутри себя. Уже имела она под рукой пишущие машинки и отличных писарей, уже и караул преображенцев отражал её от натиска пустых посетителей; по её полномочию сидели офицеры в Таврическом дворце и в Доме Армии и Флота, выписывали тысячи удостоверений офицерам на право быть, на право жить, на право выехать или носить оружие. (Офицеров из частей приводили только что не убитыми — и уж как они рады были получить охранную революционную бумажку!) И обороною самого дворца Комиссия несомненно руководила: эвакуацией той массы взрывчатых веществ, натащенных сюда в первые дни революции, и особенно пироксилина, опасного для перевозки в холодное время (его утепляли в колодце).

Если что происходило серьёзное, благоприятное или неблагоприятное, то Военная комиссия могла только узнать и удивиться. Так удивлялись они сегодня событию на станции Луга: каким образом нестроевому, невооружённому, неопытному разбродному гарнизону удалось бескровно обезоружить такую отличную боевую часть как Бородинский полк?

А если издавался в Петрограде военный приказ — то оказывалось, что он исходил не из Военной комиссии. Вчерашний приказ Энгельгардта о том, что офицеров будут расстреливать за попытку навести порядок с оружием, Военная комиссия к себе не относила, как и самого шпака Энгельгардта, лишь по недоразумению окончившего Академию, да он уже и председателем Комиссии не был. (Председателем был неизвестно кто: Гучков — всё время в разъездах, а помощником председателя лез эпилептик генерал Потапов, его не признавал тут никто).

И неудержимый казак Караулов всё более размахивался в приказах. Вечером он издавал приказы по всему Петрограду — как комендант Таврического дворца. Сегодня он не был комендант, но всего лишь как член Временного Комитета Думы опять издавал по всему Петрограду уже Приказ № 3, везде распубликованный и развешенный, самым решительным языком (впрочем, это и Половцов подписал бы: воров и грабителей задерживать и даже расстреливать). Смеялись (да и не смеялись), что Караулов примеряется выскочить в диктаторы.

Новый комендант Таврического, ещё один шпак, случайно с полковничьими погонами, либерально-сентиментальный журналист Перетц, пока сегодня ограничивался только удостоверениями на право проживания да пропусками на вход и выход из Таврического, но определённо тянулся тоже издавать громовые приказы, как бы не по всему Петроградскому округу.

А вот, гонясь ли тщетно за Карауловым, спохватился писать военные приказы и Совет рабочих депутатов! Ещё сегодня ночью, когда генштабисты разошлись и приютились спать кое-где, будто какие-то солдаты от Совета ломились в Военную комиссию, что желают читать приказ, ответили им, что до утра, — а утром они уже отпечатали газетами и листовками, раздавали и расклеивали повсюду, чуть не миллион экземпляров своего «Приказа № 1», ни много ни мало — по Петроградскому гарнизону.

Уже после утреннего кофе генштабисты читали его. Приказ № 1 грубо-претенциозно пародировал военные приказы по округу, а по сути — нёс всякий вздор, отражая то, что в городе уже творилось: выборы солдатских комитетов, недопуск офицеров, а во многих батальонах Петрограда шли и выборы офицеров, без того никто не смел командовать. Даже ещё удивляться оставалось, что приказ призывал солдат — соблюдать в строю и на службе строгую дисциплину. Если бы хоть так-то! — была бы польза и от этого приказа.

А особый язвительный пункт был направлен именно против Военной комиссии: не исполнять её приказов без Совета депутатов! Так ещё меньше оставалось у Военной комиссии власти и возможностей.

Запасные батальоны жили сами по себе, в каком как придётся, вот развозили туда Приказ № 1. Ездили, напротив, депутаты Думы уговаривать, но в более спокойные батальоны, а поехать, например, в Московский было невозможно.

Главный штаб крутился сам по себе, руководимый Занкевичем.

Академия Генерального штаба, по ту сторону Таврического парка, привыкала к новой власти. Генерал, её начальник, пришёл жаловаться, что у него отобрали автомобиль, Половцов трунил над ним:

— Ваше превосходительство, благодарите Бога, что вы сохранили голову.

Наступление внешних войск прекратилось полностью. Единственный доставленный полк подавления — Тарутинский, неподвижно стоял невдали от Царского Села. Бородинский был повёрнут назад. Остальные, кажется, и не должны были появиться.

Но опасность грозила не оттуда. Среди генштабистов комиссии появилось такое mot: если мы устоим против революционных властей, то мы революцию спасём.

Не говоря уже об Энгельгардте, Потапове, Караулове, Перетце — кто ещё командовал под их началом и в их окружении? Энгельгардт поручил «гвардии поручику» Корни де Бат две роты «для защиты населения» и сделал его комендантом городской думы — и он там энергично распоряжался, — а оказался он рядовой Корней Батов, не имеющий других целей как грабёж, чем и занялись его наряды. И арестован. А при питании арестованных сановников в министерском павильоне пристроился некто Барон, потом объявил, что выбран войсковым атаманом на Кубань, — и исчез раньше, чем его разоблачили.

А хаос в запасных частях распространялся уже из Петрограда и на все его окрестности.

И не было единой сильной руки надо всем этим. Во главе Петроградского военного округа — не было же теперь, после ареста Хабалова, после недоезда Иванова, — вообще никого!

Не может так существовать армия.

Из бесед генштабистов всё более выяснялось, что надо искать и предложить сильного и очень популярного генерала, не связанного с троном, — в командующего Округом. Ни один из них, полковников, стать на этот пост не мог по своему чину. (Половцов про себя уверен был, что в революционной обстановке этот пост — как раз для него, в этом был бы и весь смысл его прихода сюда. Но небрежением Ставки или самого Государя — он так и не успел получить генерал-майора).

И придумали кандидатуру — генерала Корнилова. Воин. Вся Россия знает и любит его за побег из австрийского плена. Никогда не бывал в любимчиках трона — и общество будет его приветствовать.

Хотели получить согласие Гучкова — но он весь день не появлялся. Решили доложить прямо Родзянке.

 

 

319

 

Утро государыни начиналось только в 11 часов. Но ещё задолго до того граф Бенкендорф собрал много вестей, и все неприятные.

Первый и ранний слух был — что готовится нападение на дворец.

Затем даже — что 30 тысяч солдат с пулемётами движутся к Царскому Селу.

Но этого ничего не случилось, никто снаружи не шёл на штурм дворца. Однако, хотя казачья наружная охрана с белыми повязками ещё оставалась, дворец как бы охранялся снаружи уже против самого себя — солдатами мятежных частей,

То есть взят в осаду, и значит могли проверять входящих, только женщины проходили свободно; граф Апраксин, сняв придворный мундир, пробрался в штатском.

Ещё пришло известие, что рота Собственного железнодорожного полка, охранявшая царский павильон — отдельную станцию для царских приездов-отъездов, ночью взбунтовалась, убила двух своих офицеров и ушла.

А потом оказалось, что ночью из подвалов самого дворца, не сказавшись, ушли охранявшие его две роты гвардейского экипажа, — ушли почти без офицеров, и без знамени, но подчиняясь приказу своего начальника великого князя Кирилла Владимировича.

Охрана дворца таяла.

Все известия были тяжелы, но знал граф Бенкендорф, что уход гвардейского экипажа всего тяжелей поразит государыню: их слишком любила царская чета, как своих.

Но была и одна хорошая новость: графу Бенкендорфу доложили ночную телеграмму, присланную генералу Иванову через дворцовый телеграф: Государь нашёлся! Он был во Пскове и намеревался скоро приехать. (До сих пор все телеграммы, разосланные государыней в разные города наугад, — возвращались с пометкою синим карандашом царскосельского телеграфа: «местопребывание адресата неизвестно»).

Со всеми этими новостями обергофмейстер Бенкендорф и ждал, когда пробудившаяся государыня позовёт его, чтобы доложить ей и всё горько необходимое, и единственное утешающее.

Хорошо привыкнув к государыне, он мог видеть сегодня по её вялости, подведенным кругам глаз, по тону голоса, что эту ночь она спала совсем мало. Она приняла его лёжа на диване. Но едва услышав, что Государь во Пскове и шлёт успокоительную телеграмму Иванову, и скоро намерен быть сюда сам, — так резко и радостно поднялась на локте — граф побоялся, что она повредит себе, изогнётся как-нибудь не так.

— Слава Богу! Слава Богу! — перекрестилась государыня, полусидя. — Значит, он не задержан никем! Он опять со своими войсками! Всё спасено! Он явится сюда в силе!

Усмехнулась своей слабости:

— А я, граф, лежу и удивляюсь: снаружи радостное солнце сегодня, и почему же может быть так всё плохо? Но солнце не обмануло.

Она позвонила и велела камеристке отдёрнуть тонкие шторы, забиравшие часть света.

Однако неизбежно было докладывать дальше. И почтительно домашний Бенкендорф сказал об уходе рот экипажа по вызову великого князя Кирилла.

Сперва — исторгся раненый стон из груди государыни. Она взялась рукой у лба. Снова опустилась на подушки. И так держа руку козырьком от слишком яркого света, произносила изредка:

— Трусы. Бежали. Какой-то микроб сидит во всех. Ничего не понимают. Мои моряки! Мои собственные моряки! Я не могу поверить. — И с новой силой извилась, вскричала: — И все офицеры?

— Нет, некоторые остались, Ваше Величество, и ждут вашего приёма.

Остальных новостей государыня уже не восприняла. Уже и не могла она лежать несколько часов, набираясь сил, надо было вставать, все ждали её.

И так, не собравши ясного сознания, она двинулась в новый безумный день.

Что может более подкосить, чем цепь измен? Все изменяли! Хотя Конвой никак не изменил — но горько было, что вся Россия теперь переполаскивает его измену... (А они — ни в чём не виновны. Из петроградской полусотни приехал конвоец: а у них уже слух, что Александровский дворец разрушен, и под развалинами погибла вся царская семья).

Даже раньше обхода больных детей приняла в розовом будуаре верных офицеров экипажа.

Рослые морские офицеры стояли со слезами в глазах от позора. Одно удалось им — сохранить знамя экипажа. Теперь они все просили, чтоб дозволено было остаться им при императрице. Они ставили это выше подчинения своему командиру и переступали его приказ.

Государыня была тронута их преданностью, и сохранением знамени, и тем отчасти простила экипажу.

— Боже мой, что скажет император, когда услышит об этом!..

И тут вскоре поднесли ей прямую телеграмму от самого императора — первую за двое суток!

Из Пскова, сегодня же в полночь. Радость прямых обращённых слов, нежность, невыразимая через чужое перестукивание телеграфных ключей. А новости — никакой, даже нет намерения скоро приехать в Царское, как выражено было Иванову.

Но лишь немного шагов она совершила, держа драгоценную телеграмму в руке, как генерал Гротен доложил ей несколько новых шоковых новостей.

Что в Луге — революция, и разоружён верный Бородинский полк, шедший сюда на выручку в распоряжение генерала Иванова. (Сразу кольнуло: Луга — на прямой линии из Пскова, как же проедет Ники?)

Что сам генерал Иванов со своим эшелоном ночью отбыл в сторону Вырицы. (Очевидно поехал выручать Государя!)

Что в Царском Селе возобновились беспорядки, грабёж, пьянство.

А телефоны дворца перестали работать с Петроградом. Несколько раз пытались вызывать — наконец телефонист прошептал в трубку: «Я не могу вас соединять. Телефон не в наших руках. Я прошу вас не говорить. Я позвоню вам сам, когда это будет возможно».

Ещё сохранялся прямой провод с Зимним дворцом, но там ничего не происходило, и прислуга ничего не могла сообщить.

И с такими новостями по тяжёлой лестнице государыня поднялась к больным детям на 2-й этаж в их тёмные комнаты. Температура у всех, кроме ещё здоровой Марии, была между 37 и 38, но осложнения не проявлялись, только у Тани начало болеть ухо. Все очень слабы, но Алексей даже и весел.

Уже вчера мать стала им кое-что рассказывать из происходящего, — мучительно притворяться дальше. А сегодня стала говорить почти всё как есть. Две старших дочери уже имели большой опыт работы в госпиталях, в комитетах по раненым и беженцам, научились наблюдать людей и их лица, сильно развились духовно через понимаемое ими страдание семьи, и так уже знали последние месяцы, черезо что семья проходит. У них уже была и вдумчивость, и душевное чувство. Пусть знают всё. Даже об экипаже.

И приняли — молодцами. Мари — потому ли, что ещё здорова — особенно гневно возмущалась уходом экипажа. У старших было — примирение с Божьим Промыслом.

Ещё один урок познания людей.

Теперь, поднявшись на 2-й этаж, государыня оставалась уже тут. Опять сильно болело её сердце, обычное расширение, когда не помогают и капли. Приходится выносить больше, чем сердце может вынести.

Государыня испытывала изнеможение, но держалась силою, чтобы не подумали, будто упала духом. Курила, чтоб утишить боль сердца. Сейчас надо было найти в себе силы идти на ту сторону дворца проведывать Аню. И очень трогалась Александра Фёдоровна, что Лили Ден уже четвёртый день не хочет покинуть царскую семью, не едет к своему сыну в город.

Государыня чувствовала, что ей надо что-то сообразить и сделать, что-то ускользает от её соображения, — но её то и Дело тормошили — то Апраксин, то командир Сводного полка Ресин, то самые приближённые, — она терпеть не могла, когда отрывают и всё теряешь линию.

Да, вот что! Отчего не послать во Псков аэроплан с письмом Государю? Самое простое решение. Послала узнать в лётную команду, есть ли такая возможность.

Всё смешалось в голове, какие-то вихри, нельзя уложить верное соотношение вещей. Чем кончится? Как это решится? Что предпринять?

Что он делает во Пскове? Действительно ли это был вольный выбор ехать туда? А если вынужденный? Хотят не дать ему увидеться с его верной жёнушкой — и может быть подсовывают какую-нибудь гадкую бумагу?

Полковник доложил: аэроплан исправный есть, но исчезли все лётчики.

Все изменяли! Все исчезали!

Как же послать письмо? Как же дать ему знать? Как прорвать этот заговор? Разрывается сердце, что и он в одиночестве, и мы, и ничего не знаем друг о друге.

Одно средство — гонец. Верный офицер. Пусть едет. Пусть едет поездом через мятежную Лугу и тайно везёт письмо. Дожили! — письма царской четы должны проходить тайно.

Тут генерал Гротен подал пакет от Павла.

Павел сообщал, что вчерашнему проекту своего «манифеста» он не мог дать лежать без движения. И поскольку государыня его не подписала, а имя Государя должно быть укреплено и поддержано в нынешней обстановке, — он счёл за благо собрать подписи кого мог из великих князей, вот их троих, с Кириллом и Михаилом (что одновременно разрушало и вредные возникшие слухи о регентстве Михаила — как бы гарантия, даваемая от династии). И этот манифест вчера поздно доставлен в Думу и сдан Милюкову, который его одобрил.

И снова прилагался тот вчерашний текст на машинке, отброшенный государыней.

Женский глаз не мог тотчас не заметить первое: что объединяло этих трёх великих князей — что все трое они были морганатические отступники от династии. Манифест морганатиков! — невиданное дело!

И теперь эти трое, не имевшие власти над самими собой, над своими страстями и слабостями, — предлагали своему Государю, в какой форме ему лучше всего уступить государственную власть! Только и додумались!

И презренный! Милюков — одобрил! Ну конечно! И великий князь Павел писал об этом с гордостью.

О Боже, до чего мы пали.

Но на Павла почему-то не было сердитости.

А те, Милюковы? Всё рвались к власти — ну пусть водворяют порядок, ну пусть покажут, на что они годятся! Пожар они зажгли большой — как будут его теперь тушить?

Ещё мало было в это утро ударов — принесли ещё один.

Но принёс мужественный Гротен, который своей выдержкой и чистотой как бы очищал от этих измен. Он принёс — розданную начальникам всех царскосельских частей записку Кирилла — «контр-адмирала Кирилла», — что со своим гвардейским экипажем он вполне присоединился к новому правительству и надеется, что все остальные части сделают то же!..

Морганатик! Рядом с «манифестом». Мало, что изменял сам, — убеждал и других изменять.

О Боже, о где же граница измен?

Всё было — отвратительно! Но государыня заставляла себя верить, что всё ещё будет — хорошо!

 

320

 

Насчёт революционных разлагающих телеграмм, которые Эверт так энергично воспретил, — ответила Ставка в десятом часу утра изощрённо: что генерал-адъютант Рузский уже разрешил пропускать те, которые клонятся к успокоению, порядку и подвозу. (Будто!..) И генерал-адъютант Алексеев, признавая необходимым одинаковое решение по всем фронтам...

Замечательно! Но если — одинаковое, то почему не решение Эверта, он отдал его раньше Рузского: все телеграммы задерживать и воспрещать как идущие от мятежного центра и непризнанного правительства! И Ставка оповещена была ночью. И могла бы принять за образец именно законное командирское военное решение Эверта.

От мятежников — заявления к успокоению и порядку? Или будут они подвозить продовольственные запасы армии? Да погонят к себе, в анархический Петроград.

Что ж это такое? Тёр Эверт свой большой непроёмный лоб: Рузский и Алексеев что ж? — становились на сторону бунта? Но тогда хотел бы Эверт иметь прямой приказ от Государя.

Однако Государь был в отрыве, в молчании. И может быть в капкане у Рузского.

Эверт в волнении крупно ходил один по своему кабинету. Что он мог поделать? Не подчиниться прямому начальству? Но то был бы новый бунт! Всякое действие предполагает, что имеется ясный приказ сверху. Как и подчинённые выполняют дальше приказы Эверта. Сила — только в единстве подчинения.

Но что делать, если подчинение распалось выше Эверта? Он так начинал подозревать, ибо не мог таких приказов приписать Государю. Да Алексеев и не ссылался на государеву волю.

И остановку полков Западного фронта Алексеев тоже скомандовал явно от себя. И вот — полки стояли, мялись, ни туда, ни сюда.

Но как можно решиться выпасть из армейской структуры и действовать по собственному убеждению? На такой случай не было у него ни сознания, ни советчика.

Так Эверт провёл тяжёлый час. Всё бурлило в нём, а ни в какое действие вырваться не могло.

Но и от жданья ничего не произойдёт. Приказ есть приказ. Надо собирать губернскую и городскую верхушку (и очевидно земгоровскую?) — и внушать им, как чтобы телеграммы не разрушили порядка.

Под окнами штаба площадь и улицы жили ещё мирно. Но подобные телеграммы могут за несколько часов наэлектризовать город до смятения.

То есть, конечно, Минск уже много знал — от проезжих и по слухам, но пока этого нет в газетах — это как бы не существует, плотина держит.

Тут постучался Квецинский, вошёл походкой селезня, с подпухшими вялыми глазами, виевыми бровями, и доложил:

— Алексей Ермолаич! Вас Ставка к прямому проводу.

Ну, наконец объяснимся! Ну, это уже объяснение! Ну, хотелось бы Алексеева самого, и покрепче с ним!

Почти кинулся Эверт в аппаратную, подымая вихри.

Но у того конца был не только не Алексеев, даже и не Лукомский, а всего лишь Владислав Наполеонович Клембовский.

Он желал Алексею Ермолаевичу здравия. И вот что передавал по поручению наштаверха. Его Величество находится во Пскове, где изъявил согласие навстречу народному желанию учредить ответственное перед палатами министерство...

Ну, если Государь так соизволит. Но почему во Пскове?

...поручив кабинет председателю Государственной Думы...

Этому мерзавцу. Так.

...Однако по сообщении этого решения главкосевом председателю Думы сегодня ночью, последний ответил, что такой акт является запоздалым...

Ну, не берёт, и гнать его в шею!

...ныне наступила одна из страшнейших революций, сдерживать народные страсти трудно, и династический вопрос поставлен ребром...

Династический?! Да Боже мой! Да в чём же?

...и победоносный конец войны возможен лишь при отречении от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича...

Медленная лента струилась слишком быстро! Быстрее, чем голова Эверта могла всё понять, связать, переварить! Как бомба с потолка грохнуло — отречение??? И накатывало новое, накатывало дальше:

...Обстановка по-видимому не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний...

Совсем ошелоумел Эверт и плохо понимал ленту дальше. Контужен был Эверт, щупал свою лбину и не удивился бы, если бы кровь потекла из-под пальцев. И странно, что все предметы в комнате стояли и висели по-прежнему, и штукатурка не осыпалась.

Не только — мысль об отречении, но и — не допускает иного решения?.. И даже все колебания — уже кем-то пройдены, позади?

А лента доносила:

...спасти Действующую армию от развала... спасти независимость России... поставить на первом плане судьбу династии...

Это вообще не охватывалось, не понималось даже — о чём? Спасать Россию — ценой династии? То есть погубить её? Всё перепластывалось, переворачивалось, неухватно куда-то катилось...

...Если вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно... Его Величеству через главкосева, известив наштаверха?..

Так — ещё не решено? Так зависит от Эверта, что ли? И надо телеграфировать весьма спешно — а что же думает Его Величество? Самого главного тут и нет! — что же решил Государь?

...Потеря каждой минуты может стать роковой для существования России... — угрожала лента, —...между высшими начальниками установить единство мыслей и целей... и спасти армию от возможных случаев измены долгу...

Да остановись, проклятая, никакой головы не хватит!

...переворот, который более безболезненно совершится при решении сверху...

Переворот — но сверху? что за белиберда? И — не допустить измены долгу? И — не допускает иного решения?..

— Вот и всё, — заканчивал Клембовский. — И если вы имеете задать вопрос, то я в вашем распоряжении.

— Безболезненно для армии — если только сверху?.. — бормотал Эверт, а телеграфист так понял, что это ответ, и выстукивал.

Взять себя в руки! В той же растерянности, непонятливости, но твёрже:

— Найдутся элементы враждебные... а может быть и желающие ловить рыбу в мутной воде...?

Это он — скорее думал, чем говорил, а чёртова машина урывала, уносила слова. Нет, так сразу отвечать нельзя.

— А запрошены ли остальные Главнокомандующие?

— Всем Главнокомандующим сообщено одно и то же.

Ну да, потому что они все заодно: Алексеев. И Рузский. И конечно Брусилов. И конечно Непенин? Их — большинство, и они уже решили? А мы — разрознены? Или я один?

Мелькнуло спасительное: как они запрашивают, так и мне бы дальше? До корпусных?

— Есть ли время сговориться с командующими армиями? Но уже настолько не было времени, но уже настолько некогда думать:

— Время не терпит. Дорога каждая минута. И иного исхода нет. Государь колеблется, единогласные мнения Главнокомандующих могут побудить его принять решение, единственно возможное для спасения России и династии.

Иного исхода нет!?. Решение — единственно возможное!?. И — ни минуты для решения! Пот прошибал под кителем и в волоса. И — ещё гнали, хуже:

—...При задержке решения Родзянко не ручается, всё может кончиться гибельной анархией. Надо также иметь в виду, что царскосельский дворец и августейшая семья охраняются восставшими войсками...

Об армейских командующих — не ответила Ставка.

Но — и от Эверта не могла она требовать рявкнуть «так точно»!

— Больше ничего не имею, — отрезал Эверт.

— Имею честь кланяться, — невидимо улыбался Клембовский.

И остался Эверт — с непроглоченной тушей вопроса, — большею тушей, чем был сам.

И — на самое короткое время.

А — повернуть сейчас несколько дивизий и идти из Минска на Могилёв?.. Тут совсем недалеко, завтра можно взять Могилёв.

Но — дальше? Но бунт — в Москве. Но если бы в Могилёве был Государь и сказал бы одобрение, — а как же всё одному? Против — всех?

Спрашивать трёх командующих? Горбатовский, Смирнов, Леш?.. Разве что время оттянуть, а что они скажут?

А ответ — немедленно!

И ведь как: для сохранения армии. Для победы над немцами. Для спасения России! для спасения династии!

Однако, Государь колеблется?

Кто это может проверить, вырвать из стеклоглазого Рузского?

Но и: царская семья — в руках мятежников!

Никогда ещё Эверт не бывал обязан такое трудное — решить так быстро. Такое высокое, обширное и в общем не военное — простой армейской головой.

Нет! Позвал Квецинского:

— Запросите Ставку, пусть сообщат, как ответили Рузский и Брусилов.

Совсем ничего не ответить? Но запрос был — как бы от Государя? (Этого не проверить). А на запрос Государя как сметь не ответить?

Но — и что ж он напишет?

Не о своём же смятении. Не о своей же беспомощности. Да, спасение России от порабощения Германией — это на первом месте, так. И спасение династии — да, это понятно. Эверт и принимает все меры, чтоб оберечь армию от всяких сведений о положении в столицах. Но там-то что творится! А на Балтийском море! Это ужас! И это — анархическая банда, не регулярный порядочный противник, против него нет боевого опыта. Эверт не имеет такого опыта. А если — начнёт заражаться и армия?..

Да как можно самостоятельно решиться на военные действия?.. Надо поступать как все. Как остальные.

А в дверях вот он и Квецинский:

— Отвечают: и Рузский, и Брусилов — оба согласны с предложенным. Наштаверх просит поспешить с решением.

Опять поспешить, о Боже, куда ещё быстрей!

Поддержать ходатайство, если согласен... А если — не согласен?..

Там, на юге, Сахаров и Колчак, может быть, думают и иначе, но не перепрыгнуть через Брусилова, не послать связного птицей.

Так что, может быть...? Может быть и правда?.. Чем-то же надо прекратить беспорядки?

При создавшейся обстановке... не находя иного исхода... измученным умом... исхода, который невозможно вымолвить или написать пером, но вы, Ваше Величество, знаете... понимаете... Безгранично преданный Вашему Величеству верноподданный может только умолять... Во имя спасения родины и династии... Если этот исход — единственный?.. И может спасти Россию от анархии?..

И если так ответить — то Его Величество поймёт!

И насколько сразу легче самому! Заодно с остальными.

Да ведь и царские дети в руках мятежников, как же быть?..

Вот так мы попадаем иногда... Сила солому ломит... Написал ли бы Эверт это всё или не написал бы, но пока он мучился и набрасывал, — пришло из Ставки подтверждение ночному своеволию Алексеева:

«Государь император приказал вернуть войска, направленные к Петрограду с Западного фронта, и отменить посылку войск с Юго-Западного».

Вот как! Вот урок! Государь — отнюдь не колебался, значит!

Он сам — вот прекращал борьбу.

Он — знал, что делал.

И Эверту оставалось только...

И насколько легче!..

 

 

321

 

Мгновенный брусиловский ответ положил хорошее начало консилиуму главнокомандующих.

Но дальше — замялось, никто не спешил ответить. Генерал Алексеев волновался. Начавши такой опрос — уже нельзя было растягивать. Если никто больше не ответит — запрос падёт пятном на Алексеева. Единолично — он не смел бы выступить за отречение.

Почему молчал великий князь Николай Николаевич? От него можно было ждать ответа и быстрого и приветливого.

Прошло больше часа — Лукомский послал на Кавказ подгонную телеграмму.

Отозвался Янушкевич: ответ — скоро. И будет в духе пожеланий генерала Алексеева.

Хорошо!! Не подвёл великий князь.

Для запроса флотам Алексеев вызвал к себе адмирала Русина, начальника морского штаба при Верховном. Алексеев положил перед ним телеграмму — и увидел, что адмиральский взгляд похолодел.

— Какой ужас! — выстонал адмирал. — Какое великое несчастье!..

Да, это было так. Да, пожалуй это было так. Но с тех пор как Алексеев взялся за разумный консилиум главнокомандующих — он уже был в действии и уже отрешился от этой первичной робости. Вопрос стоял о спасении России и династии, и не время предаваться сантиментам.

Поручил дежурному проверить, как скоро будут отправлены телеграммы во флоты.

Эверт тянул. Хотел узнать мнения других главнокомандующих.