Неудовлетворенная потребность в «потребление образов» и утрата духовности

 

Чем может обернуться утрата способности ощущать невидимые связи? Ответ на этот вопрос дается в рассказе А.П. Чехова «Студент». Это произведение может стать своеобразным комментарием к мыслям профессора С.Г. Кара-Мурза, которые тот высказывал в связи с разговором о потребности в потреблении образов. В «Студенте» дается ключ к пониманию того состояния, в котором оказались народные массы после того, как был произведен отказ от религиозности.

Начало рассказа застает главного героя – студента духовной академии Ивана Великопольского в пути. У Ивана разгорелось от ветра лицо и пальцы закоченели. Ведь сгустились сумерки, и задул холодный ветер. Пожимаясь от холода, Иван думал, что такой же ветер дул и при прежних правителях. И при их господстве в те прошлые времена, «была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета». Ивану думалось, что «все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше». И Ивану, погрузившемуся в такие мрачные думы, не хотелось возвращаться домой.

Проходя мимо огородов, которые принадлежали двум вдовам, Иван поздоровался с хозяйками. Те откликнулись на его приветствие, и так завязался разговор.

«Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр», – сказал Иван, протягивая руки к огню. Тема была подсказана самим временем. Шла Страстная Седмица. В эти особые дни храмовые богослужения были наполнены воспоминаниями о том, как Иисус Христос был предан на распятие.

Когда Христос был предан иудеям, было холодно, – продолжал Иван. Та ночь была страшной, длинной и унылой. Апостол сказал Христу, что не оставит Его. И после этих слов, истомленный душой и ослабевший силами, Петр заснул в Гефсиманском саду. Пока он спал, Иисус, объятый смертельной тоской, молился. Затем Иисус был предан и взят под стражу. Его вели к первосвященнику, Его били. «А Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса, и теперь видел издали, как его били...» Студент рассказывал, что, зайдя на двор первосвященника, апостол грелся у костра точно так же, как грелся он, студент.

К дальнейшим словам студента о том, как апостол отрекся от Христа, женщины не остались равнодушны. «Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль».

И студент подумал: если Василиса заплакала, значит, случившееся в ту ночь с апостолом Петром, имеет к ней какое-то отношение. И еще: то, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение не только к этим двум женщинам, а, вероятно, и ко всем людям. Прошлое, как подумалось Ивану, «связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого». Иван словно увидел два конца этой цепи – коснулся до одного, и тут же дрогнул другой.

У занятого такими мыслями Ивана стала вдруг просыпаться в душе радость. Он подумал, что правда и красота, направлявшие жизнь человека в евангельские времена, продолжают воздействовать на людей и поныне. Правда и красота всегда составляли то главное, что есть в жизни человека. Так думалось Ивану. «И чувство молодости, здоровья, силы, – ему было только 22 года, – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».

Так самая тяжкая боль, если озарится светом Богоприсутствия «становится созидательной, и приобретает высший смысл». Этот свет проникает в сознание человека, рассматривающего свои страдания в перспективе жизни невидимой. Эта жизнь напоминает океан, омывающий «маленький островок нашей земной жизни»[23]. Вера способна обратить печаль на радость. И в те минуты, когда скорбящий человек почитает себя несчастнейшим на свете, она способна сделать его «счастливейшим»[24].

 

А что же случится с человеком, если цепь времен, описанная в рассказе, скроется от его очей? В этом случае актуальным для него будет лишь то, о чем говорится в начале рассказа. Человеку останутся лишь сумерки и ветер. Да мысли о бедности, голоде и о том, что и через тысячу лет «жизнь не станет лучше».

В рассказе «Студент» описана жизнь современных россиян. Годы лихолетья отсекли от народа вторую часть, и народ застрял во вступлении.

Исчезло литургическое значение жизни, пропала осмысленность каждого шага. Остался лишь тяжкий быт. «Работа – сон, работа – сон» – народ, у которого украли духовность, погружается в такую череду сменяющих друг друга состояний. Все частные, ежедневные детали деревенской головоломки, сливаются в единый луч, который начинает прожигать человеку мозг.

И так, бывает, хочется выпить, чтобы перестать чувствовать накал этого луча, что сил сопротивляться этому желанию у кого-то не хватает. А, если нет и мотива, в связи с которым можно было бы воздержаться от алкоголя, то – совсем беда. Если нет того, ради чего можно было бы не пить, то почему бы и не выпить?

 

Однажды действие луча испытал на себе Александр Григорьевич. Перенесенное страдание помогло ему сформулировать одну простую истину. Не в уютной университетской библиотеке родил Александр Григорьевич свою формулировку, а в тисках лютой депрессии. Поэтому в его словах присутствует та жизненная сила, которая присуща опыту, кровью заработанному.

Александр Григорьевич в молодости выучился на тракториста, работал в колхозе и на машинно-тракторной станции (МТС). Когда его «допекали» в колхозе, он уходил работать в МТС, «а когда в МТС наглеть начинали – переходил в колхоз. И так всю жизнь». Со временем Александр Григорьевич построил себе дом. А в 1986 году возьми да и случись с ним «великая депрессия». «Я и по полу валялся, – говорит он, – и мебель царапал, и к колдунам ходил – ничего не помогало».

Пробовал даже и пить, но от алкоголя еще хуже ему стало. Он даже в психиатрическую лечебницу просился, но его туда не взяли. Мучился он страшно. Словно кто-то взял бетонную плиту и на него сверху положил.

Плита снялась с него, когда он пришел к Богу. Стало тогда Александру Григорьевичу легко и спокойно. Свой опыт он выразил через образ реки, которая, если хочет течь, должна куда-то устремиться. «Чтобы Хава [река] текла, у нее должно быть впереди море. Без моря ни одна река не потечет. Так же и человек. Без духовного труда нет и физического. Если жизнь не устремлена к Богу, человек не живет, а медленно покрывается тиной – сначала лень, потом блуд, затем пресыщение и тоска, наконец, алкоголь и наркотики – это уже трясина»[25].

 

На этом примере простого труженика видно исполнение тех слов, которые Спаситель сказал о жажде. В беседе с женщиной из Самарии Господь говорил о том удовлетворении духовной жажды, которую в грядущие времена должны будут получат верующие в Него: «всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек» (Ин. 4,13-14).

Комментируя эти слова священник Сергий Кошевник, говорил о том, что «отпадая от Бога, человек навсегда обрекает себя на вечную тоску и вечный голод». Ведь ему остается лишь одна его частная, личная жизнь, которая «полна потерь и смертей, полна разлук и неправды». Но самым страшным при таком положении дел является то, что в человеке возникает разлука внутренняя. Здесь имеется в виду разлука не с людьми, которые окружают человека, а разлука с Богом, который находится в глубине человеческой души. «И вот это самый страшный вид разлуки и разделения, когда человек сам в себе не имеет корня, сам не ощущает в себе источника и смысла своей жизни. И тогда он погружается по Слову Спасителя в вечную жажду, как сказал Он: "всякий, кто пьет воду сию, будет жаждать снова"»[26].

 

Наши предки владели теми смыслами, которые удовлетворяли их духовную жажду. Эти смыслы, проникая в толщу жизненного быта, окрашивали в свой цвет и неизбежные в жизни каждого человека страдания. Страдание, наполненное смыслом, становилось путем к преображению (о том, как страдание может изменить жизнь человека к лучшему, рассказывает книга Александры Сужуд о раке «Перед открытой дверью»).

Наше же время характеризуется тем, что основополагающие, фундаментальные христианские смыслы многими людьми утрачены. В результате этой утраты в полный рост перед людьми встают две проблемы: неустранимость духовной жажды и не прикрытое никаким смыслом страдание. Страдание в условиях отсутствия смысла из педагога превращается в мельничный жернов, перемалывающий человека. Нет смысла, во имя которого человек мог бы претерпевать страдания. Нет смысла, увязав с которым страдание, человек мог бы вывести для себя урок. У человека остается «тупое» перемалывание и больше ничего. Сознание, заключенное между двумя вращающимися жерновами, – это есть сознание, страдающее от «тирании мозга».