Народное и армейское ушу: прагматика и «красивость»

Обратим внимание: свое обучение великий мастер У Шу вел в основном у народных мастеров. Их же учениками становились и другие известные воины из аристократии. «Истина» ушу незаметно, но явственно перекочевала в народную среду – среду сильно ритуализированную, мистифицированную, и это позволяло открывать сознание человека высшим небесным силам. Профессиональная воинская среда, мир китайской аристократии постепенно утрачивали возможность воспринимать их импульс. Боевые искусства на этом уровне становились все утонченнее, все изящнее. Они приспосабливались либо для прикладных целей – ведения сражений, либо для развлечений и физических тренировок аристократии. Духовный импульс, исконно присущий боевым искусствам, понимался этими людьми, но, увы, уже не воспринимался сердцем. Их душа вне особых школ, без специальных механизмов передачи, сформировавшихся в народной среде, уже не могла принять его. Но инерция слишком велика: красота мифа, сложившегося вокруг ушу, не вызывала сомнений у элиты в необходимости тренировок. В конце концов, это часть общего ритуала, «от века данного» этикета китайского аристократа. Над ним не задумываются, ему следуют. Итак, постепенно начинался процесс выхолащивания внутренней сути традиции ушу, которому суждено получить свое завершение в наши дни, когда духовная традиция превращается в спорт. В XVII веке этот процесс едва наметился, он еще незаметен, как незаметна болезнь в инкубационный период.

Можно возразить: как же так, ведь XVII–XIX века стали периодом формирования стилей, рождения десятка мастеров? Разве можно говорить о процессе выхолащивания ушу? Прежде всего этот процесс коснулся не всего ушу, а лишь его «официального» уровня – занятий придворной элиты, чиновников, аристократии, солдат. И это, в свою очередь, предопределило усиление школ «истинной традиции» в народе – культура спасала саму себя. Безусловно, мы знаем намного больше имен великих мастеров XVIII–XIX веков, но это лишь потому, что их стали чаще фиксировать в хрониках, и они сами составляли о себе трактаты, подобно Ци Цзигуану, минскому У Шу или цинскому Сунь Лутану. Истинных мастеров более раннего периода мы не знаем, но можем судить о мощи их воздействия на общество лишь по косвенным факторам, например, неугасимости передачи духовного опыта самораскрытия через ушу. Сколько надо было иметь сил, чтобы донести до нас этот импульс, даже не обнародовав своего имени!

Воинская подготовка, разработанная Ци Цзигуаном и его советниками, при всей ее продуманности и тщательности не была исключительной для китайской армии конца эпохи Мин. Несмотря на то, что еще сохранялись ритуально-танцевальные аспекты ушу (даже в армии Ци Цзигуана существовал «танец с палкой»), они постепенно уступали свое место прикладным, «безыскусным», но крайне эффективным приемам. Стилей как таковых в армии не было, и даже систему знаменитого генерала в строгом смысле можно считать лишь блестяще систематизированным методом воинской подготовки. Хотя боевым приемам и приписывалось сакрально-мистическое содержание, а в армии по-прежнему ходили легенды о древних «первооткрывателях» многих видов оружия, ритуальный аспект постепенно формализовывался и тем самым выхолащивался. Именно в таком виде он повлиял на практику боевых искусств в Японии (будзюцу), где метафизический аспект реальности боевых упражнений подспудно предполагается, но уже утрачен и может не ощущаться участниками единой боевой литургии как присутствие иррационального в человеке. Систематизация приемов, происходившая в армии и в кругах имперской элиты, активно подпитывала и народное ушу, которое сохраняло в себе переживание ушу как единственной внутренней реальности мира. В народе ушу становилось не методом тренировки, но способом взаимного сопереживания человека и мистической реальности бытия, их созвучием.

Резкой границы между ушу армейским и ушу народным не было, да и не могло быть. Рекруты черпались из деревенской среды, и новобранцы уже имели опыт обращения с оружием, занятий кулачным боем и участвовали во многих народных боевых праздниках. Происходил своеобразный обмен, бесконечное перетекание аспектов понимания ушу между элитарными кругами и локальной средой через армию. Многие народные мастера в то время стали активно привлекаться в качестве инструкторов для обучения воинов.

В Минскую эпоху это занятие считалось престижным и поднимало человека на качественно иную ступень социальной иерархии. После прихода маньчжуров в Китай, которые не только не отказались от привлечения народных учителей в армию, но в XIX веке резко расширили его, отношение к такому «наставничеству» изменилось. Это было связано, во-первых, в основном с негативным отношением народных масс к маньчжурской администрации. К тому же многие известные бойцы состояли активными членами тайных обществ, противопоставлявших себя не столько Цинам, сколько вообще всему государственному. Особенно такое негативное восприятие должности инструктора в «знаменных войсках» Цинов было распространено в первые сто лет маньчжурского правления, когда от службы отказывались известные на весь Китай мастера, например, учитель искусства оружия У Шу. Позже ассимиляция маньчжуров стала столь сильной, что многие представители высшей администрации писали по-маньчжурски с большими ошибками, многие вообще не знали маньчжурского языка, а маньчжурское влияние отражалось лишь в ряде внешних аспектов: ношении косы, определенном покрое одежды, частично в ритуале. Эти изменения привели к тому, что некоторые народные учителя согласились преподавать в армии, например, известный мастер стиля орла.

Во-вторых, изменение отношения к преподаванию ушу в армии по сравнению с Минской эпохой было связано с трансформацией самого понятия «мастер» (шифу). Оно как бы углубилось, интимизировалось и стало предусматривать исключительно сокровенно-личностную передачу учения. Мастер уже не выходил на широкую аудиторию для демонстрации своего искусства, но преподавал в узком кругу наиболее доверенных учеников. Он служил прежде всего ушу, а не какому-то сословию или слою людей – военным, аристократии, крестьянам или членам тайных обществ. Поэтому в армейские инструкторы шел особый разряд людей – те, кто действительно обучался у известных мастеров, но сам не преемствовал полной школы. Большинство из них были победителями на турнирах по саньда или держали большие «дворы боевых искусств», где их и находили особые посыльные из армии.

Чиновники особо стремились привлечь мастеров ушу к себе на службу, особенно в Цинскую эпоху, когда многие из них принадлежали к тайным обществам и пользовались любовью простого народа. Существует история об известном бойце Хуан Тяньба, который одно время выступал против властей и поклялся отомстить им за смерть своего брата. Однако он поддался на уговоры правителя города Янчжоу и даже получил высокую должность в армии. Он стал личным телохранителем губернатора и в одном из поединков сам убил своих братьев, дабы заслужить расположение правителя. Народ проклял Хуан Тяньба, а его имя стало нарицательным в отношении предателей.

...К этому празднику начинали готовиться за несколько недель. Назывался он обычно «цзохуэй» («ходячее сборище») или «ухуэй» («сборище знатоков ушу»), так как его основными участниками становились местные бойцы и мастера боевых искусств. Этот праздник проводился в виде грандиозного шествия, красочного представления с участием всех жителей деревни, а то и уезда. Естественно, все это предваряли долгая подготовка и даже репетиции, роли тщательно расписывались, по ночам будущие участники шествия отрабатывали групповые приемы с палкой, комплексы цюаньфа, разыгрывали небольшие театрализованные представления по мотивам традиционных историй о «людях могучих и необычайных».

Это было типичное народное представление эпох Мин и Цин, корни которого находились в выступлениях по ушу вашэ, которые давали в XII веке торговцы, дабы привлечь внимание прохожих к своим товарам и завлечь путников в свои постоялые дворы и ресторанчики. Но цзохуэй было намного красочнее, ритуализированнее, имело прекрасно разработанные структуру и программу представления. Более того, практически в каждой крупной деревне был свой отряд, который становился костяком этого «ходячего сборища». Оно устраивалось в дни храмовых праздников в честь местных божеств и оказывалось настолько красочным и зрелищным, что из народной среды перекочевало в разряд придворных праздников, причем устраивалось в столице по нескольку раз в год: с 1 по 15 мая в честь храмового божества Наньдина, с 1 по 7 июня в честь храмового божества реки и главного дракона местнх вод. Естественно, что на этих местных шествиях присутствовали уже не простолюдины, а высокопоставленные чиновники и аристократы, в качестве же участников и зачинателей шествия неизменно приглашались народные мастера из окрестных местностей. Так образовался еще один канал, благодаря которому народное мистифицированно-праздничное ушу влияло на строго прагматизированные боевые искусства имперского уровня.

Как же проводились эти выступления в деревнях? Обратимся к двум источникам – уже известной нам книге Ван Чжая «Иллюстрированное собрание Трех драгоценностей» и хронике «Южный указатель из столицы Северного покоя» (т. е. из современного Пекина).

Участники разделялись на две большие группы. Первая – «актеры» (цзюэсэ), они демонстрировали свое умение в боевых искусствах, цирковых трюках, танцах, вторая – «распорядители» (гуаньли), они несли жертвенные деньги, театральные костюмы, сундуки с кладью, так как «актеры» могли переодеваться прямо на ходу во время представления.

В свою очередь, «актеры» разделялись на несколько отрядов, причем у каждого была строго определенная театрализованная партия. Рано утром, лишь только забрезжит рассвет, первым собирался «Отряд открывающих дорогу», который должен идти впереди всего шествия. Он был небольшим, обычно около пяти человек, но это были самые высокие и могучие мужчины деревни. Их основным оружием был тяжелый металлический трезубец, который они крутили перед собой, идя по главной улице деревни. «Они были подобны извивавшемуся дракону и свирепому тигру, вращая перед собой оружие», – отмечает древний историк. Зрелище усиливалось еще тем, что члены этого отряда раскрашивали предплечья охрой в красный цвет, поэтому мелькание красных полос создавало впечатление «яркого блеска солнца, слепящего глаза». По обеим сторонам улицы выстраивались зрители, приветствовавшие громкими криками своих мастеров и готовые чуть позже присоединиться к празднеству. По воспоминаниям очевидцев, эти выступления были столь многолюдными, что головы людей напоминали бурлящее море, многие залезали на плечи к соседу, чтобы увидеть то, что происходит на площадке.

Когда толпа доходила до центральной площади или выходила за город на открытое место, «распорядители» вонзали в землю треугольные флажки по четырем углам импровизированной площадки, на которых было написано название того представления, которое будет показано. На площадках не только демонстрировались театрализованные представления, но устраивались своеобразные выставки масок, фарфора, других изделий местных умельцев. Одним словом, это был настоящий традиционный праздник со всеми древними ритуалами, песнопениями, возжиганиями благовоний, поединками, торговлей, когда скрытое оргическое начало толпы выбрасывалось наружу, высвобождая в человеке наиболее могучие потоки энергии мира.

В шествии участвовало еще несколько отрядов: «Отряд «Палки пяти тигров», «Отряд «Шаолиньской палки», «Отряд «Ясеневого шеста», «Отряд тигров», «Знаменный отряд», показывавший представление с флажками, «Отряд песнопений яньгэ», демонстрировавший древнейшие танцы с напевами, «Алтарный отряд», отвечавший за исполнение ритуалов, и многие другие.

Под удары в гонги проходило самое красочное представление – «Палка пяти тигров». Разыгрывалась сценка боя императора Сунской династии большого знатока ушу Чжао Куанъиня с пятью тиграми. В сценке участвовали пять человек, трое из которых были вооружены палками. Артисты одевались в красочные костюмы, лица ярко разрисовывались, наклеивались парики и бороды.

Самым известным стало, естественно, представление с «шаолиньской палкой», при котором актеры были вооружены не только палками, но мечами и трезубцами. Сначала демонстрировались одиночные комплексы, затем разыгрывались парные поединки, переходившие в настоящие сражения, в которых участвовало порой до нескольких десятков человек. Но поистине самыми массовыми были упражнения с длинными ясеневыми шестами, когда, как описывает историк, «сотни палок взметались как одна, нанося удары то вправо, то влево, а публика, следя за ними глазами, так и не успевала уследить»!^[180]

Была в этих праздниках еще одна, весьма важная особенность. Участники представлений были не просто временными «актерами», но и в обычное, не праздничное время были разбиты на те же самые отряды – «Шаолиньской палки», «Палки пяти тигров», – которые являлись прообразом стилей ушу. Принадлежность к одному из этих отрядов передавалась по семейной линии, существовали и свои секреты отработки приемов, техники боя, а попасть в такой отряд пришлому человеку было практически невозможно. Это значит, что закрытость школ боевых искусств, сохраняющаяся и по сегодняшний день, имеет своим истоком ритуализованную тайность древних мистических культов и различных сообществ, вовлеченных в исполнение разных экзотических ритуалов. Именно таково было ушу на народном уровне в то время – ритуально-праздничным, сильно мистифицированным, но в то же время предельно боевым и прагматичным.

Бурное развитие армейского ушу в то время и его подпитка от народных мастеров имели и обратную сторону: вместе с чисто боевыми, прикладными навыками стало преподаваться все больше чисто показательных аспектов. Здесь сказывалось и влияние народного ушу, где празднично-ритуальные аспекты занимали немалое место. Но для армии, когда воин должен был применять свои навыки в реальном бою, это было, конечно же, неприемлемо. Инструкторов, которые в основном преподавали нереальное, показное ушу, было далеко не так мало, как хотелось бы, и, как сказал про таких людей Хэ Лянчэн, «они абсолютно не знают того, что действительно следовало бы знать». Ритуалистика ушу постепенно захватывала армию, боевые танцы подменяли собой воинскую тренировку. Реальные методы боя в чистом виде сохранялись лишь в некоторых местах, например, в Чжэцзяне, в приморской зоне, где безраздельно властвовала удивительная и эффективная система Ци Цзигуана.

Против «красочности» и «цветастости» ушу выступил известный полководец Хэ Лянчэн, понимая, что ситуация стала по-настоящему угрожающей. «Тренируя воинов и преподавая искусство для больших сражений, – писал он, – надо полностью искоренить никчемные прыжки и пустословие, оценить все сильные и слабые стороны, устранить показные связки и достичь утонченной глубины. Через долгое время сам сумеешь назвать себя непобедимым»^[181]. Но все же очарование внешней красотой ушу было слишком велико, и Хэ Лянчэн не уставал повторять, обучая бою с мечом: «Необходимо лишь устранить ненужные прыжки и пустословие, красочную технику в работе руками и начать наконец реально использовать меч дао». Вот поэтому и говорили: «Не фиксируйся на многообразии, беспристрастно стремись к овладению утонченным».

Народное ушу против армейского

 

Ушу раз за разом возвращалось к старой, но удивительно сложной для усвоения мысли: есть лишь два фактора, позволяющих понять смысл ушу. Это прежде всего время – надо подготовиться к тому, что оно будет долгим. Другой фактор – тщательная серьезность отработки всякой тонкости, уяснение приема во всех его нюансах, кропотливая работа над одним-единственным приемом вместо поверхностного изучения массы «пустой» техники. Хэ Лянчэн будто предчувствовал тот поток «красивости» ушу, который родился в наше время, закрыв собой неприукрашенные ценности традиционного ушу.

В то время в ушу еще отсутствовало «внутреннее искусство» в той полноте, которая появилась в XVIII веке в тайцзицюань, синъицюань, багуачжан. Не существовало ни разработанной теории психоконцентрации, ни методики управления ци, ни специального цигун для занятий боевыми искусствами. Но эмпирически лучшие бойцы начали подходить к мысли, что ушу заставляет проявиться некие внутренние скрытые способности человека, о которых даже он сам не знает. Единственный путь к этому – кропотливые занятия, не прекращающиеся в течение многих лет. Тогда все придет как бы само собой, «естественно», и окажется, что в ушу, говоря словами мастера Сунь Лутана, «нет ничего ни сложного, ни удивительного». Существует лишь спонтанная реализация способностей человека, стимулированная специальными упражнениями ушу, вобравшими в себя опыт знаний десятков мастеров. Но эти способности нетрудно и «расплескать», запутавшись в частоколе, как метко выразился тот же Хэ Лянчэн, «пустых прикрас ушу». Китайцы для сравнения приводили удивительно точный пример: ребенок может родиться лишь через девять месяцев, и время здесь – абсолютный фактор, который нельзя, да и не стоит сокращать. Недоношенный или переношенный ребенок вряд ли порадует родителей.

Требование отказаться от «красивости», таким образом, хотя, на первый взгляд, и преследовало внешне чисто боевые цели, имело и глубинный подтекст – оно возвращало ушу его «внутренний», сокрытый характер, способствующий самореализации человека.

Видов боевого искусства

Сколькими видами оружия должен владеть настоящий мастер (гаошоу) китайского ушу? Этот вопрос казался отнюдь не праздным в Минскую и Цинскую эпохи, когда в арсенале боевых искусств насчитывалось несколько сот различных типов оружия, многие из которых были весьма экзотичны: «когти» на длинных веревках, заточенные кольца, винтообразные ножи, алебарды с лезвиями на обоих концах древка, кистени с шаром, унизанным иглами, на короткой веревке и многое другое. Как известно, китайская культура любит все классифицировать, выводить некие канонические наборы предметов или чисел, в чем, вероятно, проглядывает древняя конфуцианская концепция «исправления имен». Итак, постепенно рождалось понятие классического арсенала навыков «истинного бойца», которое стало называться «18 видов боевого искусства» (шибабань уи).

Но почему именно восемнадцать? Эта цифра – одна из множества традиционных сакральных чисел китайской культуры. Магия чисел прочно вошла в практику и теорию ушу. Например, из пяти первостихий (усин) родились пять базовых приемов синъицюань, из Вселенской триады (Саньцай) взяли свое наименование такие принципы ушу, как «три сочленения», «три заставы». Число «18» пришло в ушу из буддизма, именно таково было количество приближенных учеников Будды – архатов. Вспомним хотя бы знаменитый комплекс «18 рук архатов», создание которого приписывается Бодхидхарме. И в системе «вскармливания жизненности» (яншэньшу) мы встречаем теорию «18 ран», т. е. болезнетворных факторов^[182].

Число «18» встречается и в названиях классических комплексов того времени. Например, в стиле богомола есть комплекс «18 скручиваний» (шиба со), в южном стиле Белобрового – комплекс «18 трущих движений предплечьями» (шиба моцяоцюань), в другом южном стиле – «Кулак белого журавля вечной весны», – комплекс «18 разрывающих способов» (шиба фэньфа). Осознание числа как одного из символических способов приобщения к внутренней сакральной традиции отразилось и в комплексе «18 видов боевого искусства».

Реальность боя такова, что боец не знает, какое оружие, в зависимости от ситуации, придется пустить в ход, к тому же неизвестно, какое оружие в ответ применит противник. Может быть, за халатом у него спрятаны два крюка, или вокруг пояса обвита волосяная веревка с острой стрелой на конце, или его алебарда – на вид тяжелая – окажется на самом деле очень легкой, и он будет вращать ее в руках так, что «даже капля дождя не сможет упасть ему на голову». Итак, необходим некий минимум навыков, который гарантировал бы бойца от неминуемого поражения, – умение сражаться с коротким, длинным и гибким оружием (например, с цепью).

Деятельность блестящих практиков и теоретиков ушу Ци Цзигуана, Хэ Лянчэна, Юй Даю позволила выделить классический арсенал оружия и к тому же показала, что для каждого типа оружия есть свой базовый вид. Например, чтобы сражаться длинным оружием – алебардами, трезубцами, клевцами – достаточно в совершенстве овладеть копьем (цяо). Чэнь Чундоу, отобравший лучшую технику боя с копьем, по достоинству оценил его возможности: «Копье является правителем всех видов [боевого] искусства, и ему трудно противостоять любым видом оружия». С ним полностью соглашался У Шу в своем знаменитом трактате «Шоуби лу»: «Копье – это правитель всех видов оружия». Столь же категоричен в оценке достоинств копья и Мао Юаньи в «Энциклопедии боевой подготовки»: «В использовании на полях сражений ничто не сравнится с копьем»^[183].

А вот прямой меч цзянь стал в ту пору использоваться реже, чем раньше, превращаясь в символ принадлежности к аристократическому сословию, что, конечно же, не исключало возможности его боевого применения. Тот же Мао Юаньи сетовал: «В древности цзянь можно было использовать в сражениях, во времена танского Тай-цзуна цзянем были вооружены тысячи людей, сегодня же способы владения им уже не распространены»^[184]. Тем не менее, он оставался базовым учебным оружием для категории короткого оружия. Зато не было танцев, представлений красивее, чем танцы с мечом, которые исполнялись всеми, начиная от профессиональных воинов и кончая хрупкими придворными танцовщицами. Владеть мечом было прежде всего почетно, многие чиновники и аристократы специально нанимали себе учителей из народа, дабы блеснуть своими познаниями в этом «чудесном оружии», каковым считался прямой меч. Примитивные уколы и рубящие удары мечом никого не удивляли, а «тайные способы» оставались тайными как для богатых людей, так и для многих народных поклонников ушу. Вспомним хотя бы, сколько пришлось прошагать У Шу, чтобы обучиться искусству прямого меча у безвестного Старика Из Юйяна.

Что входило в понятие «18 видов боевого искусства»? На этот вопрос не столь легко ответить, как кажется вначале. Дело в том, что если число искусств оставалось стабильным, их содержание менялось в зависимости не только от эпохи, но даже и от местности. Один набор оружия был у воинов, другой встречался у «лесных молодцев», третий – у народных мастеров.

Защита скамейкой из южных стилей

 

Сакральное число искусств впервые встречается в юаньской драме (XIV век) «Уважающий добродетель не подвластен старости» («Цзинь дэ бу фу лао»), где высоко ценится благородный муж, который в равной степени овладел и военными и гражданскими дисциплинами: «Он полностью изучил все 18 видов боевого искусства и к тому же в совершенстве овладел шестикнижием»^[185]. Правда, автор не сообщает нам названия этих искусств, считая, вероятно, что они столь же хорошо известны читателю, как и «Шестикнижие» конфуцианского канона.

Впервые о содержании «18 искусств» сообщает нам автор знаменитого романа «Речные заводи», изобилующего описаниями работы с оружием. Боец Ши Цзинь обучался у мастера Ван Цзиня, который «по памяти» день за днем показал ему работу с 18 видами оружия. Первым было короткое копье (и), затем «молот» (чуй) – тяжелое металлическое навершие, закрепленное на длинной деревянной рукояти типа палицы. «Молотом» могли действовать как одной, так и обеими руками, вращая его перед корпусом. Он считался «оружием сильных», так как был очень тяжел. Третьим предметом был лук, четвертым – арбалет, из которого в то время в основном стреляли не стрелами, а тяжелыми металлическими шариками. Пятое оружие – «обух» (чун) – плоское навершие на длинной рукояти. Следующее оружие пришло из глубокой древности и называлось «плетью» (бянь), хотя и не было гибким. «Плеть» представляла собой тяжелую бамбуковую палку с «коленцами», похожую по форме на меч, которую использовали как короткую дубинку.

Седьмое оружие называлось «цзянь». И по форме, и даже по своему названию оно напоминало прямой меч, но изготовлено было из твердых пород дерева, и использовали его так же, как «плеть», нанося колющие и рубящие удары. И «плеть», и цзянь первоначально считались оружием простолюдинов – они были просты и дешевы в изготовлении и в ряде случаев вполне могли заменить прямой меч, который многим был не по карману. Но затем многие профессиональные воины и мастера ушу убедились в несомненных достоинствах этого оружия: тот, кто владел им, мог в случае необходимости сражаться даже простой палкой, подобранной на дороге.

Восьмое оружие представляло собой традиционный прямой обоюдоострый меч цзянь, девятое – это цепь (лянь). Формы цепи могли быть различными и варьировались, начиная от короткой цепи из семи небольших звеньев до длинной девятизвенной цепи с утяжелением на конце. Это оружие было удобно, легко и эффективно. Прежде всего, цепь легко спрятать, обмотав под поясом, и простой крестьянин, не решавшийся в те времена открыто носить меч, дабы не навлечь на себя гнев и наказание чиновников (напомним, что в то время ношение холодного оружия было по-прежнему запрещено), спокойно обходился цепью. Искусство управления длинной цепью достигло такого совершенства, что ею могли отбивать стрелы, связывать на ходу всадника, ловко приматывая его руки к шее и не позволяя ему двинуться.

Десятое оружие – топоры (фу), использовавшиеся обычно в паре, одиннадцатое оружие – секира (юэ) – было довольно необычной формы. На длинном, выше человеческого роста, древке укреплялось навершие в виде кулака, держащего короткий дротик или клевец. Этим оружием можно было наносить прямые удары, будто прямой удар кулаком, а также, например, бить сверху острием в голову, что называлось «ударить по вершине горы Тайшань». Следующими тремя видами оружия были хорошо знакомые нам из древних воинских искусств меч дао, клевец (гэ) и трезубец (цзи). Пятнадцатым видом было собственно даже не оружие, а щит (пань), изготовлявшийся из крепкого дерева, обтянутый кожей с металлическими пластинами. Такой тип щита был обычно узким и имел ромбовидную или многоугольную форму.

Шестнадцатый вид оружия – дубинка (бан). Под этим названием фигурировало не менее десятка разновидностей оружия, начиная от длинных шестов и кончая короткими дубинками и палицами, унизанными шипами.

Последними видами оружия были длинное копье (цяо) и тяжелые боевые грабли (ба) – эффективное и страшное оружие, пришедшее в арсенал ушу из повседневной крестьянской жизни.

Вот таков был набор предметов, которыми сражались лесные разбойники времен «Речных заводей». Обратим внимание: о кулачном искусстве здесь речи не идет, и это неудивительно. В любом случае умение управляться с деревянным мечом, плетью или даже граблями оказывается намного эффективнее рукопашного боя, и поэтому цюань-фа в основном использовался как вспомогательное средство, но не как основа для занятий. Не случайно и шаолиньские каноны, и труды Ци Цзигуана и Хэ Лянчэна называют основой искусства либо копье, либо палку, но никак не кулачный бой. Кстати, это повлияло на то, что крупнейшие стили ушу вышли из искусства боя с оружием, а не наоборот, как полагают многие. Например, стиль синъицюань вышел из способов боя с копьем – резкие, прямые передвижения, «колющие» удары кулаком. Также из стиля «Копье шести соответствий» (люхэцяо) родился стиль пигуацюань, переняв основные способы выброса силы и движения корпусом.

Оружие времен династии Сун

 

Классическим набором «18 искусств» считается, однако, не этот, а тот, который сформировался в XV веке и включал в себя в качестве важной составной части кулачный бой. Это подтверждает нашу мысль, что цюаньфа вошел в «корпус» ушу на правах полноправного члена не сразу, и происходило это постольку, поскольку сама техника кулачного боя так усложнилась, что ее необходимо было уже изучать отдельно. Известный трактат о нравах и быте Китая того времени Се Бичжи «Пять стихов смешанного содержания» («Уцзацзи») называет уже более сложный комплекс «18 искусств»: лук, арбалет, копье, изогнутый меч дао, прямой меч цзянь, короткое копье и щит дунь, топоры, секира юэ, трезубец, плеть, деревянный меч, «когти»-чжуа, длинное копье с легким наконечником гао, короткая палка, или посох, шу, вилы-ча, грабли, веревочное лассо, или аркан, которым опутывали противника, и, наконец, рукопашный бой, называемый в данном случае «байда» (дословно – белые, т. е. безоружные удары)^[186].

Гибкое оружие

 

Как видим, арсенал не только усложнился, но и стал более многообразен. Как утверждал автор трактата, «в 1449 году по императорскому указу были созваны лучшие бойцы в Поднебесной, с тем чтобы помериться силами. И лишь некий Ли Тунчжи, пришедший в столицу из провинции Шаньси, показал в полной мере боевую технику, владел всеми 18 искусствами, и поэтому никто не смог ему противостоять»^[187]. Редкий случай, когда количество не влияло на качество ушу.

Ну а в действительности, все ли бойцы отличались столь замечательным разнообразием в искусстве оружия? Неужели каждый мало-мальски известный боец умел сражаться любым предметом, начиная от короткой дубинки и кончая волосяным арканом? Естественно, что традиция ушу требовала от бойца овладения всей этой чрезвычайно сложной техникой в равной степени свободно, но, как известно, она не приемлет частичного мастерства – или все, или ничего; или гаошоу, или начинающий ученик. На протяжении всего периода своего существования культура ушу нередко приукрашивала саму себя, в реальности же настоящих мастеров было крайне мало, хотя повсеместно встречались люди, прекрасно владеющие «боевым ремеслом». Нередко на поверку оказывалось, что те, кто «по статусу» носит с собой меч, не в состоянии, просто не способны умело им сражаться, и сотни аристократов могли носить с собой в общем-то бесцельные ритуальные предметы. Конечно, не было такого, чтобы знатный муж не обучался бою с мечом и копьем, – это был такой же составляющий элемент культуры социума, как, скажем, изучение конфуцианских канонов, но для реального поединка этого было недостаточно. К тому же в сравнительно мирную Минскую эпоху многие «теряли квалификацию». Историк того времени с грустью отмечает: «Хотя люди и не способны в полной мере овладеть всеми 18 видами боевого искусства, тем не менее, они должны полноценно освоить хотя бы один или два из них. Вот, например, лук, арбалет, копье, меч дао – человек не может не иметь их, равно как и не может не владеть ими»^[188]. В реальности требование овладеть в совершенстве почти двумя десятками способов боя оборачивалось изучением двух-трех, так как далеко не у всех хватало упорства да и способностей понять что-нибудь большее в ушу.

И все же была категория людей, которые несомненно владели всеми видами ведения боя и методиками подготовки в ушу. Мастерски продуманная методика воспитания бойцов в монастырях позволяла стать истинными гаошоу в боевых искусствах. Цель жизни усэна – воспитание собственного духовного потенциала, самореализация через боевые искусства. Считалось, что если духовный потенциал такого человека уподобить могучему стволу дерева, то боевые искусства – его ветви. Чем сильнее ствол, тем шире ветвятся его побеги, тем они сочнее и «происточают душистые ароматы весенней свежести». Но если ствол усыхает, и отмирает его сердцевина, то ветви превращаются в сухие палки, которым вскоре суждено отмереть, да такое дерево и не даст плодов. В монастырях и духовных школах типа религиозных сект научились воспитывать именно ствол, поэтому и его побеги – боевые искусства – были более полноценными и долговременными, чем в армии.

В монастырской среде, в частности среди шаолиньских монахов, появились и свои «18 видов боевого искусства». Вполне возможно, что они родились раньше, нежели в народе или в армии, и повлияли на классический комплекс воинской подготовки, о котором мы рассказывали выше. Уже к XII веку в монашеской среде насчитывалось более 120 различных видов оружия. После того как Шаолиньский монастырь получил от спасенного его усэнами Ли Шиминя высочайшее разрешение на ношение монахами оружия, контакты между представителями высшего эшелона воинских инструкторов и монахами-бойцами стали настолько тесными, что они проходили «стажировку» друг у друга^[189].

18 видов шаолиньского оружия были еще более разнообразны, чем «светское оружие», и подразделялись на девять видов короткого и девять видов длинного оружия. На первых местах стояли уже известные нам прямой и изогнутый мечи, копье, трезубец, парные топоры, деревянный прямой меч, топор на длинной рукояти. А вот остальные виды оружия первоначально были чисто «монашескими» и лишь затем перешли от усэнов в народные школы ушу.

Изобретение парного оружия – «парных костылей» (шуангуай) приписывается одному из восьми даосских бессмертных, хромому Ли Тегуаю. Их вращали в руках, ими как наносили колющие удары, так и били наотмашь. Монахи использовали и металлические костыли весом до 4 кг, каждый удар таким оружием, куда бы он ни попадал, неизбежно валил человека на землю. Другим традиционным монашеским оружием стал «чаньский посох»: с одной стороны укреплялось выпуклое полукруглое лезвие, с другой – вогнутое лезвие полулунной формы. Вогнутой частью можно было блокировать удары меча или копья противника, а выпуклой частью проводить контратаку. Не менее известна была полулунная алебарда, или «полулунная лопата» (юэячань), – на длинном древке укреплялось лезвие в форме полумесяца. Рассказывают, что именно этим оружием любил сражаться один из народных героев ушу – персонаж романа «Речные заводи» и создатель стиля «Пьяный кулак» Лу Чжишэнь. Правда, его комплекс назывался «Полулунная пьяная алебарда», а саму технику он почерпнул в монастыре, где укрывался от наказания за неосторожное убийство.

К длинному монашескому оружию относилась также большая алебарда, или, как ее называли в Китае, «большой меч дао» (дадао), так как казалось, что на длинное древко насажено лезвие от меча дао. Другое оружие – дан – представляло собой длинный трезубец, лезвия которого были винтообразно изогнуты. Было удобно ловить оружие противника в промежуток между его клинками, а затем за счет проворота дана оружие вырывалось из рук нападающего.

Шаолиньские монахи с удивительным уважением хранили те древнейшие виды оружия, которые давно уже исчезли «в миру». Например, в «18 видов боевого искусства» входила длинная секира с овальным лезвием, похожим на весло (от которого она и произошла), унизанная шипами. Оружие это возникло в III–IV веках, а в X веке пришло в Шаолинь, после чего знаменитый патриарх Фуцзюй, упорядочивший добрую половину шаолиньского арсенала, ввел ее в канонический комплекс монашеской тренировки. Последнее по времени появления длинное оружие – вилы в виде трезубца (саньбаньча), излюбленное оружие на современных показательных выступлениях по традиционному ушу – благодаря тому, что его можно стремительно вращать вокруг тела.

Короткое оружие шаолиньских монахов было представлено парными короткими лопатами с гардой для защиты кисти и шуаншоуча – парными крюками. Из гибкого оружия усэны предпочитали трехзвенную цепь (саньцзегунь), исполь-зовавшуюся в народе для молотьбы зерна, и гибкую плеть (чайбянь) – жесткую волосяную веревку с заостренным лезвием на конце.

Классическое оружие шаолиньских монахов